Апокалиптическое эссе
Посветлел горизонт, его и не было до того. Светлая полоса росла и растекалась в стороны, а потом стало розоветь и золотиться небо. Потом же появился за краем земли маленький кусочек солнца. Светило медленно, затем все быстрей и быстрей выходило из-за горизонта, становилось огромным, круглым, огненным, и все живое и неживое радостно приветствовало новый день, вспомнив слова Создателя: «Да будет Свет!» Только люди, живущие на земле, почему-то перестали радоваться новому дню. Ходят они, уставшие, и говорят хмуро друг другу: «Доброе утро».
День потихоньку набирал силу. Утренняя сырая прохлада убежала за речку и спряталась там в небольшом лесу. На узкой и кривой улочке встретились два старых приятеля, буркнули взаимное «Привет» и пожали руки. Они любили посидеть на деревянной скамеечке и побеседовать «за жизнь». Оба были достаточно пожилыми, но из ума еще, как говорится, «не выжили», и поэтому их беседа может быть нам интересна. Один, коренной местный житель, был попроще. Другой когда-то приехал из крупного города, был культурнее, образованнее своего товарища, но и он на этой окраине жил уже не первый год. Он любил пофилософствовать, и это у него неплохо получалось. А место то, где они говорили иногда поутру, было действительно уютное, хоть и запущенное. Рядом со скамейкой росло молодое деревце рябины, слегка склонившее над ней свои нежные ветви. Нижняя ветка была обломана недалеко от ствола; ее острый засохший конец, страдальчески и, одновременно, агрессивно, выпирал как бы в бок. Сиденье скамейки было уже потерто задами молодежи и стариков, которые сидели здесь каждый вечер. Вокруг кое-где были разбросаны окурки и шелуха семечек. Сзади описываемой достопримечательности окраины валялась смятая сильной мужской рукой банка от пива. Но особенно замечательно выглядела спинка скамейки, расписанная и разрисованная местной «творческой» молодежью. Кроме традиционных «Оля + Сергей = Л.» и изображения сердца, пронзенного стрелой, на спинке, как водится, присутствовала всякая похабщина, свидетельствующая о глубоких познаниях авторов в физиологии интимных отношений двух полов. Один угол спинки слегка обгорел, - это местный «Прометей» упражнялся с огнем и деревом данного сооружения. Скамейка сия, заслуженно известная на окраине как центр общественной и личной жизни ее обитателей, была поставлена несколько лет назад соседом-умельцем, «срубившем» ее пахучее деревянное тело с помощью топора и русского мата, после того, как его жена пообещала «поставить» ему бутылку водки. Когда оба наших героя, кряхтя, для солидности, уселись поудобнее на скамейке, «философ», то есть тот, кто любил философствовать, спросил:
- А скажи-ка ты мне, друг мой ситный: вот, ты живешь седьмой десяток…ты счастлив?
- Ну-у-у,.. не знаю… в молодости разве был счастлив, а потом – нет…жена ушла…
дети выросли, разъехались… сейчас, вот, один… ну, это… работал, конечно…не знаю…
Да, ну его к черту, это счастье!
- Без счастья нельзя… Все люди хотят счастья, но только редко оно у них бывает, - Бог не дает. Хотя, Бог-то может и дает, да они сами не берут его.
- Как это, не берут.
- Да, не нужно им счастье, которое им Бог предлагает. Они придумали свое счастье. И теперь ходят по земле злые и несчастные. Такие гордые все стали, прямо слова не скажи. Чуть, что, сразу бросаются защищать свое достоинство, да! еще честь. Вот, и ругаются, вот, и ссорятся… Современные люди – эгоисты.
- Да-а-а…
- И кто, спрашиваю я, виноват, в том, что мы, люди, несчастны? Да, мы сами и виноваты. Вот, ты, друг, мой ситный, знаешь какая война среди людей самая долгая в истории? Она до сих пор продолжается.
- Не. А какая?
- Это война между мужчинами и женщинами.
- И то, правда. А я и не думал об этом.
- А ты подумай.
- Да,.. женщины… Кто их поймет… Вот, моя… все меня ругала, я у нее во всем виноват был…ну, пил, не работал одно время… Все годы, как кошка с собакой цапались… А сколько мы прожили?... Постой. Надо же, забывать стал! – Он ударил ладонью себе по колену.- Вот, так, и не осталось в душе ничего, и вспомнить хорошего нечего. Ну, а ты, брат, если ты такой умный, может у тебя все в жизни как надо?
- У меня? Хе!.. Живем до сих пор… А ведь какая добрая и веселая девушка была, когда мы встретились. И, вот, кто бы мог подумать, что она превратится в сущего демона зла. Ненавидит меня… А я люблю ее?.. Не знаю…
- Да,.. жизнь.
Как раз незадолго до этого подошла к ним невидимой вечная злая женщина и стала слушать. Их разговор не понравился ей. От злости она даже посерела. Повезло им, что они были старые, и поэтому она пожалела их. Постояв еще минуту, она ушла. А женщина та была непростая – не умирает она. И бродит она по миру и везде вредит всем, у кого хоть немного счастья есть, или кто ей не понравится. Особенно обижена она на мужчин. Унижали они ее, она все помнит, никакой обиды не забывает, и все ищет, как отомстить. Не хочет она подчиняться мужчинам, а хочет, чтобы они все ее желания выполняли. Но мечтает она, как и всякая женщина, о доме своем и семье.
Ее красивое лицо перекошено злобой и ненавистью, а из красного рта вылетают слова злобные и грубые. От злобы позеленела кожа ее, а от слов грубых раздвоился язык. Но любит она себя, и тешит, и лелеет. Когда она злится, она быстро стареет, и это бесит ее еще больше. Дети ее раздражают. Был у нее когда-то ребенок, много веков назад. Но, по каким-то причинам, он умер. Погоревав, она скоро забыла его. Но иногда в ней просыпается материнский инстинкт, и хочет она родить маленького человечка, да не может, по злобе своей. И ходит она по улицам полураздетая, и смотрит с вызовом на мужчин, и с угрозой – на женщин, и заглядывает в окна, и завидует чужому семейному счастью, и радуется она, что все реже встречает его. А еще любит она деньги и красивые вещи. И мужчин, и любит, и презирает, и тянется к ним, и отталкивает их. Она становится все более жестокой. То тут, то там слышно об убийствах, которые совершают женщины. Ну-у-у, скажу я, если женщины-убийцы по земле ходят, то несдобровать миру сему. Рухнет он, когда встретятся вечная злая женщина и вечное дитя. И не будут больше рождаться дети, а когда все ныне живущие умрут, - уйдет с ними и весь мир человеческий.
А ведь, когда-то она была совсем другой: нежной, любящей, ласковой, послушной. Но потом изменилась… Давно о ней ничего не было слышно. И вот, она появилась снова, лет тридцать назад.
У евреев существует легенда о женщине-демоне по имени Лиллит. Она была первой женщиной, которую создал Господь наряду с Адамом. Но оказалась она злой и вредной, и не умела она любить. Изгнал ее Господь, и создал для Адама другую женщину - Еву из ребра адамова, чтобы была она плотью от плоти Адама, и любила его. А Лиллит с тех пор скитается по свету. И страдает она ужасно, и мстит жестоко за обиду. И пугают ею детей, и боятся ее молодые женщины.
Тем временем, приятели так увлеклись беседой, что не заметили, как солнце встало над лесом, и начало припекать… Купола белоснежного православного храма, который стоял на берегу реки, засверкали золотым светом…
- Что-то ты, брат, про всех одно плохое говоришь. Неужто нет ничего хорошего?
Да, потом, ты сам разве без греха?
- Прав ты, друг мой ситный, совершенно прав. Со зрением души и ума у меня неладно – только плохое вижу, а хорошее – с трудом. Это еще с молодости моей повелось.
Вдруг я увидел, что люди вокруг меня злы и глупы, и везде, – умного-то и доброго, – не найти. И начало кипеть во мне раздражение, а потом – и недовольство этим миром, и худо мне так стало, я даже болеть начал… Пытался я побороть в себе растущую злость и полюбить людей, но ничего не получается до сих пор… Не знаю, что и делать… Может просто закрыть глаза, рот, крепко-крепко, заткнуть уши, - и вот так спасаться от зла и от мира этого проклятого? А еще лучше – убить себя. Если бы не верил я в Бога, то, наверное, так бы и сделал. Хотя, трусоват я, и люблю себя, как и все мы.
- Ну, ты, брат, совсем того… - и приятель показал пальцем на висок. Я понял, - ты хочешь, но не можешь избавиться от злости своей, которую на людей держишь. Так?
- Так, все правильно. Ты понимаешь, - и вроде я прав в том, что зло вижу вокруг, - посмотри, сколько дерьма в этом мире. А душа болит и говорит мне, что не может быть такой правда Божья. Если нет любви, нет и правды…
- Как ты это хорошо сказал: нет любви, нет и правды…
- Я тебе больше скажу. Вот, нам, мужикам, часто правда нужна. Ну, еще хочется что-то новенькое, интересное узнать. А женщинам правда не нужна.
- А что им нужно?
- Им нужна любовь. И переживания.
- Ишь, ты, как завернул: правда не нужна, а нужна любовь. Ладно, давай. Пойду я.
Он уже повернулся, чтобы уйти, как «философ» вдруг оживился:
- Да! Постой! Чуть не забыл. Ты слышал, что скоро Конец Света будет?
- Нет, не слышал.
- Ну, ты даешь!
- Да, брось ты эту х… Конец Света… я и так в жизни света белого не вижу!
- А что это ты так на меня обиделся?
- Сам не знаю…
- Ладно, все нормально…
Оба помолчали. «Философ» сидел на скамейке и глядел в землю. Его приятель стоял перед ним, но тоскливо смотрел куда-то в конец улицы. Возникла пауза. Потом «философ» заговорил:
- Только вот, что я думаю об этом. Сказать тебе?
- Ну, скажи.
- А думаю я, что Конец Света этот уже начался.
- Как это уже начался, где?
- Да, вот, среди нас. У тебя, у меня, у всех. Всеобщая ненависть он называется.
Когда любви нет, а только одна ненависть...
Июнь 2011 г.
Посветлел горизонт, его и не было до того. Светлая полоса росла и растекалась в стороны, а потом стало розоветь и золотиться небо. Потом же появился за краем земли маленький кусочек солнца. Светило медленно, затем все быстрей и быстрей выходило из-за горизонта, становилось огромным, круглым, огненным, и все живое и неживое радостно приветствовало новый день, вспомнив слова Создателя: «Да будет Свет!» Только люди, живущие на земле, почему-то перестали радоваться новому дню. Ходят они, уставшие, и говорят хмуро друг другу: «Доброе утро».
День потихоньку набирал силу. Утренняя сырая прохлада убежала за речку и спряталась там в небольшом лесу. На узкой и кривой улочке встретились два старых приятеля, буркнули взаимное «Привет» и пожали руки. Они любили посидеть на деревянной скамеечке и побеседовать «за жизнь». Оба были достаточно пожилыми, но из ума еще, как говорится, «не выжили», и поэтому их беседа может быть нам интересна. Один, коренной местный житель, был попроще. Другой когда-то приехал из крупного города, был культурнее, образованнее своего товарища, но и он на этой окраине жил уже не первый год. Он любил пофилософствовать, и это у него неплохо получалось. А место то, где они говорили иногда поутру, было действительно уютное, хоть и запущенное. Рядом со скамейкой росло молодое деревце рябины, слегка склонившее над ней свои нежные ветви. Нижняя ветка была обломана недалеко от ствола; ее острый засохший конец, страдальчески и, одновременно, агрессивно, выпирал как бы в бок. Сиденье скамейки было уже потерто задами молодежи и стариков, которые сидели здесь каждый вечер. Вокруг кое-где были разбросаны окурки и шелуха семечек. Сзади описываемой достопримечательности окраины валялась смятая сильной мужской рукой банка от пива. Но особенно замечательно выглядела спинка скамейки, расписанная и разрисованная местной «творческой» молодежью. Кроме традиционных «Оля + Сергей = Л.» и изображения сердца, пронзенного стрелой, на спинке, как водится, присутствовала всякая похабщина, свидетельствующая о глубоких познаниях авторов в физиологии интимных отношений двух полов. Один угол спинки слегка обгорел, - это местный «Прометей» упражнялся с огнем и деревом данного сооружения. Скамейка сия, заслуженно известная на окраине как центр общественной и личной жизни ее обитателей, была поставлена несколько лет назад соседом-умельцем, «срубившем» ее пахучее деревянное тело с помощью топора и русского мата, после того, как его жена пообещала «поставить» ему бутылку водки. Когда оба наших героя, кряхтя, для солидности, уселись поудобнее на скамейке, «философ», то есть тот, кто любил философствовать, спросил:
- А скажи-ка ты мне, друг мой ситный: вот, ты живешь седьмой десяток…ты счастлив?
- Ну-у-у,.. не знаю… в молодости разве был счастлив, а потом – нет…жена ушла…
дети выросли, разъехались… сейчас, вот, один… ну, это… работал, конечно…не знаю…
Да, ну его к черту, это счастье!
- Без счастья нельзя… Все люди хотят счастья, но только редко оно у них бывает, - Бог не дает. Хотя, Бог-то может и дает, да они сами не берут его.
- Как это, не берут.
- Да, не нужно им счастье, которое им Бог предлагает. Они придумали свое счастье. И теперь ходят по земле злые и несчастные. Такие гордые все стали, прямо слова не скажи. Чуть, что, сразу бросаются защищать свое достоинство, да! еще честь. Вот, и ругаются, вот, и ссорятся… Современные люди – эгоисты.
- Да-а-а…
- И кто, спрашиваю я, виноват, в том, что мы, люди, несчастны? Да, мы сами и виноваты. Вот, ты, друг, мой ситный, знаешь какая война среди людей самая долгая в истории? Она до сих пор продолжается.
- Не. А какая?
- Это война между мужчинами и женщинами.
- И то, правда. А я и не думал об этом.
- А ты подумай.
- Да,.. женщины… Кто их поймет… Вот, моя… все меня ругала, я у нее во всем виноват был…ну, пил, не работал одно время… Все годы, как кошка с собакой цапались… А сколько мы прожили?... Постой. Надо же, забывать стал! – Он ударил ладонью себе по колену.- Вот, так, и не осталось в душе ничего, и вспомнить хорошего нечего. Ну, а ты, брат, если ты такой умный, может у тебя все в жизни как надо?
- У меня? Хе!.. Живем до сих пор… А ведь какая добрая и веселая девушка была, когда мы встретились. И, вот, кто бы мог подумать, что она превратится в сущего демона зла. Ненавидит меня… А я люблю ее?.. Не знаю…
- Да,.. жизнь.
Как раз незадолго до этого подошла к ним невидимой вечная злая женщина и стала слушать. Их разговор не понравился ей. От злости она даже посерела. Повезло им, что они были старые, и поэтому она пожалела их. Постояв еще минуту, она ушла. А женщина та была непростая – не умирает она. И бродит она по миру и везде вредит всем, у кого хоть немного счастья есть, или кто ей не понравится. Особенно обижена она на мужчин. Унижали они ее, она все помнит, никакой обиды не забывает, и все ищет, как отомстить. Не хочет она подчиняться мужчинам, а хочет, чтобы они все ее желания выполняли. Но мечтает она, как и всякая женщина, о доме своем и семье.
Ее красивое лицо перекошено злобой и ненавистью, а из красного рта вылетают слова злобные и грубые. От злобы позеленела кожа ее, а от слов грубых раздвоился язык. Но любит она себя, и тешит, и лелеет. Когда она злится, она быстро стареет, и это бесит ее еще больше. Дети ее раздражают. Был у нее когда-то ребенок, много веков назад. Но, по каким-то причинам, он умер. Погоревав, она скоро забыла его. Но иногда в ней просыпается материнский инстинкт, и хочет она родить маленького человечка, да не может, по злобе своей. И ходит она по улицам полураздетая, и смотрит с вызовом на мужчин, и с угрозой – на женщин, и заглядывает в окна, и завидует чужому семейному счастью, и радуется она, что все реже встречает его. А еще любит она деньги и красивые вещи. И мужчин, и любит, и презирает, и тянется к ним, и отталкивает их. Она становится все более жестокой. То тут, то там слышно об убийствах, которые совершают женщины. Ну-у-у, скажу я, если женщины-убийцы по земле ходят, то несдобровать миру сему. Рухнет он, когда встретятся вечная злая женщина и вечное дитя. И не будут больше рождаться дети, а когда все ныне живущие умрут, - уйдет с ними и весь мир человеческий.
А ведь, когда-то она была совсем другой: нежной, любящей, ласковой, послушной. Но потом изменилась… Давно о ней ничего не было слышно. И вот, она появилась снова, лет тридцать назад.
У евреев существует легенда о женщине-демоне по имени Лиллит. Она была первой женщиной, которую создал Господь наряду с Адамом. Но оказалась она злой и вредной, и не умела она любить. Изгнал ее Господь, и создал для Адама другую женщину - Еву из ребра адамова, чтобы была она плотью от плоти Адама, и любила его. А Лиллит с тех пор скитается по свету. И страдает она ужасно, и мстит жестоко за обиду. И пугают ею детей, и боятся ее молодые женщины.
Тем временем, приятели так увлеклись беседой, что не заметили, как солнце встало над лесом, и начало припекать… Купола белоснежного православного храма, который стоял на берегу реки, засверкали золотым светом…
- Что-то ты, брат, про всех одно плохое говоришь. Неужто нет ничего хорошего?
Да, потом, ты сам разве без греха?
- Прав ты, друг мой ситный, совершенно прав. Со зрением души и ума у меня неладно – только плохое вижу, а хорошее – с трудом. Это еще с молодости моей повелось.
Вдруг я увидел, что люди вокруг меня злы и глупы, и везде, – умного-то и доброго, – не найти. И начало кипеть во мне раздражение, а потом – и недовольство этим миром, и худо мне так стало, я даже болеть начал… Пытался я побороть в себе растущую злость и полюбить людей, но ничего не получается до сих пор… Не знаю, что и делать… Может просто закрыть глаза, рот, крепко-крепко, заткнуть уши, - и вот так спасаться от зла и от мира этого проклятого? А еще лучше – убить себя. Если бы не верил я в Бога, то, наверное, так бы и сделал. Хотя, трусоват я, и люблю себя, как и все мы.
- Ну, ты, брат, совсем того… - и приятель показал пальцем на висок. Я понял, - ты хочешь, но не можешь избавиться от злости своей, которую на людей держишь. Так?
- Так, все правильно. Ты понимаешь, - и вроде я прав в том, что зло вижу вокруг, - посмотри, сколько дерьма в этом мире. А душа болит и говорит мне, что не может быть такой правда Божья. Если нет любви, нет и правды…
- Как ты это хорошо сказал: нет любви, нет и правды…
- Я тебе больше скажу. Вот, нам, мужикам, часто правда нужна. Ну, еще хочется что-то новенькое, интересное узнать. А женщинам правда не нужна.
- А что им нужно?
- Им нужна любовь. И переживания.
- Ишь, ты, как завернул: правда не нужна, а нужна любовь. Ладно, давай. Пойду я.
Он уже повернулся, чтобы уйти, как «философ» вдруг оживился:
- Да! Постой! Чуть не забыл. Ты слышал, что скоро Конец Света будет?
- Нет, не слышал.
- Ну, ты даешь!
- Да, брось ты эту х… Конец Света… я и так в жизни света белого не вижу!
- А что это ты так на меня обиделся?
- Сам не знаю…
- Ладно, все нормально…
Оба помолчали. «Философ» сидел на скамейке и глядел в землю. Его приятель стоял перед ним, но тоскливо смотрел куда-то в конец улицы. Возникла пауза. Потом «философ» заговорил:
- Только вот, что я думаю об этом. Сказать тебе?
- Ну, скажи.
- А думаю я, что Конец Света этот уже начался.
- Как это уже начался, где?
- Да, вот, среди нас. У тебя, у меня, у всех. Всеобщая ненависть он называется.
Когда любви нет, а только одна ненависть...
Июнь 2011 г.
Обсуждения Когда нет любви