Что мгновенно изменяет происходящее в случайной ситуации?
Ситуацию ничего не меняет, она изменяется как бы сама, а её явления, кажущиеся нам следствиями всемирных законов, на самом деле являются лишь их индикаторами
Ситуацию ничего не меняет, она изменяется как бы сама, а её явления, кажущиеся нам следствиями всемирных законов, на самом деле являются лишь их индикаторами
/Кельвин Кляйн/
Группа из 48 полуголых обезьян продвигалась дальше на север, в горы. Сердцевина их странствующей мысли не могла больше сдерживать натиска отборной гвардейской конницы Красного Императора, в долине Хонг. Они шли к Гималаям поклонится древесным богам, обитающим на вершинах этих древних каменных рощ. Крупный снег, словно буревестник, точно замечал их настроение, они входили в его владения. Некоторые пели песни, некоторые держались обособленно. Шерсть намокала и свисала каплями со слипшихся почти прозрачных пучков волос. Временами они встряхивались, издавая победный клич, но не потому что они уходили, а потому что были непобедимы. Храм, уходящий далеко за облака белыми пиками вершин, уже был виден. Падал снег, наполняя тишину звонкими щипками гуциня. А еще считается обезьяны не умеют радоваться. Даже в эпоху Хань, еще находились в поднебесной невежды, считавшие так. Но всё как раз наоборот – обезьяны не умеют грустить. Аристократия была оставлена наедине с распутством, Император – наедине с зеркалами, любовь была выпущена. Большое благо оказаться в Гималаях в это время года, когда горы наполняют свои хранилища девственной изначальной чистотой. Чем дальше они продвигались, тем больше их головы покрывала ослепительная белизна. На самом верху Царь Обезьян бил в барабаны, звенел колокольчиками и играл на свирели. Он веселился. Веселились горы протянувшиеся от Брахмапутры до Инды. Цель достигнута, копьё и древко вытащены из разлома весны и лета. Птицы спели песни, поэты сложили куплеты в песни, мир остался другим…там... Они снова здесь вместе. Чай и молоко, море и небо, буря и покой, сон и тишина, мельница и крест, инь и янь. Ступая мягче обычного, обезьяны переговаривались, выкрикивая имена, как на овощном рынке. Это их время, это их царство, это их эпоха, это их место, это их победа побед. Играл гуцинь, в белом молоке моря неба. Радовались обезьяны, что снова были здесь. Путешествие как награда, награда как путешествие. Этот образ сиял в их глазах обильным пониманием натянутых струн мира. Остановка чтобы понять, путь время раздумать. Здесь по прежнему почти мифические ирбисы, снежные барсы, охотятся на винторогих козлов – мархуров, и всё также те же силы склоняют победителей либо к обрыву либо к триумфу, здесь, в этих самых высоких горах на планете. Путь воина близок тому, кто близок к пути воина. Песни поэтов никогда не умолкнут. Звуки гучжэня всё также будут радовать слушателя как и щипки гуциня. Снег также будет помнить всё, обезьяны будут веселиться, барсы будут неслышно подступаться к мархурам по мягкому девственному снегу, Шива будет также слушать барабаны, колокольцы и сверили Бога Обезьян – Ханумана. Вершины горы нет, есть маяк. Битвы тоже нет, есть вихрь. Нет иллюзии, нет Красного Императора, нет его зеркала. Есть радость в криках обезьян, есть острое копьё в разломе сна, есть острые его края, есть край его острых краёв, есть вершина его края и есть край у его вершины.
Группа из 48 полуголых обезьян продвигалась дальше на север, в горы. Сердцевина их странствующей мысли не могла больше сдерживать натиска отборной гвардейской конницы Красного Императора, в долине Хонг. Они шли к Гималаям поклонится древесным богам, обитающим на вершинах этих древних каменных рощ. Крупный снег, словно буревестник, точно замечал их настроение, они входили в его владения. Некоторые пели песни, некоторые держались обособленно. Шерсть намокала и свисала каплями со слипшихся почти прозрачных пучков волос. Временами они встряхивались, издавая победный клич, но не потому что они уходили, а потому что были непобедимы. Храм, уходящий далеко за облака белыми пиками вершин, уже был виден. Падал снег, наполняя тишину звонкими щипками гуциня. А еще считается обезьяны не умеют радоваться. Даже в эпоху Хань, еще находились в поднебесной невежды, считавшие так. Но всё как раз наоборот – обезьяны не умеют грустить. Аристократия была оставлена наедине с распутством, Император – наедине с зеркалами, любовь была выпущена. Большое благо оказаться в Гималаях в это время года, когда горы наполняют свои хранилища девственной изначальной чистотой. Чем дальше они продвигались, тем больше их головы покрывала ослепительная белизна. На самом верху Царь Обезьян бил в барабаны, звенел колокольчиками и играл на свирели. Он веселился. Веселились горы протянувшиеся от Брахмапутры до Инды. Цель достигнута, копьё и древко вытащены из разлома весны и лета. Птицы спели песни, поэты сложили куплеты в песни, мир остался другим…там... Они снова здесь вместе. Чай и молоко, море и небо, буря и покой, сон и тишина, мельница и крест, инь и янь. Ступая мягче обычного, обезьяны переговаривались, выкрикивая имена, как на овощном рынке. Это их время, это их царство, это их эпоха, это их место, это их победа побед. Играл гуцинь, в белом молоке моря неба. Радовались обезьяны, что снова были здесь. Путешествие как награда, награда как путешествие. Этот образ сиял в их глазах обильным пониманием натянутых струн мира. Остановка чтобы понять, путь время раздумать. Здесь по прежнему почти мифические ирбисы, снежные барсы, охотятся на винторогих козлов – мархуров, и всё также те же силы склоняют победителей либо к обрыву либо к триумфу, здесь, в этих самых высоких горах на планете. Путь воина близок тому, кто близок к пути воина. Песни поэтов никогда не умолкнут. Звуки гучжэня всё также будут радовать слушателя как и щипки гуциня. Снег также будет помнить всё, обезьяны будут веселиться, барсы будут неслышно подступаться к мархурам по мягкому девственному снегу, Шива будет также слушать барабаны, колокольцы и сверили Бога Обезьян – Ханумана. Вершины горы нет, есть маяк. Битвы тоже нет, есть вихрь. Нет иллюзии, нет Красного Императора, нет его зеркала. Есть радость в криках обезьян, есть острое копьё в разломе сна, есть острые его края, есть край его острых краёв, есть вершина его края и есть край у его вершины.
Обсуждения Картес