Капризная этика пространства

Часть 2

Эмиль и Яна

Эмиль направился в институт только потому, что это было самое вероятное место встретить Яну. Но он даже не подозревал, как вовремя это сделал, и что у них сегодня спецкурс, и всех предупреждали, что быть на нем обязательно.

Аудитория для занятий уже была заполнена, когда пришел Эмиль, и преподаватель туда вошел следом за ним. По странному совпадению он был очень похож на наставника-монаха из недавних событий.

«Нет, этого не может быть», – подумал Эмиль и сел на свободное место за первым столом.

– Георгий Викторович, – представился вошедший. – Мой предмет называется «Этика выживания» и предполагает подготовить вас к восприятию времени и пространства несколько иным способом, или органом, или аппаратом, нежели это делает обычный человек. А затем показать, что именно это иное восприятие и позволяет попасть в иное пространство и выжить в нем.

Итак, представьте: молодой человек, назовем его условно Или, что будет отражать вариативность восприятия в позитиве и излишнюю напряженность во время принятия решения в негативе, а также – некую толерантность и непосредственность в отсутствии предубежденного позиционирования при вынужденных контактах, – преподаватель замолчал, и неестественная тишина заставила многих почувствовать, как их тело бессильно в противодействии желанию пошевелиться, но и обездвижено одновременно.

– Роль Или отведем вот как раз пришедшему абсолютно вовремя молодому человеку, – повествующий указал на недоумевающего Эмильена. При этом их взгляды на мгновение пересеклись, укрепив контакт мыслью о том, что они уже давно знакомы. Эмиль снова вспомнил взгляд монаха-наставника и, в преодоление полной растерянности, улыбнулся, если это можно было назвать улыбкой. Затем его сознание сбежало от необходимости расшифровки знаков и совпадений в воспоминания, оставив небольшую часть себя следить за развитием событий в классе.

А преподаватель продолжал:
– Поскольку этика предполагает сознательное взаимодействие субъектов, то у Или будет партнер или партнерша. Это чтобы остальные не расслаблялись, пока мы остановимся на истории предмета, вернее, если брать с позиции относительности, то на первых признаках ее зарождения или осознания, то есть осознания с позиции Или, – он посмотрел на Эмильена и спросил, – я правильно говорю, молодой человек?

Эмильен осознал, что «пора» и вступил в диалог:
– Уж если я представляю позицию Или, то и обладать должен способностью эманировать его качества. Тогда не перспективнее ли будет представляться мне как Эм-Или? И если вы хотите преподать нам элементы своего мастерства, то не лучше ли будет, если я к вам буду обращаться не иначе, как «мастер», для большего соответствия и реальности проживания? А если так, то не хотите ли вы, мастер, сказать, что этика – это всего лишь направленность развития, которая стала быть различимой в определенный момент, на самом наинизшем адаптивном для этого рубеже пространства-времени? И движется она в своем развитии от противоестественности к естеству?

– Я не ошибся в выборе, Эмили, и ты взял планку приличной высоты или, вернее, высокой скорости процессов. Будем надеяться, что если смог один – то смогут и другие. Таким образом, мы можем опустить вопросы истории и перейти к диспуту на саму тему этики. Кто отстал, подтягивайтесь, – преподаватель провел взглядом по аудитории и продолжил, – среди общей массы потухших глаз вижу несколько пар сияющих. Вот вы, девушка, – он указал на Яну, – не хотите ли присоединиться к принципу вариативности и его выразителю Эмили в роли одной из ипостасей, Инь или Ян, принципа СиА или Синтеза Абсолюта. И в соответствии с выбором, скажите, как к вам обращаться?

– Яна. Вас устраивает, мастер? – приняла она игру.
– Отличный выбор. Теперь обратите все внимание, как будут разворачиваться, раскрываться и преодолеваться этические проблемы вариативности с позиции Ян в Инь, а также на взаимную дополняемость абсолютности и относительности.

То, что многие пребывают в полном недоумении или непонимании происходящего – это нормально. Именно это вас ожидает при встрече с иным. Поставьте столы по периметру класса и войдите в равностность возможностей через равностность пространственного позиционирования.

Через минуту образовался круглый стол, который символизировал собой еще и другой образовательный принцип.

– Итак, я утверждаю, что переход на новый уровень предполагает выход за рамки прежнего, или иной взгляд на него. Сейчас условно мы разделимся на четыре сектора. Сидящие рядом со мной – моя группа поддержки. Ваша задача находить всяческие подтверждения тому, что я говорю в любых, даже самых нелепых формах. Сидящие напротив будут нашими оппонентами и должны ориентироваться на своего лидера, слева и справа – философские крайности или противостояния. Например, Инь и Ян, или количество и качество, или сознание и бытие, возможность и действительность, да что угодно.

За группу слева от меня отвечает Яна, за группу справа – Эмили, за группу напротив, ну, вот вы, молодой человек, – преподаватель указал на Алима, – я вижу, вы готовы к самостоятельному принятию решений и к тому же скептически настроены по отношению ко мне. Предложите какие-нибудь установки или проблемы прошлого или настоящего, которые у всех на слуху, но ускользают от четкого понимания или давно уже развернуты избитым боком и перестали работать на развитие. Я понимаю, что задача необычная и требует определенных качеств и навыков, то есть для многих неразрешимая. Только не для вас, надеюсь, – он испытующе посмотрел на оппонента.

– Да, пожалуйста, – спокойно парировал Алим и вдруг выпалил, – «хлеба и зрелищ», «что позволено Юпитеру, то не позволено быку», «дети индиго», «корпускулярно-волновая теория света», – и посмотрел на преподавателя, – достаточно?

– Вполне! Теперь ваша очередь, – повернулся он к Яне, – затем ваша, Эмили.

Свободное посещение и неожиданное требование быть на этом занятии всем синтезировалось в голове почти каждого присутствующего, по крайней мере, тех, кто думал, в вопрос: «Я что, много пропустил или заметно тупею?»

Эмиль сидел напротив Яны, которую искал, и вспоминал, о чем же хотел с ней поговорить. Ах, да, он хотел прояснить некоторые моменты своих, как бы лучше выразиться, наработок, предположений и заполнить недостающие элементы необычной мозаики.

«Ики аз ом», – прокрутилось в голове и прозвучало в обратную сторону слово и попросило приставить к себе букву «н». Ники Аз Ом. Это знак!

Но тут Яна заговорила, поскольку того потребовала полная тишина и всеобщее внимание к ней, и тем вернула Эмиля к реальности.

– Вижу, сыт ты и хлебом, и зрелищами, дитя индиго, и явно хочешь докопаться: что же позволено Юпитеру? Но тебе недостает теоретических познаний, чтоб принцип Сиа применить.

Эмиль, уловив зарождающуюся рифму в словах Яны, обрадовался и не замедлил с ответом:

– Способность двигаться – без хлеба проявлять? И ощущения – без зрелищ наработать? Упрек Юпитера быку? Не та же ль участь у детей индиго!? Прийти в условий пустоту, где нет аналогов их качеств, и новым в старом прорастать? Волной среди корпускул плавать и ждать, и верить одиноко? Скажи, в чем суть твоих упреков?

Глаза Яны вспыхнули. Потребность виртуозно играть партию в противостоянии в ней была врожденной, и тут ничего не поделаешь. Но надо было найти верный ход. К тому же первый акт был проведен ею слабее, чем хотелось бы. А судя по речи Эмиля, он явно вошел в какой-то поток, использовал его силу. Неожиданно.

Эмиль тоже почувствовал влияние сторонней силы, которое напрягло, и пытался понять, в чем.

– Идеальное начало, – снова заговорил преподаватель, пристально всматриваясь в своего оппонента, – прямо-таки все существенные элементы подчеркнуты, – и, видимо, влекомый всё той же невидимой силой, тоже вошел в поток, – ведь если определены две крайности шкалы, то путь и способ прохождения для связи их, соединения, к рождению готовы; а если что-то цельностью предстать стремится, то сознает оно, что скрыта, стало быть, еще ее вторая половина, и сложен поиск «или-или», – он замолчал, явно не завершив мысль, и пристально посмотрел на оппонента.

– Не все так однозначно, мастер, – Алим не только выдержал взгляд, но и проник в едва заметную брешь за его внешней выраженностью, все глубже и глубже устремляясь в его суть. – Сложение простое атомов или их приставление друг к другу еще не порождает вещества, как и понятий, смыслов множество еще не открывает сути. Должно существовать их некое глубинное начало, их тождество, в котором суть они одно. Лишь проявление его творит их синтез, цельность, а не сложность. И только так подмену можно уяснить, которая в суждениях бывает и даже в философских утверждениях эпох.

Устав свой в монастырь чужой не носят, но и себя обидеть не дают, коли условий суть познают…

Пока два мастера мерялись силами, или, наоборот, над чем-то вместе трудились, Эмиль и Яна приходили в себя, пытаясь сообразить, как правильно дальше действовать. И это «сообразить» напомнило им об образе, а далее – об эталонном Образе Отца. Они увидели это в глазах друг друга, и необычная радость и успокоенность, душевное родство отозвалось, укутав обоих внутренним теплом.

Нависшая тишина взгромоздилась на пик в ожидании продолжения действа. Момент этот нельзя было упускать, и Яна снова заговорила, но уже по-другому воспринимая действительность:

– Законы той среды, в которой пребываешь ты, определяют в ней идущие процессы, и сферы деятельности, и пути, приемлемые в ней. И тем опасны, что инертны и материальны. Стало быть, активности без санкции они противятся, взирая с опасением на все иные формы, в них ощущая скрытую угрозу для себя. Скажи, не так ли и тебя смущаю я…

Эмилю все это напоминало скользкое вторжение омаров, пытающихся присосаться к нему. Он уже не пытался выяснять, кто на чьей стороне: в нем включилась защитная реакция и заставила войти во встречный поток. Эмиль начал мысленно проговаривать сказанное Яной в обратную сторону, сначала ради прикола, а затем, прислушиваясь к тому, что получается: «Иные формы, взирая с опасением… противятся они без санкции активности… и тем опасны…»

Сознание его, оказывается, не сбегало вовсе от расшифровки знаков и совпадений…

Алекс отодвинулся от стола с ноутбуком и напряженно пытался вникнуть в то, что было на грани его возможностей. И вдруг увидел и сразу же продолжил набор текста: «Утерянная часть капризна», потом сократил по непонятным причинам до «У-часть капризна» и, наконец, сухо: «Участь».

Участь

Эмилю неожиданно открылось то, что его беспокоило, как стороннее влияние. Оно было связано с утерянной частью воспоминаний о том, чего не было или что возможно было давно, или не с ним...

… «Видать, еще не время», – подумал монах-наставник, но все же решил удостовериться в своем умозаключении и, когда прозвенел звонок, произнес:

– Все свободны. Кроме тебя, Или, – и, как только они остались вдвоем, добавил, – знаешь, что надо, чтобы тайное стало явным? ...Пойдем!

Или впервые шел по этой части монастыря. Они несколько раз поднимались, опускались, сворачивали, и было трудно определить вообще, где оказались. Маленькая келья, большой и малый камни, как стол и стул, и еще примятая охапка сена в углу. Монах усадил ученика на малый камень, а сам сел, скрестив ноги, в углу.

– Проникнись духом этой кельи, – произнес он и добавил после паузы, – коли способен, то поведай путь, который некогда здесь завершен был.

Но Или не обладал тайными знаниями или способностями, и единственное, чего ему хотелось, так это поскорее выбраться из этого каменного мешка, который не выпускал на свободу даже его помыслы. А говорить было надо. И он выдавил с большим усилием в сдавливающую его плотность пространства:

– Вся ценность камня – в нем самом, в нем ка и мень – энергия, а, может, качество обмена, и путь, что пройден – завершен. Поскольку каменщиком был ходок его великим, насытить смог тот путь он до краев, и выплеснут был им, и ослеплен гордыней. А, может быть, виной всему измена…

Монах некоторое время сидел неподвижно, затем поднял тяжелый взгляд на юношу, и, едва сдерживая себя от накатившего шквала эмоций, произнес:

– Да что мирским известно о пути и уж тем более о завершении его, когда подходишь к пустоте и видишь – там возможно всё! А, может, ничего. Ведь сам подход – это уже не только время и место, но еще и способ, добытый тяжкими трудами и поисками, который должен соответствовать и быть подобным... Слову Отца ответствовать. Начало – вот конец пути. И вам, мирским, до этого еще расти, чтобы услышать всплеск иного… движения внутри, а не вовне.

Монах встал, заполняя собой пространство маленькой кельи, и, сделав всего пару шагов, исчез в темноте прохода. Или видел, как мельком проскочила впереди монаха его тень ожившей сущностью. Нет, сознание его понимало, что все не так, но разум трусливо рисовал уродливые картины, открывая дверцу для жалкого страха. Маленькое окошко представляло собой нору, ведущую наверх, и свет от него не радовал, а, скорее, пугал. Или инстинктивно бросился за монахом, но лабиринт был уже пуст. Держась за стену, он все же одолел несколько поворотов и неожиданно оказался у выхода во двор.

– Трус, – шептал он себе, перебирая ватными ногами, двигаясь по направлению к воротам. Потом в таком же тумане шел от ворот, повторяя лишь одно слово, пока дорогу ему не преградила сестра.

– Или, ты идешь, как побитый. Чем вы там занимались? – она улыбалась, и эта улыбка отворила дверцу его раненого сердца, позволила свету проникнуть в него, сорвала саван окаменелости и вернула в реальность…

– Изучали принципы действенности Слова. Пожалуй, я вовремя завершил свое образование. Пора мне отправляться в путь.

– Говорила же я, что нельзя проживать несколько жизней одновременно. Наработка третьего принципа требует концентрации в «здесь и сейчас». А ты: «Хочу всё и сразу», – Мироника взяла его за руку и повела домой.

– Когда-нибудь я смогу родиться не только для наработки определенных качеств, – бормотал он по дороге…

…Этой части сознания Эмиля не очень повезло, и требовалась реабилитация, но потом. А еще одна часть его проявилась в то самое мгновение, когда Мироника произнесла: «Ладно, не буду больше тебя беспокоить, копайся в своем прошлом, может, и правда, поможет». Эта вспышка эмоций обычно означала прекращение контакта (просто вспыхнула и растаяла), но последовавшая за ней мысль Эмиля: «Как только в этом мире появляется кто-то значимый для тебя…» все изменила. Мысль действительно последовала за той, которая стала значимой.

…Разноцветные блики скоротечного существования могли поставить под сомнение возможность бытия этой реальности её видимой нестабильностью. Но все оказалось совершенно иначе. В этом подобии микромира все было реальным. Просто нестабильность внимания стороннего наблюдателя выплескивала его же самого наружу, и все видимое, поэтому, воспринималось им как мимолетное, или не фиксировалось вовсе.

«Это существует! – сделал открытие Эмиль, – просто не все могут в этом пребывать».

– Тебе удалось оторваться от своих иллюзий, Эмили, – обрадовалась Мироника, когда он еще даже не телом встал, а только своим удивлением завис в пространстве возле нее, – твое Огнефа снова начало звучать в твоей Душе.

Эмиль не переставал удивляться виртуальной подвижности всего вокруг, но до него постепенно начало доходить содержание слов Мироники, которое без грубой оболочки было довольно-таки пластичным. Было очевидно, что его внешне кажущаяся нестабильность была лишь отражением внутренней неустойчивости самого наблюдателя. Это именно его психике едва удавалось удерживаться во всей этой красоте материализованного счастья и радости. А ведь он и предположить не мог, что эмоционально проживаемые состояния имеют не только тонко-полевой, но и вполне вещественно-осязаемый аналог. Это было потрясающее открытие.

– Лишь изначальная явленность через проявленную конкретность создает возможность пути, который предстает во всей своей полноте индивидуальной реализацией… – Мира осыпала его вспышками возникавших, вернее, прораставших в пространстве форм, пытаясь исцелить от недуга нестабильности, но, видимо, возвращение его осознанности было лишь временным и частичным. Он по привычке оглянулся назад в поисках несуществующего. По сути, он его и создал попыткой предварить окончание фразы…

– … Все остальное наполняется привкусом безутешного одиночества, – портал снова оказался закрытым, но теперь Эмиль знал, что тот существует, и проникнуть в него мешает лишь его собственная нестабильность. Как ее преодолеть?

И эта часть его осознанности уступила место следующей, в следующем мире…

… – Как ее преодолеть? – взывал Илистрат к пустоте неведения и разбрасывал сухие листья. Вдруг он осознал, что не в себе, и притих, успокоился. Сгреб листья в охапку и бросил на стол. Выбрал один, положил перед собой, разгладил его.

– Устал от работы? – услышал он голос Ники, и, не смея поднять глаза, ответил:

– Нет, но некоторые из них уж слишком пресыщены горечью.

– А ты преодолевай: в том твоя и участь. Разве забыл свое обещание и свое предназначение?

– Нет, не забыл.
– Вот и хорошо.
Илистрат поднял глаза: никого рядом не было. Только шелест листвы, в которой ему снова чудилось вопросительно-успокаивающее: «Или, Или!?». Так обычно любила говорить Мироника. Но и ее здесь не было.

Илистрат разгладил лист и тот раскрылся:
«Если невозможно заглянуть за горизонт по определению, то попытки это сделать – лишь пустая трата сил и времени. Точно так же определенно существует только один источник жизни, и он явлен своим активным действием. И что может быть предложено вами на другом краю шкалы? Некая сущность? Некое жизни поглощение? Тогда это «нечто» тем больше, чем больше у вас неадекватных «отходов» (а этим словом обозначают и выделения и отступления. Поди, разберись, какой уровень проявления или порождения). И вы носите ее, свою сущность, с собой? Тогда как вы ответите на вопрос: с кем вы? Полезная вещь! Она помогает вам спрятать ваш послед. Но сама ваша связь с ней, как некий хвост, тянется за вами…»

Илистрат отложил лист и взял другой:
«Не дожидаясь ответа, могу напомнить вам забытую историю. Когда увидел Отец, что пришла пора познать человеку Рождение Свыше и пробудить в нем усилие, направляющее его внутрь, сквозь внешнюю пелену, от Матери к Отцу, он не стал объяснять, а просто сказал: надо! И слетела с уст его владычица Нада с программой созидания МО (Мать-Отец). И прикоснулась Монада ко всем и отпечаталась в каждом, кто принял ее, кто же деструктивностью напитан был и не принял ее, на том печать неприятия осталась: де-монада. (И переросла в программу разрушения демон-ада).

И образовалась сфера монады у каждого, кто принял ее, и осветилась пламенем любви матери, кто Любовь Отца принял, и повела их к воссоединенности. Затем осветилась вторым пламенем – огнем мудрости Отца у тех, кто мудрость Сына принял, и повела их к просветлению. И окутала монада и разум, и сердце, и душу тех, кто ее принял. И поручил Отец Матери хранить Монады, как зародыши жизни новой и источник огня, жизнь поддерживающего.

Тех же, кто не принял дар Отца, печать разделения разделила в самих себе, и обителью их стал мир самости и разрушающие дела их демонством. И без пламени-огня, жизнь развивающего, опустились они на самое дно материи. И все, к чему они прикасались, жгло их, потому что пламенем внешним становилось, а не огнем жизни внутренним»…

Пробуждение

Эмиль, пока в его сознании нарастал процесс воссоединенности частей, пробуждались тонкие тела, и открывалось видение тонкое, смотрел, не мигая, на Яну. А когда она замолчала, он был уже готов перейти на новый уровень диалога.

– Не правда ли, мастер, – при этом обращении Эмиль повернулся к преподавателю. То же самое машинально сделали все остальные, – что двигаясь вперед, нельзя оглядываться назад, потому что в этот момент перестаешь видеть, что перед тобой. Ведь ты не первый раз приходишь в этот мир, и всегда впереди тебя бежит тень сомнений, и ты оглядываешься назад. Ведь знаешь ответ на свой вопрос, но боишься услышать его. И вопрос этики особенно актуален, когда происходит смена эпох.

– Стало быть, Или, ты готов в двух предложениях раскрыть столь обширный предмет нашего рассмотрения? – преподаватель пытался удержать распадающуюся реальность, которую он так тщательно готовил…

– Предложение первое, – выбрал несколько иное смысловое значение этого слова Эмиль, – расставить точки над «і». Единственно, безусловным основанием для жизненности правил этики является распаковка ее с позиции стандартов Отца, развитие в Воле Отца, потому что сами условия жизни развиваются согласно Воле Его. И мы знаем примеры того, что происходит, когда не выдерживается этот стандарт.

Ведь когда Отец в начале прошлой эпохи отдал человеку в развитие такие части, как душа, сердце и разум, он дал в поддержание их жизни монаду. И принявшие ее, развивались далее, как человеки в человеческом глобусе, а не принявшие, как демоны в нижестоящем, демонском глобусе. И вели они себя неразумно, и были бездушны и бессердечны, и жили за счет эманаций других. И многие получеловеки подкармливали их, и многие служили им, и тем входили в наказание.

Если ответил я на все твои вопросы, поставленные в монастыре, то тогда предложение второе, – теперь и преподаватель, и все остальные, в большинстве своем не понимавшие, что происходит, уже смотрели на Эмиля. Поэтому никто и не заметил, даже среди тех, кто обладал такой способностью, как отделилась от преподавателя тень «мастера» и растворилась в пространстве, вернее, исторглась из него, как несовместимое с новой материей, преобразующейся согласно законам этики.

– Итак, второе предложение заключается в том, чтобы не пропустить соответствующий момент в новой эпохе. Отец открывает перед человеком новые проявления, дает ему в развитие гораздо больше частей, в том числе Дом Отца для их жизни. Вот теперь и возникает вопрос… – Эмиль вдруг ощутил на себе всеобщее внимание и запнулся.

Тишину нарушил преподаватель, который увидел опасный предел насыщенности в аудитории и общую усталость:

– Как раз тонкости вопросов и ответов в свете произошедшего диалога каждый сам должен представить на следующее занятие. Я так думаю, что кроме трех-четырех, которые получат зачет автоматически, будет не так уж много освоивших предмет и готовых аттестоваться для перехода на следующий образовательный уровень.

– Спасибо, Георгий Викторович, – неожиданно произнесла Елена Николаевна, по всей видимости, не случайно вошедшая в аудиторию. – Для особо одаренных поясню, что мы все проходим инспекторскую проверку, и от наших с вами показателей будет зависеть будущее проекта и, соответственно, наше финансирование, и состав групп подготовки. С нового года мы должны представить действующую группу. Поэтому готовьтесь, дорогие мои, планка установлена, но высота ее неизменно растет.

Не предполагая более подробных пояснений, Премудрая, поддерживая заметно обессилевшего Георгия Викторовича, покинула притихшую аудиторию.

– Нет, это несерьезно: так неожиданно в начале года объявлять о его завершении, очередных экзаменах и переходе, для многих – весьма проблематичном, на следующий уровень… – Яна не закончила говорить, ее перебила Алеся:

– Тебе-то чего беспокоиться, ты получишь свой «автомат», как и вся ваша сверхсекретная группа во главе с Алимом.

– И, правда, девочки, – поддержала тему Вика, – посмотрите, как быстро и заметно продвинулся Эмильен, которого и на курс взяли-то с испытательным сроком. И все это буквально за несколько недель. По-моему, некто, продвинутый, или пробужденный, или мастер, скользящий во времени, – она в упор смотрела на Алима, – просто обязан поделиться секретами своего успеха.

– И мне тоже кажется, что кто-то всегда знает больше, чем другие. Почему такая несправедливость в распространении слухов? – поддержала полушутя Аня.

– Информации, ты имела в виду? – присоединялись все новые и новые участницы, и вскоре вокруг Алима образовалось плотное окружение.

Эмиль же, заметив, как Яна с Алиной выходят из аудитории, последовал за ними. Голова у него изрядно гудела, как будто ее арендовало несколько фабрик, что придавало ее носителю нестабильность и прочие неудобства. Хотелось лечь, полежать, но дело не терпело отлагательств.

– Видишь, я была права, – произнесла Алина, когда они на пару с Яной неожиданно взяли его под руки, – новоявленный супергерой покинул своего напарника, оставил самого отбиваться от множества фурий и последовал за той, на которую положил глаз, словно притягиваемый магнитом. Выходит, компас служителя этики указывает на тебя, Яна.

– Да брось ты, Алина, видишь, какой он уставший после сражения? Елена мучителя нашего тоже чуть ли не под руки вывела.

– Вы что, поменялись ролями? – удивился Эмильен и остановился, подсознательно взвешивая, не вернуться ли в аудиторию, а то, правда, нехорошо как-то получается.

– Видишь, Яна, он вполне в адеквате. Вот что значит «победитель»! Пойдем, – она подтолкнула Эмиля вперед, – Алим сам сказал, чтобы мы тебя увели как можно дальше от поля сражения и дали возможность отдохнуть. Он взрослый уже, сам справится.

– Правда? – удивился Эмиль.
– А ты думал, что сразился с тенью прошлого и вышел сухим из воды так просто, без сторонней помощи? Ты же инфицирован был на случай несанкционированного сопротивления.

– Как это? – не переставал удивляться Эмиль.
– Вот, теперь вполне адекватная реакция обычного человека, – рассмеялась Яна.

– А так это, что если бы ты пошел на попятную, то обязательно вошел бы в свою собственную тень. Тогда пришлось бы Алине присоединяться к «диалогу», чтобы не дать перевесить нежелательным оппонентам. Между прочим, она все время рядом с тобой сидела. Не заметил?

– Нет, я вперед и по бокам смотрел, не видел. Еще и мысль крутилась все время, что кого-то не хватает.

– А ты, Алинка, говорила, что не заметит, – Яна посмотрела через Эмиля на подругу.

Эмилю надоело всё выспрашивать, и он промолчал, но Алина ответила на его немой вопрос.

– Вообще-то, все разборки мы на вечер оставили, на круглый стол, но по секрету скажу, потому что не в силах удержаться. Ты ведь к пробуждению подошел очень близко. И вот знаешь, как бывает у животных: открывает новорожденный детеныш глаза и кого первым видит, тот для него и мама. И здесь тоже работает принцип: «Кто кому в чем открыл глаза, за тем тот в том и идет». Так вот, когда за твоим кольцом «не преступи сознание» образовалась тень монаха, я между этими двумя кольцами и запустила мыслеобраз, аффирмацию других условий. Это Яна подкинула идею.

– Эмиль, мы ведь с Алиной не одну жизнь рука об руку идем, это уже факт, просматривали некоторые. Есть очень даже насыщенные, – Яна сделала паузу и продолжила, – например, когда мы были Мироникой и Вероникой.

У Эмиля подкосились ноги, и он присел на скамейку: благо она оказалась рядом…

Разбор полетов

– Все определяемо лишь через то влияние, которое оно оказывает на все, что его окружает, – произнес Алим, когда вечером все собрались у него дома, – это хорошо кто-то подметил.

– А у меня вопрос, солидарный с тем, что прозвучал сегодня в аудитории, – явно выказывая свое недовольство чем-то, произнес Эмиль, – и мне тоже кажется, что кто-то всегда знает больше, чем другие.

– С одной стороны, это хорошо, напарник, – ободряюще посмотрел на него Алим, – значит, взгляд твой направлен в сторону развития. И вот результат: сегодня так же на тебя смотрела почти вся аудитория. Ну, а если ты нам этот вопрос задаешь, то тогда возникает и другая сторона. Так вот, с другой стороны, важна определенность собственной позиции в подобной ситуации.

Итак, мы начинаем традиционное чаепитие с игрой и сеанс самоидентификации, нет, самокоррекции, точнее, групповой коррекции, или лучше, индивидуальной коррекции в групповых условиях, – подобрал более подходящее определение Алим. – А посему попрошу всех самостоятельно избавиться от накопленного мусора, синтезироваться со своими, с ведущими каждого из нас Владыками, независимо от степени или уровня наработанного взаимодействия, и уже с этой позиции посмотреть проявленность, или применимость, или любые нюансы, замеченные в происходящем вокруг нас и конкретно сегодня.

Вот, к примеру, мое первое наблюдение: я думаю, что мне не представилась возможность поделиться с Эмилем полученными накануне сведениями о предстоящем семинаре еще и потому, что это не позволило бы ему быть таким непредубежденным, естественным и искренним во время выступления в институте. А, значит, он не получил бы такой наработки в своем Образе Отца и потенциализации других частей.

– То есть ты хочешь сказать, что семинар «Новое рождение» и то, что со мной произошло, имеют прямую связь? – удивился Эмиль.

– А я бы тоже не стала отделять одно от другого, – вступила в диалог Яна, не обращая внимания на вопрос Эмиля, потому что была ее очередь говорить в игре. – Ведь каждый семинар Синтеза открывает особые возможности вхождения в новые условия жизни. И какая разница, чем занимается человек. Он может работать поваром, инженером, зоотехником – это все мирское, и даже любые наши наработки, какими бы необычными они нам ни казались – это все суетное и это все жизнь, в которой мы должны замечать и распаковывать различные огнеобразы. И эта возможность, да и способность, непременно будет возрастать, именно она и будет компасом, определяющим правильность выбранного направления движения. Компасом этики, как сегодня заметил Эмиль.

– Почему сегодня к моей персоне такое пристальное внимание? – не удержался Эмильен.

– А ведь правду говорили, что одновременно с углублением, на поверхность поднимаются и более глубинные неадекватности, которые надо отрабатывать, – продолжила движение диалога по кругу Алина. – И это радостно, ответственно и проблематично одновременно. В самую пору вспомнить, что давая ношу, Отец дает и силы ее нести. Я бы сказала, даже в нашем случае наоборот. Сначала Отец дал нам силу Образа Отца и Новое Рождение, а теперь смотрит, как и где мы сумеем ею примениться.

– Ага, увидели ли «моськи» «слона», который за ними идет, или подумали, что все разбегаются только пред ними самими, – вставил Эмиль, улыбаясь, и все рассмеялись.

– Думаю, прогресс налицо, и когда до тебя дойдет очередь, ты сможешь нормально говорить, Или, – поддела его в ответ Алина.

Дальше по кругу сидела Мила. И хотя она не была свидетелем того, что произошло в институте, из рассказа Алима составила себе определенную картину событий.

– Хорошо вам иметь возможность в экстремальных ситуациях отрабатывать важные детали, – начала она, – и тебе, Эмильен, тоже, а тут приходится в серости повседневности находить изюминки радости. Вот о чем я подумала недавно и свою же мысль отследила. Ведь из мельчайших частиц синтезированы атомы, из них молекулы, и в конечном счете – любое вещество. И как правильно кто-то подметил – все это не могло бы находиться в цельности, рассыпалось бы, как песчинки в куче песка, если бы не было какого-то внутреннего принципа их единящего, дающего основу тому процессу, который называется Синтез Отца. И вот точно так же не могут быть соединены звуки в цельность звучания музыкального произведения без привнесения в них глубинного единящего начала, чему подтверждением являются всем известные попытки дилетантов импровизировать. Так вот, я к чему всё говорю: значит, получается, что если мы научаемся какой творческой способности, то делаем шаги к проявлению качеств Отца собою. И это было великолепно раньше, а теперь получается, что все это как-то улеглось в присутственностях одного лишь присутствия, и надо перестроиться из горизонтали в вертикаль. Давайте научимся выражать это словами, но так, чтобы начинали складываться в душе аккорды воссоединенности, и могли они доходить до души того, кто слушает. Это как переход через «игольное ушко»: все слышали, делали вид, что понимают, а совершить смогли единицы. – Мила замолчала, занявшись поисками нужных слов для пояснения сказанного, и продолжила Саша:

– Поиск принципа или принципов, регулирующих поведение человека, направляющих его поступки – это как раз и есть нормативная этика, а изучение происхождения и значения этических категорий – это, вообще, метаэтика. А вы, я так полагаю, задумали пойти еще глубже, соединить стандарты и правила возможностью реализации и доступностью восприятия. Для всех и каждого это не получится. Поэтапность, как условие любого развития, предполагает и постепенность вхождения в нормативную глубину этики. Если перефразировать древнее изречение, получится так: то, что этично для зверушки, то неэтично для человека, и что этично для человека прошлой эпохи, то может не пускать его в новую, будучи в ней неприемлемо.

Саша ощутила на себе взгляд Эмиля и закончила, как бы отвечая на него:

– Да, я специально в свете сегодняшних событий направленно передаю тебе ход, делая акцент на этой теме.

И вот Эмиль оказался перед необходимостью совершить невозможное или спуститься на землю сдувшимся шариком. После сегодняшнего неконтролируемого, можно сказать, триумфа в институте, он зашел в тупик осознания своей неготовности и только теперь уяснил правоту Алима, когда тот говорил о непредубежденности и искренности.

«Вот и фиаско», – подумал Эмиль, отпивая глоток слегка остывшего уже чая.

Глоток чая

«Уложили на обе лопатки, раскатали, а то, что осталось, присыпали, чтобы не сильно в глаза бросалось», – хотел он начать, но что-то удержало его. Неприлично это было, что ли. И вспомнив, что уныние – это депрессия от отсутствия перспектив в лени их поиска, уже в который раз говорить начал неожиданное для себя самого:

– Сначала я застрял, запутался, увяз в мысли, что всё вокруг меня странно себя ведет, но потом понял, что в такой позиции мне становится сильно одиноко, будто кто-то или что-то подключено к моему источнику жизни и растаскивает мою энергию, затрудняя проявлять усилие. И, вот, вы мне напомнили, что энергия – это фундамент физичности, только не перебивайте, я же вижу, что вы хотите групповым усилием решить какую-то задачу, но определенно заранее не знаете, кто и какую роль сыграет в ее решении.

Энергия даже для науки представляется сегодня наиболее примитивной формой ткани универсума. Это мера того, что переходит от одного атома к другому в ходе их преобразований, это выражение способности к действию, это материальный выразитель и звуковой волны в том числе. Во, точно – всё, о чем вы сегодня говорили! Это и возможность влияния, которым всё определяется, и возможность различения, где и как мы применяемся, и возможность осуществления той самой поэтапности в развитии и практичности этики.

– Сразу видно, что в физике ты разбираешься больше, чем в психологии, – посмотрела на него Алина. – Всё, я устала, давайте лучше какие-нибудь истории интересные послушаем. Ты, Эмиль, две недели назад был таким прелестным мальчиком, а превратился в зануду. Как тебе удалось так быстро этого достичь? Поделись секретом.

Все оживились, и снова Эмиль оказался в центре внимания.

На выручку пришел Алим:
– Не поддавайся на провокацию и не слишком доверяй наивным взглядам, Эмиль, а то нас опять начнут выпасать, как подопытных гусей.

– Почему же: истории, так истории, – обрадовался Эмиль. – Только не один я, а все, по кругу! Хотя начать могу и я. Никто не настаивает на правдивости?

– Отчего же не настаиваем? – улыбнулась Саша. – Только факты. И аргументированные желательно.

– А вот, не дождетесь, чтобы я вам еще и разжевывал. Достаточно того, что открою очень большой секрет. – Эмиль напыжился игриво, устремил взгляд вверх, и, будто что-то вспоминая, начал.

– Точно не помню, в котором часу это было, но три дня назад – это точно, ближе под утро проснулся я и, посмотрев в окно, увидел звезды, а увидев, вспомнил, что видел во сне нечто необычное, снова лег и закрыл глаза. И увидел я созвездие Большой Медведицы, как видели его древние, а, может, и не так. Только спала она, и туловище ее то увеличивалось, то уменьшалось, как при дыхании, и втянуло меня этим дыханием, и медленно переместило в то место, которое голове соответствует, а там свое движение, будто вспышки-змейки разлетаются и угасают. И тут до меня дошло, что это процесс какой-то идет. Процесс возникновения и угасания мыслей. Попытался я гоняться за ними – ничего не получилось: выскальзывают. Но вот одна обвилась вокруг меня, приняв мои очертания, и словно во мне заговорил кто-то:

«Не пытайся делать то, чего тебе не надобно» – и мягко так переместила в другую область проявления. А там, свернувшись в калачик, спит человеческий детеныш, прижатый к медведице ее лапой, и звездочки в тех местах, где чакры расположены: то вспыхивают, то замирают недвижно, и только в районе головы опять светящееся движение и смех. И на этот раз втянуло меня прямо туда, и потерял я прежнюю картину, а стоит передо мною девушка и спрашивает:

«Чего тебе, косолапый?» – у меня и речь отняло, боюсь на себя посмотреть, а вдруг я, телом, зверь какой?

А в душе такое тепло разлилось, потерялся мыслями, растворился в желаниях и промычал что-то. Девушка у меня и спрашивает:

«Хочешь человеческий сон увидеть?»
«Хочу», – отвечаю и удивляюсь и тому, что говорю, и тому, что вообще говорить могу.

«Иди», – говорит она и со своей ладошки опускает на землю. А я и не помню, как в ее руках оказался.

Выражение лица Эмиля вполне достоверно передавало его эмоциональное состояние во время происходящего: то умиление, то испуг, то растерянность. А он тем временем продолжал:

– Но видел я себя со стороны, и это было не очень приятно, поскольку возникало торможение и неуправляемость движений. Наконец я понял, что проку от моего желания подсказывать себе мало, и начал смотреть на все, как на сон. И как только отпустил я себя, произошло то, что должно было произойти. Я уснул своим сознанием и вошел в неведомое мне. – Эмиль на мгновение потерял канву своего повествования и вообще связь с реальностью.

Он сидел за своим рабочим столом в саду Ники, и в его голове никак не могло сложиться словесное описание событий.

– Или! Преодолеть – еще не значит переступить или забыть. Пространство не предполагает собою нечто проявить, что за пределами условий того, что можно применить, того, что можно рассмотреть, когда ты в нем еще на четверть, тем более, когда на треть. Когда всеобщие утраты звучат в нем, как животный рев, и в жилах каждого вскипает и стынет, холодеет кровь пульсацией невыносимой. Всеобщее, но не твое, уж близко, но проходит мимо, и чуждо до поры всё то.

Но вот, совсем когда некстати, когда привязан навсегда, приходит первая потеря, ничтожно малая, но та, что сквозь тебя пройти стремится, пронзая сердце. Через боль экзамен ты сдаешь! Изволь, но разорваться или слиться, бежать или ввязаться в бой? Ты вздрагиваешь? Что с тобой? Ты разве не предполагаешь, что движется всё из тебя, в тебя же снова возвращаясь уже осознанным? А я лишь спрашиваю: Или, знаешь, что ты в мир внутренний впускаешь? Его собою ты творишь или собою растворяешь? Взрастаешь или умираешь? И что стремишься ты постичь, и что в итоге обретаешь?

– Преодоление потери? Об этом и не думал я.
– Потеря – внешне! Боль утраты ее лишь множит для тебя и пред тобою рассыпает, и новый выбор очерствляет, и в дальний уголок забиться твое сердечко заставляет, срывая лепестки с души. Или с привязками проститься: для сердца биться – значит жить, для воина жить – значит биться.

Негоже жизни мирно течь, когда в нее приносят меч…
Что вновь тебя влечет родиться и вновь коснуться той черты, где ты совсем уже не ты, но больше?

... Часть твоя, что превосходит и тебя! Вот незадача! Новый круг! – охапку листьев вновь собрала, собою всё заполнив вдруг:

– О, Илист, Илист, верный ратник, – и закружилось все вокруг…

Эмильен повествовал, меняясь в голосе, перетекая из мира в мир, привнося в комнату то прозрачность, то вязкость, то сковывающую твердь.

Снова возникла девушка, с ладони которой он сошел в туманный мир, и снова зазвучал через него из неведомой глубины ее голос:

«Ты думал, я тебя забыла? Свой сон, который отпустила я вглубь себя, чтобы собрать подробности того, иного, которое хочу понять?

Ты – мысль моя, и небылица, мой нервный импульс, пустота, мельканье сотен тысяч лиц. Мне недоступны отношенья элементарных тех частиц. Что значит вверх, что значит ниц? И что такое единица: светлица то или темница?

Как можно внешне разделиться, и разделенно проживать еще мельчайшее движенье? Ты исчезаешь каждый раз, как ощущаешь приближенье, сиянье видишь моих глаз.

Вот это точно развлеченье, какого не видал никто, которого и не бывает. Скажи, моя сестрица Ника, – вдруг рассмеялась Вероника, сестру представив пред собой, – в твоих руках такая кроха, которая во мне и мной мой мир собою проживает, скажи, неужто он познает, скажи, неужто он узнает во мне меня?»

И промелькнуло всё, опять его сознание уснуло, и стал он вроде сам собой. И Ника перед ним с листвой, и лист один распался в прах. «Так, значит, я в твоих руках?» – вопрос уж в воздухе витает. Но Или мысль ту отгоняет, и размышляет о другом, и пелена с очей спадает.

– Ты мне никогда не уточняешь задачу, ее делает осязаемой лишь само исполнение, оно открывает перспективы и возможности, которым я должен соответствовать. И они рождают изнутри это соответствие, обдают жаром, согревают теплом – таким же, какое исходило от сестры моей Мироники, с которой сводят иногда меня мои видения. И ощущаю я себя вечным учеником, – выпалил Или, выбрал один из полусухих листьев и положил перед собой. Но присутствие Ники не позволяло сосредоточиться, и он поднял глаза, и когда встретился его взгляд с ее взглядом, зазвучал снова ее голос:

– Учиться надо, восходя в нужном и соответствующем своей подготовке месте, причем подготовка в новую эпоху предполагает возможность вмещения нового через общее соответствие этому.

– Восходя! – вдруг дошло до сознания Эмили, и он открыл глаза. – Мироника! Восходя, а не погружаясь, и синтезироваться всеми своими лучшими накоплениями с Отцом.

– Что же у тебя не получается? Что ты все из крайности в крайность бросаешься, будто от времени убежать хочешь?

– Нет, хочу все из прошлого вытащить, что мешает в настоящем. – Эмили смотрел на Миронику, проживая тепло ее отношения к себе, отношения родственной души, и все мысли его поглотило безмолвие неизреченности…

Тишина рассеяла вкрапления иного пространства, и собравшиеся зашевелились, задвигались.

– Да, Эмиль, история твоя весьма запутана, – произнесла Саша, – представляю, что ты расскажешь, когда начнешь проживать свои шестнадцатирицы. Ты непременно всех их достанешь расспросами да выяснениями, как Миронику с Вероникой.

– Фух, Саша, успокоила меня, – улыбнулась Алина, – а то я представила, что будет, если он за нас возьмется.

Эмиль отпил глоток остывшего чая.

Неожиданное признание

Яна зажала в руках чашечку, пытаясь вернуть чаю его утраченное тепло, и неожиданно предложила:

– А хотите, теперь я поделюсь своим?
– Нас ожидает очередное погружение в прошлые инкарнации или глубинные ипостаси? – поинтересовалась Саша.

– Это был бы шаг в безнадежность или попытка победить в конкурсе фантазёров самого Эмиля, – возразила Яна, – но если вы устали, то можно в следующий раз.

– Не то, чтобы устали, но слишком много – это тоже не совсем правильно, – рассуждала дальше Саша, – лучше еще раз встретиться и со свежими силами послушать новую порцию откровений. Ведь то, о чем ты хочешь поведать, важно для тебя? – Саша посмотрела на Яну.

Возникло ощущение неловкости в атмосфере вечера, и Алим поспешил все сгладить.

– Совершенно верно: с одной стороны, уже поздно, а с другой, не хотелось бы смешивать впечатления. Если нет возражений, давайте встретимся завтра и продолжим восхождение обменом опыта.

– А ожидание или предвкушение каждого повысит его восприимчивость и мобилизует Яну, – согласилась Мила и посмотрела на Яну, пытаясь встретить понимание.

– Ладно, уговорили, будет вам «завтра», хотя возможно совсем по-другому. – Яна поднялась, и остальные гости тоже.

На улице было темно и сыро, поэтому прощались быстро, разделились по принципу: кому налево, кому направо. И тут судьба определенно дала Эмилю шанс. Они шли вдвоем с Яной: им, оказалось, по пути.

– Ну, расскажи что-нибудь, специалист по преодолениям, – Яна взяла его под руку, – как поживают твои символы и знаки?

– Знаки говорят о том, что время разделилось на три составляющие, и одна из них для чего-то свела нас вместе. А я так давно хотел поговорить с тобой, – ответил Эмиль, и понял, что покраснел.

– Верю, что хотел, – в словах Яны появились нотки здравого авантюризма, – ведь ты, наверное, даже покраснел, судя по тому, насколько интенсивнее стал источать тепло. Или это результат движения?

– Не знаю, как насчет движения телесного, но движение моих мыслей явно направлено в поддержку одной, которая звучит так: «Этот вечер раскрыл еще не все свои секреты и не желает отправляться в прошлое». Только, вот, как узнать, что он припрятал напоследок?

– А ты сделай шаг навстречу, может, и разглядишь…
«Вот он, момент, который может стать упущенным», – подумал Эмиль, и еще больше краснея, произнес то, что в другом случае могло показаться белибердой.

– Нельзя откладывать на завтра то, что вошло в резонанс со временем сегодня. Мне бы хотелось услышать то, о чем ты была готова рассказать всем, если конечно… – он замолчал.

– А ты сделай второй шаг.
В голосе Яны появились нотки отчужденности и безразличия. Портал предоставленной возможности закрывался прямо на глазах, и Эмиль неожиданно экспрессивно, будто в последний момент хватаясь за поручень уходящего вагона, громче, чем было бы естественно, произнес:

– Давай, посидим где-нибудь, и я поведаю тебе о той жизни, в которой ты была Вероникой.

Дверь для них или, вернее, портал остался открытым, хотя они по-прежнему стояли с разных его сторон, и эта потусторонность восприятия обдала холодком обоих.

– Прохладно стало, – произнесла все еще отчужденно Яна. Но что-то удерживало ее от полного разрыва. Она посмотрела на Эмиля в ночном свете, будто видела его впервые: совсем незнакомое лицо с глупым выражением и излучающими надежду глазами. Совсем недавно он бурил какую-то брешь между двумя столкнувшимися пространствами и казался мастером своего дела. А сейчас именно от нее зависело, потускнеет ли его взгляд через мгновение. И зачем только она завела весь этот разговор? Пооткровенничать захотелось, видите ли. Хотя, ладно, может, стоит отработать несколько вопросов из программы школы, пока опытный материал сам в руки просится?

– Хорошо, поскольку ты признаешь, что ты в моих руках, обещаешь вести себя примерно и непременно чем-то удивить, я готова предоставить тебе один-единственный шанс.

Яна улыбнулась, и Эмилю показалось, что дверь захлопнулась, но стала прозрачной или призрачной. И из-за этой зазеркальности на него смотрела та самая Яна, которую он увидел впервые: непредсказуемая, неприступная и хладнокровная.

«Вот и насмешка упущенного момента», – подумал Эмиль, когда они уже сидели за столом полупустого кафе, а вслух, скорее, даже не ей, а возникшей внутри пустоте произнес:

– Так, значит, я в твоих руках? – так говорила Вероника, и то же подтверждала Ника, и снова повторяешь ты. Твои заветные мечты, которых ты есть воплощенье… Паденья, взлеты и отмщенья, боязнь утраты и смятенья – то всё пути преодоленья.

Короткий миг – он, как и вечность, карает нас за всю беспечность, как впрочем, и за безупречность. И дела нет до мелочей. Короткий миг, он ведь ничей, его лицо неуловимо, он словно проплывает мимо звучаньем поднятых мечей.

И в царстве снежной королевы, да и в поступке юной Евы, перед свершеньем был тот миг, который вечности достиг, и, дверь закрыв, в нее вошел. Короткий миг… как в чудных снах!… Так, значит, я в твоих руках?

Ответственности не боишься? Когда в себе собою снишься, и проникаешь сквозь себя, и возвращаешься собою, и, неизвестной стороною представ, по-прежнему идешь…

Короткий миг, который ждешь, он здесь с тобой, а ты зовешь, и в этот миг ты не живешь, и с ним не проникаешь в вечность. Беспечность или безупречность?

Эмиль замолчал. Он словно ощутил телесно странные перемещения, происходившие в его сознании, и когда посмотрел на Яну, увидел вдруг совершенно другого человека. Ее глаза светились согревающим светом, ее сердце было растоплено и больше не источало холодной колючести. Непреодолимая, казалось, препона вдруг исчезла, и они оказались в одном мире. Это было похоже на перерождение. Время остановилось. Оно предстало своей внутренней, а не внешней стороной. И эта его внутренняя бесконечность была источником и лоном жизни.

Яна смотрела на Эмиля, будто видела его впервые после долгих лет расставания. Он совсем не изменился: такой же смешной, предсказуемый и в то же время разный, не похожий ни на кого, органически сливающийся с любыми внешними обстоятельствами. Его место пребывания всегда было здесь и сейчас.

– Расскажи, какою ты меня видел в той жизни? – тихо спросила она.

– Как раз об этом я и хотел поговорить, – обрадовался Эмиль. – Я несколько раз пытался рассмотреть Веронику, если ты её имеешь в виду, но она всегда скрывалась, по ощущениям, где-то во мне. Только один раз она проявилась рядом с Мироникой, и то только для того, чтобы упрекнуть меня в том, что я витаю в облаках, вместо того, чтобы учиться. Я даже не успел заглянуть в ее глаза: она их опустила.

Никак не могу найти способ четко зафиксироваться в том ином и рассмотреть ее. Кстати, именно поэтому я и искал тебя, надеялся, что ты поможешь в этом вопросе. Это же ты сама сказала, что была Вероникой. А вдруг не той, другой?

– Во-первых, я не уточняла, кто из нас с Алиной кем был, а во-вторых, по твоим глазам вижу, что у тебя нет сомнений на этот счет. Ладно, что ж с тобой поделаешь, попробую тебе помочь, – хитро посмотрела Яна на только что открытое ею чудо и добавила, – только мне не совсем уютно здесь. Кафе меня не располагает к откровениям. Пойдем лучше ко мне домой.

– Удобно, удобно и совсем рядом, – предварила она несостоявшийся вопрос и поднялась из-за стола.

Эмиль всю дорогу молчал, вернее, он пытался что-то выхватить из целого роя атакующего его бедную голову мыслей, но всякий раз Яна упреждающе отвечала:

– Мама даже очень будет рада, что я дома, а не где-то, неизвестно где. И она давно уже пристает с вопросом, дружу ли я с кем-нибудь.

Через время, снова отвечая на невысказанный вопрос:

– Может, я как раз тем и занималась где-то внутри тебя, чтобы помочь тебе перестать витать в облаках и чтобы направить тебя в то самое ученическое русло, из которого ты все время выплескиваешься своей несобранностью.

И уже перед самой дверью:
– Примерных мальчиков здесь не едят и даже не кусают, – после этих слов она одновременно надавила на ручку двери и на Эмиля так, что он первым оказался в квартире и успел съежиться под пристальным взглядом матери Яны, прежде чем сама она выглянула из-за его спины с пояснениями происходящего:

– Мам, вот тебе ответ на все твои вопросы! – Яна сделала небольшую паузу, и, когда «все вопросы» уже готовы были дополниться новыми, продолжила. – Именно так выглядел бы мой брат, если бы он у меня был, именно так выглядит парень, с которым я могла бы дружить, и именно ему нужно то, чем я занимаюсь в последнее время. Именно он согласен сопровождать меня в моих опасных путешествиях, в которые верит в отличие от тебя, и я знаю, что именно ему понравится, как готовлю я, хотя лучше, если приготовишь ты. А мы пока позанимаемся у меня в комнате, – и она, что называется, отбуксировала затормозившего Эмиля в эту самую свою комнату.

– Неожиданное признание, – удивленно произнес, рассматривая полки с книгами, Эмиль, – и все больше философия.

– Только давай, пожалуйста, без комментариев, – Яна попыталась скрыть смущение, – просто мама все время повторяла, что рожает и растит меня не первую жизнь и знает точно, что за каким капризом последует. А, значит, если буквально все принимать, то ты вполне мог быть тем ее непутевым сыном, которого мы с Мироникой опекали. Логично? Садись в кресло! Ведь ты хотел узнать тайну, над которой я трудилась много веков? О, тот, который в моих руках! – Глаза Яны загорелись, и Эмиль послушно утонул в кресле.

Многовековой марафон

«Неужели эта строптивая, красивая, загадочная и есть та, в чьих руках, нет, в чьей голове находятся ответы на мои многовековые вопросы?», – подумал Эмиль.

«Нет, таких легких путей к достижению цели не бывает», – вторая мысль несколько разбавила концентрацию адреналина, впрыснутого первой, и добавила реальности во взгляд на действительность.

– Если ты опять уйдешь без моего согласия в свой мир, где ты сам и экспериментатор, и подопытный, то…то…заработаешь себе лишние хлопоты. Сейчас ты должен сосредоточиться на этом своем воплощении, чтобы доказать или опровергнуть обоснованность своих убеждений.

– Трудно сосредоточиться, когда возникает состояние де-жа-вю, – пожаловался Эмиль, – понимаешь, кто-то мне это всё уже говорил.

– Это хорошо. Это означает, что мы на верном пути. Надо сосредоточиться. Выбирай любую отправную точку.

– Так уж и любую?
– Желательно поближе к теме, чтобы сократить путь, – Яна снова оказалась у входа в портал.

«Вот тот момент, который нельзя упустить», – вспомнил Эмиль и произнес:

– Есть закон «все во всем», а есть принцип зеркальности. Так чем же закон отличается от принципа? И как ними можно воспользоваться, то есть получить реальную пользу? Принципиально ли или законно ли рассматривать все с позиции полезности? И полезно ли придерживаться правильности? И если во всем есть все, то почему все время чего-то не хватает? И…

– Достаточно! Тот, который в руках моих, уже определил свою позицию! Теперь посмотрим, смогу ли я его направить в нужное русло, – Яна начала говорить в третьем лице, – я увидела одну из своих ошибок. Этика всегда стремилась найти универсальные правила, но действительность противостояла ей. Всегда находилось то, что выходило за рамки установленных правил, становилось исключением из них. А знаешь, почему?

– Почему?
– Да потому, что тупое следование правилам не дает развития, или, по крайней мере, должного развития. И вот мастера начали являть на свет технологии, в которых правила соединены определенной логической цепочкой. Это как молекулы, образованные из определенного набора атомов. Сам процесс развития получил подобие жизни. Оставалось только вдохнуть в него дух, достигнуть уровня выявления законов. И вот все это разнообразие и непонятное пересечение сфер интересов, и наложение законов, наконец, нейтрализовало цепи старой, безжизненной этики. Качество оторвалось от своего количества. И начали рождаться парадоксы: принцип неопределенности, двойственная природа света и все прочее, что всколыхнуло разум и подтолкнуло его к просветлению. Теперь ты должен ввести новый пакет информации, определяющий новую точку отсчета, – Яна определенно хотела втянуть Эмиля в какой-то процесс.

Но Эмиль и сам хотел каких-то инноваций, поэтому старался, как мог.

– Древние – от слова древо, то есть жившие законами и условиями растительного царства. Духовные – значит дух овна развивающие. Овен – это животное царство, а виться – это способности, особенности роста, проявляемые растительным миром. Хотя сам принцип роста изобретен еще минералами. Рост кристаллов, несмотря на разрушающее воздействие стихий. Куда же одухотворение животности выводит и где собственно человеческое начинается?

– Остановись! Не размазывай и так размытую позицию свою чрезмерной вопросительностью, – остановила его Яна. – Хотя опосредовано попробую сжать все до точки, а потом развернуть. Ведь сама вопросительность – это и есть человеческое, о котором ты волнуешься. И здесь, чтобы ты не сильно разгонялся впредь, замечу, что «шерше ля фам» чел-овеческие самцы изобрели в угоду своему основному инстинкту, а если «в начале Слово Отца было» брать за основу, ВО-просительность – это просить Волю Отца. Это и есть уже не животность, а чело-вечность. – Яна обрадовано засмеялась, – интересную какую окраску слову «человек» дает троица или четверица букв в его начале? Она оставляет ему или вечность, или овечность!

– И что, по-твоему, это все действительно работает? – скептически произнес Эмиль, хотя сам внутренним чутьем понимал, что не единожды пользовался этим законом, и срабатывал он, еще и как.

– Самый простой пример – звучат слова: «Надо помешать». И если ты повар, то у тебя идут одни образы, к примеру, кастрюля, ложка, а если ты милиционер – то другие, скажем, засада, погоня. Согласен? Или «варить» для сварщика и для повара – разное. Или, вот еще другое: если ты собираешься что-то сделать, и ты это надумал сделать, на это воодушевился, этим загорелся – это ведь тоже разное. А теперь представь, как устроены молекулы. Зависят ли их свойства от того, какие атомы в них включены? Точно так же действенность любых слов зависит от того, какие образы в него включены, и образы эти собирательны. Или ты думаешь, что современный человек первым додумался до аббревиатуры? Или, вот, я употребила слово «додумался», а если бы сказала «догадался». В одном «дума» то есть действие ума, а во втором «гад», не буду о нём говорить. Какое из них ты предпочитаешь? Большинство людей не видят и не ведают, что происходит в тонком мире.

– Ты хочешь сказать, что можно расширить представление об однокоренных словах тем, что слова имеют родство не только составными частями, но и каждой буковкой своей. Выходит, засоренность языка может нести не меньшие проблемы для условий жизни, чем для поля всякий сорняк?

– Я знала, что ты поймешь, но мы, кажется, отошли от темы. Хотя нет, ощущаешь, как теперь звучит каждое слово, будто обретает твердь? Это говорит о повышенной восприимчивости к эфиру. Так что же все-таки есть человеческое или человечное принципиально?

Эмилю хотелось не только прикоснуться к эфиру, но и погрузиться в него, однако он помнил предупреждение Яны. «Выходит, она хотела открыть портал, но не для проникновения туда…, а для того, чтобы оттуда сюда…», – пришла неожиданно мысль, а вслух он сказал:

– Если «зайка моя» или «рыбка моя» – уже приобщение к животному царству, если загадочность уже гадостна, то представляешь, сколько сорняка каждый день срывается с языка, и как он мешает новым всходам, нет, лучше новому рождению, новому восхождению, Воле Отца, служению, вхождением в новые условия? Управление словом и я. Так можно далеко зайти. Но позволительно ли идти вслепую?

– Этично ли? – Яна поставила другой акцент. – Мы начали с закона «все во всем». Значит, и в способе, и умении, и развитости мыслительных способностей есть ответы на поставленные вопросы. Я и хочу выйти на уровень максимально доступных для меня на данный момент возможностей и посмотреть, открываются ли за ними новые горизонты.

– Это и было твоей идеей в создании школы мышления? А как же с отношением, вернее, взаимоотношением? Ведь пока ты не будешь говорить и думать «для нас» вместо «для меня», ты не сможешь выйти на хоть какую-то объективность.

– Согласна, но интересно и другое, – Яна не стала задерживать внимание на замечании, – почти сразу же, когда я к этому пришла, сама, кстати, то и поручение получила, но уже не без участия твоего Алима. Он, оказывается, предложил мою кандидатуру Елене или что-то в этом роде. В общем, на этом закончились мои вольные изыскания. А обязанности меня как-то напрягают. Алинка вроде согласна помогать, но безынициативно и не особо вдохновлено. Она пока не может это увязать со своими интересами. Вот, теперь ты. Видишь ли ты возможность своего участия в данном проекте или нет?

– А какой уровень тебя устраивает, – не спешил с ответом Эмиль, – надумать, вдохновиться или загореться желанием?

Яна не успела определиться, как отнестись к словам Эмиля, как в комнату вошла ее мать, постучав.

– Как успехи, студенты-мученики? Не проголодались еще? А то ужин готов.

– Ну, мам, что за слова ты употребляешь? Сколько раз просила?

– А что я сказала? Мученик науки – так в песне поется. Можешь по своей теории представить это, как могучий ученик или мудрый, еще лучше, и тебе сразу станет легче, – парировала мать. – Ладно, только не мори гостя голодом, а то больше не придёт, – предупредила она и вышла.

– Видишь, ты ей понравился, хочет, чтобы приходил еще, – Яна посмотрела внимательно на Эмиля.

«Если согласишься, назад дороги не будет», – прозвучало в подсознании, и Эмиль согласился.

– Да, назад дороги нет.
– Это что, следует расценивать, как согласие? – повеселела Яна.

– Все в твоих руках. И даже я, – пропел Эмиль, подтверждая сделанный выбор, – но только без ограничения свободы.

И уже более определенно уточнил:
– Я готов принять эстафету этого многовекового марафона и продолжить его. Кто знает, к чему это приведет.

Появиться и развиться.

Дискуссионная комната, как особый атрибут образовательного процесса кафедры специальных технологий, вернее, ее востребованность и загруженность служили показателем продуктивности и степени завершенности тех самых технологий в учебных группах. И Елена всегда ориентировалась на этот показатель в своем тактическом планировании. Поэтому она радостно восприняла весть о том, что Яна подала заявку на эту комнату, тем более что в заявке стояла пометка: группа этики. Это означало, что недавний семинар уже дает плоды, а также, что на отделении есть группы, готовые к выполнению поставленных задач. Второе, пожалуй, даже важнее, чем первое, ведь оно приближает тот час, когда можно будет заявить о готовности брать заказы. Значит, можно уже начать этим заниматься.

В назначенное время за круглым столом, стоявшим в этой комнате, собралось восемь человек: все, кто был отобран и приглашен после предварительного собеседования. И Яна взяла бразды правления в свои руки:

– Принцип нашей работы прост, и правила будут просты, а результаты будут неожиданными. Настойчивость и целеустремленность, пластичность и текучесть, легкость и зажигательность должны сплавиться в некий синтез новых качеств и свойств, присущих каждому в группе. Тема, которую мы сейчас обозначим, должна развиться, оживиться и проявиться, если она готова к жизни. А это будет зависеть от нас всех.

Итак, принцип работы – индивидуально-групповой. Каждый независим, вернее, свободен в проявлении только ему индивидуально присущих способностей, которые могут и должны быть усилены законами и принципами групповой работы. Для начала обозначу некоторые из них: что может один, то могут и другие, в группе каждый имеет силу всех. Поэтому, кстати, толпа всегда проигрывала команде, если не организовывалась хотя бы спонтанно. Но главное – держать в себе звучание: «Где двое во имя Мое, там и Я», и знать, что восьмиричность планетарных условий новой эпохи имеет свои на то веские основания. Именно поэтому нас восемь, а не три или шесть. Принцип открытости в сочетании со свободой воли. И ряд других принципов и вытекающих из них правил и положений. Для более глубокого понимания, кому интересно, можете в интернете посмотреть положения учения Философии Синтеза. Я, вернее, мы, – вспомнила она замечание Эмиля, – недавно начали проходить семинары Синтеза и однозначно будем придерживаться излагаемых в этом учении стандартов и законов. Когда ознакомитесь, поймете, почему. Если не поймете, сочувствовать не буду. В моей, вернее, нашей команде место будет всем, кто готов работать.

– Да будет тебе, Яна, важность на себя напускать. Итак, все понятно, – усмехнулась Алеся, – завариваем тут общую кашу, потом дома каждый ее заправляет специями на свой вкус и расхлебывает в меру своей упитанности или воспитанности, а результаты анализов все сносят опять сюда же для фильтрации. Кто же что наварил себе, может свободно пользоваться: и каждому хорошо, и остальным не накладно. И тема вроде бы обозначена. Вот, только скажи, ты правду говорила, что будет это способствовать ускорению, которое мы отмечаем у Алима и Эмиля, или это только для привлечения рабочей силы было тобою обещано?

– Ладно, идем ближе к теме. Мы будем заниматься вопросами этики, состоятельностью ее прежних критериев, но с позиции обновления стандартов мыслительной деятельности и с учетом обновления условий жизни человека. Бонусным моментом этой работы будет овладение всеми новыми возможностями, а, может, и технологиями мышления, которые предполагают не только несравненно более высокие скорости обработки информации, но и овладение качественно иными способами и процессами этого производства. И Алим с Эмилем – этому хорошее подтверждение, живое доказательство реальности такового.

Другое дело – конкретно каждый. Тут уже как кому повезет. Аппарат получают все, а как кто сумеет им воспользоваться, тут уж извините. Ответила я на вопрос?

– Вполне, коллега, – продолжала улыбаться Алеся.
– Тогда, пожалуйста, еще вопросы, коллеги, и будем переходить к дискуссии, – скопировала ее пафосность Яна.

– У меня вопрос перспективного характера, – вклинился Валентин, – кто и как будет оценивать работу, и какое влияние окажет на наше будущее ее результат?

– Ах, да, забыла сказать. Работа утверждена учебным планом, будет иметь кольцевое оценивание и практический зачет с переводом на следующий уровень. Говоря простым языком, оценка будет синтезирована из показателей теории и практики. Новый уровень, правда, не всем достанется. Половине или четверти, тут уже Премудрая будет решать. Но не меньше двух, это точно.

– Ага, я так и думал, – засуетился Валентин, – тебе и Эмилю. Точно Алеся подметила.

–