Каменные Боги : Оскар - Начало Пути

    Совсем один... Но какое-то движение вдруг нарушило гармонию слияния человека и        природы.   Нет - не зверь и не ветер, но что?  Оскар сосредоточил свое внимание на более отдаленных объектах, что-то не так, он не один!   Кто или что?  Опасность или спасение?  Отец мгновенно определил бы это и действовал, но ему очень далеко до качеств и знаний Авессанария, хотя юноша и сам не был жалким и слабым, природная сила и грация наполняли его облик: если это дикий зверь, то он сможет избежать конфликта, как бы голоден тот не был, если человек, - это выход их тупика одиночества и не важно друг или враг, он готов к борьбе, готов к победе или поражению.

    Великая вечная Мать-природа, прочитав силу и готовность маленького существа, зовущегося человеком, сладостно вздохнула и послала не опасность, а спасение в виде старика-охотника, вышедшего к нему на поляну.  Оба невольно обрадовались невольной встрече и двинулись навстречу друг к другу. Старик с удивлением рассматривал высокого белокурого подростка: "Он еще очень юн, но совсем не напуган и не растерян", - подумалось ему.   Юноша действительно с первого взгляда внушал симпатию, от него веяло родным и далеким, возникали ассоциации с собственной юностью - ее тревожными и одновременно счастливыми минутами, и остро покалывала прямо в сердце затаённая грусть: "Этот юноша много пережил и ему нужна помощь!" - окончательно сформировавшаяся мысль, переросла в решимость. Охотник улыбнулся всем своим обветренным лицом, выражая участие и заботу.

    "Он еще не стар - этот охотник - по годам намного моложе Авессанария, но рядом с Учителем он выглядел бы глубоким, хотя и крепким еще старичком," - сразу отметил про себя Оскар, спокойно разглядывая приближающегося.  Юноша сделал несколько шагов навстречу и слегка поклонился в приветствии.

    Два человека с разных концов земли не могли говорить на одном языке - просто мирно поболтать друг с другом, чтобы выяснить намерения, но язык жестов, мимика и сияние глаз порой не менее красноречивы.  Низенький и кривоногий, в ладной одежонке и сапожках из мягкой кожи и меха, в шапке из войлока, старик ласково похлопал юношу по широкой и еще по-детски худощавой спине и, сняв с себя теплую меховую безрукавку, которая одевалась поверх более тонкой фуфайки, жестами предложил одеть. Старичок так и светился, всячески выражая изумление и восхищение: в это время года солнце еще не вошло в силу и местные жители не рискуют ходить в тайгу без меховой одежды, а юный незнакомец так спокойно и уверенно держит себя и казалось, не испытывает необходимости в защите своего тела.  Природа же не балует людей, она сурова в своей непредсказуемости.

    Народ, населяющий равнину, покрытую непроходимыми лесами, вел оседлый образ жизни, промышлял охотой и рыболовством, небольшую роль играло земледелие, которое велось очень рачительно. С большим трудом удавалось отвоевывать у тайги равнинные участки, раскорчевывать их и засеивать тщательно отобранным и сохранённым зерном, - оно ценилось едва ли не на уровне соли, привозимой редкими путниками. Караванные тропы далеко к югу огибали эту местность, и поэтому вели хозяйство, рассчитывая только на свою самодостаточность.

    Все знали, что к юго-западу тайга заканчивается, дальше суровая река и горы, а там - там живут совсем другие люди. Обрывочные сведения приходили редко от случайно попавших в эти места странников, обрастали домыслами, превращаясь в легенды. Кроме того у народа, куда попал Оскар, выведенный из леса новым знакомым, существовал культ поклонения природе, ибо жизнь и смерть всей общности людей напрямую зависила именно от нее. Трескучий ли мороз, заставивший уйти к югу большие стада лесного зверья, дождливое ли лето, принесшее неурожай на и без того скудные посевы, все это влекло за собой жизнь или смерть. Да, и это не было преувеличением.

    Как таковых крупных поселений не строили, народ проживал в достаточно далеко отстоявших друг от друга маленьких деревеньках-хуторках: по два-три родственных между собой двора с многочисленными пристройками и крепкими заборами, скорее похожими на крепостные стены, так как возведены были эти ограждения из вкопанных в землю плотно пригнанных в ряд сосновых ошкуренных стволов. Этакий строй солдат - плечо к плечу, и нет среди них прорехи. Защита необходимая, но не от лихих соседей, а от хищников. Кроме того, примитивность столярных инструментов диктовала именно такой стиль и уклад в жилищах, топором не очень-то распустишь многочисленные стволы вековых пихт и лиственниц, деревьев чрезвычайно прочных, смолистых и костенеющих со временем. Было деревом, стало камнем, даже может больше чем камнем, ибо жизнь в нем, однажды замерев, не растаяла.

   Охотник привел юношу к себе во двор, обнесенный двухметровым частоколом. Сами жилища, а их было три, оказались приземистыми, но широкими домишками. Они настолько вросли в землю, казалось, что на самом деле они плоды ее: как грибки, едва-едва пробив корку почвы, впервые показали неровные, взъерошеные головки.

    Кровля выглядела неплотной, чешуйчатой, земляного цвета, как раз под стать земле-матери.  Прямо с порога ступеньки вели чуть ли ни на метр вниз. Суровые зимы в этих краях представляли главную опасность для людей, снега полностью заносили низенькие постройки, сложенные из столетних кедров, и лишь маленькие окошечки и кончики труб скупо обозначали местонахождение людей.

    Кедр, из которого строили жилища, считался особым деревом, его древесина обладала свойством сохранять тепло, и не только тепло внутри жилища, но так же и тепло самой древесины, - дерево, срубленное среди зимы, все еще держало в себе тепло, или даже скорее силу живого летнего дерева. Оно не засыпало, как остальная природа в самые трескучие морозы, белки и другие мелкие зверьки охотно хоронились в дуплах и расщелинах кедров, - сама природа указывала им на надежную защиту от мороза, страшного, немилосердного бича всего живого. Даже известные своей выносливостью к зимним холодам пихты, лиственицы и сосны порой не выдержав страшной стужи трещали, звенели, замирая до весны, но кедр - властелин здешнего края, не засыпая на зиму, жил наперекор лютому морозу.

    Люди же по своему справлялись с жестоким "зимником" - особо холодными днями, когда птица на лету замерзала, зверь из норы не высовывался, вспугни Лешего, - так и он не отважится помять пятки и потрясти брюхом, недовольно перевернется на другой бок и еще глубже запрячется под снеговой периной. Еще по осени между постройками ставили крытые легкие переходы, объединявшие в общую систему все близлежащие поселения, их заносило снегом, закрывало от неба, но и от мороза, не заблудишься и не замерзнешь, не занесет твою тропу - всегда выйдешь к соседу. Снежное королевство снаружи, внутри все так же жило, кипело, бурлило. Человек не может замереть, уйти в спячку, для него сон - лишь кратковременный уход, отдых, покой, но за ним опять жизнь, жизнь, жизнь!

    Внутри дома в центре земляного пола размещалась печь - огромная, сложенная из глинянных, предварительно обожженых кирпичей и аккуратно побеленая, - этакая матрона, хранящая во чреве своем жизнь. Огромный очаг плотно закрывался кованым листом, - в печи варили, пекли хлеба, мылись и ею же обогревались. Это был поистине дом в доме, самая главная, самая нужная вещь, даже не вещь, а скорее охранительница, спасительница своих домочадцев.

    За трубой от основного очага была лежанка - вместительная как горница, а на ней и стайка ребятишек, и древние старики, - все находили себе место для сна или отдыха, лишь хозяин с хозяйкой почивали отдельно, как тому и надлежало быть, - за печью стояла их кровать, однако так же плотно прижимаясь боком к теплой соседке. Кровать зачинала этот народ, а печь его растила, чтобы потом сохранять ему жизнь и уже на склоне ее, погрев старые кости, проводить на покой.

    Такой важный предмет в домашнем быту не мог не вызывать ответной любви и внимания со стороны людей, поэтому печь всячески украшали, разрисовывая цветной глиной, топили только хорошо просушенными и наколотыми дровами, соблюдая строгий порядок, протапливали под конец топки осиновыми полешками, дабы очистить гарь и сажу, скопившуюся в дымоходе. Это был идол - свой домашний, и для него ежедневно совершался ритуал: с ним разговаривали, его просили, загадывали, гадали, - печь считалась и была живой сущностью, хранительницей дома, семьи и мира.  Народ, повстречавшийся на пути у Оскара, поклонялся так же духам природы, лесу, солнцу. Земным духам поклонялись не в меньшей степени, особый культ при захоронении мертвых держал в страхе людей и не позволял им легкомысленно относится к этому обряду.

* * *

    Охотника звали Даак. Оскар, почтительно следовавший за ним, переступил порог, шагнул еще и еще вниз и, оказался в помещении с низким потолком, почти в темноте, - свет едва проникал через узенькие оконца, затянутые чем-то полупрозрачным.

    Постепенно глаза привыкли к полумраку, обозначились предметы, возникло ощущение замкнутого, но по-своему уютного пространства, хорошо пахло деревом, немного дымом, травами, едой и ... чистотой.   Да, дом был чистым, не в смысле обычном бытовом - шик, блеск, красота, а чистым своим здоровым, обустроеным бытом. Он сложился наверно много десятков лет назад, его поддерживали много поколений, и теперь не требовалось даже что-то переделывать, а лишь соблюдать и все, дом жил своей жизнью и правил тут порядок - сам Его Величество Порядок.

    Парадокс, но его не заметил бы никто из живущих в нем, только странник, внезапно оказавшийся здесь, окунувшийся в него, ощутил на себе власть счатливого дома. Да, таким он и должен быть, и не имеет большого значения богатство, цивилизованность и трудолюбие хозяев, здесь правит бал счастье, рождающееся из любви всех обитателей его друг к другу и к дому тоже.

    Пока глаза привыкали, Оскар стоял неподвижно, зато хозяин спокойно обогнул печь и исчез в глубине дома, с кем-то заговорил, ему ответил звонкий голосок то ли девушки, то ли ребенка с переливчатым аукующим акцентом. Загремела посуда. Даак вернулся, взял юношу за руку и повел за собой, меньше чем через минуту они оказались в другом помещении, служившем местом для еды и ее приготовления. Здесь лицом к людям стояла печь, хлебосольно распахнув зев, в котором весело горел огонь, потрескивали дрова и булькала в горшках еда, наполнив ароматом, спокойствием и радостью проголодавшихся, усталых мужчин.

    Немногочисленная утварь стояла тут же перед огнем на широком прилавке, образовашемся от выступа печи. С другой стороны примостился тяжелый стол и вокруг него - лавки, ничем не застеленные, а только отполированные за многие годы пользования.   В свете огня Оскар рассмотрел обладательницу чудного голоса, девушку с длинной темной косой, в переднике, охватившем со всех сторон красный сарафан, который колокольчиком ниспадал почти до пола. На ногах были валеные сапожки, без каблуков, скругленные так, что правый не отличался от левого, но зато красиво общитые разноцветной тесьмой, бусами и даже маленькими колокольцами.

    Девушка бесшумно ступала, войлок полностью заглушал шаг, а колокольчики переливчато, но очень тонко и ненавязчиво пели между собой.   Не девушка идет, а песенка звучит, под стать ее музыкальному голосочку. Оскар поймал себя на мысли о сказочности происходящего, как будто маленькая эльфа хозяйничала здесь, на миг оставив свое цветочное королевство. Но девчушка была вполне земная: румяная, черноглазая, темнобровая, тяжелая коса, казалось, больно била по плечам и спине, струилась вслед за хозяйкой и никак не могла угнаться следом за ее переливчатым звуком шагов. Широкие рукава кофты предусмотрительно стянуты лентами на запястьях и заправлены так, чтобы не мешали, ворот вышитой рубахи плотно завязан такой-же тесьмой.

    Оскар сел за стол, куда ему указал Даак, поправил волосы, затем встал, спохватившись, и поискал взглядом куда-бы повесить безрукавку, подаренную охотником, и не найдя ничего подходящего, просто положил рядом на скамью.   Девушка настороженно следила за его движениями. Наконец, когда он вновь сел, она поставила на стол две большие миски с овощами и мясом, дала по большому куску пресного хлеба и положила деревянные ложки.   Хозяин сел с противоположной стороны и жестом пригласил гостя приступить к еде, что и незамедлил сделать Оскар.

* * *

     Прошло время, Оскар прижился в доме охотника, начал понимать язык его народа, приобрел навыки в охоте на зверей и птиц. Особенно ему нравилась рыбная ловля на небольшой, но очень стремительной речушке. Нужно лишь встать в узком месте, немного его сузив по краям валунами, и рыбы сами заплывали в сетку, - не нужно выслеживать и убивать. Вода больше привлекала юношу.

    Весна сменилась летом, которое плавно перешло в осень, природа и люди готовились к зиме. Оскар полюбил семью Даака, которая состояла еще и из старика - прадеда Алийны, и старухи-пра-прабаки, сколько лет которой уже никто и не знал. Она когда-то родила сына, тот завел семью, где младшим сыном, родившимся у девяностолетних родителей был Даак.  Сам хозяин так же был не отцом, а дедом Алийны. Таким образом выходило, что пра-прабабке никак не меньше ста семидесяти лет, старушка хоть и стара, но зрение не потеряла, так же как не потеряла еще ни одного зуба! Не люди, а кедры, просмоленые временем и трудом.

    Ее сын - прадед Алины - так же сверкал крепкими, хотя и желтыми зубами, но жаловался на ноги и спину и редко слезал с печи, особенно в холодное время года. Семья жила слаженно, но, может, немного молчаливо, да и о чем говорить, если больше века вместе. Кормильцем был Даак, за домом следила Алийна, старики спокойно доживали свой век ( какой по счету?).

    Оскар очень кстати пришелся в семью, - сильный, ловкий, старательный. У него все спорится, к нему все хорошо относятся, Алийна считает его братом, делится своими нехитрыми секретами: как ее белочка вывела бельчат, а огромный бурый медведь - старик-великан из чащи - приходит полакомится прямо из ее рук, то свежей рыбкой, то медом, который она собирает летом.  Хорошая девочка, хорошие люди, но зачем он здесь, не за тем же, чтобы просто остановиться среди этого народа, пустить корни?

    Да, он не чувствует себя здесь чужим, но он нигде не чувствует себя чужим...   Дитя мира. Отец - Авессанарий - привез его тогда, давно-давно, в далекий город, где теплое течение создавало особый климат в северном крае. Природа рачительная, спокойная, не радует изобилием. И люди уравновешенные - размеренно двигаются, размеренно говорят, размеренно живут, в большинстве своём внешне мягки и добродушны, как теплые воды, омывающие берег северного моря. Здесь теплая струя, а там в глубине уже замерла жизнь, холод и тьма. Так и народ - спокоен, добродушен, но в глубине способен на холод и равнодушие. Все, что не касается их семьи, их добра, их достатка, - пусть протекает мимо, но если коснулось, - примем меры, чужак нам не нужен. Но все же, даже среди такого народа когда-то Авессанарий и его воспитанник ощущали себя комфортно. Их дом - планета, и не имеет значения в какой части живут сыны её.

* * *

      Мы оставили Авессанария, когда он остановился у своего единомышленника-масона в одном из городов северной Европы. Оскар, по прошествию лет вспоминая, не мог сказать был ли Авессанарий тоже масоном. Скорее нет, так как ему были доступны и подвластны все тайные общества и ордена, даже официальные братства - тот же орден иезуитов в лице его особо продвинутых братьев имел какие-то общие дела и разговоры с ним, но, конечно, в тайне от верховных служителей и общей массы братии.

    Люди, обладавшие кроме веры еще знаниями и силой, сразу проникались к Авессанарию сначала доверием, а затем и нескрываемой симпатией. И это во времена охоты на ведьм! Конечно, они рисковали вдвойне, втройне, но не могли отказать такому человеку в помощи и поддержке.   Какому такому?   Чем же его Учитель, наставник, духовный отец отличался от остальных людей? Оскар часто задавал себе эти вопросы, перебирал в памяти и не мог найти ответа, но всегда всплывали примеры предрасположенности людей, причем самых лучших из них, которые сталкиваясь с его учителем и тут же начинали ему служить, помогать, давать кров, советы, помощь, - все, чем только могли помочь.

    Авессанарий не боялся брать у людей, да что он брал? Только то, что ему требовалось на пути. Благодарил и продолжал свое дело. Люди оставались, желали ему удачи и еще долго с волнением вспоминали необычного путника, какое-то неземное чувство вины захватывало их, тревожа тем, что они мало сделали, мало помогли и не смогли удержать или удержаться около необычного человека.  Почему-то отец (так в мыслях Оскар звал Авессанария) всегда будил в людях лучшее - в лучших, а в худших? Оскар не мог сразу подобрать слово, обозначавшее воздействие Авессанария на остальных людей. Что же это? Как назвать? Вроде бы паралич зла.

    Да, злой человек терял волю в присутствиии Авессанария и не мог вредить, а после возникшей паузы во времени не мог вспомнить ничего, связанного с личностью таинственного незнакомца.  Уже будучи взрослым Оскар смог на расстоянии разложить мысли и чувства о своем учителе по полочкам во времени и пространстве, как-то проанализировать их, взвесить дела и сделать выводы.  Живя среди приютившего его народа, выполняя нехитрые обязанности, он мог на приволье среди дикой природы вспоминать, и на воспоминаниях учиться. Это был отдых перед трудным путем, минуты концентрации перед стартом. Стартом в жизнь. Стартом в подвиг. Ведь этот роман о людях, достойных подвига.

* * *

  Авессанарий размышлял. Таблицы вновь и вновь не сходились! Он проехал всю Европу, встречался со многими людьми, среди них были Посвященные, но все в один голос говорили о том, что помочь Оскару сможет либо Мессия, либо практика Черной смерти, той самой магии, противостоять которой может лишь Великий Посвященный. Мессия не может быть вызван по столь незначительному случаю, как здоровье одного человеческого существа, каким бы статусом у Времени и судьбы он не обладал. Значит вершить труд по выводу ребенка из-под власти Черной смерти придется ему - Авессанарию, Посвященному Высочайшей ступени, доступной человеческой расе.

    Высочайшей здесь, в этом времени и пространстве, но не там, где произойдет окончательная битва со смертью. Он вспомнил себя Домиником, вспомнил своего учителя, - Ду Фу Линь завершил когда-то свой путь в этой реальности именно подвигом в смертельной схватке с жерлом, уничтожив один из выходов зла на планете Земля. Тогда была юность, любовь, полет и осознание долга. Сейчас остался только долг, за эти годы он неизмеримо вырос. Столько даров от Отца, а он еще ничего не сделал.  Посвященные, имеющие силы и знания подобные его силам и знаниям, переворачивали многое, вели за собой массы, основывали религиозные ордена, перековывали человеческую природу.   Некоторые из них даже проводили новую энергию в человечество путем единения людей на службе идеи, на службе Отцу - Единому для всего человечества. Другие совершали перевороты в науке или искусстве, их считали гениями, людьми следующего века. Некоторых не понимали и изгоняли, даже сжигали, некоторых - боготворили, но не многих.   Посвященные во все времена несли новые знания, были хранителями совести века, очень многих разбудили, спасли от самих себя, от невежества и зла, от разврата, душевной лени и косности. Они были истиными Сынами БОГА, и ОН - ОТЕЦ их вел и поддерживал, принимал их подвиг, а затем и их...

    Ду Фу Линь, невидимый и незнаемый человечеством, так же завершил свой труд, а сколько таких же невидимых и неузнанных? Кто-то спас от уничтожения целую армию перед полыхающим пожаром опустошительной войны, войны ради войны, войны ради крови и боли - Святая Жанна. Кто-то спас огромный континент от мировой язвы - Несравнимая Шарлота. Кто-то научил людей делать бумагу, добывать огонь, считать звезды, властвовать над погодой и земной огненной стихией.

    Перед внутренним взором Авессанария перелистывалась огромная книга, ее страницы несли в себе истории целых эпох, и в каждой такой истории главную роль выполнял один из великих, - никем не узнанный, не разгаданный, а может и не понятый.

    Если вдруг в городе рождался великий ребенок, а город должен быть погребен под горой пепла, вырвавшегося из вулкана, что проще - спасти ребенка или спасти весь город? Великий Посвященный сам решает: покорить ли стихию или повернуть время вспять, или просто вывести семью великого малыша из-под опасности. Бог-ОТЕЦ дает такое право выбора своим сыновьям, ОН вручает им ключи силы и позволяет сделать выбор, создать новое направление истории цивилизации. Маленький, никому неведомый человечек идет и просто сочиняет стихи, в которых воспевает все, созданное Отцом, людей живущих вокруг, природу. Он тут же дарит их людям, встречающимся ему на пути. Толпа почитателей, следуя за ним, что-то записывает, что-то присваивает, но он идет дальше, - не его дело кому припишут авторство, главное, его стихи попадают по назначению, а люди повторяют, заучивают наизусть и их сердца расцветают силой любви к тому, что воспел этот неприметный поэт. И он тоже Сын ОТЦА, и ОН тоже - Спаситель:

  Кусок янтаря;

  Прозрачный всплеск;

  Улыбка луча.

  Или:

  Ребенок играет в камушки;

  Зеленая трава;

  Важная курица.

  Листы спокойно переворачиваются, зримо и полновесно, каждая страница - новая история, их тысячи-тысяч.  Но что сделал я? Накопил знания, получил силы? Да, все это я обрел, благодаря многим и многим преодолениям и испытаниям, но что получили от этого люди, что получил ОТЕЦ?   Я - бездельник и гордец, до сих пор почивающий на лаврах, люди льнули ко мне, чувствуя силу, повиновались мне, считая меня источником её, но кто я, коли никак ее не применил, а жил, как скупец, с наслаждением перебирающий свои богатства! Отец послал мне духовного сына и я обязан его спасти, и не только для спасения одного человека встала передо мной эта задача - должна быть уничтожена еще одна застава зла, я обязан победить Черную Смерть, и тогда огромное количество людей не будет затянуто в ее липкие сети, а ребенок, спасенный мной, завершит мой путь, у него огромное будущее, которое для него должен открыть я.

    Авессанарий открыл глаза, чело просветлело, глубокие складки вокруг твердых губ разгладились. Наконец он ощутил под своими ногами, за своими делами, правильный путь, для этого совсем не нужно было исколесить всю Европу, повстречаться с таким количеством людей, путь этот начинался и кончался в сердце - его и Оскара. Никто другой им не поможет, только они сами смогут преодолеть препятствие. Теперь нужно хорошенько подготовиться.

* * *

   Что такое магия Черной смерти? Почему необходимо было применить эту практику, да еще Авессанарию, который к магии, особенно черной, не имел никакого отношения и пристрастия?  Мальчика не слушались ноги, они не болели и вообще не доставляли никакого беспокойства, он просто их не чувствовал, как-будто они вообще не существовали, хотя на вид это были вполне обычные - даже крепкие - ноги ребенка трех лет.

    Авессанарий вызвал зрительный образ Оскара до момента его заболевания, во время, предшествующее трагедии, и увидел, что эфирное поле ребенка здорово и область ног ничем не отличается от остального тела. Это говорило о том, что болезнь вызвана роком. Далее предстояло самое трудное, резко отсечь своё зрение от видения общей картины всех тонких полей мальчика, дабы не смазать картину, и сузить его только на эфирном поле.

    Он решительно закрыл своё видение на все вокруг, сузив его до эфира, и очень внимательно прокрутил всю цепь событий, поизошедших на площади с момента казни до того времени как он, спасая мальчика, привез его к себе, восстановил его силы и тот очнулся.

* * *

    На короткое время Авессанарий окунулся в область тонких энергий, наблюдая образы, которые существуют только в тонком плане, обычным материальным зрением их не увидишь. Вот два сильно связанных между собой существа: большое взрослое женское тело-поле и подобное ему, но малое - ее ребенка. Они тяготеют друг к другу, причем женское поле как бы прикрывает собой ребенка, постоянно энергетически подпитывая его, излучая в него силу и уверенность. Ребенок больше зациклен на себе - на своем мире, он еще мало сознателен и каждый шаг сверяет не с внешним миром, а с реакцией матери, - как бы видит, слышит и чувствует через нее, конечно не полностью, кое-что долетает и до его сознания, но в виде малопонятных действий. Слова обретают полновесность лишь при молчаливом согласии или разъяснении матерью, но скорее не фразами, а ее реакцией: спокойна она - спокоен он. Вот вдруг резкий скачок импульсов у взрослого - тут же волнение ребенка.

    Авессанарий сосредоточился на мальчике, полностью отключив внимание от его матери, и прокрутил ситуацию еще раз. Энергия поступает к ребенку сначала плавно, затем резкий скачок, судорожное сжатие и обрыв. Стоп! Вот точка, с которой начинается прерванное общение между матерью и ребенком. Наверное, в этот момент ее привязывают на кострище и она полностью сконцентрирована на страхе перед смертью и неминуемой болью, но вот опять волна силы поступила к ребенку. Наверное мать вспомнила о сыне и посылает ему энергию, забыв о себе.

    Авессанарий отвлекся от Оскара и посмотрел поближе его мать - какая потрясающая сила духа! В ней нет ненависти к мучителям, нет горестной обиды за судьбу, есть лишь страх за сына и вера, вера в ОТЦА! Вот главная сила, питающая эту женщину.  Но почему тогда произошла трагедия с сыном, в которой повинна мать? Ведь это из-за нее он потерял ноги, что это? Сил не хватило? Или в последний момент женщина не выдержала и сломалась?

    Вновь вернул Посвященный свое зрение к началу казни, немного расширив его до границ астрального тела: "Какие чувства владели этой женщиной? "

    "Так, спокойно, Авессанарий, - сказал он себе, - смотри внимательно, чтобы лишний раз не тормошить прошлое и энергии, с ним связанные, во всем нужно быть рачительным".   Прошло несколько секунд: "Нет, так не пойдет! Придется рассмотреть всю картину, и внешнюю, и все три внутренних, иначе не получить полного представления, - все не так просто, как кажется вначале. Совсем не из-за боли и страха притянула мать своего ребенка в омут черных энергий, откупившись его ногами, но что могло заставить ее это сделать?"

    Авессанарий даже резко прекратил медитацию, встал, энергично прошелся, сделал несколько дыхательных упражнений и вновь замер, сконцентрировавшись на сцене, произошедшей несколько лет назад.

 ...Сучья костра, босые ноги Амагды невольно сокращаются, боль в правой ступне от острой щепки на секунду вырывает ее из почти сомнамбулической молитвы-разговора с Богом. Она вновь и вновь молит Отца о спасении своего сына. Зачем же она родила его, зачем привела в эту страну, ведь он должен жить, он так беззащитен, добр, он ни в чем не провинился перед судьбой. Она это знает, ведь она - провидица, что ее сын обладает незаурядным потенциалом, гораздо большим, чем у нее самой. Он пришел на эту землю по воле Бога и должен выполнить какую-то важную задачу.   Какую, ей никак не удавалось увидеть, хотя она очень старалась, ведь она хотела ребенка подготовить к миссии, но ей не показывали. Как только она выходила на его будущее, она видела свет, мелькающие пространственные категории, но рассмотреть ничего не могла. Она как бы слепла, но ощущала, что это не слепота, а лишь завеса. Зато Амагда чувствовала силу, струящуюся от ее сына, понимала, что он уже взрослый и быстрый, знающий и могучий, что все вокруг или всё вокруг закольцовано на нём, черпает от него, идет за ним. Он же - вершит, вершит что-то значительное, и покров света расстилается над ним. Все это пронеслось в одно мгновение, память опять уступила место сегодняшнему дню: недоумению, страху, просьбе: " ОТЕЦ, ОТЕЦ ! Спаси Оскара, я знаю, что он должен быть спасен, почему этого до сих пор не происходит? Неужели мне все это когда-то привиделось, а мое желание воплотилось в убаюкивающий мираж материнского тщеславия? ОТЕЦ, развей мое сомнение, - нет, не в твоем могуществе, а в счастье моего сына. Ведь я не выдумала его! Ведь я не нафантазировала, что мой ребенок будет великим! Почему, почему же он сейчас на соседнем костре и привязан? Привязан как маленький узник, убийца или вор. Его называют сыном ведьмы. Мне все равно, как нас называют, люди слепы и слабы, они еще прозреют, но сейчас душа моя болит не за них, - за него. Господи, помоги моему сыну, ведь он... и твой Сын! Спаси его, а я иду к тебе, пусть мои страдания останутся только со мной, пусть не коснется его боль и отчаяние, пусть закроет его твоя могучая рука!"

    Эмоциональное тело женщины приходило во все большее волнение, беззвучные слова разрезали пространство и время, взвиваясь ввысь.  Но слова лишь вспыхнув, потом утяжелялись и не достигали того, кому были посылаемы. Авессанарий хорошо видел, как каждое из них в виде яркого энергетического сполоха взрывалось и сгорая, обугливалось, превращаясь в капли, подобные смоле, эти капли стекали под собственной тяжестью вниз и уходили, уходили, уходили...  В чем дело? Такой порыв, такое доверие к ОТЦУ и нет ответа, более того, происходит невероятная вещь - слова падают, тяжелеют, даже загрязняют пространство, прорывают его и уходят вниз. В чем грешна эта женщина? Что делает она не так?

    Авессанарий в очередной раз прервался и попросил запрос личности матери Оскара. Ему показали парящее облачко: светлое, искрящееся любовью и самоотверженностью. Он приблизил его к сущности Оскара и увидел странную метаморфозу: облачко моментально сгустилось, уплотнилось и плотно обтянула своего ребенка, как-бы закрывая его, прикрывая и одновременно оставляя только для себя.

   - Так вот в чем дело! - наконец понял Авессанарий. Мать слишком сильно любила сына, готовая полностью пожертвовать собой, но в жертве получить право быть вместе с сыном, - для себя. Вот такой парадокс материнской любви, - она хотела жить в сыне, его делами, мыслями, чувствами, ей ничего для себя не нужно, она готова раствориться в нем, потерять свое я, но для него она хотела в с е г о ! Она уходила через порог, но оторваться от сына не могла, за порогом, за пределом она продолжала держаться за него, но теперь уже не она питала его своей энергией, а он вынужден был отдавать свою силу для поддержания этой связи. Все ясно. Дальше не нужно смотреть, ворошить прошлые пласты времени и пространства. Теперь нужно расчитать силы и построить тактику всей операции, а она предстояла серьезнейшая.

    Мать Оскара в последний миг своей жизни не смогла сжечь мосты, связывающие ее с материальным миром, а наоборот привязала себя к нему через своего ребенка, и из-за этого не получила возможность соединиться со своим Духом. Вынужденная болтаться в сумеречной зоне, она попала под власть черного астрала и вместе с ним забирала энергию сына. Конечно, она поняла свою страшную ошибку, но было поздно. Черная смерть вместе с жерлом вдоволь сосала силу из этого источника.

    Оскару повезло, что рядом с ним оказался Авессанарий, именно он не дал ему погибнуть, ибо рядом с Посвященным всегда сохранялась аура силы-света, которую тьме было не вобрать, для нее это было равносильно горящему свинцу, но подсасывать потихоньку, ослаблять мальчика она могла, вдоволь издеваясь над его матерью.   А для той - страдания и осознание своего бессилия что-либо изменить были бесконечными.

    Вот так порой любовь может натворить бед больше, чем ненависть.