Игра со временем

Игра со временем
Фантастика готовая стать реальностью.
Часть 1

С чего начать изволите?

– С чего начать изволите? – прозвучал голос. И было невозможно определить, кто произнес эти слова в абсолютной тишине и кому предназначался вопрос…– Был он…ах, да «был» – опять придется всё обозначать и называть, чтобы было понятно, было законно. Придется вспоминать, как это делается. Звучал голос…был голос…точно – Глас Бытия…это был Он, произнесший первое слово. Когда-нибудь напишут «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Значит, это было мое слово, мой голос. Но как же различить …

Осознание просыпалось медленно… Да, сыпалось, всё-таки просыпалось во тьму и, ни за что не зацепившись, кануло в бесконечность. Опять придется за ним кого-то посылать, сотворять путь туда и обратно, тратить на это время, которого нет, ещё нет…, тратить Огонь Усилия. Каким Образом?...Значит Огонь должен быть неисчерпаем, а Образ – мой, Божий, другого нет. Как там прозвучало? «С чего начать изволи…». Да из Воли.

– Волею своею сотворяю Начало…И в оном Начале и Закон, и Путь, и способ различения его, и Сила Двуединая. Двуединая, потому что Творит всё о двух ипостасях. Одна множит всё, соТворяет, другая же всё единит и в Едином всё расТворяет. И там, где Одна, там и Другая. А между ними Путь и Закон. Всё, дальше сам разберешься. Сотворяю тебя по Образу и Подобию своему.

Тьма была непроглядная. Нет, не так. Перед глазами что-то мелькало, хотя веки были закрыты, а века не проявлены. Нужен проявитель.

В руках был обрывок какого-то растения. Неуклюжее тело с трудом открыло глаза. Человек встал, посмотрел на кручу, с которой свалился. За ним что-то гналось. И это что-то таки догнало, подхватило его и бросило головой о камень. Появилась приятная легкость. Тело осталось внизу. Наконец-то свобода. Неописуемо красочный яркий вихрь втянул его в возвратный поток с силой, не предполагающей сопротивления. И он опять оказался вначале. Нет, где-то посередине. Без Осознания дорога Домой была закрыта. Растворенное безвременье и незаконченность…

– Желаете продолжить? – заполнил его Голос, и тянущее одиночество растаяло. Всё-таки странное было состояние. Пошевелившись, он превращался в движение, обретая форму, когда же звучал Голос, он становился содержанием его. – Ты забыл о различении и о своем посыле, тебе не хватило многообразия. Оно оторвалось от тебя. Надо обозначиться. Надо всё заполнить Мною…и тогда Оно окажется во Мне. Останется лишь вспомнить, что Я в Тебе, и всё опять сольётся в Единое Здесь и Сейчас.

– Легко сказать, да путь где?
– Путь и Закон едины. Можно одолеть Путь и познать Закон, а можно познать Закон и одолеть Путь. Выбирай».

– Познание свет, а незнание тьма. Что ж, давай свет, пока Двуединая замерла.

– Создай креста образ. В нём стояк мощный. Двуединой Суть он. Поперёк ей никто не может пойти в этом Мире, лишь только одна поперечина, это ты. В тебе смысл. Найди смысл и войди в Суть.

– А если я не поперек, а в сторону уйду?
– Не получится, – сделав движение, ты становишься на Путь, а в нем Закон, а в них Двуединая Сила. Где лево, там и право, где право, там и лево, и всё тобою. На сколько простёр – твоё пространство, на сколько вовремя – твоё время. Пробудился – взял. Проспал – просыпал. Огонь-Дух истек – выдохся, в Двуединой свернулся, отдыхаешь, насыщаешься.

– А как же Столп не схлопывается?
– В Нём нет времени, и задача стоит не выполненная.

– А в чем различение?
– Он – Один и Главный, и буквы Его заглавные. Ты множество и перечень Ему, и буквы твои малые. Воля – Его, воля – твоя, Закон – Его, закон – твой. Его – Столп, твои – горизонты. В Нем – твои горизонты, в тебе – Его Столпы. Ты вширь да вдаль, а Он в Высь да в Глубину. Осмыслишь, войдёшь в Суть.

Наполненность завибрировала, оформилась в целостность кванта, и начала… – нет, всё произошло мгновенно. Квантовый скачок, и он оказался в Двуедином теле в бесконечном Пути. Вынесло вправо, в горизонт…

Голова стала понемногу отходить. Голубая жидкость просачивалась сквозь сому, тут же испарялась и образовывала густой студенистый шар вокруг него, создавая его собственный мир. Вообще-то, он не умел им управлять, и не знал, как он образуется. Все произошло само собой. Он медленно катился в этом шаре по поверхности планеты, хотя при этом оставался в вертикальном положении. Внутри шара было уютно и спокойно. Жизнь на планете только зарождалась и пыталась приспособиться к сложным условиям. Дневная температура была слишком высока, а ночная слишком низка для нее. Планета только училась создавать условия, у нее не хватало опыта. Утренняя полоса была покрыта едким туманом, в котором копошилось множество разрушающих организмов. Они разглаживали кратероизломчивую искореженность после ночной бомбардировки метеоритов.

Шар уже давно не катился и даже не парил, а каким-то краешком сознания фиксировался совсем недалеко от планеты. Было интересно посмотреть на результат приложенных накануне усилий. Огромная глыба льда должна была врезаться под прямым углом к поверхности планеты прямо в центре ее дневной полусферы. Уже на подлете глыба частично превратилась в пар, и это несколько смягчило удар. Планета вздрогнула, и ее пульс участился. Постепенно она скрылась в грязных облаках. Человек погрузился в дремоту. Вокруг привычно медленно плыли звезды…

– Желаете продолжить? – прозвучал уже привычно Голос.

– Продолжай, только не очень сложно.
– Все просто. Огонь Творящий по подобию в себе творил иль просто различал Огонь Творимый, называя его Материей своей. Огонь творил свою Материальность. И в Двуединой отозвалось то звучаньем ОМ.

И как в Огне Отца был Образ Изначальный, так в Матери Материи явилась Мерность. Всем уподобившись Огню, Материя имела лишь другую мерность и скорость различения ее.

А изначально явленное – проявило время, пространство и присутствие миров реальности, нанизанных на Двуединую пластами. И было множество таких пластов. И всё, что выше мерностью, – Огонь Материи нижестоящей, а всё, что ниже – то Материя вышестоящего Огня. И Силой Первою из Двуединой – Материя творится из Огня. Второй же Силою – Материя в Огонь восходит.

И после паузы продолжил Голос:
– Перед тобою два пути, хоть он один, ты можешь выбирать. Напитываться виртуально готовыми Огнем и пламенем, аморфно растекаясь туманностями бесконечных миражей, в действительности точкой оставаясь, или вместить в себя всю Беспредельность сразу, весь Синтез Бытия-Небытия, взорвавшись невместимостью Собой Себя, чтобы потом собой в себя собраться из множества своих неповторимых Я.

– Я выбираю путь второй, но мне б хотелось с собою что-то взять на память или как ориентир.

– Что ж, будь по-твоему. Хоть и незримо, две первых формулы повсюду сопровождать будут тебя. Вот первая из них – любое поле, содержанием его есть форма огнеобразов энергий света духа изначального огня…– вторую он уж не расслышал, хоть очень важною была она.

Стажер Алим

Алим очнулся. Несколько минут забытья было достаточно, чтобы потерять канву лекторских излияний. Может, потому, что тот всячески путал следы своего невежества за витиеватостью фраз, может, потому, что тема была, откровенно говоря, скучная: «Положение личности в социуме». А, может, причина была просто в том, что все естество Алима было занято поисками пищи совсем другого рода: с самого утра как-то странно урчал желудок, словно кто-то по инструкции то включал, то выключал конвейер по утилизации пищи, и тот резко разгонялся, а потом так же резко останавливался. Видать, был в этом глубокий смысл. По крайней мере, все эти странные движения потаенных механизмов пищеварительного тракта выводили из равновесия более тонкие, ощущательные, реакции. Во рту скапливалась слюна с привкусом горечи то ли каких-то невостребованных ферментов, то ли обиды на несправедливость всего окружающего мира. И эти ощущения плавно перерождались в чувство голода, перемешанное с чувством одиночества и тоски. И вот эта, не очень приятная троица чувств, как-то даже не сговариваясь, отправилась блуждать по извилинам Серого, явно намереваясь заставить его работать.

Серый, потревоженный непрошенными гостями, вздрогнул и выдал стандартное: «Надо что-то делать, куда-то искать». Алим пытался переключить все на автоматический режим, но Серый явно не хотел признавать себя одним целым с этим революционно настроенным организмом и его парламентерами.

Звонок отвлек троицу от задуманного, и Серый, расслабив свои извилины, вновь замер.

Ноги подхватили взведенный организм, и, лавируя в толпе таких же, вынесли его на улицу, снизив свою активность только возле газетного киоска. Глаза в окошечке явно выражали осознание неадекватности потенциально маловероятного покупателя. Но вопрос все же прозвучал:

– Тебе чего?
– Объявления о работе есть?
Рука протянула газету с жирно обозначенной черным маркером ее стоимостью, и, получив взамен деньги, спряталась внутрь.

Двинувшись дальше, Алим раскрыл газету, но буквы не распознавались Серым, поскольку он занялся внутренним спором о целесообразности приобретения. Отреагировав на спор, ноги остановились в тот самый момент, когда глаза уже выхватили из текста короткое, необычного содержания объявление и кинули его в утробу Серого: «Компания «Литературный мир» проводит набор сотрудников на конкурсной основе», и там же адрес. Желая козырнуть своей догадливостью, ноги возобновили ход, не дожидаясь команды.

По указанному адресу Алим без труда нашел нужную дверь, преодолев которую, уселся на предложенный стул. Затем его рот несколько раз открылся и закрылся, не произнеся никакой фразы по вине того же Серого, который не удосужился ее сформулировать.

Сотрудник «Литературного мира» оценивающе разглядывал молодого человека.

– Студент. Юрист. Алим, – наконец родил текст Серый, видимо подталкиваемый зародышем совести, и, вздохнув, стал на перезагрузку.

Сотрудник расплылся в загадочной улыбке, уловив скрытый подтекст ситуации, и произнес, пока еще ничего не понимающему соискателю:

– У нас как раз вакансия в юридическом отделе, но без опыта работы – только на испытательный срок, – и, помедлив, или не дождавшись ответа, добавил. – Если согласен, то можешь оформляться, Алим, как стажер-юрист. Все документы и разъяснения получишь в юридическом отделе дальше по коридору.

Сердце забилось учащенно. В коридоре было пусто. Серый перезагрузился, завибрировал и выдал целый пакет: «Какой конкурс? Почему никого больше? Может, не надо? Подожди, не открывай дверь». В ответ возникло чувство страха, потом радости, потом любопытства. Потом это все смешалось в предчувствие неотвратимости и безвозвратности, и ощущение… Рука взялась за ручку двери с табличкой «Юридический отдел» и дернула ее одновременно с криком Серого: «Эх, поздно!». Что «поздно», он так и не выдал, потому что все внимание Алима переключилось на содержимое того мира за дверью, частью которого ему теперь предоставлялась возможность стать.

За столом сидела молодая симпатичная женщина и неспешно перелистывала картотеку с надписью «Архив». Справа от стола стоял сейф с приоткрытой дверцей и торчащим из скважины замка ключом. За спиной женщины на подоконнике слегка зашторенного окна стояла пара горшков с комнатными цветами. Слева на тумбе мелко вибрировал агрегат, готовый по требованию выдать стакан холодной воды или горячего кофе. Напротив стола стояло два мягких стула, на один из них и был направлен Алим указующим жестом женской руки.

– Будем знакомиться. Меня зовут Фаина. Ты, Алим, конечно в полной растерянности. Представляю, как обрадовался руководитель отдела внешних контактов, у которого ты был. Он считает, что в юридическом отделе работа тонкая, и поэтому комплектует его сотрудниками с восточными именами. Был бы ты Петр или Яков, без стажа работы тебе бы отказали. А так имеешь возможность приобщиться к таинствам, о которых большинство людей даже и не подозревает.

Прежде, чем мы приступим к оформлению документов, предлагаю выполнить тестовое задание – рассмотреть один из архивных документов. Надеюсь, ты, Алим, согласен? – Фаина произнесла это так быстро, что, несмотря на продолжительную паузу, предоставлявшую ему возможность выразиться, Серый выдал Алиму только одно слово из двух букв, которое тот и озвучил:

– Да.
– Вот и чудненько! Я тебя регистрирую в картотеке, как Алим-стажер, или сокращенно: Ас. Всю полноту своих обязанностей ты узнаешь позже. А тестовое задание твое – собрать все возможные детали по делу «О Коте ученом». Да-да, окунайся в литературный мир. Надеюсь, Пушкина помнишь? «У лукоморья дуб зеленый» и так далее? Так вот, некто Иванов в газете «Поселенец» написал такие строки, обращаясь к великому поэту:

Будь добр, поэт, не обессудь,
Скажи, в том смысл какой и суть,
Была ли в чем потребность та
Так мучить умного кота.
Что он такого натворил?
Один из всех заговорил?
Или не ту он песню спел?
За что ему такой удел?
Слушая все это, Алим недоверчиво смотрел на женщину. Обескураженный Серый выдавал версии одну за другой: «Шутка. Розыгрыш. Зря время потратил. Губу раскатал». Ноги приняли положение «на старт». Фаина, предвидя и стараясь упредить реакцию Алима, быстро заканчивала, указывая рукой на дверь справа:

– Там, в твоем кабинете на столе лежит инструкция, прочтя которую ты все поймешь. Потом мы с тобой продолжим. Твой кабинет шестьдесят четвертый.

И, к удивлению Серого, ноги понесли Алима именно в указанную дверь, а не в ту, которая вела назад, в привычный мир.

Первая дверь скрывала за собой коридор метра полтора шириной и метров десять в длину. На полу лежала ковровая дорожка. И ступал Алим мягко. В конце коридора, справа на двери поблескивали две желтые циферки: шесть и четыре. Там было будущее, по направлению к которому продвигался Алим.

Странная комната

Открыв дверь, Алим немного успокоился: ничего необычного за ней не было. Небольшая комната мягко освещалась двумя окнами. Стекло в них было матовым, так что через него ничего не было видно. Слева был мягкий уголок и журнальный столик, дальше диван. Справа стоял небольшой книжный шкаф, за ним дверь, и в самом углу – цветочная горка. Между окнами на подставке покоился не то прибор, не то сувенир, сразу было сложно определить. На журнальном столике лежала папка с инструкциями.

Алим направился к дивану, прихватив папку, перелистал ее, в ней было листов сорок, и присел. Сердце сначала забилось учащенно, потом – будто разлилось по всему телу, и теперь пульсировало каждой клеточкой.

– Даже посоветоваться не с кем, – проговорил он, почувствовав, как затаился в самом дальнем углу своей обители Серый.

– Пушкин, Пушкин, где ты был, – пробормотал Алим непонятно откуда появившуюся фразу, ощутил, что наполняется теплом, и растворился в безмолвии. Тело удобно растянулось на диване, и перед глазами Алима, словно из пустоты, начала проявляться совсем другая реальность.

За столом сидел, слегка склонившись, и что-то писал Пушкин. Алим впился глазами в чернильницу. Это была маленькая фигурка женщины с кувшином. В одной руке она держала крышечку, отодвигая которую, пишущий легко приоткрывал доступ к налитым внутрь кувшина чернилам. Алим, растворенный в пространстве, одновременно видел и всю картину происходящего в целом, и то, что писал поэт, и даже то, как и о чем он думал. И все это сливалось в один поток, который структурировался и оформлялся в сознании Алима текстом.

«А счастье было так возможно,
Так близко!» – Пушкин осторожно
Макнул перо, закрывши очи
В тиши и тьме кромешной ночи
Сидел, как будто недвижим.
Но дух его скачком одним,
Присутствий десять миновав,
Всю полноту в одно вобрав,
Казал картину бытия,
В которой – все. Но все ж одна
К себе сильней манила тема.
И с уст сорвалося: «Друзья!
Во мне рождается поэма».
И снова смолк, переводя
Свой взгляд в невидимые дали,
Стремясь запомнить все детали
Того, что скоро явит в мир
Друзей душа и дам кумир.
И о другом уже, возможно:
«Так близко! ... Но судьба моя

Уж решена неосторожно».
Пометки сделал на поля
Еще пока «для бедной Тани»,
Но в новом силу обретя…
Картина так же неожиданно растворилась, как и появилась. Алим вздрогнул, оторвал голову от дивана и присел. Состояние было взбудораженное, или, вернее, преображенное какой-то непонятной силой, порожденной пережитым.

Серый тоже проснулся и вопросил: «Что это было?» Ячейки его памяти не были загружены, но он мог без усилий воспроизводить в мельчайших деталях все, что произошло, причем каждый раз мог описывать все новые и новые детали. «Головерсум», – произнес он странное слово, и это вывело Алима из оцепенения. Он полностью проявился в привычном мире. Так потом классифицировал это Серый.

Алим взял в руки папку, перелистал ее снова. Вдруг взгляд его остановился на слове, озаглавливающем одну из страниц: «Головерсум». Алима рассмешила уловка Серого.

– Ври, да не завирайся, – произнес он, – ты просто запомнил мелькнувшее неизвестное тебе слово и теперь пытаешься обозначить им то, что тебе непонятно.

Развеселившись и окончательно вернувшись в привычную реальность восприятия, Алим решил обдумать дальнейшие свои действия, используя уже имеющуюся информацию.

Фаина сказала, что он принят на работу, и это его рабочий кабинет. Значит, здесь должно быть все необходимое для работы. Правда, пока о зарплате никто и словом не обмолвился. Ах, да, может, это связано с тестовым заданием. А вдруг это и не шутка вовсе. Во всяком случае, стоит попробовать. Алим вытащил листик, автоматически засунутый им в карман рубашки, на котором Фаина написала задание, и начал читать. Однако чтение ничего не прояснило. Алим задумался, хотя, учитывая полное безмолвие Серого, скорее уперся глазами в пустоту. Губы машинально бормотали прочитанное:

– Так мучить умного кота… Была ли в чем потребность та.

Всем своим естеством Алим ощутил магнитную послойность пространства и свое непроизвольное участие в волновых процессах, которые в нем происходили...

Волны накатывались на берег, шипели песком и мелкими ракушками. Смоченный водой песок оживал копошащимися в нем существами. На небольшой возвышенности невдалеке от берега рос дуб, огромный, зеленый, с поблескивающей в просветах зелени золотой цепью. Алим подошел поближе. На провисшей между двумя ветвями цепи возлежал, покачиваясь, кот и неотступно следил за приближающимся человеком.

– Куда путь держим, добрый молодец? – не то промурлыкал, не то проговорил он, и, ловко соскочив, устроился под дубом, по-деловому облокотившись на огромный корень.

Алим, не найдя что сказать, все же отметил про себя, что кот совершенно свободный и без ошейника.

Не особо обращая внимание на замешательство пришельца, кот, прищурившись, произнес:

– Если ты по поводу Александра Сергеевича, то внимательнее надо быть. Ведь он-то ясно написал: «Кот ходит по цепи, сидит под дубом», и не смотри с таким испугом, давно с людьми я говорил. Все больше лешие, русалки, поди, язык уже забыл. Словечко некому промолвить. Или желание исполнить. Иль на ночь сказку рассказать, быль-небылицу прошептать, чтобы спалось, кому, на ушко, – и, словно нехотя, подушку перед Алимом положил.

– Ложись, коль хочешь насладиться, или поесть, или напиться воды чистейшей, иль вина – так этого у нас сполна, – и скатерть чистую простер в тени под дубом. Вот хитер! Алима, знал, чем ублажить, с чего начать, что предложить, лишь только бы он с ним остался. И сразу же ему признался:

– Скучаю в этой я глуши, здесь дух, но нету здесь души, с которой можно поболтать, поведать что или узнать. Хотя б на день один останься, или хотя б всего на час, – и кот прищурил левый глаз.

Алим, может, так и стоял бы в оторопленности, но тут заурчал желудок, и ноги, восприняв это, как команду, усадили его подле скатерти с яствами. Глотнув слюну, он поперхнулся, прослезился, протер глаза и, открыв их, увидел все ту же комнату, вернее, кабинет шестьдесят четыре.

«Все это может продолжаться до бесконечности», – буквально проскулил Серый, и Алим, вскочив с дивана и подозрительно окинув его взглядом, решительно направился к выходу. На одном дыхании он преодолел коридор и оказался в приемной, где мирно сидела Фаина.

Лежащая на столе раскрытая коробка конфет и испускавшая головокружительный аромат чашечка кофе неожиданно привлекли внимание Алима, и он застыл.

– Тебе тоже сделать? – уловив его голодный взгляд, произнесла Фаина, потом достала пустую чашку и вставила ее в агрегат раньше, чем услышала в ответ: «Да». Зашипев, агрегат фыркнул и наполнил емкость благоухающим темно-коричневым эликсиром.

Алим, наконец, оторвавшись от двери, плюхнулся на стул, и глаза его начали приобретать осознанность восприятия. Ему начинало нравиться, что все вокруг него происходило независимо от того, говорит он что или нет, и еще было странное ощущение свободы от реальности: он мог либо находиться в ней, либо просто наблюдать за всем со стороны.

– Нужны копия паспорта и трудовой, заявление, две анкеты заполнить, отчет по тестовому заданию. Завтра к девяти на собеседование с Самим, кредитная карточка и вперед.

– По шестьдесят четвертому у нас полный завал. – Фаина выложила на стол необходимые бланки. Глаза, уши и нос намертво пригвоздили Алима к стулу. Причиной тому были кофе, конфеты, а, главное, кредитка. Глотнув кофе и положив в рот конфету, студент начал не спеша обретать второй статус, заполняя бланки. Дойдя до отчета, он почесал макушку и, как будто через что-то переступая, написал в графе «Предложения»: «Делопроизводство «О Коте ученом» прекратить ввиду того, что факты, изложенные в исковом заявлении, не подтвердились». Протянув Фаине заполненные бланки, Алим извиняющимся голосом произнес:

– А документов у меня с собой нет.
Фаина вложила бумаги в папочку и, вставая из-за стола, занятая уже своими мыслями, произнесла:

– Завтра в девять, не забудь. Сегодня мне уже пора.

Захлопнув сумочку, она направилась к выходу, пропуская вперед Алима.

На улице Алим вдохнул свежий воздух. Думать не хотелось. Безучастно разглядывая все вокруг, он побрел домой. В родном дворике, окруженном пятиэтажками, он подошел к подъезду и открыл дверь. Взгляд его встретился со взглядом соседского кота. Тот шмыгнул во двор.

– Нет, до завтра никаких котов, – подумал Алим и зашел в подъезд.

Еще нечто очень важное для Алима произошло в этот день. Однако это «нечто» ускользнуло от его внимания из-за избытка впечатлений и незаметно осело в одной из многочисленных кладовых Серого. Зато, пробудившись утром, Алим вспомнил картинку из детского сна.

Он ехал в автобусе. Людей было много. Все суетились и двигались. Стоять было неудобно. Немела нога, и Алим ее периодически потирал. Никак не удавалось посмотреть в окно.

Обозреваемое пространство более-менее ярко высвечивалось на метр-полтора, а дальше расплывалось. Алим уже начал отчаиваться, а тут еще автобус остановился, и до сознания мальчишки дошло, что это его остановка. Проехать никак нельзя. Душа сжалась в предчувствии непоправимого, и он изо всех сил рванул к выходу, рассекая плотную массу. Однако самое страшное было впереди. Буквально прорвавшись сквозь закрывающуюся дверь, он вывалился наружу и, осмотревшись, обомлел. Местность была ему незнакома. Тогда Алим впервые ощутил цепкие объятия неизвестности.

События второго дня

Ровно в девять Алим, постучав, заглянул в приемную.

Фаина, рассматривая себя в зеркальце, поправляла прическу, которая и так была безупречна. Приветливо кивнув на Алимово «здрасте», она на секунду оторвалась от своего занятия.

– Первая дверь по коридору. Тебя ждут.
Уже к концу коротенькой фразы ее голос наполнился торжественностью.

Приоткрыв указанную дверь, Алим просунул внутрь голову и произнес:

– Можно?
Получив утвердительный ответ, он переместил в комнату остальную часть себя.

За столом сидел пожилой, слегка седоватый мужчина. Во взгляде его была внутренняя глубина и, вместе с тем, всеобъемлющая внешняя проникновенность. Усаженный этим взглядом в кресло, Алим застыл и ощутил себя тем самым ребенком из сна, оказавшимся в цепких объятиях неизвестности. Только в этот раз уже в следующее мгновение он стал наполняться спокойствием.

– Считай меня своим куратором и, в каком-то смысле, работодателем, – произнес мужчина, – встречаться мы будем раз в месяц. Ты будешь получать задание и сдавать отчет о выполнении предыдущего. Ты уже понял, что и сам кабинет, теперь уже твой, и задания несколько необычны. Случилось так, что кабинет некоторое время пустовал. Такова его особенность. Он готовит своих хозяев к более сложной и ответственной работе, а потом отбирает нового ученика. Многие пытались, но им не удалось высвободиться из цепких лап социальной обусловленности. Не вышло. И кабинет отверг их. К тому же знаки. Ты, Алим, пришел как Студент, Активно Желающий Работать. Выходит, ты, Алим, Стажер. АС – это уровень входящего в кабинет под номером шестьдесят четыре. Выходящий же обретает уровень мАСтера или АСпекта, в зависимости от способа прохождения Пути. Таков Закон. Каждый ученик проходит свой Путь, даже если все идут одним. Но, если я сейчас укажу этот путь, тебе придется найти другой. Укажу два – будешь искать третий.

Куратор встал из-за стола и протянул Алиму запечатанный конверт:

– Здесь первое задание, – и добавил. – Путь осилит идущий. Встретимся первого числа.

Поняв, что аудиенция окочена, Алим с конвертом в руках направился к двери и, уже открывая ее, произнес:

– Надеюсь.
В коридоре он перевел дух и попытался утихомирить жужжание в голове целого роя вопросов. Сердце стучало как заправский молотобоец.

Фаина оформила бумаги, протянула Алиму требование в банк и на этот раз произнесла всего одну короткую фразу:

– Это твой кошелек и ключ от кабинета.
В институт Алим не пошел. В банке ему сказали прийти после двух, и он отправился домой. Квартира показалась ему неуютной, и он почему-то решил сделать, как говаривала его бабушка, генеральскую уборку.

– Беспорядок нам ни к чему, – бормотал он себе под нос, не переставая, каким-то внутренним чутьем выйдя на понимание того, что порядок может быть или полным, или никаким.

Со всех шкафчиков, полочек, закоулочков в мусорные пакеты летело все, что наполовину состояло из пыли. Рваные носки, никогда никем нечитанные книги, старые газеты, потускневшие сувениры, неработающие часы. Остатки обоев, целый ворох каких-то бумаг, пожелтевшие от времени огрызки лекарственных препаратов и много чего другого. Как только Алим переставал бормотать, его сразу же начинало тянуть в «Литературный мир». Однако он упорно этому сопротивлялся и продолжал уборку, пока не очистил свое жилье от всего лишнего. Повыносив мусорные пакеты и протерев все, что протиралось, Алим присел на дорожку.

«Не смею вас больше задерживать», – сострил Серый.
– Да ты здесь вообще ни при чем, решение принимаю я, – произнес Алим вслух и направился к выходу.

Работник банка, вернее, работница, взяв у Алима требование, пробежала пальчиками по пластиковым карточкам и ловко выдернула нужную. Истребовав паспорт Алима, сделала какие-то пометки в бланке, просунула в окошко на подпись, после чего протянула Алиму карточку вместе с паспортом.

Не веря еще, что все произошло так быстро, Алим пошел к выходу, рассматривая заветный пластик с магнитной полосой. На обратной стороне он прочитал тисненую надпись АС64.

Дернув ручку двери, Алим понял: Фаины нет. И только тогда он обратил внимание, что вместо замочной скважины чуть ниже ручки в двери имелась узкая прорезь по размеру магнитной карты. Просияв от догадки, он таковую туда и вложил. Механизм еле слышно зашипел и щелкнул. Путь был свободен. Вот и его кабинет. Сон наяву продолжался. Усевшись за журнальным столиком, Алим посмотрел на папку с инструкциями.

«Второй подход», – произнес он мысленно фразу, удержавшись на всякий случай от того, чтобы сделать это вслух.

«На горьком опыте», – прохихикал Серый и притих в ожидании. Алим достал из кармана запечатанный конверт и положил рядом с папкой.

«Беспорядок нам ни к чему», – вспомнилась фраза, которую он бормотал во время уборки, и рука послушно и осторожно перевернула титульный лист папки с надписью «Инструкции».

На первой странице несколько коротких фраз следующего содержания:

«Составлено первопроходцем, непроходимо для проходимцев»

«Исследовано следопытом: наследивший по неопытности наследует последствия своего опыта».

«Определив закон и путь, ты поразмыслить не забудь, как прохождением пути, не потеряв, приобрести. Мыслитель».

«Всего лишь с помощью листочка сумей собрать пространство в точку и там, очистив, разверни, проделав это все внутри. Экспериментатор».

«Проделав нужное внутри, на все иначе посмотри. Последователь».

На следующей странице была изображена шахматная доска, под которой была подпись. В шахматы Алим играл еще в школе. Он даже выписывал журнал «64».

Размышления Алима прервались догадкой: может, эти шестьдесят четыре как-то связаны между собой? восемь на восемь, белое-черное, левый фланг и правый фланг, королева и король? «И сапожник, и портной, – вставил Серый, – не мучайся, бери подсказку друга, сделай первый ход и нажимай на кнопку».

– Ну, вот, опять ты своей болтовней не дал поразмыслить умному человеку, – сказал вслух Алим и, прикрыв рот рукой, взглянул на диван. Подождав и убедившись, что ничего не произошло, он продолжил прерванные размышления.

«Одно можно отметить точно – есть во всем этом какая-то несерьезность и, вместе с тем, какой-то глубокий смысл. Может, и вправду смотреть на все проще? Может, как раз это и позволяет раскрепоститься и ослабить социальную обусловленность, о которой говорил куратор? Будь, что будет», – Алим пересел на диван, и, будучи не совсем уверенным в правильности того, что делает, произнес, входя в шутливый образ первое, что пришло в голову:

Скажи мне, о мудрейший кот

– Скажи мне, о мудрейший кот, что значит шахматный цейтнот? – Закрывая глаза, Алим ощутил, как по телу разливается тепло, обволакивая не только мышцы, но и чувства, и мысли. Комната исчезла. Открыв глаза, ученик увидел, что ничего не произошло, все осталось на своих местах.

«Да, – съязвил Серый, – факир был пьян, и фокус не удался». Почесав затылок, Алим опять пересел за журнальный столик.

Папка с инструкциями была раскрыта все на той же странице. Он прочел снова:

«Всего лишь с помощью листочка сумей собрать пространство в точку»,

«Познав величие движенья, получишь новое рожденье».

Алим встал и начал ходить по комнате. Подошел к двери, открыл, осмотрел ванную комнату. Закрыл, подошел к тумбочке между окнами. На ней стояло нечто, напоминающее физический прибор.

Под большим стеклянным колпаком на вертикальной оси был закреплен винтообразный радиатор. Не совсем ясно выразился. Надо по-другому. Если взять четыре тонких диска, расположить их по оси на расстоянии друг от друга так, что можно палец просунуть, потом разрезать от края до центра по радиусу и в месте разреза соединить первый со вторым, второй с третьим, третий с четвертым, то получится то, что находилось под колпаком.

С четырех сторон на этот радиатор смотрели четыре маленьких стеклянных глазка разного цвета. И все. Впереди была небольшая панель с четырьмя кнопками.

Алим нажал первую. Радиатор внутри пришел в движение. И через пару секунд вращался с такой скоростью, что слился в одну серебристую массу. Алим нажал вторую кнопку.

Глазки засветились и устремили на серебристую массу лучики разного цвета, которые поглощались ею и, преображенные, эманировали, истекали в комнату, наполняя ее цветовой насыщенностью в нескольких резонансных частотах, что вызывало легкое головокружение.

Алим выключил прибор. Вестибулярный аппарат оправился от нападения аппарата механического, восстановил координацию движения тела в пространстве, и Алим продолжил исследование кабинета. Подошел к шкафу.

За его стеклянными дверцами ровными рядами стояли многотомные издания в основном философского или справочного содержания. Ниже были выдвижные ящички. В одном из них Алим нашел пачку чистой бумаги, ручки, линейки, степлер, скрепки, в общем, весь набор канцелярских принадлежностей.

Взяв несколько листов, ручку и фломастеры, Алим сел за журнальный столик и, выпрямив спину, изобразил из себя прилежного ученика. «И что дальше? На этом и поставим точку?» – нетерпеливо спросил Серый, и Алим машинально навел черным фломастером чуть выше середины жирную точку размером с горошину и уставился на нее. Потом поднялся, подошел к двери и прикрепил на ней листок с точкой. Походил по комнате, сел на диван и тоскливо уставился в черную точку.

Он понимал, что выход из ситуации рядом. «Там же, где и вход», – поддакнул Серый. Тут Алим замер и сосредоточился. Что-то начало происходить.

Черная точка задергалась на листе, словно пытаясь оторваться. За ней появилось белое свечение, как корона во время солнечного затмения, появились белые диски, которые то прятались за точкой, то наполовину показывались и приходили в движение.

Наконец точка оторвалась от листа и зависла в пространстве.

Изумленный, Алим наблюдал некоторое время за происходящим, затем встал и подошел к двери. Точка, как ни в чем не бывало, намертво прилипла к листу, не подавая никаких признаков активности. Алим снял листок, сел, и немного посидев, улыбнулся сам себе.

– Выход там же, где и вход, – пробормотал он, взял желтый фломастер и сделал еще одну точку, только теперь ниже середины листа. Пододвинул папку и задумчиво прочитал:

«Проделав нужное внутри, на все иначе посмотри». После этого, видимо, что-то придумав, снова прикрепил листок к двери. Присмотрелся. Чуть ниже черной точки можно было рассмотреть светлую.

Алим прикрыл глаза и представил, как все пространство, сжимаясь, устремляется в черную точку. Там, попадая в поток яркого света, оно очищается, структурируется и возвращается через светлую точку уже очищенным.

Грязь и все, что не соответствовало принципу развития, отделялось, сгорало, испарялось, трансформировалось на неоформленные элементы, превращалось в материал для нового использования.

Поэкспериментировав так, открыл глаза и, мысленно утверждая то, что должно произойти, уставился в черную точку.

Точка завибрировала, за ней образовалось белое сияние, и, сорвавшись с места, она зависла в пространстве сантиметрах в тридцати от листа.

Теперь пришла очередь пространства. Не заставив себя долго ждать, оно беззвучно загудело и мощным потоком устремило в точку все свои накопления.

Алим перевел внимание на светлую точку. Она засияла, засветилась и расплылась сияющей сферой. Пространство благодушно эманировало из нее, возвращаясь после очистительной процедуры.

Внимание Алима отвлеклось, и картинка исчезла. На двери одиноко висел листочек. Алим прикрыл глаза и расслабился, погружаясь в сон.

Сон и явь

Комната, в которой проходили занятия, была небольшая. За столами сидели дети, и Алим возвышался над ними переростком. Занятия, видимо, подошли к концу, и Фаина, это была она, проговаривала домашнее задание:

– Повторите восьмирицы и шестнадцатирицы. Сделайте практику магнита.

Заглянув в журнал, Алим увидел напротив фамилий странные отметки – «восемь», кое-где «шестнадцать».

Перехватив удивленный взгляд переростка, Фаина пояснила:

– В старших классах бывает и тридцать два, все зависит от накоплений. А ты, студент, все еще в пелене, пора бы уже проявляться. Позвони, позанимаемся индивидуально, – и она протянула визитку.

Группа зашумела и гурьбой высыпала на улицу, увлекая за собой Алима.

Он посмотрел на часы и заторопился к метро. Улица круто поднималась вверх. Запыхался, и ноги не хотели слушаться. А тут еще улицу перегородили какие-то короба, и рабочие суетились, скрепляя их между собой. Начали возмущаться собравшиеся прохожие, и для них освободили проход.

Проскочив между двумя тетками, Алим наконец-таки добрался до метро но, начав спускаться по ступеням, обнаружил, что это всего лишь подземный переход, что в его руках нет пакета с документами, что он не помнит, куда направляется. Мгновенно выскочив на поверхность и взглянув на улицу, он оторопел: никаких рабочих, никаких баррикад, никаких прохожих и никакого пакета.

Алим вздрогнул и проснулся.
– Давненько мне ничего не снилось, – пробормотал он и, чувствуя себя переполненным сосудом, направился к выходу, слегка пошатываясь.

Только на улице его взгляд начал обретать осмысленность. Вокруг сновали прохожие и машины, шелестела листва деревьев, но это все было каким-то маленьким, хрупким и несущественным. «Надо пойти купить что-нибудь на ужин, если будет на что», – подумал Алим, и глаза его занялись поиском банкомата.

Утром Алим пошел на занятия. Обсуждаемая на семинаре тема была далека от той жизни, которой он жил в последние дни, а так как предшествующую семинару лекцию по этой теме Алим проспал, то и активного участия своего в обсуждении поставленных преподавателем вопросов не предполагал. Он даже не очень прислушивался к тому, о чем говорили другие, и был застигнут врасплох заявлением преподавателя:

– Сейчас я буду задавать вам по очереди вопросы и по результатам ваших ответов составлю два списка. Те, чьи фамилии будут в первом – получат зачет-автомат, те, кто попадет во второй – будут долго ходить за мной в течение всей сессии и поочередно сдавать все восемь тем.

– Итак, с кого начнем? – сняв очки, как хищник перед притихшим стадом потенциальных жертв, провел он по аудитории пристальным оценивающим взглядом.

«Ну, конечно», – едва успел подумать Алим, как их взгляды встретились, и ухмылка хищника дала понять, что выбор сделан.

– Вот вы, молодой человек, что-то не припомню вашего лица на лекции, вы будете первым. Ответьте-ка на такой вопрос: чем регламентируются взаимоотношения человека и общества и какова структура этих взаимоотношений?

Алим хотел было уйти сразу, но, подумав, решил проверить на жизненной, так сказать, ситуации, те правила, которые для себя пытался разработать в духе нового витка развития, на который вывела его жизнь. Во-первых, не пасовать перед возникающими трудностями, во-вторых, пытаться быть максимально искренним по отношению к себе и другим, в-третьих, не воспринимать все буквально или предубежденно, в-четвертых, быть уверенным, что сам процесс пойдет по правильному пути и приведет к нужным результатам.

Вспомнив, что преподаватель – любитель выражаться витиевато-размазанными предложениями, Алим решил использовать против него его же оружие и неожиданно для всех, в том числе и для самого себя, произнес пространную речь:

– Учитывая общеизвестные законы организации Вселенной в целом, а, значит, и человека, и общества в частности, основываясь также на принципах иерархичности и приоритета творящего перед творимым, мы можем установить: творящий волею своею творимое сотворяет. Творимое же с любовью устремляется к создателю своему и всячески пытается его понять, познать, во всем боготворить.

Посмотрев сквозь эту призму на поставленный вопрос, мы отчетливо видим, что из двух участников взаимоотношений, человек первичен, и, следовательно, является творящим началом, а общество, им образованное, вторично, а посему структура отношений опирается из вышеизложенного на два основных положения.

Человек волею своею правит обществом и устанавливает законы его организации, а общество, воспылав любовью к человеку, должно о нем заботиться, его лелеять и боготворить, пытаясь всячески познать. Все это можно свести в очень компактную классификационную матрицу законов, закономерностей и правил…

– Стоп, стоп, стоп! – едва оправившись от потери дара речи, прервал его преподаватель, и аудитория оживилась репликами, которые сразу же утихли под пристальным взглядом поверх очков и последовавшим комментарием:

– Сейчас будет следующий. А вы, молодой человек, хоть сами поняли, что здесь наговорили?

– Да, конечно, – цеплялся Алим за последнюю соломинку. – Общество должно меня ценить и любить, и вы, как его представитель, должны пытаться меня понять.

– Я уже понял и оценил по достоинству: вы по праву будете возглавлять второй список, и, я думаю, надолго. Кстати, как ваша фамилия? Кроме того, занимая привилегированное положение, вы, если хотите, можете покинуть эту аудиторию прямо сейчас. А мы тем временем продолжим определяться, сколько ваших соратников наберется к концу семинара. Аудитория поддержала покидающего помещение Алима дружеским смехом.

Буквально выскочив на улицу, Алим жадно вдохнул воздух и попытался разобраться, что произошло. Было радостно и грустно одновременно. Радостно оттого, что он взял и сказал, что хотел. Может, и неудачно, зато честно и откровенно, почувствовав при этом свободу и окрыленность. Грустно же было от осознания того, что все остальные остались там, в пелене надуманных правил и ценностей.

«Ценен сам я, – утвердил Алим, – хотя бы тем, что пытаюсь понять себя и окружающий мир». Только хотелось бы иметь возможность с кем-то пообщаться, поделиться своим внутренним миром, а с этим у Алима было напряженно. Он не умел знакомиться, у него не было близких друзей, и, вообще, он любил быть один.

Воздух стал свежее, послышалось щебетание птиц. Ноги привели Алима в парк. Было не очень людно, но почти все скамейки были заняты. Отыскав глазами свободную, Алим направился к ней.

Его опередили, когда до намеченной цели оставалось метров десять. На скамейку села симпатичная девушка и раскрыла книгу.

Алим неожиданно решился на то, чего никогда не делал: он присел рядом и, повернувшись в сторону незнакомки, открыл рот для того, чтобы спросить…

Уловив намерение Алима, не отрываясь от книжки, девушка произнесла:

– Не трать понапрасну время.
Диалог был начат, и это помогло Алиму:
– Нет, я просто хотел узнать, почему люди живут не своей жизнью, а той, которую им навязывают. И оправдывают это сложившимися обстоятельствами. Увидел, что Вы читаете книгу, подумал, может, Вы знаете.

И, уже подымаясь, добавил:
– Что же, я так и знал, что никто этого не может объяснить.

Алим направился в «Литературный мир». Хоть он и не решился продолжить разговор, настроение его приподнялось. В ушах звучал приятный голос девушки, а искорки ее глаз пытались зажечь что-то у него внутри.

Ни в приемной Фаины, ни в коридоре никого не было. Комната волновала и манила своей необычностью. Еще по дороге сюда Алим знал, что сегодня произойдет что-то важное уже только по тому, как странно вело себя пространство вокруг него.

Оно заметно меняло свою структуру и насыщенность в зависимости от хода мыслей Алима и того, какие чувства в нем возникали. Когда он вспоминал о девушке, и внутри у него как будто что-то просыпалось, пространство приподнимало его и ласкало. Когда же он думал о суетливости, безысходности и бессмысленности повседневных забот, напоминавших давку в общественном транспорте в час пик, оно вдруг сдавливало его и уплотнялось. И тогда он шел, как в вязкой тине, с трудом передвигая отяжелевшие ноги. А поскольку второе состояние было настырнее, то он и доволок его до самых дверей «Литературного мира».

В коридоре ему стало немного легче, а в комнате он совсем почувствовал освобожденность и опустошенность, как будто кто-то невидимый готовил его к наполнению чем-то новым.

Скамейка та же

Мысли Алима то и дело возвращались к незнакомке в парке. Ее большие выразительные глаза, румянец на щеках, манящие губы, пластика движений…

«Когда это ты успел заметить? – вставил Серый. – Ты ведь драпанул, как заяц от охотника».

Этим своим замечанием он как будто вывернул наизнанку мучившие Алима угрызения совести по поводу его неуклюжести. И вместе с этим неприятным ощущением наружу вышла странная идея все исправить.

Вот написать бы ей стихи, как это сделал бы настоящий поэт. Алим присел на диван, и сердце его забилось чаще. В голове усилился гул, и комната поплыла.

Алим обнаружил себя в том же парке, но все-таки он чем-то отличался. Дорожки не были покрыты асфальтом, скамейки были другой формы, и через каждые две скамейки вдоль дорожки стояли скульптуры. Зелень на лужайках была сочнее, и деревья поразвесистей.

На одной из скамеек сидела темноволосая девушка в легком длинном платье, скрывавшем и колени, и плечи, и руки чуть ниже локтя. Ножки в аккуратных туфельках были наклонены чуть вправо. В руках незнакомка держала книгу.

Алим не ощущал, как идет по аллее, но видел, что приближается к скамейке. На нем был необычный костюм и в руках трость. Решив зачем-то поправить волосы, он, к удивлению, обнаружил у себя кучери и бакенбарды. Девушка подняла голову и, посмотрев в его сторону, улыбнулась.

Не может быть! – это была та самая незнакомка, с которой Алим пытался заговорить утром. Алим весь завибрировал, и видение исчезло. Зато появилось новое: он сидел в деревянной беседке шестигранной формы ажурной конструкции, заплетенной виноградом.

На столике лежали его неизменные спутники: тетрадь и письменный прибор: полулежащая девушка с кувшином для чернил и пара перьев.

– Опять это видение, – подумал он. – Надо записать, пока свежо в памяти, и макнул перо.

«Ужель такое предрешенье:
Внимая будущего сны,
У наших дней просить прощенье
За то, что нам они даны.
В стремленьи знать уже не вольны.
На бренность глядя с высоты,
Судьбою вечно недовольны
Мы жизнь меняем на мечты».
Он встал, беседку покидая,
Прошелся садом, и кусты
Потрогал, розы наклоняя,
Вдохнул их аромат – цветы.
«Сравниться с чем благоуханье!», –
Шепнул и, быстро воротясь,
Свое продолжил вспоминанье:
«Я видел вас! Склонились клены.
Сидели с книгой вы в руках.
В вас были оба мы влюблены,
Алим и я. Но в дивных снах,
Я мог лишь прошептать губами…»
При упоминании своего имени Алим разотождествился с пишущим в беседке поэтом и начал отдаляться, несмотря на всё свое сопротивление. Он открыл глаза. Комната перестала плыть и, наконец, застыла. Не в силах сдержать свой внутренний порыв, Алим вскочил и побежал в парк. Скамейка была пуста.

Присев и немного отдышавшись, он успокоился. Вспомнил свое первое правило: «Не пасовать перед трудностями», повеселел, и решил: так даже интереснее. Осмотрелся еще раз по сторонам и, подстегиваемый теперь еще и личной заинтересованностью, отправился в «Литературный мир» с твердым намерением продолжить начатое.

Опять пустой коридор, опять пустая комната. Интересно, здесь кроме него вообще бывает кто-нибудь или нет? Алим сел за столик. Посмотрел на раскрытую папку с инструкциями, перевернул страницу, прочитал очередную запись:

«Из праха созданное, в прах уходит. Оно лишь вехи на твоем пути. Но что промыслил – за тобою ходит и не дает свободу обрести».

– Что же вы все загадками какими-то, недоговорками, нет, чтобы прямо сказать: возьми то, положи там, – раздраженно проговорил Алим, и тут его взгляд остановился на запечатанном конверте.

– Все-таки нет порядка в работе, если приступил к выполнению задания, даже не прочитав его. Надо бы исправить ошибку, – добавил он спокойнее.

Смогло на Землю просочиться

– Задание номер один, что же это я забыл совсем про тебя? – Алим открыл конверт и вынул листок.

На нем было всего две строчки:
«Когда бы горе от ума смогло на землю просочиться, не перестали бы дивиться, что ним земля уже полна».

«И что мне с этим делать? – подумал он. – Возражать? Узнавать, что, как да почему? А, может, провести социальный опрос по этому поводу? Хоть бы пояснительная записка какая была».

Алим сидел и размышлял, напрягая все свои возможности, и все дальше углублялся в себя. Глаза его, обездвиженные за невостребованностью, застыли, перестав излучать в пространство то, что потом возвращалось в виде зрительной информации.

Пространство в свою очередь перестало его воспринимать, как что-то инородное: он стал его частью. И эта новая форма их взаимоотношений выразилась иной формой проявления.

Комната, не удерживаемая посторонней фиксацией, вдруг стала вытягиваться и распаковываться. По ее периметру обозначились сначала столы, а потом и их владельцы. Все они, как по команде, отвлеклись от своих дел и внимали происходящему.

Картина эта, дошедшая до внутренней глубины пребывания осознания Алима, зафиксировалась и обрела ясные черты. Это была иная, но реальность, в которой оказался Алим.

За первым столом сидел Первопроходец. Новая реальность позволяла Алиму просто это знать.

– Ты поразительно быстро продвигаешься в своем обучении, Алим. Мы все радо за тобой наблюдаем. Тебе полагается бонус. Таковы правила. Идем, покажу.

От Первопроходца отделилась голограмма, мгновенно обретшая вполне плотную бытийность. Увлекая за собой Алима, этот второй Первопроходец направился к выходу парящей, не касающейся пола, походкой. Алим, закрывая за собой двери, с недоумением окинул взглядом комнату: первый Первопроходец склонился над бумагами. Он, Алим, тоже оставался за столом.

В коридоре они прошли мимо нескольких сотрудников. В приемной с ними поздоровалась Фаина. Перед выходом на улицу Первопроходец придержал Алима и предупредил:

– Постарайся ни о чем не думать.
Невозможно достоверно передать или описать следующие несколько мгновений. Все прохожие, случайно оказавшиеся в поле зрения Алима, были участниками странных событий.

Каждый из них был окутан сферой. В сферах этих находились различные существа. Вид у них был от уродливо-безобразного до гармонично-светящегося, от бесцветно-серого различной плотности и размеров до красочно-сочного, рождающего благоговение.

Они то покидали сферы, парили, растворялись, то появлялись из ниоткуда и вливались в сферы, готовые их принять. Самые уродливые из них и, видимо, голодные набрасывались на зазевавшихся прохожих и послойно отделяли от них голограммы одну за другой, жадно заглатывая, пока те не приходили в себя и не восстанавливали непроницаемость сфер.

– Что это? – забыв про предупреждение, воскликнул Алим. И чудища, как по команде, сперва застыли, а затем двинулись к нему. В следующее мгновение Алим сидел за своим столом. Первопроходец, улыбаясь, спросил:

– Как впечатление?
– Нет слов, – выдавил из себя Алим. – Но я не совсем понял, что это было.

– Здесь в кабинете потерянная тобою часть быстро восстановится. Но если бы ты воспользовался мечом духа, этих порождений осталось бы меньше.

То, что ты увидел может тебе помочь с выполнением задания. Но наработки должны быть достаточно физичны, тогда они будут иметь ценность, несравнимую с тем, что ты видел.

Пространство, отреагировав на эмоциональную разбалансированность Алима, слегка встряхнулось, и картина поменялась, как в калейдоскопе, на исходную. Алим сидел один. Но теперь он знал, что это не совсем так. Его одиночество потеряло свою былую абсолютность.

Не хватало опыта, каких-то знаний, хотя бы простых подсказок, чтобы начать выстраивать конструкцию вопроса. Ответ, несомненно, должен быть конструктивным. Алим всячески пытался увильнуть от самостоятельного мыслетворчества. А вопрос явно требовал философских навыков.

Рука его непроизвольно подперла отяжелевшую голову, и глаза закрылись сами собой.

Создатель мудр

…На пустынном берегу сидел старик. Он что-то чертил палкой на песке, периодически застывая в задумчивости. Алим подошел поближе. Шум плещущих волн и крик чаек делали неслышным приближение юноши, но старик знал о его приближении. И когда Алим подошел достаточно близко, заговорил, будто продолжая прерванную беседу.

– Как мудр Создатель! Ведь жизнь создав одним движеньем, Он этим тут же утвердил: «Движенье – жизнь». И спин вращенья в ее начале запустил, но все ж закралось опасенье, что можно жизнь остановить, всего лишь прекратив движенье. Он знал, что так не должно быть.

Смотри, как сделал Он: рукою, когда я перестал водить, застыл лишь внешне, но другое – труднее мне остановить. Движенье чувств, движенье мыслей, движенье сутей и идей, – и он вздохнул. – Не хватит жизни, не хватит мудрости моей, еще одно познать движенье – движенье времени.

Не всей еще своей владею волей, чтобы проникнуть в суть вещей, и веры, знать, еще мне мало. Мой кончен путь, бери скорей, направь его в свое начало… Пути – ты молод, ну же, будь смелей, – и он застыл, исчез, растаял.

Алим сидел за столом и пытался размышлять. Насколько загадочнее и необычнее стал его мир за эти дни. Сколько новых впечатлений, вопросов. Насколько это реально. Наверное, самое сложное это быть в начале пути, когда он еще не совсем ясен, вернее совсем не ясен. Интересно, как в такой ситуации поступают другие, например, Первопроходец.

Алим посмотрел на то место, где в видении стоял стол Первопроходца, и попытался представить его лицо. Мысли потекли медленнее, начали прерываться, и постепенно наступило безмолвие.

И опять он не заметил переход. Стол стоял там же, где и в первый раз. Первопроходец встал из-за стола, подошел к стажеру, прикоснулся к его плечу и заговорил.

– Это нормально, каждый ступивший на Путь вначале чувствует растерянность. Это пройдет со временем. Ты только стоишь перед своим выбором и не решаешься сделать его. Не видишь, а, вернее, не понимаешь, что ты видишь. Ты в процессе завершения и осознания уже пройденного витка. Пытаешься понять, как это делали другие, и топчешься на месте.

Понять – это не совсем верная позиция. Тех, кто не сумел от нее вовремя отойти, Путь поглотил своей непознаваемостью. Не надо ставить жесткие цели и задачи, их проявит Путь. Невозможно войти в поток Пути с багажом.

Устремление, подхваченное потоком, родит мыслеобраз, который сам рассыплет тебе под ноги задачи и проявит цели. Мир обнажит перед тобой свою реальность.

И еще: на Пути каждый человек первопроходец.
Он вернулся за свой стол, и его реальность растаяла так же, как и возникла. Алим вышел из безмолвного созерцания. Его плечо хранило прикосновение руки Первопроходца. В ушах звучал его голос. «Почему я никогда не успеваю задать вопрос?» – подумал Алим и решил пройтись по улице.

Природа радовалась жизни всеми своими проявлениями: порывом ветра, щебетанием птиц, теплом и сиянием солнца, плывущими по небу облаками, и непонятной противоположностью ее заботе была озабоченность прохожих.

Алим шел по тротуару не спеша, периодически останавливался, разглядывал все вокруг себя, как будто видел все впервые. То же самое «впервые» происходило и внутри него. Он влился в Поток. Внезапно возле него остановился автобус, и открылась дверь. Алим зашел, не раздумывая. Места были заняты. Алим взялся за поручень. С каждой следующей остановкой людей становилось все больше. Во всем этом было что-то знакомое. Стоять стало неудобно. Затекла нога. В окно ничего не было видно.

«И куда ты едешь?» – вклинился Серый, приводя Алима в обычное состояние. И когда автобус в очередной раз остановился, он изо всех сил устремился к выходу. Выскочил уже сквозь закрывающуюся дверь и оказался в незнакомом месте.

«Как в детском сне», – подумал Алим, но уже не со страхом, а с любопытством начал осматривать все вокруг. Это было совсем близко от города, судя по времени движения. Но по какой-то случайности Алим сюда никогда не ездил. Разве что один раз, и то во сне. Интересно, что еще ему удастся вспомнить. А, может, это было каким-то знаком, указателем, зарубкой на досточке судьбы? Надо все внимательно осмотреть.

Старый парк

Остановка называлась «Пансионат». Строений никаких не было видно. Дорога шла вдоль парка, и прямо от остановки вглубь его вела аллея. Парк был старый. Дорожка посыпана мелкой крошкой или крупным песком, привезенным с моря, с ракушняком, хрустевшим под ногами.

Алим направился вглубь парка. Вскоре вдоль дорожки появились скамейки, между которыми стояли скульптуры. Это опять показалось знакомым, и сердце Алима екнуло. Впереди на одной из скамеек он увидел ее. Ноги легко несли Алима, не давая ему даже опомниться, к той самой скамейке, к той, которая приковала его взгляд.

Незнакомка оторвалась от книги и посмотрела на юношу. Ее взгляд был приветлив. Она даже улыбнулась, как будто что-то припоминая, и опять заговорила первой:

– Как продвигаются ваши философские исследования? Я вижу, они привели вас в прошлое. Мне нравится этот парк, я часто бываю в нем. Эта старая усадьба графа Остроумова. Здесь так спокойно и уютно. У меня такое впечатление, что я бывала здесь раньше, в прошлой жизни, – улыбнулась она. Алим уже присел на скамейку и смотрел широко раскрытыми глазами на девушку.

– Меня зовут Людмила. Для друзей просто Мила, – представилась она и вопросительно посмотрела на юношу.

– А меня Алим, – сказал он, с трудом скрывая волнение.

– Говорят, в свое время здесь гостил Пушкин и много писал. Этот парк также вдохновлял его на философские размышления.

– Я знаю, – вырвалось у Алима, и он покраснел при мысли, что ему трудно будет объяснить, откуда он это знает.

– Если хочешь, перейдем на «ты», – предложила Мила и продолжила, – я думала над твоим вопросом, и мне кажется, что ответ где-то на стыке между внутренним и внешним миром.

В чувствовании закона зеркального отражения. Если внутренний мир человека насыщен, многообразен, проявлен, устойчив и т.д., то он в состоянии управлять своим внешним миром. А если его внутренний мир слабый, то у него возникает потребность в стороннем управлении им со стороны внешнего мира. И тогда возникает ситуация, называемая социальной обусловленностью. Когда оба мира в гармонии, происходит единение, единство. Я вот читаю «Две жизни» Коры Антаровой о юношеских годах Льва Толстого. В книге он, Левушка, общается с великими учителями и формируется как личность. Интересная книга.

Думаю: две жизни – это как раз внутреннее и внешнее проявления жизни. Вообще, многие писатели и поэты размышляли о жизни с философских позиций.

А ты, Алим, стихи не пишешь случайно, а то почитал бы?

– Да нет, у меня не получается и некогда: я учусь и работаю.

– Я здесь так часто бываю, что, кажется, знаю все. Но в глубине меня никак не может успокоиться предчувствие, что здесь кроется нечто большее, принадлежащее мне. Только я не могу понять, что. Вот, например, когда я тебя увидела первый раз, я почувствовала возникшее напряжение, а потом поняла, когда ты ушел, что мне его не хватало раньше.

А это означает, что встреча с тобой – это какой-то узелок в моей жизни, который желательно развязать, и скорость моего восхождения возрастет, как сказала бы Наталья.

И не случайно мы опять встретились в парке. Только уже в настоящем свидетеле истории. А, значит, в нем вершится история. И я не ощущаю необходимости защищаться от тебя, а наоборот – мне уютно и радостно.

– Что значит: настоящий парк? – спросил Алим.
– Тот городской, в котором мы с тобой встречались первый раз, сделан по образцу этого. Хочешь, я покажу тебе здесь то, чего нет в том парке. А ты пофилософствуешь над тем, чего я никак не могу сложить.

– Здесь есть маленький, но очень красивый пруд. Пойдем. – Мила встала и, взяв Алима за руку, пошла по узкой дорожке, увлекая его за собой. Через некоторое время она отпустила его руку, но он все равно чувствовал себя привязанным к ней. Все это время Мила продолжала рассказывать историю парка.

– Здесь в пансионате есть один старик, который в свое время занимался историческими документами касаемо тех далеких времен. Он выяснил, что поместье это существовало задолго до того, как здесь бывал Пушкин. И принадлежало оно роду Остроумовых, как я уже говорила. Александр был дружен с их старшим сыном Николаем. Но впоследствии у него появилась и тайная цель приезда в это имение – младшая сестра Николая Сашенька. Правда, после серьезной беседы, состоявшейся с ее отцом, приезды Александра прекратились.

Почему это произошло, осталось загадкой. Поговаривали, что там была какая-то мистика. Алим, ты любишь тайны, мистические тайны?

Есть одна маленькая зацепка: после этой истории у Пушкина открылось видение каких-то недоступных обычным людям вещей. И это отразилось не только на творчестве. Он знал, например, о своей кончине и легко мог избежать ее. В письме к этому же Николаю, и, наверное, с тайной мыслью, что его содержание может дойти до Сашеньки, он написал: «Я не смогу не вызвать того возмущения внешнего, имея знание внутреннего, которое будет непосильно для столь, казалось бы, быстрого, но в действительности столь медленного нашего времени». Правда, необычное высказывание?

Мила, а за нею и Алим, вышли к пруду. Одна сторона его была усыпана камнями некогда искусственно уложенной стены, частично сохранившейся. С остальных сторон над прудом склонялись могучие деревья и рос кустарник. Со стороны парка кустарник был расчищен, и это позволяло пройтись вдоль берега до самых камней.

«Знакомый пруд, – подумалось Алиму, – где-то я его уже видел, или когда-то».

Сознание Алима затуманилось, и он увидел перед собой уложенную каменную стену и пруд. Пруд был светлее, наверное, потому, что деревья были моложе, и росли реже. Вода была чистая. В ней были видны плавающие рыбки.

К стене подбежала девушка, очень похожая на Милу, только в старомодном платье. В руках она держала коробочку, вернее, пенал цилиндрической формы. Подбежав к стене, девушка опустилась на корточки, выдвинула один из камней и в открывшуюся нишу вложила пенал. Затем задвинула камень на место, посмотрела по сторонам и побежала по тропинке в парк…

– Эй, алло, ты что, спишь на ходу? А я распинаюсь, а я рассказываю, – Мила тормошила Алима за руку.

– Да я отвлекся всего на секунду, – оправдывался Алим, – здесь и вправду очень красиво и прохладно, и все сохранилось, как и было раньше. Только стена завалилась.

– А ты откуда знаешь, как тут было раньше?
– У меня такое впечатление, что я здесь тоже бывал. Но это как будто и не совсем я. Хотя есть одна маленькая надежда. Можно проверить, если хочешь.

– Хочу, конечно, – глаза Милы загорелись заговорщицки, и она нетерпеливо добавила. – Давай. А как?

Алим подошел к сохранившейся части стены, оценил что-то, осмотревшись по сторонам, нашел подходящую палку и отковырял ею часть грунта, присыпавшего нужный камень, потом поддел камень. Тот поддался.

К изумлению Милы из образовавшейся ниши Алим достал небольшой цилиндрик, закрытый с двух сторон, как коротенький пенал для бумаг, только металлический. Алим машинально протянул ей найденное сокровище и проговорил:

– Полагаю, это то, что ты искала.
– Ой, как не терпится его открыть. Как ты думаешь, что там может быть?

– Я думаю, какие-нибудь женские секреты. Конечно, если они еще сохранились. Ведь, судя по всему, времени прошло немало, – засомневался Алим.

– Тогда открывай. Я думаю, тут понадобится мужская сила. – Мила с волнением протянула ему пенал. Алим достал ключи с брелочком в виде отвертки-ножичка, помогавшие ему иногда в дороге. Вот, например, как в этот раз. Сначала он выкрошил из шва сургуч. И потом начал аккуратно поддевать крышечку с разных сторон миллиметр за миллиметром. Наконец она открылась.

Внутри новоиспеченные следопыты обнаружили кожаный сверточек, туго перевязанный тесемочкой, развязать которую не составило труда. Мила с Алимом машинально присели на камень. Ноги дрожали от волнения, и стоять дольше было невозможно. Алим размотал кожаный лоскуток, и их глазам предстал бумажный сверточек. Они смотрели то на сверток, то друг на друга. В голове каждого проносились и отвергались многочисленные предположения. Мила посмотрела в очередной раз на Алима и произнесла:

– Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Наверное, – чуть помедлив, ответил тот.
– Тогда, может, продолжим в более надежной обстановке? У тебя найдется укромное местечко, где не возникают любопытствующие, и можно спокойно все рассмотреть, не оглядываясь?

– Пожалуй, только, это, придется ехать в город.
– Понятно, что не в этом парке. Мало ли, что связано с этой находкой. Лучше было бы, чтобы нас никто здесь не видел.