По запущенной узкой дорожке шло двое мужчин. Один был в очках и с большой папкой в руках, второй – пожилой человек – опирался о палку и выглядел весьма уставшим. Дорожка, поросшая высокой травой, вела к старинным чугунным воротам, за которыми скрывался еще более старинный особняк. Солнце пекло безжалостно и не было ни малейшего намека на освежающий летний дождик. Июль стоял в самом разгаре.
Подойдя к воротам, человек в очках открыл перед стариком калитку и пропустил вперед своего спутника. Он проделал это так, словно целыми днями тем и занимался, что открывал ворота заброшенных особняков перед незнакомцами и пропускал их впереди себя. С необычайной ловкостью прикрыв калитку, человек в очках, чье имя было Джек Гриффитс, последовал за пожилым человеком. Пройдя по каменной тропинке до крыльца дома, мужчины остановились и поглядели на пыльные окна дома.
- Что вы об этом скажете, мистер Стоун? По-моему, дом довольно неплохо выглядит, особенно если учесть, что ему уже около двух сотен лет. Как по-вашему?
- По-моему, здесь когда-то был колодец, - старик указал на груду земли в нескольких метрах от ступенек.
- Да, его снесли после того, как он начал осыпаться и чуть было не завалился. Не считая этого маленького дефекта, дом в прекрасном состоянии.
По лицу мистера Стоуна прокатилась болезненная судорога, после чего он сказал:
- Мне бы хотелось зайти внутрь. Ключи от дома при вас?
- Разумеется. Прошу вас, - Гриффитс указал на двери дома, после чего помог мистеру Стоуну подняться по каменным ступеням на крыльцо. Отворив двери, Гриффитс провел старика внутрь.
- Благодарю вас. Дальше я справлюсь сам, - глаза мистера Стоуна устремились в дальний угол дома, где под серым от пыли чехлом покоились старинные часы с маятником.
- Те самые, - пробормотал старик, - дедушкины заводные часы…
- Прошу прощения? – осведомился Джек Гриффитс.
- Да так, показалось.
- Что ж, тогда оставляю вас наедине с этой величественной крепостью. У меня еще несколько клиентов сегодня. Быть агентом по продаже недвижимости – штука нелегкая. Все время приходится быть на стреме: кто знает, сколько тысяч может принести удачная сделка, - Гриффитс усмехнулся, после чего добавил:
- Все необходимые документы об уплате подпишем завтра, а сегодня можете осматривать дом в полной свободе. Ключ оставляю у входа. Всего доброго, - и подняв на прощание руку, агент по продаже недвижимости пошел прочь, помахивая объемной папкой.
Мистер Стоун какое-то время наблюдал за ним, а после поднялся по деревянной лестнице наверх. Обойдя все комнаты, старик спустился вниз и сел в глубокое кожаное кресло у пустого камина.
Среди пыли и грязи на паркетном полу мистер Стоун разглядел рисунок, оставленный здесь много лет назад. На дереве было вырезано четыре человека: двое побольше, а двое поменьше. Взгляд серых глаз затерялся в этих каракулях, а строгая линия губ приняла более мягкие очертания.
Просидев так с полчаса, старик поднялся с кресла, вышел из дому и запер дверь. Дойдя до ворот, мистер Стоун повернулся назад и промолвил:
- Вот я и дома.
1
Я всегда любил запах роз. В нашем саду они цвели каждое лето, и моя мать бережно за ними ухаживала. Бывало, проснется рано утром, выйдет в сад и начнет вертеться вокруг, поливая или пряча их от жары. Они и сейчас цветут, правда, ухаживать за ними некому. Их благоухание доносится в гостиную и даже в спальню на втором этаже. По-моему, лучше бы они совсем перестали цвести.
Хорошо помню запах свежеиспеченных пирожков бабушки. Горячее тесто и аппетитная начинка до сих пор живут в моей памяти. А запах мяты, растущей под деревянной беседкой? Запахи. Как много они для нас значат. Правда, с возрастом они вянут, теряют свою остроту, точно так же, как и ощущения. Память, пожалуй, самое стойкое орудие человека. Хоть и в памяти моей появились трещины.
С каждым годом все тяжелее вспомнить голос брата, торопливую походку матери или заботливые прикосновения бабушки. Зато хорошо помнятся поучения отца – рубцы на теле невозможно стереть, как и рубцы на дереве. Хотя отец почти никогда не бил нас с братом. Лишь однажды в детстве нам досталось за непослушание. С тех пор мы не нарушали порядка в доме. Но отметины остались. Отец считал, что один удар плетью предотвратит многочисленные удары судьбы, гораздо более болючие. Но он ошибся: судьба вволю поиграла с нами.
Над моим домом часто пролетают журавли. Куда они летят? В детстве они летали гораздо чаще, и я думаю, может, и для них этот дом стал чужим?
Перед закатом я люблю посидеть на крыльце. Наблюдая за красным солнцем, я вспоминаю, как мы играли с братом на этом крыльце. Много лет назад. Так много, что я начинаю сомневаться, было ли это на самом деле. Тогда дни казались длинными, а солнце долго не садилось за горизонт, освещая наш дом. Оно и сейчас долго висит над землей, прежде чем упасть вниз, только больше не согревает своими нежными лучами. Я это понял еще в молодости, когда солнце для нашей семьи стало холодным.
2
Не знаю, почему я вернулся сюда. Что-то тянет меня в этот опустевший дом. Что-то намного сильнее моего отвращения к нему.
Я увидел объявление в газете. Цена за дом была не слишком большой, так как прежнему хозяину срочно нужны были деньги. У меня же их достаточно. За свою жизнь я насобирал порядочно этого мусора, тщетно надеясь, что какие-то бумажки вернут мне покой. Агент по продаже недвижимости оказался довольно приятным человеком, несмотря на свою скучную и однообразную профессию. Я не сказал, что жил здесь когда-то. Слишком уж много тяжелых воспоминаний от него осталось, чтобы делиться ими с кем бы то ни было. Мистер Гриффитс весьма удивился, узнав, что я покупаю этот дом без всяких опасений о том, что особняк старый и может нуждаться в ремонте. Я убедил его, что подобные мелочи меня не заботят. На этом разговор закончился.
Вот уже несколько месяцев, как я живу в своем доме. Один. Моя жена умерла несколько лет назад. У меня есть двое дочерей. Каждая из них замужем и живет со своей семьей. После смерти жены они звали меня к себе, предлагали жить вместе, но я решительно отказался. Не хочу вносить в их счастливую жизнь свою трагедию и наполнять ее тяжелыми воспоминаниями моей молодости. После похорон Полли я продал наш небольшой коттедж и жил неподалеку от своей младшей дочери и ее семьи. Я часто бывал у них в доме, видел их счастливые лица, слышал их беззаботный смех; я радовался их счастью, но понимал, что мое окончательно и безвозвратно ушло вместе с женой в могилу. Какое-то время спустя я вернулся сюда, в Стоун-Коттедж. Я чувствовал, что мое место здесь. С этим домом связано все мое детство и юность. Здесь я сделал свои первые и шаги и именно здесь я впервые узнал, что такое удары судьбы, те самые, о которых меня так хотел уберечь отец.
3
Я очень хорошо помню, как мы с братом играли на нашем крыльце. Мы по очереди закрывали друг другу глаза и ловили друг друга. Мы громко смеялись и были в восторге оттого, что у нас есть такое замечательное крыльцо. Иногда, когда мы смеялись слишком громко, выходила наша мать и говорила, что мы мешаем отцу. Он всегда был чем-то занят. Никогда не выходил поиграть с нами и редко проводил с нами время. Однажды он вообще не пришел ночевать домой, и мама очень волновалась. Оказалось, что отец всю ночь провел над схемой строительства какого-то нового здания. Он был архитектором. У меня даже складывалось впечатление, что здания интересовали его гораздо больше живых людей.
Наша мать все время проводила дома. Она всегда была занята в саду около роз или же за шитьем. Помню, она очень красиво вышивала. Когда она заканчивала работу, она всегда показывала ее нам и отцу. Мы с братом всегда восхищались маминой вышивкой, а отец лишь слабо улыбался, говоря, что плохо разбирается в подобном рукоделии. Мать это всегда очень огорчало.
Когда отца не было дома, а мать отправлялась в город по делам, с нами оставалась бабушка. Мы очень ее любили. Она всегда заботилась о нас больше всех. Она очень вкусно пекла пирожки, и нам с братом всегда доставались самые лучшие. После обеда мы втроем гуляли в нашем старом саду. Бабушка рассказывала нам много разных историй из своей жизни и жизни знакомых ей людей. Мы любили посидеть под огромной яблоней в тени от солнца. Тогда мы клали головы бабушке на плечи и могли просидеть так до самого вечера, пока не вернутся родители. Это были самые счастливые дни в моей жизни.
Так уж сложилось, что несчастье прочно обосновалось в нашей семье. Первым его ударом стала смерть бабушки. Болезнь ее от нас скрыли, а когда бабушке стало совсем плохо, сказали, что ей уже не выздороветь. Это была огромная потеря для нас с братом. С того дня в нашем доме стало пусто, стены стали холодными, а деревья в саду потеряли свой аромат. Для окружающих наш особняк оставался таким же прекрасным и чудесным, как и раньше. Только не для нас.
Бабушку похоронили под старым дубом, в саду. Мы часто приходили к ней на могилу и клали свежие розы. Мы могли просидеть там до самого вечера, в любую погоду. Мать не сильно беспокоилась, что мы можем промокнуть или замерзнуть; она всегда говорила, что мы уже взрослые и должны сами о себе заботиться. Отец вряд ли замечал нас в доме, так что наше отсутствие никак не могло привлечь его внимание.
Нам ее очень не хватало. Мы потеряли самого близкого друга и советчика. Чтобы не стряслось, бабушка всегда утешала нас и согревала своей улыбкой. Ее ясно-голубые глаза излучали доброту и безграничную любовь. Ее интонация всегда служила для нас верным знаком – поступаем мы верно или нет. Чтобы не говорила нам бабушка, мы всегда воспринимали это как нерушимый закон. Она никогда не ругала нас понапрасну и всегда была справедлива. Теперь вместо мудрых и добрых глаз бабушки на нас глядели серые и холодные буквы на ее надгробии. «Мэридит Уорд» - обычное имя для прохожего, но самое дорогое для нас.
4
Как быстротечна наша жизнь. Как мало мы живем на этой земле и как много мы не успеваем сделать. В детстве мне казалось, что я пересеку моря, покорю вершины и достигну солнца. Я был полон энергии, желаний и надежд. Даже после смерти бабушки я не переставал радоваться солнцу, ждать весны после холодной зимней вьюги, вдыхать аромат маминых роз и наслаждаться жизнью. Хотя это давалось мне с гораздо большим трудом, чем раньше. Наверное, причиной той жизнерадостности была моя молодость.
Оглядываясь на свою жизнь с высоты прожитых годов, я осознаю, как много я потерял с тех времен. Сейчас единственным утешением для меня может послужить чашка горячего чаю и теплая постель. Мне безразлично, завянут ли розы в моем старом саду, перестанет ли светить солнце, и пролетят ли журавли над моей крышей. Я сам удивляюсь своему безразличию. Но, тем не менее, нахожу это лучшим, чем если бы я мог чувствовать, как раньше. Второй раз пережить все то, что мне пришлось пережить, я бы не смог.
Я хожу на могилу своей бабушки и сейчас. Она осталась такой, какой я ее запомнил, только надгробие немного покосилось. Я приношу с собой розы. Пожалуй, только для этого они мне и нужны. Если бы я мог, я бы все их срезал и укрыл бы ими могилу. Правда, хожу я сюда не так часто, как в детстве: далековато идти от дома, сад-то у нас большой.
Сплю я в спальне бабушки. Ее окно выходит на озеро. Оно находится за пределами территории моего дома. Когда наступает ночь, на водную гладь ложится серебристая лунная дорожка. Я люблю смотреть на луну. По двум причинам: я плохо сплю ночью и мне необходимо подышать свежим воздухом, чтобы уснуть; и потом, луна для меня не более холодная, чем солнце.
5
За исключением почтальона и разносчика молока, я ни с кем по близости не общаюсь. Меня часто навещают мои дети. Я искренне радуюсь их приезду и всегда убеждаю их, что прекрасно себя чувствую и мне ничего не надобно. Больше двух-трех дней они не задерживаются, ведь у каждой свой дом и семья. На Рождество и на Пасху я езжу к ним на неделю, не больше. У них тепло и уютно. Так когда-то было и в нашем доме; пока с нами была бабушка.
Я не сижу все время в заточении и раза два в неделю езжу в город. Но в основном моя жизнь протекает в четырех стенах или же в тени садовых деревьев.
Как истинный англичанин, я пью чай несколько раз в день и говорю о погоде с моими редкими гостями. Казалось бы, все, как в обычной семье. Да только жизнь моя подобна цвету стен моего дома.
Я думал было завести питомца, но потом передумал. Не дай Бог с ним что-нибудь случится или вдруг потеряется. Нервов у меня тогда точно не хватит. В детстве у меня жила собака, и когда ее не стало, мне было очень грустно.
После обеда люблю посидеть под старой яблоней, где нам было так хорошо с бабушкой. Однажды я случайно обнаружил вырезанный на деревянной лавочке рисунок. На нем были изображены мы с бабушкой, ниже стояла дата: «24.07.1888». С того дня прошло уже шестьдесят два года. Я любил рисовать в детстве свою семью. Еще один такой рисунок я оставил в гостиной, около камина. Помню, отец меня ужасно ругал за это, говоря, что я порчу лак на дереве. Этот рисунок до сих пор попадается мне на глаза, когда я по вечерам грею свои старые кости у огня.
Моей детской мечтой было рисовать картины и продавать их на городской мостовой. Мать говорила, что это удел нищих, отец и вовсе считал вздором. Он вообще не представлял, что из меня могло выйти, обосновывая это тем, что я не унаследовал от него ни логического, ни абстрактного мышления. Мои рисунки отец называл детским баловством и не более того. Иногда он посвящал меня в тайны своей профессии, убеждая меня в том, что лучше этой профессии ничего не могло быть для такой семьи, как наша. Отец считал, что будь я умнее и усидчивее, мне удалось бы неплохо устроить свою жизнь и обеспечить свою будущую семью. Все это он говорил с необычайной важностью и напыщенностью, словно разговаривал не с собственным сыном, а с коллегой по работе. Впрочем, не только я чувствовал его холодность и безразличие – мать и брат тоже редко удостаивались его внимания и расположения.
6
Отношения в нашей семье всегда были натянутыми и какими-то ненастоящими, бутафорскими. Между нами не было теплоты и взаимопонимания. Мы не могли бы сказать наверняка, что чувствуем друг друга и ощущаем, когда нужны друг другу. Каждый из нас жил своей жизнью. Когда была жива бабушка, мы втроем жили в гармонии и могли с полуслова понять друг друга. Когда же ее не стало, что-то нарушилось, сломалось в нашей семье; без нее мы ощутили себя одинокими и потерянными.
При бабушке мы не замечали, какими сложными были отношения между родителями. Оставшись вдвоем, брат и я осознали, с этого момента наша жизнь навсегда изменилась. Только тогда я понял, сколько времени проводила с нами бабушка. Мать, хоть и часто была рядом с нами, никогда по-настоящему не отдавала нам свою любовь и душу. Складывалось впечатление, что мы были знакомыми, а не близкими людьми. Часто – она в саду или в городе, а я и брат возле бабушки - мы не подозревали, что у кого-то из нас болит голова, или кому-то нездоровится. Что бы не стряслось, мы всегда шли к бабушке, а она, в свою очередь, всегда шла к нам на помощь.
Мы очень быстро повзрослели, хотя с трудом доставали до книжной полки. Я, бывало, взгляну в зеркало и представляю рядом с собой бабушку. Мать или отец с удивлением наблюдали, как я смотрю в зеркало и с кем-то разговариваю. Они не могли понять, как сильно мне ее не хватало. Никто не мог понять. Даже мой брат.
Порой, когда мне ее очень не хватало, я закрывался в ее комнате и проводил там целый день, перебирая в руках ее личные вещи или наблюдая из окна за озером.
Мне ужасно хотелось там побывать, несмотря на то, что озеро было за пределами нашей территории и мне строго настрого запрещалось к нему приближаться. Возможно, потому, что мои родители боялись меня потерять и быть виноватыми. Как будто бы им пришлось перед кем-то отчитываться за мою пропажу, как будто я был чужим сыном, а не их собственным.
Однажды я отважился нарушить запрет родителей и отправиться на чужое и столь манящее озеро. Оно находилось в десяти минутах ходьбы от нашего дома. С трех сторон его окружал лес. Поверхность воды была необычайно ровной и спокойной. Сама вода была кристально чистой и прозрачной.
Я нагнулся к воде и посмотрел на свое отражение. На меня смотрели мои глаза – немного грустные и какие-то недетские. Складывалось впечатление, что я прожил больше, чем мне было в то время. Вдруг мне стало очень одиноко оттого, что мы никогда не приходили сюда с бабушкой. Сколько чудесных дней могли бы мы провести втроем, сидя возле спокойной воды, с которой веял прохладный ветерок…
Что-то внезапно упало в воду, и мое отражение стало расплывчатым и нечетким. Я не спеша поднялся и зашагал прочь. Мне стало неприятно находиться возле озера, потому что я завидовал его спокойствию и непоколебимости. Завидовал его умиротворенности, которой не было в нашем доме.
7
На пути домой начался жуткий ливень, и я промок до нитки. Когда я пришел домой, меня ждал жуткий скандал. Мать была ужасно нервной и то и дело всхлипывала, сквозь слезы причитая, что я мог потеряться и никогда уже не вернуться домой. Отец лишь недовольно хмыкнул и строгим холодным голосом сказал, что больше я никуда не пойду без его на то разрешения. Потом он углубился в чтение вечерней газеты и делал вид, будто ничего не произошло.
Единственным человеком, который переживал за меня, был мой брат Пол. Я был ему очень благодарен за поддержку и понимание. Что же касается моей матери, скажу лишь, что я не сомневался в ее волнении, но сомневался в том, действительно ли она боялась меня потерять.
Отец сдержал свое слово, и дальше старого дуба в саду я один не выходил. Да мне больше и не хотелось далеко заходить, особенно туда, где царило счастье. Я знал, что еще очень долго мне предстоит прожить в этой тюрьме, и понапрасну радовать себя мне не хотелось.
Я довольствовался тем, что часами гулял по саду сам или с Полом, сидел в тени старых буков или же возле могилы бабушки. Вечером, когда мы собирались все вместе в гостиной после ужина, каждый занимался своим делом: мама вышивала, отец корпел над чертежами, а мы с Полом играли возле камина. Казалось бы, все как в обычной английской семье. Только в нашей семье не хватало тепла и уюта, простого человеческого понимания и, в конце концов, крепких семейных уз. Ничего нас не связывало, каждый принадлежал только самому себе. Наверное, если бы у нас были три гостиные и три столовые, мы бы вообще друг друга не видели.
8
Недавно мне исполнился семьдесят один год. Порой я забываю, насколько я стар. Меня навещали мои дочери, и на какое-то время я почувствовал себя счастливым. Но как только они уехали, я вновь стал одиноким, как старый дуб возле могилы бабушки. В последнее время я редко к ней хожу: мои ноги стали плохо двигаться. Видно, мне осталось недолго жить на этом свете, хотя я не уверен, что есть еще какой-то свет.
Иногда я записываю некоторые свои воспоминания, те, которые мне особенно дороги. Теперь вся моя жизнь состоит из одних лишь воспоминаний. Одним из самых ярких является воспоминание о том дне, когда я наконец-то стал жить полноценной жизнью, не взирая на какие то ни было трудности.
Мне исполнилось семнадцать лет. Я вырос. И телом и душой. Я больше не был тем несчастным маленьким мальчиком, каким был в детстве. Смерть бабушки и холод в семейных отношениях закалили мою волю и отточили мой характер. Для меня больше не было понятий, вроде «нелюбовь папы и мамы» или «одиночество в семье». Все было так, как должно было быть. Так, как нам было суждено. Я более не чувствовал себя потерянным или одиноким. Я уважал своих отца и мать за все то, что они для меня сделали, но я бы никогда не смог сказать, что люблю их. Для меня они были родными, но не близкими, как бабушка. За семнадцать лет они не заслужили той любви, какую она заслужила за десять. И все же, у меня оставался мой брат. Он всегда был мне очень дорог. Свои секреты и переживания я мог доверить только ему. Сейчас мне очень больно вспоминать о том проклятом дне, когда мой брат стал мне врагом и наша семья полностью прекратила свое существование.
9
Все началось, а если быть точным – закончилось, весной. В эту пору, как правило, все вокруг обретает жизнь, наливается соком и под теплыми солнечными лучами достигает своего совершенства. Но только не в нашей семье. Так уж распорядилась судьба.
Тем не менее, это пора создана для любви и теплых чувств. Не обошла она стороной и меня. Я полюбил девушку, жившую по соседству с нами. Это была дочь нотариуса, Эмили Фостер. Когда я увидел ее стройную фигурку на фоне голубого поля васильков, облаченную в легкое летнее платьице, я застыл, как зачарованный. Когда же она подошла ко мне, подняв на меня свои небесно-голубые глаза, большие и глубокие, как океан, и заговорила со мной нежным и необычайно добрым голосом, мой мир окончательно перевернулся. В тот момент я не мог сказать, где небо, а где земля. В моем горле застрял тугой ком, который не давал мне вдохнуть. Если бы не ее притягивающий подобно магниту взгляд, я бы оторвался от земли и улетел высоко в небо.
Я долго не мог промолвить и слова. Девушка улыбнулась и первой назвала свое имя и сказала, что знает меня и моего брата. С каждым ее словом у меня все больше и больше кружилась голова, мой лоб полыхал жаром и покрылся испариной. Наконец я обрел дар речи и заговорил с прекрасной незнакомкой.
До позднего вечера мы гуляли полями и вдоль реки, пока на небе не зажглись звезды. Всю дорогу мы держались за руки и согревали друг друга своим теплом, рвущимся наружу от внезапно нахлынувших чувств. Прежде я никогда не испытывал ничего подобного и мог бы сравнить состояние своей души с полетом ястреба в небесных просторах: бешеные удары моего сердца были подобны размаху крыльев храброй птицы, неистово рассекающих воздух.
Я проводил Эмили до дома и на прощание поцеловал ее в лоб. Она одарила меня нежной улыбкой и скрылась за высокими воротами.
10
Не помню, как я вернулся домой в ту ночь. Я все время думал об Эмили, и ее образ не покидал моих мыслей. Ночной свежий воздух немного охладил мою пылающую голову. В тот момент я позабыл все свои проблемы и несчастья, не думая ни о ком и ни о чем, кроме Эмили.
Только переступив через порог своего дома, я наконец-то пришел в себя. Меня ждал отец с суровым и сонным лицом, рядом стояла несколько смущенная мать.
- И где это пропадал? Ты знаешь, который час? Мы с твоей матерью не спим уже битый час, ожидая пока ты, наконец, явишься! Где тебя носило, черт подери? – гневу отца не было предела.
- Милый, мы очень за тебя переживали. Когда я поднялась в твою спальню и не обнаружила тебя, я решила разбудить отца, а ему ведь нужно рано вставать. Он как никак кормит и одевает нас! И за его кропотливый труд ты отплачиваешь ночными прогулками неизвестно где и неизвестно с кем? – порывисто проговорила мать.
- Он просто неблагодарный бездельник, точно такой же, как и его брат. Он хотя бы ночевать приходит, а ты уже и по ночам болтаешься по улицам! С самого вашего детства я знал, что толку от вас не будет! На что я потратил свою молодость и силы? Я отдавал вам весь свой труд, ночуя над проектами и схемами. Я делал все ради вас, тщетно надеясь, что вы продолжите мое дело и возведете мою компанию до мирового уровня! Но теперь я понимаю, что все мои ожидания были пустыми, двадцать лет пошли коту под хвост! – негодованию отца не было предела.
- Сейчас же отправляйся спать! О твоем поступке поговорим утром! – и на этой драматической ноте разъяренный глава семьи пошел спать. Следом за ним ушла мать, оставив меня в полном одиночестве.
В тот поздний час Пол еще не спал. Он был единственным, кому я мог поведать историю, приключившуюся со мной тем жарким, погожим днем. Однако, услышав имя девушки, образ которой не покидал меня ни на секунду, Пол неожиданно налился краской и резко вышел из моей спальни. Ошарашенный такой реакцией, я несколько секунд спустя догнал его и попытался выяснить, что произошло. Пол с каменным лицом ответил, что ему нездоровится, и лучше всего ему хорошенько выспаться. Захлопнув передо мной дверь, он уединился в своей спальне.
В ту ночь я был в угнетенном настроении. Ведь мы с Полом всегда были близкими людьми, и между нами никогда не возникало недоразумений или ссор. Я долго не мог уснуть и думал об Эмили. Ее улыбка, ее тонкий стан не покидали моих мыслей. А ее волшебный и звонкий, как колокольчик голос, звучал у меня в ушах.
В открытое окно доносился аромат роз, смешанный с запахом ночного воздуха. Тогда я чувствовал себя невероятно счастливым, несмотря на семейные взаимоотношения. Я и не думал тогда, сколько несчастий свалится на наш дом, и что та ночь станет для меня последней счастливой ночью в нашей семье.
Подойдя к воротам, человек в очках открыл перед стариком калитку и пропустил вперед своего спутника. Он проделал это так, словно целыми днями тем и занимался, что открывал ворота заброшенных особняков перед незнакомцами и пропускал их впереди себя. С необычайной ловкостью прикрыв калитку, человек в очках, чье имя было Джек Гриффитс, последовал за пожилым человеком. Пройдя по каменной тропинке до крыльца дома, мужчины остановились и поглядели на пыльные окна дома.
- Что вы об этом скажете, мистер Стоун? По-моему, дом довольно неплохо выглядит, особенно если учесть, что ему уже около двух сотен лет. Как по-вашему?
- По-моему, здесь когда-то был колодец, - старик указал на груду земли в нескольких метрах от ступенек.
- Да, его снесли после того, как он начал осыпаться и чуть было не завалился. Не считая этого маленького дефекта, дом в прекрасном состоянии.
По лицу мистера Стоуна прокатилась болезненная судорога, после чего он сказал:
- Мне бы хотелось зайти внутрь. Ключи от дома при вас?
- Разумеется. Прошу вас, - Гриффитс указал на двери дома, после чего помог мистеру Стоуну подняться по каменным ступеням на крыльцо. Отворив двери, Гриффитс провел старика внутрь.
- Благодарю вас. Дальше я справлюсь сам, - глаза мистера Стоуна устремились в дальний угол дома, где под серым от пыли чехлом покоились старинные часы с маятником.
- Те самые, - пробормотал старик, - дедушкины заводные часы…
- Прошу прощения? – осведомился Джек Гриффитс.
- Да так, показалось.
- Что ж, тогда оставляю вас наедине с этой величественной крепостью. У меня еще несколько клиентов сегодня. Быть агентом по продаже недвижимости – штука нелегкая. Все время приходится быть на стреме: кто знает, сколько тысяч может принести удачная сделка, - Гриффитс усмехнулся, после чего добавил:
- Все необходимые документы об уплате подпишем завтра, а сегодня можете осматривать дом в полной свободе. Ключ оставляю у входа. Всего доброго, - и подняв на прощание руку, агент по продаже недвижимости пошел прочь, помахивая объемной папкой.
Мистер Стоун какое-то время наблюдал за ним, а после поднялся по деревянной лестнице наверх. Обойдя все комнаты, старик спустился вниз и сел в глубокое кожаное кресло у пустого камина.
Среди пыли и грязи на паркетном полу мистер Стоун разглядел рисунок, оставленный здесь много лет назад. На дереве было вырезано четыре человека: двое побольше, а двое поменьше. Взгляд серых глаз затерялся в этих каракулях, а строгая линия губ приняла более мягкие очертания.
Просидев так с полчаса, старик поднялся с кресла, вышел из дому и запер дверь. Дойдя до ворот, мистер Стоун повернулся назад и промолвил:
- Вот я и дома.
1
Я всегда любил запах роз. В нашем саду они цвели каждое лето, и моя мать бережно за ними ухаживала. Бывало, проснется рано утром, выйдет в сад и начнет вертеться вокруг, поливая или пряча их от жары. Они и сейчас цветут, правда, ухаживать за ними некому. Их благоухание доносится в гостиную и даже в спальню на втором этаже. По-моему, лучше бы они совсем перестали цвести.
Хорошо помню запах свежеиспеченных пирожков бабушки. Горячее тесто и аппетитная начинка до сих пор живут в моей памяти. А запах мяты, растущей под деревянной беседкой? Запахи. Как много они для нас значат. Правда, с возрастом они вянут, теряют свою остроту, точно так же, как и ощущения. Память, пожалуй, самое стойкое орудие человека. Хоть и в памяти моей появились трещины.
С каждым годом все тяжелее вспомнить голос брата, торопливую походку матери или заботливые прикосновения бабушки. Зато хорошо помнятся поучения отца – рубцы на теле невозможно стереть, как и рубцы на дереве. Хотя отец почти никогда не бил нас с братом. Лишь однажды в детстве нам досталось за непослушание. С тех пор мы не нарушали порядка в доме. Но отметины остались. Отец считал, что один удар плетью предотвратит многочисленные удары судьбы, гораздо более болючие. Но он ошибся: судьба вволю поиграла с нами.
Над моим домом часто пролетают журавли. Куда они летят? В детстве они летали гораздо чаще, и я думаю, может, и для них этот дом стал чужим?
Перед закатом я люблю посидеть на крыльце. Наблюдая за красным солнцем, я вспоминаю, как мы играли с братом на этом крыльце. Много лет назад. Так много, что я начинаю сомневаться, было ли это на самом деле. Тогда дни казались длинными, а солнце долго не садилось за горизонт, освещая наш дом. Оно и сейчас долго висит над землей, прежде чем упасть вниз, только больше не согревает своими нежными лучами. Я это понял еще в молодости, когда солнце для нашей семьи стало холодным.
2
Не знаю, почему я вернулся сюда. Что-то тянет меня в этот опустевший дом. Что-то намного сильнее моего отвращения к нему.
Я увидел объявление в газете. Цена за дом была не слишком большой, так как прежнему хозяину срочно нужны были деньги. У меня же их достаточно. За свою жизнь я насобирал порядочно этого мусора, тщетно надеясь, что какие-то бумажки вернут мне покой. Агент по продаже недвижимости оказался довольно приятным человеком, несмотря на свою скучную и однообразную профессию. Я не сказал, что жил здесь когда-то. Слишком уж много тяжелых воспоминаний от него осталось, чтобы делиться ими с кем бы то ни было. Мистер Гриффитс весьма удивился, узнав, что я покупаю этот дом без всяких опасений о том, что особняк старый и может нуждаться в ремонте. Я убедил его, что подобные мелочи меня не заботят. На этом разговор закончился.
Вот уже несколько месяцев, как я живу в своем доме. Один. Моя жена умерла несколько лет назад. У меня есть двое дочерей. Каждая из них замужем и живет со своей семьей. После смерти жены они звали меня к себе, предлагали жить вместе, но я решительно отказался. Не хочу вносить в их счастливую жизнь свою трагедию и наполнять ее тяжелыми воспоминаниями моей молодости. После похорон Полли я продал наш небольшой коттедж и жил неподалеку от своей младшей дочери и ее семьи. Я часто бывал у них в доме, видел их счастливые лица, слышал их беззаботный смех; я радовался их счастью, но понимал, что мое окончательно и безвозвратно ушло вместе с женой в могилу. Какое-то время спустя я вернулся сюда, в Стоун-Коттедж. Я чувствовал, что мое место здесь. С этим домом связано все мое детство и юность. Здесь я сделал свои первые и шаги и именно здесь я впервые узнал, что такое удары судьбы, те самые, о которых меня так хотел уберечь отец.
3
Я очень хорошо помню, как мы с братом играли на нашем крыльце. Мы по очереди закрывали друг другу глаза и ловили друг друга. Мы громко смеялись и были в восторге оттого, что у нас есть такое замечательное крыльцо. Иногда, когда мы смеялись слишком громко, выходила наша мать и говорила, что мы мешаем отцу. Он всегда был чем-то занят. Никогда не выходил поиграть с нами и редко проводил с нами время. Однажды он вообще не пришел ночевать домой, и мама очень волновалась. Оказалось, что отец всю ночь провел над схемой строительства какого-то нового здания. Он был архитектором. У меня даже складывалось впечатление, что здания интересовали его гораздо больше живых людей.
Наша мать все время проводила дома. Она всегда была занята в саду около роз или же за шитьем. Помню, она очень красиво вышивала. Когда она заканчивала работу, она всегда показывала ее нам и отцу. Мы с братом всегда восхищались маминой вышивкой, а отец лишь слабо улыбался, говоря, что плохо разбирается в подобном рукоделии. Мать это всегда очень огорчало.
Когда отца не было дома, а мать отправлялась в город по делам, с нами оставалась бабушка. Мы очень ее любили. Она всегда заботилась о нас больше всех. Она очень вкусно пекла пирожки, и нам с братом всегда доставались самые лучшие. После обеда мы втроем гуляли в нашем старом саду. Бабушка рассказывала нам много разных историй из своей жизни и жизни знакомых ей людей. Мы любили посидеть под огромной яблоней в тени от солнца. Тогда мы клали головы бабушке на плечи и могли просидеть так до самого вечера, пока не вернутся родители. Это были самые счастливые дни в моей жизни.
Так уж сложилось, что несчастье прочно обосновалось в нашей семье. Первым его ударом стала смерть бабушки. Болезнь ее от нас скрыли, а когда бабушке стало совсем плохо, сказали, что ей уже не выздороветь. Это была огромная потеря для нас с братом. С того дня в нашем доме стало пусто, стены стали холодными, а деревья в саду потеряли свой аромат. Для окружающих наш особняк оставался таким же прекрасным и чудесным, как и раньше. Только не для нас.
Бабушку похоронили под старым дубом, в саду. Мы часто приходили к ней на могилу и клали свежие розы. Мы могли просидеть там до самого вечера, в любую погоду. Мать не сильно беспокоилась, что мы можем промокнуть или замерзнуть; она всегда говорила, что мы уже взрослые и должны сами о себе заботиться. Отец вряд ли замечал нас в доме, так что наше отсутствие никак не могло привлечь его внимание.
Нам ее очень не хватало. Мы потеряли самого близкого друга и советчика. Чтобы не стряслось, бабушка всегда утешала нас и согревала своей улыбкой. Ее ясно-голубые глаза излучали доброту и безграничную любовь. Ее интонация всегда служила для нас верным знаком – поступаем мы верно или нет. Чтобы не говорила нам бабушка, мы всегда воспринимали это как нерушимый закон. Она никогда не ругала нас понапрасну и всегда была справедлива. Теперь вместо мудрых и добрых глаз бабушки на нас глядели серые и холодные буквы на ее надгробии. «Мэридит Уорд» - обычное имя для прохожего, но самое дорогое для нас.
4
Как быстротечна наша жизнь. Как мало мы живем на этой земле и как много мы не успеваем сделать. В детстве мне казалось, что я пересеку моря, покорю вершины и достигну солнца. Я был полон энергии, желаний и надежд. Даже после смерти бабушки я не переставал радоваться солнцу, ждать весны после холодной зимней вьюги, вдыхать аромат маминых роз и наслаждаться жизнью. Хотя это давалось мне с гораздо большим трудом, чем раньше. Наверное, причиной той жизнерадостности была моя молодость.
Оглядываясь на свою жизнь с высоты прожитых годов, я осознаю, как много я потерял с тех времен. Сейчас единственным утешением для меня может послужить чашка горячего чаю и теплая постель. Мне безразлично, завянут ли розы в моем старом саду, перестанет ли светить солнце, и пролетят ли журавли над моей крышей. Я сам удивляюсь своему безразличию. Но, тем не менее, нахожу это лучшим, чем если бы я мог чувствовать, как раньше. Второй раз пережить все то, что мне пришлось пережить, я бы не смог.
Я хожу на могилу своей бабушки и сейчас. Она осталась такой, какой я ее запомнил, только надгробие немного покосилось. Я приношу с собой розы. Пожалуй, только для этого они мне и нужны. Если бы я мог, я бы все их срезал и укрыл бы ими могилу. Правда, хожу я сюда не так часто, как в детстве: далековато идти от дома, сад-то у нас большой.
Сплю я в спальне бабушки. Ее окно выходит на озеро. Оно находится за пределами территории моего дома. Когда наступает ночь, на водную гладь ложится серебристая лунная дорожка. Я люблю смотреть на луну. По двум причинам: я плохо сплю ночью и мне необходимо подышать свежим воздухом, чтобы уснуть; и потом, луна для меня не более холодная, чем солнце.
5
За исключением почтальона и разносчика молока, я ни с кем по близости не общаюсь. Меня часто навещают мои дети. Я искренне радуюсь их приезду и всегда убеждаю их, что прекрасно себя чувствую и мне ничего не надобно. Больше двух-трех дней они не задерживаются, ведь у каждой свой дом и семья. На Рождество и на Пасху я езжу к ним на неделю, не больше. У них тепло и уютно. Так когда-то было и в нашем доме; пока с нами была бабушка.
Я не сижу все время в заточении и раза два в неделю езжу в город. Но в основном моя жизнь протекает в четырех стенах или же в тени садовых деревьев.
Как истинный англичанин, я пью чай несколько раз в день и говорю о погоде с моими редкими гостями. Казалось бы, все, как в обычной семье. Да только жизнь моя подобна цвету стен моего дома.
Я думал было завести питомца, но потом передумал. Не дай Бог с ним что-нибудь случится или вдруг потеряется. Нервов у меня тогда точно не хватит. В детстве у меня жила собака, и когда ее не стало, мне было очень грустно.
После обеда люблю посидеть под старой яблоней, где нам было так хорошо с бабушкой. Однажды я случайно обнаружил вырезанный на деревянной лавочке рисунок. На нем были изображены мы с бабушкой, ниже стояла дата: «24.07.1888». С того дня прошло уже шестьдесят два года. Я любил рисовать в детстве свою семью. Еще один такой рисунок я оставил в гостиной, около камина. Помню, отец меня ужасно ругал за это, говоря, что я порчу лак на дереве. Этот рисунок до сих пор попадается мне на глаза, когда я по вечерам грею свои старые кости у огня.
Моей детской мечтой было рисовать картины и продавать их на городской мостовой. Мать говорила, что это удел нищих, отец и вовсе считал вздором. Он вообще не представлял, что из меня могло выйти, обосновывая это тем, что я не унаследовал от него ни логического, ни абстрактного мышления. Мои рисунки отец называл детским баловством и не более того. Иногда он посвящал меня в тайны своей профессии, убеждая меня в том, что лучше этой профессии ничего не могло быть для такой семьи, как наша. Отец считал, что будь я умнее и усидчивее, мне удалось бы неплохо устроить свою жизнь и обеспечить свою будущую семью. Все это он говорил с необычайной важностью и напыщенностью, словно разговаривал не с собственным сыном, а с коллегой по работе. Впрочем, не только я чувствовал его холодность и безразличие – мать и брат тоже редко удостаивались его внимания и расположения.
6
Отношения в нашей семье всегда были натянутыми и какими-то ненастоящими, бутафорскими. Между нами не было теплоты и взаимопонимания. Мы не могли бы сказать наверняка, что чувствуем друг друга и ощущаем, когда нужны друг другу. Каждый из нас жил своей жизнью. Когда была жива бабушка, мы втроем жили в гармонии и могли с полуслова понять друг друга. Когда же ее не стало, что-то нарушилось, сломалось в нашей семье; без нее мы ощутили себя одинокими и потерянными.
При бабушке мы не замечали, какими сложными были отношения между родителями. Оставшись вдвоем, брат и я осознали, с этого момента наша жизнь навсегда изменилась. Только тогда я понял, сколько времени проводила с нами бабушка. Мать, хоть и часто была рядом с нами, никогда по-настоящему не отдавала нам свою любовь и душу. Складывалось впечатление, что мы были знакомыми, а не близкими людьми. Часто – она в саду или в городе, а я и брат возле бабушки - мы не подозревали, что у кого-то из нас болит голова, или кому-то нездоровится. Что бы не стряслось, мы всегда шли к бабушке, а она, в свою очередь, всегда шла к нам на помощь.
Мы очень быстро повзрослели, хотя с трудом доставали до книжной полки. Я, бывало, взгляну в зеркало и представляю рядом с собой бабушку. Мать или отец с удивлением наблюдали, как я смотрю в зеркало и с кем-то разговариваю. Они не могли понять, как сильно мне ее не хватало. Никто не мог понять. Даже мой брат.
Порой, когда мне ее очень не хватало, я закрывался в ее комнате и проводил там целый день, перебирая в руках ее личные вещи или наблюдая из окна за озером.
Мне ужасно хотелось там побывать, несмотря на то, что озеро было за пределами нашей территории и мне строго настрого запрещалось к нему приближаться. Возможно, потому, что мои родители боялись меня потерять и быть виноватыми. Как будто бы им пришлось перед кем-то отчитываться за мою пропажу, как будто я был чужим сыном, а не их собственным.
Однажды я отважился нарушить запрет родителей и отправиться на чужое и столь манящее озеро. Оно находилось в десяти минутах ходьбы от нашего дома. С трех сторон его окружал лес. Поверхность воды была необычайно ровной и спокойной. Сама вода была кристально чистой и прозрачной.
Я нагнулся к воде и посмотрел на свое отражение. На меня смотрели мои глаза – немного грустные и какие-то недетские. Складывалось впечатление, что я прожил больше, чем мне было в то время. Вдруг мне стало очень одиноко оттого, что мы никогда не приходили сюда с бабушкой. Сколько чудесных дней могли бы мы провести втроем, сидя возле спокойной воды, с которой веял прохладный ветерок…
Что-то внезапно упало в воду, и мое отражение стало расплывчатым и нечетким. Я не спеша поднялся и зашагал прочь. Мне стало неприятно находиться возле озера, потому что я завидовал его спокойствию и непоколебимости. Завидовал его умиротворенности, которой не было в нашем доме.
7
На пути домой начался жуткий ливень, и я промок до нитки. Когда я пришел домой, меня ждал жуткий скандал. Мать была ужасно нервной и то и дело всхлипывала, сквозь слезы причитая, что я мог потеряться и никогда уже не вернуться домой. Отец лишь недовольно хмыкнул и строгим холодным голосом сказал, что больше я никуда не пойду без его на то разрешения. Потом он углубился в чтение вечерней газеты и делал вид, будто ничего не произошло.
Единственным человеком, который переживал за меня, был мой брат Пол. Я был ему очень благодарен за поддержку и понимание. Что же касается моей матери, скажу лишь, что я не сомневался в ее волнении, но сомневался в том, действительно ли она боялась меня потерять.
Отец сдержал свое слово, и дальше старого дуба в саду я один не выходил. Да мне больше и не хотелось далеко заходить, особенно туда, где царило счастье. Я знал, что еще очень долго мне предстоит прожить в этой тюрьме, и понапрасну радовать себя мне не хотелось.
Я довольствовался тем, что часами гулял по саду сам или с Полом, сидел в тени старых буков или же возле могилы бабушки. Вечером, когда мы собирались все вместе в гостиной после ужина, каждый занимался своим делом: мама вышивала, отец корпел над чертежами, а мы с Полом играли возле камина. Казалось бы, все как в обычной английской семье. Только в нашей семье не хватало тепла и уюта, простого человеческого понимания и, в конце концов, крепких семейных уз. Ничего нас не связывало, каждый принадлежал только самому себе. Наверное, если бы у нас были три гостиные и три столовые, мы бы вообще друг друга не видели.
8
Недавно мне исполнился семьдесят один год. Порой я забываю, насколько я стар. Меня навещали мои дочери, и на какое-то время я почувствовал себя счастливым. Но как только они уехали, я вновь стал одиноким, как старый дуб возле могилы бабушки. В последнее время я редко к ней хожу: мои ноги стали плохо двигаться. Видно, мне осталось недолго жить на этом свете, хотя я не уверен, что есть еще какой-то свет.
Иногда я записываю некоторые свои воспоминания, те, которые мне особенно дороги. Теперь вся моя жизнь состоит из одних лишь воспоминаний. Одним из самых ярких является воспоминание о том дне, когда я наконец-то стал жить полноценной жизнью, не взирая на какие то ни было трудности.
Мне исполнилось семнадцать лет. Я вырос. И телом и душой. Я больше не был тем несчастным маленьким мальчиком, каким был в детстве. Смерть бабушки и холод в семейных отношениях закалили мою волю и отточили мой характер. Для меня больше не было понятий, вроде «нелюбовь папы и мамы» или «одиночество в семье». Все было так, как должно было быть. Так, как нам было суждено. Я более не чувствовал себя потерянным или одиноким. Я уважал своих отца и мать за все то, что они для меня сделали, но я бы никогда не смог сказать, что люблю их. Для меня они были родными, но не близкими, как бабушка. За семнадцать лет они не заслужили той любви, какую она заслужила за десять. И все же, у меня оставался мой брат. Он всегда был мне очень дорог. Свои секреты и переживания я мог доверить только ему. Сейчас мне очень больно вспоминать о том проклятом дне, когда мой брат стал мне врагом и наша семья полностью прекратила свое существование.
9
Все началось, а если быть точным – закончилось, весной. В эту пору, как правило, все вокруг обретает жизнь, наливается соком и под теплыми солнечными лучами достигает своего совершенства. Но только не в нашей семье. Так уж распорядилась судьба.
Тем не менее, это пора создана для любви и теплых чувств. Не обошла она стороной и меня. Я полюбил девушку, жившую по соседству с нами. Это была дочь нотариуса, Эмили Фостер. Когда я увидел ее стройную фигурку на фоне голубого поля васильков, облаченную в легкое летнее платьице, я застыл, как зачарованный. Когда же она подошла ко мне, подняв на меня свои небесно-голубые глаза, большие и глубокие, как океан, и заговорила со мной нежным и необычайно добрым голосом, мой мир окончательно перевернулся. В тот момент я не мог сказать, где небо, а где земля. В моем горле застрял тугой ком, который не давал мне вдохнуть. Если бы не ее притягивающий подобно магниту взгляд, я бы оторвался от земли и улетел высоко в небо.
Я долго не мог промолвить и слова. Девушка улыбнулась и первой назвала свое имя и сказала, что знает меня и моего брата. С каждым ее словом у меня все больше и больше кружилась голова, мой лоб полыхал жаром и покрылся испариной. Наконец я обрел дар речи и заговорил с прекрасной незнакомкой.
До позднего вечера мы гуляли полями и вдоль реки, пока на небе не зажглись звезды. Всю дорогу мы держались за руки и согревали друг друга своим теплом, рвущимся наружу от внезапно нахлынувших чувств. Прежде я никогда не испытывал ничего подобного и мог бы сравнить состояние своей души с полетом ястреба в небесных просторах: бешеные удары моего сердца были подобны размаху крыльев храброй птицы, неистово рассекающих воздух.
Я проводил Эмили до дома и на прощание поцеловал ее в лоб. Она одарила меня нежной улыбкой и скрылась за высокими воротами.
10
Не помню, как я вернулся домой в ту ночь. Я все время думал об Эмили, и ее образ не покидал моих мыслей. Ночной свежий воздух немного охладил мою пылающую голову. В тот момент я позабыл все свои проблемы и несчастья, не думая ни о ком и ни о чем, кроме Эмили.
Только переступив через порог своего дома, я наконец-то пришел в себя. Меня ждал отец с суровым и сонным лицом, рядом стояла несколько смущенная мать.
- И где это пропадал? Ты знаешь, который час? Мы с твоей матерью не спим уже битый час, ожидая пока ты, наконец, явишься! Где тебя носило, черт подери? – гневу отца не было предела.
- Милый, мы очень за тебя переживали. Когда я поднялась в твою спальню и не обнаружила тебя, я решила разбудить отца, а ему ведь нужно рано вставать. Он как никак кормит и одевает нас! И за его кропотливый труд ты отплачиваешь ночными прогулками неизвестно где и неизвестно с кем? – порывисто проговорила мать.
- Он просто неблагодарный бездельник, точно такой же, как и его брат. Он хотя бы ночевать приходит, а ты уже и по ночам болтаешься по улицам! С самого вашего детства я знал, что толку от вас не будет! На что я потратил свою молодость и силы? Я отдавал вам весь свой труд, ночуя над проектами и схемами. Я делал все ради вас, тщетно надеясь, что вы продолжите мое дело и возведете мою компанию до мирового уровня! Но теперь я понимаю, что все мои ожидания были пустыми, двадцать лет пошли коту под хвост! – негодованию отца не было предела.
- Сейчас же отправляйся спать! О твоем поступке поговорим утром! – и на этой драматической ноте разъяренный глава семьи пошел спать. Следом за ним ушла мать, оставив меня в полном одиночестве.
В тот поздний час Пол еще не спал. Он был единственным, кому я мог поведать историю, приключившуюся со мной тем жарким, погожим днем. Однако, услышав имя девушки, образ которой не покидал меня ни на секунду, Пол неожиданно налился краской и резко вышел из моей спальни. Ошарашенный такой реакцией, я несколько секунд спустя догнал его и попытался выяснить, что произошло. Пол с каменным лицом ответил, что ему нездоровится, и лучше всего ему хорошенько выспаться. Захлопнув передо мной дверь, он уединился в своей спальне.
В ту ночь я был в угнетенном настроении. Ведь мы с Полом всегда были близкими людьми, и между нами никогда не возникало недоразумений или ссор. Я долго не мог уснуть и думал об Эмили. Ее улыбка, ее тонкий стан не покидали моих мыслей. А ее волшебный и звонкий, как колокольчик голос, звучал у меня в ушах.
В открытое окно доносился аромат роз, смешанный с запахом ночного воздуха. Тогда я чувствовал себя невероятно счастливым, несмотря на семейные взаимоотношения. Я и не думал тогда, сколько несчастий свалится на наш дом, и что та ночь станет для меня последней счастливой ночью в нашей семье.
Обсуждения Холодное солнце