Халф лайф

В ушах качали вакуумные наушники, на носу чернели солнцезащитные очки, в руках сверкал своими, выкрученными на максимум подсвеченными пикселями, AMOLED. Мутированные рыцари подземелий 21 века, по моему мнению, должны были выглядеть именно так. Перегон скота от ранчо «Охотка» до «хижины Ленина» занимал обычно около 2-х минут. Это хорошее время, как сказал бы мой знакомый индеец. Но сам бы я сказал, что это хорошие две минуты, потому как время индейца всегда уходит за горизонт событий, а я был втиснут в одну из девяти капсул, мчащуюся в составе, прямо сейчас, по подземному железнодорожному лабиринту на глубине около десяти метров. В это время в плеере, опять же, как обычно, играли жирные любовные биты Ивана Рудыка. Поезд мчался по тоннелю и на картах моего смартфона скорость доходила до 60км в час, вычисляемая серверами Гугла по сложной тригонометрической формуле. Защитные перегородки дверей, вкупе с большими овальными стёклами и красными коврами на полу, создавали иллюзию американского кафе конца 60-х. Создавали это конечно же в моём ассоциативном мышлении не сами довольно пространственные и абстрактные предметы, а дух того времени, витавший в этот момент в воздухе. Закрыть глаза и наслаждаться поездкой не получалось. Столичные поезда, чуткие ко всему новому, мгновенно реагировали на любые импульсы новостей и мышление масс. Молодая, красивая разругавшаяся в пух и прах со своим мужем супруга, в слезах писала в контакт своей лучшей подруге о случившемся. Мощнейшая эмоциональная волна, поднявшаяся с глубин её естества, многократно усилившись безжалостными визгами медного токоприёмника о контактный рельс, доходила и до машиниста. Сам машинист был нем, слившись в одно целое с поездом, с чёрным пространством глубины и скоростью. В его руках был рычаг реостатного типа, взгляд был устремлён вперёд, в узкое пространство тоннеля, освещаемое мощными отражателями ксеноновых фар. Непонятно откуда взявшиеся в его голове мысли побуждали к действиям, так заходя в правый поворот и выполняя на большой скорости полубочку, машинист обратил внимание на красный светофор далеко впереди, переключив тягу на реверс, состав стал довольно резко тормозить. Мне было совершенно ясно, что эта особа выросла на сэмплах Булановой, Орбакайте и Димы Маликова. Иначе бы, послушав Надежду Дельфина, она бы знала, что тупая подруга её надеждой дурачит. Андеграунд всё-таки больше подходит к сетке разноцветных линий московского метрополитена. Да, мир очень тесен, поэтому замечал такие причинно-следственные связи не я один. Сидевший на противоположном сиденье восьмилетний мальчик, ну тот, который складывал губы трубочкой и хаотично вращал глазами, тоже понимал и чувствовал это, но задисциплинированный сникерсами и безлимитным интернетом, этот молодой гражданин своей страны ничего не предпринимал, он сидел рядом с мамой ровно, лишь изредка пожимая плечами, молчаливо соглашаясь с общей судьбой всех человеческих существ. Гул стоял невыносимый, я его не слышал, но память, эта усердная фронтовая труженица, напоминала мне это теми случаями, когда я не брал с собой в дорогу вакуум от Sony. Символы мыслеформ любили говорить языком знаков. Примерно в четверти метра над головами граждан висели крупные голограммы нот, новостные заголовки газет, смайлы, строчки биржевых курсов валют, акций, пакеты покупок, фрукты, состоящие в основном из надкусанных яблок или зажжённые цветные романтические свечи, автомобильные диски, деловые костюмы, шорты, детские коляски. Поезд остановился, на вираже, чуть накренившись. На мгновение я уловил тени древних подземных чудищ, скелеты летучих мышей, черепа рептилоидов замерших тут навсегда, спрессованных гравитацией, тысячами миллиметров осадков, пыли и остатков регенерации. Машинист переводил дух, он выпил немного прохладной газированной воды, вытер носовым платком, смоченным ею же свою лицо и руки и закурил сигарету. За стёклами вагона было темно и небезопасно, так по крайней мере мне хотелось думать, так было выгодно и удобно размышлять, сравнивая отсюда два достаточно контрастных полюса, чтобы сделать отличие, которое в свою очередь можно было впоследствии подвергнуть принудительной градации. Ощущение было довольно странным – будто на фотоматериале, галогенид серебра вступивший с химическим реагентом в контакт, образовал на негативе чёрные элементы, сквозь которые не проникал свет. Это ощущение можно понять только в сравнении с пробельными элементами, на которых данные катионы и анионы отсутствовали бы вовсе. Такое явление я наблюдал чуть позже, когда резко сорвавшись с места, с жутким воем поезд выпрыгнул из тоннеля на станцию. Стеклянные двери продолжали держать закрытыми мощные пневматические клапаны, но это было абсолютно неважно. Поезд проползал свой путь по рельсам и сквозь окна виднелись фигурки людей, которые двигались и спешили. Можно сказать, что они были живыми. Проектор работал на полную мощность, это был важный жизненный процесс индивида. Кинофильм, ставший классикой жанра нравился гостям столицы, синим воротничкам, молодым взрослеющим особам. Он нравился всем от модных клубных мест с лазерными световыми шоу в центре, до лавочек и падиков в спальных районах. Там, где запускали красные бумажные летающие фонари в ночное небо. Разбавленная кипятком китайская нефть, употреблялась обычно с утра; рука, подносившая кружку, заряженную бодростью, к губам уподоблялась реальности, а новости, крутящиеся в квадратном ящике головы, вещали о главном…