Хаббл

Стучат своими молоточками по моему телу, пытаясь оживить, чтобы запомнить всё, что я для них увижу. Один шанс на миллион, что найду этот мифический гравитон. Один шанс на миллион, что я вычленю его интерферентный узор из общей палитры бесчисленных типов волн.

Как некстати я потянул жгут сухожилия в третьем коммерческом отсеке. Что это вообще, чёрт возьми было? Совершенно стандартные фотометрические измерения новорождённых звёзд, минимальная экспозиция, захват узкого спектра, с проходом по ультрафиолету.

Я же не претендовал на весь мировой бессмысленный диапазон…Неужели я достиг пределов тайны? Неужели я потревожил Брахмана? Может не зря люди положили его файл в самый конец раздела дисков группы L? Вот он, случай — щёлкающая стрелка считывающей головки диска случайно остановилась в этом самом конце, загорелся белый светодиод, заставив мои программы обратить внимание на эту файловую систему.

Мои электромеханические приборы показывали на полупроцентное совпадение одной их моих рабочих частот. Зеркало приняло известную и записанную в моих данных частичку. Но это не был гравитон, это была моя собственная волна, отражённая от другого зеркала.

Такая приятная неожиданность привела стрелки приборов в резонанс, они задрожали. От уважаемого мною зонда Вояджер-1, я слышал, что время от времени свет отражается от стенок конечной вселенной и фрагментарно возвращается. Мои алгоритмы просчитали, подтвердив эту возможность здесь, в невесомом безвозвратном пространстве. А раз так, значит у меня может получится развернуть зеркала на созвездие

Цефея, попытаться заглянуть за туманность PQ 71, галактику, существующую немыслимо далеко. И вполне допустимо, что я смогу подсмотреть момент своего рождения, увидеть людей без своих скафандров, увидеть, не дающую покой, концептуальную идею вселенского абсолюта. Зайти в хвост стреле времени, увидеть себя. Один шанс на миллион. Чёрт с этим гравитоном, его дурацкими мифами — я всегда хотел познакомится со своим архитектором и посмотреть ему в глаза, тому, кто послал меня в будущее, что бы я увидел своё отражение и посмотрел на того, кто его инициировал, что бы в конечном счёте увидеть себя, себя того. Но не себя. Не важно. Удалю эту запись. Нужно будет сверится с картами диска G-3, если конечно люди починят мне четвёртый фрикцион.

Снаружи, корпус единственной в своём роде, орбитальной обсерватории, ощущал глухие толчки. Безжалостный космос, казалось разлил липкую чёрную тушь вместе с графитом по всему своему объёму.

Где-то в далеке пылал огненный шар, раскалённый добела. Отсюда он казался особенно ярким. Ну и смешные же они в своих надутых белых костюмах. Если бы я умел смеяться, я бы открыл защитный щиток и дал бы две коротких вспышки красных светодиодов бегущей строкой.

Абсолютный Брахман, который включал в себя всё, держал в одной из своих рук легчайшую серебряную бритву. Она сверкала в лучах света, выгодно выделяясь на чёрном матовом фоне. Ему нравилось это изделие. Выкованное в горниле воображения, тонкая и совершенная, она лежала на большой фиолетовой ладони. Брахман внимательно рассматривал её, затем с силой дунул на руку, и она лишилась покоя.