Губы

Милым детя и добрым взрослым добро пожаловать в мир сказки и духовного волшебства Любви!

На далеком севере, среди бескрайних снегов и сверкающих льдов, в стране вечной зимы, жил был старый-старый медведь. Никто не мог ска-зать, сколько ему лет. Он был глубоким стариком, старожилом этих диких, пустынных мест. Его огромное богатырское тело было покрыто густой бе-лой шерстью. Медведь был таким серебристым, что казался белее снега, белее стремительных льдин-облаков, даже белее огненного молока...

Молочные реки

Ванна, наполненная блаженством…
Полумрак свечи, благоухание цветов…мир волшебства…
Ванна , а в ней струящееся молоко.. теплое…нежное …

Обрамляющее тела…

Рука в руке.. два тела…, два человека…
Молоко своей ласкающей пеленой покрывает кожу.. она становится бархатистее …капля .., струйка, прикосновение…ласкающе…

Поднимая ладони вверх , разлетаются брызги…
руки сливаются с ощущением нежности…тела растворяются в блаженной неге…сливаются с молоком…

как на...

Невидимое солнце барахталось в густых облаках, пытаясь уцепиться за ось зенита, но продолжало неуверенно съезжать куда-то вбок, в сторону стыдливо зардевшегося запада.

Старая звонница в Дамме ссыпала горошины почти неслышного колокольного звона, споро скатывающиеся в реку.

Жадные рыбы подплывали к поверхности, раскрывали свои мягкие рты – и горошины втягивались воронкой воды в серебряные рыбьи брюха.

- У этого звонаря в желудке пусто, как в опорожненном жбане: эк торопится-то...

Заморосил дождик при ясном небе, темной мозаикой капель покрывая крышки ульев, пришлось с сожалением заканчивать работу, укрывать расплод, пахнущий свежим хлебом, чтобы не беспокоить возбужденных пчел, что жужжащей опарой полезли из улочек.

Сложив инструменты в переносной ящик, Витус направился под отремонтированный навес к столу, с врытыми в землю новыми скамейками под двумя крупными деревьями, липой, растущей выше, еще не выбросившей цветочных бутонов, и старым бархатом или пробковым...

Была тёплая весна тысяча восемьсот девяноста третьего. Дул тёплый ветер, тёплый асфальт мокрый после ночного дождя искрился от рассветного солнца. Казалось весь мир наполнен каким-то красиво-печальным чувством. Театр неподалёку был окружён толпой, а на его крыше сидели вороны, я сидел в роскошном парке и читал новый выпуск «TimeNews» и пытался осмыслить хоть что-то из написанного там, но в голове был какой-то странный барьер, хотелось забыть этот мир, забыть о работе, забыть себя…

А началось...

Это был знаменательный день. За окном ярко светило солнце, распускались первые почки на деревьях, где-то был слышен смех: Казалось, что все живое лишний раз напоминало о том, что сегодня Она влюбилась! Конечно, такое происходит в жизни достаточно часто, но ведь каждый раз особенный! Ну, как же: у Него такие глаза, каких нет больше ни у кого; а Его неповторимые волосы (нос, уши, губы - нужное подчеркнуть); и походка что надо! В общем, парень хоть куда: Но вот беда: не смотрит на Нее совсем. Хоть...

Случилось это давным-давно. Шли два волшебника. И хвастались друг перед другом своим волшебным мастерством. Оба были старые, знаменитые волшебники, их имена наводили ужас и страх. Остановились они на старом заброшенном кладбище. Много легенд ходило вокруг него, птицы не пролетали лишний раз.

Присели волшебники отдохнуть у заброшенной могилы. Вот один волшебник и говорит:

– В этой могиле похоронена принцесса Каролина. Ей было 18 лет. Она была дочерью короля Генриха. Убила ее злая мачеха...

Я работал тогда в котельной поселка, что в панельном микрорайоне под названием «Бам», за громадиной «Либерти». Кузменко был моим сменщиком, и привел этого парня зачем-то ко мне. Он сказал, что это егерь из заповедника, с любопытством послушал начало разговора, но быстро ушел к столику за котлами, где работяги наши рубились в домино и пили «Агдам».

В котельной было прохладно, шли летние работы, а во дворе, где большая куча угля с бульдозером, залезшим наверх, жара и пыль.

Парень был...

!
Хотел бы я родиться негром. Черным как ночь и губастым, как Армстронг. С тех пор как я себя помню, моя душа поет. Вот только у меня нет средства, которым я мог бы пропеть эту песню. Я не могу прижать губы к мундштуку трубы или саксофона. И у меня нет голоса, чтобы пропеть эту песню моей души. И нет слов, чтобы описать ее в буквах. И писать я еще не умею. Я никому никогда не рассказывал об этой песне. Иногда, она переполняет меня, так что хочется выплеснуть наружу. Только я не знаю как. Может...

Еще осенью Витус познакомился с Суконенко, веселая компания, оставив у железного шлагбаума «рафик» зашла на пасеку. Это были работники Главной городской ТЭС.

- Эй, пасечник, ставь медовуху на стол!
- Нет медовухи, ребята. Пасека совхозная, запрещено.

- Что ж ты, вождь краснокожих, - это они на мой здоровый цвет лица говорят, - такой …, но бедный. Ничего, «малыш», у нас все с собой! Будем пить шампанское! Накрывай на стол.

Но, обошлись и чаем с медом, съели кучу домашних заготовок...