Графоман

Графоман перечитал сказку. Перечитал придирчиво, внося поправки и делая на полях частые пометки, чтобы вернуться к ним, когда пройдет время, и глаз перестанет быть "замыленным". Стиль работы, к которому привык.

– Боюсь, ребенку не понять рассказанной правды об умении воплощать мечту в реальность, опираясь на мысль, как на единственную материальную основу. Правды, что в полную силу жила и служила в прошлом, – прошептал графоман последней строке, уходя мыслями в не понимаемую людьми очевидность бытия. «За возвращением к позабытым истокам, – будущее человечества! То самое будущее, которое своей гордыней люди упорно отодвигают от себя с упрямством законченных гордецов или идиотов.

Безграничная вера в свои силы, – одна из составляющих забытого умения предков. Вторая – знание, скрытых в человеке энергий, которое будет оставаться для большинства мечтой, покуда имеет место возможность, применить его во вред, а понятие "враг" не отойдет в прошлое! Принимая понятие «Человек – Микрокосм», мы обязаны понимать, что каждый человек на этой планете не просто ближайший родственник по Единой Вселенной, но – один из бесчисленных вариантов себя самого! Ты в бесчисленных вариантах проживешь в каждом, и этот «каждый» в них оживает в тебе самом.

Фантазии авторов о нападении пришельцев, – махровый атавизм. Способные прилететь к Земле представители иных цивилизаций, не могут не понимать, – уничтожение жизни на Земле, ударит по ним самим, провоцируя очередной катаклизм!» – И о мулдашевских экспедициях в горы Тибета в сказке не расскажешь.

«…Портрет и пейзаж? Достаточен ли его упор на характерные черты персонажей, на некий общий абрис, дающий пищу воображению?

Так и пейзаж в сказке – не туристический отчет...
Портреты и пейзаж, любая описанная мелочь – слуги разворачивающегося сюжета, не более того».

Графоман откровенно не уважал Кинга, «выдавливающего» страницы за счет никчемных подробностей. Какое дело читателю до рваных или вонючих носков «хозяина», которого автор «грохнет» через пару страниц, а эти две страницы посвящает нудному описанию именно хозяйских носков.

«И все же, я плохо рассказал сказку. Ну, какой ребенок поймет, что это «несказка» о скрытой Мощи Пустоты? Той самой Силище, что через мысль возрождает Вселенные, и имя которой – Дух! Той самой Пустоте, изобилию свойств которой человеку давно можно и должно учиться! Графоманом ты был, графоманом и остался! Нет, не получается у тебя, лепить высокую мысль словами... Такими, чтоб жгли до печенок!.. Да и враги героев получились тривиальными скучными врагами, во всяком случае, самый главный из них!»

И вдруг, глубоко внутри колокольчиком прозвенел тоненький голосок внука:

"Трудно рассказать про то, что плохо знаешь. Сам учил!"

– Ты прав, однако, – ответил графоман голосу внука вслух. – Надуманность видна и не интересна, а избегать шаблонов помогают зарисовки действительности, которые знакомы до мелочей.

А тот и рад был позубоскалить.
" Слепой слепых никуда не приведет. Сам говорил!"
– Почему же, никуда? Это не я. Это, – Иисус. Мне с богом умом не тягаться…

Ответил и осекся, пораженный жаром, накатившего вдруг воспоминания… Пальцы торопливо засеменили по клавиатуре…

Почему?
Неправда, неправда, неправда! Однажды теплым июньским вечером на моих глазах сцепились русские ребятишки лет 12-ти - 14-ти с одногодками, из Азербайджана. Мне удалось, сказать им, что нет ничего хуже, драки между ребятами. Участники сторон, слава Богу, вежливо попросили меня не вмешиваться и убежали за угол. Тот, что разговаривал со мной дунул, обгоняя компанию, на велосипеде. Предчувствуя непоправимое, я поспешил за ними, и опоздал. Старенький велосипед, опираясь на откинутую ножку, склонился над хозяином, задрав уши потертых ручек к набирающему синь сумерек небу. Мальчишка лежал на бурой от крови траве, зажимая рану на животе красными пальцами, и глядел в след разбегающейся шальной братии глазами, переполненными угасающим удивлением. Одна из штанин длинных шортов задралась, обнажив свежую ссадину на острой коленке и белый пятак старого ожога в мелких морщинах по краям, стягивающий паутину синих вен тощего не развитого спортом бедра.

Они были еще там, в другой жизни, где и ссадина, и ожог имели для парнишки смысл и значение. А во мне ожил страх. Не за себя, и даже не за мальчишку, за которого подлым образом оказалось поздно бояться. Ужасающая простота произошедшего, бессилие, что-либо изменить. Воздух застрял в горле и не давал возможности позвать опоздавшую помощь.

Неправда! Помощь была нужна минуту назад, когда мальчишка самонадеянно просил не соваться в его дела. Почему? Ну, почему не нашлись слова или какой-нибудь пустяк, способный, не допустить беды? "Ты оказался слепым поводырем, попытавшимся указать дорогу слепым, не способным разглядеть пускай трижды три правильного пути. А будь на месте мальчишки твой собственный сын? Ты бы так же стоял, пережевывая сопли?"

От плохой мысли до ее практического исполнения меньше шага. Проклиная разыгравшееся воображение, я едва не бежал.

Слава богу! Ребятня за углом продолжала поливать друг дружку отборной матерной грязью, но на глазах у прохожих к "боевым" действиям приступать не спешила. Велосипедист опираясь на верхнюю педаль выщелкивал опорную ножку, собираясь покинуть своего заметно потрепанного "коня". Одна из штанин длинных шортов задралась, обнажив свежую ссадину на острой коленке и белый пятак старого ожога в мелких морщинах по краям, стягивающий в узел паутину из синих вен тощего не развитого спортом бедра.

Двое молодых азербайджанцев неторопливо вышли из-за ларька, где продавали всякую иностранную дребедень от пресловутой колы, в которой как известно можно мариновать мясо, до сникерсов в ладонь "Ольки Долгорукой" (очередной церетелевской халтуры, воткнутой черной свечкой посередине сквера на Рижском шоссе Пскова в честь тысячелетия города).

Намерения подошедших по части шеи, несколько убавили пыл враждующих сторон, Пацанва разбежалась превратилась в стаю тявкающих на пустое пространство мосек.

Сегодня обошлось, а дальше?
Мы – гости
Откуда межнациональная неприязнь, откуда непомерная гордыня сторон? Мысль в поисках ответа неожиданно развернулась к видению проблемы священниками православной церкви Гребневской Богоматери подмосковного Одинцово, где меня крестили в возрасте 58-ти лет.

Говоря откровенно, язык не поворачивается назвать батюшкой того, кто в доверительной беседе настойчиво советовал негативно относиться к религиям не православного толка. На мой вопрос, что могут делить между собой верующие при Едином Боге, я получил невнятное представление на темы религиозного патриотизма: читай, «ниспосланной самим Иисусом зоны влияния». Мое недоумение попу (мне везет на Николаев) рассеять не удалось.

– У нас одна национальность – земляне, у всех один цвет крови, одно в небе солнце светит равно каждому, не делая различий среди таких разных и всяких. В чудотворный день 19 января вся и для всех вода на Земле становиться целебной.

Нам всем одинаково есть, что терять. У нас одна на всех изумительной красоты планета, одна общая Жизнь, зовущая к ее приземленным и духовным радостям, которыми мы в состоянии одарить друг друга.

А у кого есть дети... Какую судьбу мы провоцируем для них, обучая сызмальства вопреки божественному предписанию Любви? Все, без исключения, земные религии из одного корня, имя которому Единый!

Не ожидавший отпора поп, откровенно растерялся. На этом расстались. Зачем впустую славословить? Мой будущий освященный веками обряд не зависит от зазубренных людских догматов. Бог, что покровительствовал племени Моисея – не создатель вселенной! Не из божественной, а из корыстной серости догмы сегодня мы получили духовную черноту.

Я не священник, но свою беседу строил бы в ином ключе. Я бы сказал: – Друг мой и брат! Прими сердцем мудрый совет Иисуса. "Нас связывает счастье жить на общее благо", где "радость есть особая мудрость". Нам есть, что отстаивать в этом Мире. Ты в праве решить для себя: как! Не забывай, нас связывает счастье жить на общее благо.

Можно и по другому сказать:
– Представь себе, что ты идешь в полной темноте по болоту, с трудом удерживая направление. Вдруг некто идет к тебе навстречу с ярким фонарем. Фонарь слепит глаза, им больно, но, встреченный тобою человек подсвечивает путь, которым идти обоим!

Глупость, не утруждая себя взглядом под ноги, придет в бешенство и способна поставить тебя на грань непоправимого.

Мудрость – возблагодарит бога и встречного за спасение. Разве не так?

Каждый из нас независимо от вероисповедания несет в себе Бога: личного или безличного, с именем или абстрактного. Этот Бог Един в человеке (как в "микрокосме"), являясь частью Единого Мироздания. Вселенная по имени Человек – микрочастица Единого Мира, без которой Мир потеряет свою целостность и не состоится. Нет рубля без копейки, нет тысячи без копейки, и нет без копейки миллиарда или триллиона рублей! Кто бы не злобствовал, он не в силах перешагнуть мудрость Творца, подарившего каждому своему творению бессмертие через возрождение!

Здесь я забуксовал солидно. О каком возрождении идет речь? Души? Тела?

Прав! Прав Грибоедов, сказавший устами Фамусова: – Куда как чуден белый свет!

Только и остается, что добавить: – Глазами вижу, духом слеп.

Мною давно замечено, стоит заинтересоваться чем-либо по-настоящему, подспорье для расширения информации приходит как бы само по себе. Более того! Первая информация поступает "сгустком". Она производит впечатление непонятной, и совершенно из чужой оперы. Но стоит осмыслить азы, как пополнение знаний начинает соблюдать плавность, оказываясь перед глазами в нужный момент.

Книгу Коры Антаровой "Две жизни" мне подарил собирающий буддистские притчи Игорь Муханов перед своим отъездом на Алтай. Я давно хотел посетить заповедные владения горы Белухи. Подвело здоровье.

Но удивительные страницы "глотал" прямо с компьютера, не пользуясь распечаткой на принтере. Потом захотелось привести в порядок растормошенные чтением мысли на бумаге, где в результате получилась "сборная солянка" из серии нахлынувших залпом познаний.

"Когда человек достигает мудрости первое, что он находит в себе, смирение и ровность. Ты не будешь навязывать никому своей веры, назойливо объявляя ее единственной истиной. Вбирая в себя мутную волну земного дня, проходи его в наибольшей простоте, в наибольшем мире. Нет у человека сокровища, ценнее мира в сердце. " (К. Антарова Две жизни)

Призыв к нелюбви хуже греха, не думаю, чтобы кармой он простился. Примеров же истинной любви, как современников, так и в прошлом, занимать не приходится. Достаточно вспомнить о любви к страдающему человеку, пролившейся в межнациональный подвиг Матери Терезы. А наши святые Сергий Радонежский и Серафим Саровский явили Миру способность человека мирного соседства даже с медведем.

Книга В.Сидорова о "Таро", раскрыла еще один аспект в понимании задач сегодняшнего дня. Автор пишет об уже упомянутом Евангелии от Иоанна (далее по разным источникам):

"…и Матерь Иисуса была там. Был также зван Иисус и ученики Его на брак".

Для нас, не посвященных в тайны языка Библии, дальнейшее предстает бытовой картиной свадьбы, где не оказалось в достатке вина, и где по просьбе Матери Иисус явил гостям первое чудо мессии. Валентин Сидоров предлагает присмотреться к тексту внимательнее:

Иисус говорит Матери: «что Мне и Тебе Жено?» – современным языком: что нам души человеческие, еще не пришел час мой, я не посвящен. «– Еще не пришел час Мой. Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то сделайте».

Она уверена в успехе. Мы вполне в праве предположить, Она – не Мария, но Мать Мира, почему и видит дальше Сына, подчиняя Его и Служителей своей воле, ради гостей и благополучного завершения свадьбы, на которой, казалось нам и Она, и Он – лишь гости?

Служители, "почерпавшие воду" и знавшие о чуде превращения воды в вино – ангелы, а умение посвящаемого превратить воду в вино – означает успешно свершившееся посвящение, предначертанное свыше.

Что за каменные водоносы "по обычаю очищения"? Камень в сознании человека связывается с чем-то долговечным, Вечность с Космосом. Вода с, оживлением души, что дает жизнь плоти. Вино с откровением и одухотворением.

Может показаться притянутым с потолка вопрос: – Причем здесь мы?

А мы и сегодня – гости, мы – женихи и невесты, мы – те самые распорядители при брачных союзах, узнающие о чуде в последнюю очередь, спохватывающиеся задним числом, не замечая чуда. Мы те, непонятливые, чьи души готовятся к одухотворению.

– И кто в ответе за твою духовную глухоту? – спросил я себя. – И грустный ответ совести: – Ты сам!

Ты сам! Слепой, увлекающий за собою слепых! – заголовок и строчка написалось слитно.

Начало девяностых. Должность парторга свалилась снегом за шиворот без освобождения от обязанностей начальника штаба гражданской обороны. Перемены висели в воздухе. Народу обрыдли пустые прилавки и карточки на продукты и курево.

В принародное заявление директора на очередном собрании с трибуны: – Я никогда не положу партийного билета! – верится с трудом.

Правильно не верили. Через год директор, сдав мне партбилет, не уходя с прибыльной должности, прикупил конеферму.

По моей инициативе зима прошла в борьбе за право отдавать в городскую партийную кассу лишь половину партийных взносов. Постановили на собрании, с этой стороны ко мне, как к секретарю, не придерешься. Составители Устава КПСС подобной наглости от своих членов не предполагали, и мер воздействия за подобную вольность не предусмотрели.

Организация выдержала повторное собрание в присутствии райкомовского инструктора и критику в местной печати, и "доверительную" беседу на парткомиссии. Свои пенсионеры, для поддержания которых ввиду их мизерных пенсий и было все задумано, нам были дороже гладких горкомовских "доярок и дояров". Свою прибавку мы оформляли за подписями всех членов бюро, составляли ведомость, где расписывались благодарные получатели. Формально не придерешься.

С рук сошло. Времена изменились.

В мае девяносто первого меня пригласили в Белый дом. В первый и последний раз виделся и беседовал со Старовойтовой. Умная тетка. Не знала, что агитирует нас на свой смертный приговор. Помнится, сижу, смотрю на нее, слушаю агитацию за Ельцина, а про себя думаю: "Сидеть бы тебе баба дома, да ребятишек растить. И не боишься ты в большую политику лезть?"

Мы ждали добрых перемен.
На следующее утро, не сомневаясь в лучшем, о чем мечталось, без тени сомнения приклеил выданный на встрече в Белом доме плакат на доску объявлений. А сзади директорский шепоток:

– Не боишься?
Я понимал непредсказуемость последствий своего шага, но поступиться надеждами не хотел.

– Какой спрос, – отвечаю, – с партийного секретаря гондонной фабрики.

– Тебе видней, – засмеялся мой шеф от означенной промышленности и ушел в цеха.

И не догадывались оба, какому дерьму помогали со взлетом! А там и чехословацкие события прогремели надвигающимся грозовым фронтом. За плакат в райкоме разговора не было, там понимали неотвратимость перемен и выжидали.

– Не боитесь, что и у нас получится по чешскому варианту? – спрашиваю своих недавних гонителей за недоданные взносы.

– У нас такого быть не может, – сказали с верой в непоколебимость прогретого на тысячелетия партийного трона.

– Дурак, – обозвал я себя. – Кто и когда тебя в городском парткоме воспринимал всерьез? Ты предупреждал о наступлении наркоты – осмеяли! Ты требовал узаконить оплату труда школьников – сам ушел с преподавательской работы! А сколько порогов обил за развитие детского туризма в городе? Пол области объездил, собирая документы на строительство СЮТура (Станции юных туристов). Для них дело плевое, – постановили, и начали строить. Тебя на вшивость проверяли! И в пещеры запрещали ребятню таскать. Ты таскал, и документы разрешающие отыскал. Нет, не возмущались. Дело шло, завод поддержал!

Вместе с мальчишками в последнюю ночь баррикад у Белого дома стояли на выезде к реке, выделяясь из толпы сшитой из парашюта собственной туристической формой. Какой подъем настроения, чувства локтя и доброго внимания друг к другу! Утром первое, неприятно поразившее, предупреждение:

– Когда поедут с кладбища (будущий президент иже с ним), руки не держать в карманах и стоять спокойно, без резких движений. Охрана неопытная, нервничает, сами понимаете!

– Они детей от взрослых не отличают?
– За них ответить не могу.
И второе, кольнувшее возле сердца, – приблудившийся молодой олух, демонстративно топчущий красный флаг с серпом и молотом.

Времена могут меняться, но под таким полотнищем мой отец принял свой последний бой во время войны, о которой этот сопляк не хочет ничего знать. Два флага удалось сохранить по-доброму. Они долго украшали стены нашего молодежного клуба.

В сентябре подобрал выброшенные к дверям кабинета партийные билеты и отнес в райком. Свой не сдал. Он – моя личная история.

В октябре Белый дом расстреляли. Вера в добрые перемены дала трещину и ушла со смертью совести России академика Сахарова.

– Мемуары, какие то! – чертыхнулось вслух. – Не к добру, однако! Старею мало-мало. Так не "от фонаря" же накатило!

«Мальчишка на красной от крови траве. Одна из штанин длинных шортов задралась, обнажив свежую ссадину на острой коленке и белый пятак старого ожога в мелких морщинах по краям, стягивающий в узел паутину из синих вен тощего не развитого спортом бедра…»

– Чертовщина какая то! Ну, причем здесь чужой пацан и коммунистическая партия всего Советского Союза?

А видение не отпускало. Чертыхнувшись вдругорядь, я в срочном порядке сменил домашние тапочки на сандалии и вылетел на улицу, на ходу соображая каким путем быстрее выйти к тому самому месту, где неделю назад удалось предотвратить драку.

Старенький велосипед, опираясь на откинутую ножку, склонился над хозяином, задрав уши потертых ручек к набирающему ночную синь небу...

"Один в один, как в первый раз!" Меня мутило. Ноги обмякли. Я опустился бы на траву, не окажись рядом песочницы с высокими бортами. "Идиот! Тебе все-все показали, а ты не понял! Да! Ты не раз и не два видел мальчишку на велике. Но шрама от ожога под этими длинными коричневыми шортами видеть не мог! Ты видел его в своем воображении, когда ребята свернули за угол. А это была картинка из сегодня! Сегодня, сего-о-дня!.. И оно уже в тот день застряло это сегодняшнее сегодня в твоей резиновой башке!" Я не смотрел, справляясь с мутотой под грудью. И вообще сидел, казалось, не думая ни о чем, сложившись на ребре доски и пряча переполненные солью глаза от тех, что торопливо пробегали к месту горькой несправедливости бытия. Неправда! Неправда! Неправда!

"Почему, почему, почему мы своими руками "отточили нож" в то время, когда погибший от него пацан еще не появился на свет? Делали доброе дело? Во всяком случае, большинство из нас так думало тогда. А страна докатилась до карточек и безпризорщины при живых отцах и матерях!

Что поменялось в стране от наших «добрых» потуг? Нам снились перемены во власти, которая меняла личину, оставшейся каннибалом, каким она была с черте какого года. Тысячи тысяч мальчишек и девчонок отдали жизни за "воров при законе", которых возносил и я, – слепой графоман, размечтавшийся служить поводырем.

25-е апреля. Траур по первому российскому, соизволившему с экрана испросить у обворованного им народа прощения. Каким прощением вернешь погибших, дядя?

Иду домой лесочком, Соловушка поет, а в Кремле московском пьянка идет.

Русские Левинские лихо орут, Клинтону с Бушем уснуть не дают.

Понимаю, нехорошо переделывать чужое, подстраиваясь под житейское "накипело". Так оно же изнутри кричит! Разговариваю с первым, третьим, пятым, десятым… Отзываются не стесняясь… как о собаке… Не умеет материально и духовно обездоленный человек простить христопродавцу издевательств над целыми народами, что вылущил из него Иисусово – «молитесь за врагов ваших».

Кое-как, дотащив ноги до дома, я достал рукопись, чтобы уничтожить то, что предназначалось юношеству. В том числе, и тому мальчишке на окровавленной траве. Я понял, подрастающему поколению не-хва-та-ет надежного духовного стержня. А так мечталось, подарить светлую уверенность в завтрашнем дне. Им, способным удивляться миру и искать умопомрачительные ответы, без которых не мыслимо всеобщее благоденствие под солнцем.

Едва начатая рукопись скользнула из пальцев и рассыпалась по полу "рубашкой кверху", как сказали бы картежники. Карточные игры я принимаю без любви, но и без ненависти. Известно, всякий из нас при случае не гнушался. Но почему рассыпавшиеся листы рукописи обозначил в уме карточной колодой, объяснить не сумею.

Плохо подчиняющимися пальцами, я сгреб листы в кучу, не заботясь о нарушении последовательности, чистоте или степени помятости. Какая то страничка перекинулась и заголовок "Чудо" ожег глаза.

"Ты сам то понимаешь, где живешь? Что Он такое, – Мир для тебя? Кто есть ты, в нем, для какой радости нужен? Нужен ли вообще?"

Сердце постепенно отступало от горла, возвращая мыслям потребность насыщения непознанным. Ставшую привычкой потребность, без которой жизнь казалась пустой и никчемной.

"Ну что же, начнем с познавания азов миропонимания заново!"

"И внука к делу приспособь, пока молодой. Вдруг поймет и другими глазами на Мир посмотрит, Кто ему, кроме тебя азы преподнесет?"

– Вероятно, ты прав, – ответил я внутреннему голосу, – однако работы с источниками невпроворот. Однако, лиха беда – начало! Дорогу проходит, идущий! Этому ты сам учил, а Конфуций советовал бороться со злом справедливостью. Должен же быть какой-то алгоритм? Иисус сказал: – Ищите и обрящете!

Мало, мало мы искали, чтобы ты сегодня остался среди живых, мой мальчик. Искать, искать, искать от самого начала! Я вдруг ощутил верность направления. В походах верил интуиции и звездам. Сейчас, чтобы "не уйти с тропы", я боялся потерять мысль:

– Искать от Начала + Иисус + азы языка + Кофуций + алгоритм твоего понимания сути.. равно… Нет, Конфуций пока не при чем. Начало... Иисус, его Нагорная проповедь-завещание... В Начале было Слово... Вот оно! Слово, как начало всему!

Мы, старичьё, пережевываем одни и те же заученные "сопли", не вдумываясь в глубину и непреходящую свежесть древней мысли! Ориентирам, предназначенным предками нарождающимся поколениям, чтобы они не теряли себя.

Нет смысла злиться, ненавидеть, не то завидовать… Есть Закон Причин и Следствий, а Прощений даже божеских не бывает. Понимание, чего натворил, через совесть приходит к каждому... с опозданием, для оставшихся.

Маяк
Скала высока и тропа к вершине крута и опасна. Он вытаскивал на ее обрывистый край камни, обдирая колени, когда нога вдруг соскальзывала или подворачивалась на обломившейся опоре, и он падал всей тяжестью тела на защищенную одними дырами плоть. Иногда уставшие руки не справлялись, камень летел вниз, и хотелось плакать от отчаяния. Он ложился на тропу и подолгу смотрел с высоты на море с полоской играющих под солнцем белых бурунов в отдалении, таких приятных глазу, и под которыми прятала свой костлявый лик смерть. Он знал, что рано или поздно построит укрытие от ветра для сигнального костра. Знал о проблемах с дровами. Он не боялся тудностей работы. Другое дело возжечь и удержать пламя в шторм!

Твой "Маяк", – фигня! Краски беллетристики оставь на "потом". Сегодня нужен честный разговор с чистого листа.

Слово о Боге юным.
Мальчишке вдруг захотелось узнать правду о Мире вокруг, и правду о своем в нем появлении и предназначении. Объяснения, что его "нашли в капусте" к тому времени давно вызывали улыбку понимания стыдливой родительской лжи, а правда про животик, где рос, пока не родился, не отвечала на законный вопрос о первом человеке, у которого не могло быть мамы, просто потому, что Он - Первый!

Библейское сотворение Адама из праха, без должного объяснения, проснувшаяся пытливость ума взрослеющего ребенка не удовлетворит. Глядя в церкви на толпы взрослых, он лишь удивляется их детской наивности и пытается отыскать в религии правду сам, читая по Библии или Корану непонятным языком написанное как раз о том, что его вдруг заинтересовало. Продолжая не понимать, он снова начинает расспрашивать взрослых, но их ответы не вносят той ясности, которая удовлетворила бы любопытство. Взрослые, по обыкновению, призывали, не ломать пустяками голову.

Я помню мои вопросы подростка.
– Отец, что такое сознание?
– На этот вопрос сегодня не ответит никто.
Мой отчим Вершинин Леонид Алексеевич в те дни был директором Псковской областной партийной школы, преподавал историю и объяснял скользкие темы философии лишь в пределах, допускаемых властью. Сам он, скорее всего, знал больше, вынужденный защищать уклончивостью ответа и мою юность, и становление от жестокой реальности бытия.

Удовлетворяющие меня ответы я начал получать через полвека… Почему?

Сон.
Вечер. Местность, похожая на ту, что описана под заголовком "Отец Николай". Я стою на развалинах древней стены лицом на восток к темной полосе неба. Над головой набирают ночную синь прозрачные лимонные краски.

Поросший травой известняк сходящей на "нет" горкой укрывает собор, пристроенный к древней ризнице, где сохраняется церковная утварь на манер "заказников" музеев. Когда-то меня водили по ней. Прямо предо мной внизу вытягивается к небу шпиль колокольни, за проемами ее сводов угадывается почерневшая медь купола.

Еще один такой же по очертаниям храм стоит в одну линию с первым неподалеку. Улица к храмам лишь угадывается.

Название деревни вертится в голове, но я его не помню, о чем и сказал по мобильнику вдруг позвонившему другу Эдику (Шагиахметову), с которым нас так же связывает множество снов о моей принадлежности к авиации. Рассказал ему о том, что вижу перед собой. Он переспросил, не храниться ли в музее оружие. Я успел рассказать другу о "ризнице" и проснулся.

Утро.
07.30. Курю на лестничной площадке, высунувшись по плечи из распахнутого окошка. Солнышко ощутимо пригревает оголенные плечи. Внизу копошатся дворники. Прохожих раз-два, и обчелся. Вдруг:

– Да ёж твою мать! – открытым без искажений текстом и в полный женский голос. – Сколько я буду тебя вытаскивать из каждой ямы!

Кроны деревьев позволяют разглядеть немногое. Тем не менее, разгадка кажется очевидной. Тротуары и проезжая часть забиты частным транспортом и нашей дворничихе приходится проталкивать тяжелые контейнеры с мусором к единственному на два дома свободному пятачку, куда может протиснуться громоздкий мусоровоз.

Однако, следует признать, от нашей неизменно вежливой даме от домоуправления забористых оборотов речи я не ожидал. Но, чу! Её знакомая форменная куртка помельтешила далеко в стороне от моего дома. Где же авторша?

Ах, вон оно что! Из-под рябины величественно выплыла "бабуля" лет пятидесяти, придерживающая за высокую ручку трехколесный велосипед с озорницей внучкой. Малышка норовила изучить дно у каждой встреченной выбоины. Их, как я знал, на этом участке было целых одна штука!

Никогда не буду говорить, что плохие слова у внука "из садика"! Не все бабушки читали "Послание славянам", что я привел в "Слове о Боге к юным"

***