Город

Город устал. Он очень старый и мудрый. Он настолько стар, что в нем уже нет ни любви ни ненависти. Осталась только усталость старого Левиафана. Он стоит незыблемой громадой и грустно вздыхает, смотря как все мы бестолково суитимся.

Я смотрела на каналы и ощущала эту отравленную воду. Набережные уже забыли, как их омывала чистая вода, приносящая радость живому. Теперь в реках и каналах течет яд. Я смотрела на воду, а видела чернила вперемешку с непонятной субстанцией. На берегу сидели утки и они не были радостными. Деревья уныло склонили свои ветки над водой, словно хороня кого-то. И дело не в том, что пришла осень. Просто город устал. Он болен, давно и безнадежно. Болен людьми. Он сказал мне, что ему было бы хорошо, если бы мы все исчезли. Затихли машины, остановились чрева заводов и фабрик, потухли трубы, изрыгающие из себя химикаты. Городу стало бы легче, если бы его оставили в покое. Он озлоблен и устал.

Но люди не замечают этого и продолжают увечить и без того израненную душу города. Они слепы в своей алчности и глупости. Все мы лишь пыль, но эта пыль забивается в любые щели, не давая проникать воздуху.

Город говорил мне о том. что мечтает, как миллионы тонн воды смоют всю грязь с него и он сможет вздохнуть полной грудью. Он говорил, что ему грустно от того, что это всего лишь мечты и что его не оставят в покое.

Город сказал мне, что ему тяжело нести груз прошлого, всех тех тайн, что скрывают старые дома и улицы. Он видит призраков прошлого, они преследуют его и не дают спать. Он видит кровь и слышит крики, чувствует терзания и мучения тех, кто жил здесь много много лет назад. Это его крест.

Я слушала город и мне хотелось обнять его, но он сказал, что ему не нужна жалость. Может быть толика понимания и осознания всего этого. Но никто не способен на такое. Люди живут мало, они эгоистичны. И вместе с тем люди бесконечно следят, оставляя после себя шлейф грязи и мерзости. Лишь не многие дарили городу радость.

Город рассказывал, что не понимает, зачем строить не понятные здания, а потом уходить, бросая недостроенный ужас. И потом все эти "архитектурные" выжимки таращаться пустыми глазницами темных окон в небо и тоже страдают, потому что они зависли и им нет места нигде.

Город говорил, что энергетика стала такой черной и тяжелой, что смог

уже никогда не исчезнет и однажды люди утонут в нем, просто растворятся в собственной злобе и низости.

Я молчала, потому что не знала, что сказать. Мне было стыдно и горько. Потому что я такой же человек. Город вздохнул, подул ветер и утки встрепенулись ото сна. Я шла по набережной и не знала, что ответить.

Тусклое солнце не находило дорогу к земле и на лице оседал выхлопной смрад.

Пошел дождь и я поняла, что город плачет. Плачет от безысходности и одиночества. Он один, он один дает приют для миллионов, а сам умирает от тоски, ибо не с кем говорить. Все слепы и глухи и не слышат даже себя.

Я села на скамейку и спросила, есть ли счастливые города. И он ответил, что таких городов нет. Величие приводит к одиночеству. Потом он добавил, что придет время и он освободится. Рухнет упорядоченная красота и придет свобода и в легких поселится свежий воздух. Рухнут монолиты страшных зданий, все канет в лету и по широким пустым проспектам будет гулять ветер. Он прилетит к городу и останется с ним, будет разговаривать с ним и рассказывать городу чудесные истории, принесенные со всех уголков земли. И на руинах города будут вить гнезда птицы, красивые и свободные, не таясь не страшась. Потому что не кого будет бояться. Люди уйдут и смоется пыль.

И останется только город, не повторимый в своем запустении, освобожденный и умытый. И отпустит он все свои тайны и рассыпятся они в пространстве, оставляя лишь чувство свободы и легкости. И будет лишь Город и его друг Ветер.

Город мечтал, а мне становилось страшно. Я понимала, что все мы чужие и у нас нет дома, а то, что мы привыкли считать таковым лишь иллюзии.

Город устал...