Собаки – наши друзья и верные помощники. Многие собаки становятся буквально членами семьи. Но из всего многообразия характеров и пород, мне досталась собака, которая не хотела быть просто собакой.
Поздней осенью, когда деревья тянули к серому пасмурному небу голые ветви, а под ногами хлюпала жижа из луж, грязи и опавших листьев, я вместе с подругой возвращалась домой. Возле метро «Курской» я заметила маленького щенка, который пытался подобрать брошенную кем-то черствую горбушку хлеба. Моя страсть к животным не дала мне пройти мимо, и я подошла и погладила его. Щенок поднял на меня грустные глаза и повилял хвостом. Он увязался за нами и зашел в метро. Присмотревшись к собаке, я поняла, что это самый страшный щенок, которого я когда-либо видела: окрасом он напоминал немецкую овчарку, на тоненьких, как спички ножках, со свалявшейся грязной шерстью. Положение спасали только огромные уши-локаторы и бровки домиком. Мы, наверное, целых пол часа стояли и смотрели на щенка, а он сидел и смотрел на нас. В итоге, не в силах справиться сего обаянием, я все-таки взяла щенка домой.
На тот момент мне было четырнадцать лет, и я переживала все трудности пубертатного периода, так что надо отдать должное моим родителям, за то, что они с готовностью разрешили оставить дома нового питомца. Разрешить-то они, разрешили, но щенок действительно оказался не самым симпатичным, и на породистую собаку никак не тянул. Поэтому решено было предоставить выбор щенку, и первые несколько месяцев у Сони не было ни ошейника, ни поводка, для того, чтобы, если ей вдруг захочется вернуться на улицу, ничто бы ей не помешало. Но Соне совсем не хотелось возвращаться на улицу, выходя на прогулку, она утыкалась носом мне в штанину и не отходила от ноги. Соня старалась всячески нам угодить: например, она считала, что должна делать свои дела обязательно дома. Поэтому в течение полутора а иногда и двухчасовой прогулки она упорно терпела, а делала все, возвращаясь домой, и с чувством выполненного долга отправлялась грызть ножку табуретки. Первые несколько месяцев Соня никак не могла отойти от ужасов улицы, и поэтому ела абсолютно все, начиная от мандаринов и заканчивая чесноком. Она воровала и грызла деньги и лекарства, однажды открыла кухонный шкафчик, и съела целый килограмм зефира, а в другой раз разгрызла тюбик с машинным маслом и заела его половиной пачки таблеток от диареи. У нас дома жили еще две кошки, и Соня решила, что раз в доме живут кошки, то и она, по-видимому, тоже кошка. Она не понимала, почему им можно сидеть на подоконнике или диване, а ей нельзя, и почему ее ругают, если она забирается на обеденный стол. Соне предстояло еще многому научиться. Например, командам «можно» и «нельзя». Она узнавала, что совершила что-то совершенно неприемлемое, для приличной собачки, по фразам: «Соня, кто это сделал?» и «Плохая собака!». А слыша слова: «Где моя газета?», и видя скрученную в трубочку прессу, забивалась под диван и выходила оттуда только, через час, прижав уши, и всем своим видом говоря: «Простите меня, пожалуйста, я больше никогда не буду так делать». Соня знала и другие команды: «дома», «пошли» и «ждать». Конечно же, нужно давать собаке четкие правильные команды, но мне было четырнадцать, и Соня была моим самым близким другом, поэтому мне нравилось общаться с ней, как с другом, а не как со щенком. А так как Соня не только очень странная, но еще и достаточно умная собачка, она быстро выучила многие слова, и, слыша их, поворачивала голову, навострив свои уши-локаторы. Соня везде путешествовала с нами: зимой она ездила кататься на горных лыжах, а летом плавала на катамаране, ходила в лес и плавала в реке. Соня так сильно боялась снова остаться одна, что всегда хотела быть рядом, однажды она даже залезла вслед за мной на дерево, не в силах подождать и пяти минут, пока я спущусь. Мы с ней все делали вместе: гуляли часами, по утрам она будила меня, стягивая одеяло, а когда мне становилось грустно, слизывала предательские слезинки с моей щеки.
Прошло четыре года, и я переехала к своему мужу, и Соню, конечно же, забрала с собой. Мой муж и его семья происходили из династии дрессировщиков, и поэтому меня и Соню здесь ждало много сюрпризов. Многие дрессированные питомцы жили прямо у них дома, и сначала Соня опасалась всех этих неизвестных животных, но со временем освоилась. Она обнаружила, что не в коем случае нельзя трогать декоративных крыс, да и к питонам и крокодилам подходить тоже не стоит, зато можно дразнить обезьяну и даже прихватывать ее за хвост, когда та отворачивается, а еще воровать еду из клеток енотов. Соня даже воспитала рысь с маленького котенка, она таскала ее за шкирку и облизывала, а когда рысь выросла и стала гораздо больше своей воспитательницы, Соня поняла, что это вовсе не милая маленькая кошечка, а серьезный хищник. А еще она уяснила раз и навсегда, что карликовая вьетнамская свинья – это самый страшный зверь на свете. Случилось это после стычки с нашим мини-пигом Пэри. Осмелев от общения с рысью и другими животными, Соня решила, что теперь просто обязана воспитывать всех детенышей, которые появляются в доме. Поэтому, увидев месячного поросенка, она решила вырастить из этой крохи достойного члена стаи. Но не тут-то было, первые два месяца малышка Пэри терпеливо переносила все издевательства со стороны Сони, позволяла себя облизывать и даже хватать за загривок, но когда ей стукнуло три месяца, Пэри не смогла больше терпеть это насилие над собственной персоной. Поэтому, когда Соня в очередной раз подошла, чтобы с ней поиграть, Пэри вцепилась ей в шею, и не отпускала до тех пор, пока мы не сняли ее оттуда. С тех пор, услышав, как свинью выпускают из клетки, Соня прячется под диван, и никогда не становиться на пути у этого дикого и опасного зверя.
Раз уж Соня оказалась в семье дрессировщиков, то я решила, что она тоже должна выступать на сцене. Я научила ее нескольким трюкам, конечно, тренировать взрослую собаку, было гораздо сложнее, чем щенка, но, тем не менее, прыгать в колечки и ходить восьмерки у Сони все же получалось. Но этого оказалось не достаточно, вскоре выяснилось, что выступать на сцене вовсе не призвание Сони. Ей, несомненно, нравилось выполнять команды и получать за это угощение, но у нее не было этого блаженного трепета, который испытывают перед сценой те же самые пуделя, которые, похоже, специально выведены для того, чтобы выступать в цирке. Соне было гораздо важнее не упускать никого из виду, сбивать всех в стаю, чтобы никто не потерялся. Естественно, ей казалось, что если, она ежесекундно не будет следить за каждым из нас, то мы разбежимся, потеряемся и не сможем найти дорогу домой. Поэтому во время номера она постоянно убегала со сцены за кулисы, чтобы проверить все ли на месте, и никакие уговоры и даже наказания не могли заставить ее перестать так делать. Видя, что мы куда-нибудь собираемся, Соня первой забиралась в машину, и достать ее оттуда было практически невозможно, несколько раз она забиралась даже в чужие машины, и мы, сгорая со стыда, отводили глаза и делали вид, что это не наша собака.
Тем не менее не было еще человека, которого бы Соня не очаровала своими огромными ушами и жалостливым выражением вздернутых домиком бровок. На выступлениях многие стараются сунуть ей незаметно кусок колбасы, так как она всем своим видом показывает, что ее не кормили уже несколько недель и она вот-вот умрет от голода, что конечно же не скажешь, когда она брезгливо воротит морду от своей миски. Прохожие восхищаются ее умом, ее гуляющей без поводка или терпеливо ждущей возле магазина.
«Сколько месяцев вашему щеночку?» - спрашивают они.
«Восемь лет» - отвечаем мы и идем дальше.
Что же касается Сони, она чувствует себя вполне счастливой, до сих пор обожает играть с палкой и носиться по всему двору, и больше всего на свете боится газеты, салюта и того, что ее снова выкинут на улицу, и она останется совсем одна. Иногда Соня не может понять, кто же ее настоящий хозяин, она любит всех людей и полностью доверяет им свою жизнь, не смотря на то, что в детстве люди причинили столько боли.
Поздней осенью, когда деревья тянули к серому пасмурному небу голые ветви, а под ногами хлюпала жижа из луж, грязи и опавших листьев, я вместе с подругой возвращалась домой. Возле метро «Курской» я заметила маленького щенка, который пытался подобрать брошенную кем-то черствую горбушку хлеба. Моя страсть к животным не дала мне пройти мимо, и я подошла и погладила его. Щенок поднял на меня грустные глаза и повилял хвостом. Он увязался за нами и зашел в метро. Присмотревшись к собаке, я поняла, что это самый страшный щенок, которого я когда-либо видела: окрасом он напоминал немецкую овчарку, на тоненьких, как спички ножках, со свалявшейся грязной шерстью. Положение спасали только огромные уши-локаторы и бровки домиком. Мы, наверное, целых пол часа стояли и смотрели на щенка, а он сидел и смотрел на нас. В итоге, не в силах справиться сего обаянием, я все-таки взяла щенка домой.
На тот момент мне было четырнадцать лет, и я переживала все трудности пубертатного периода, так что надо отдать должное моим родителям, за то, что они с готовностью разрешили оставить дома нового питомца. Разрешить-то они, разрешили, но щенок действительно оказался не самым симпатичным, и на породистую собаку никак не тянул. Поэтому решено было предоставить выбор щенку, и первые несколько месяцев у Сони не было ни ошейника, ни поводка, для того, чтобы, если ей вдруг захочется вернуться на улицу, ничто бы ей не помешало. Но Соне совсем не хотелось возвращаться на улицу, выходя на прогулку, она утыкалась носом мне в штанину и не отходила от ноги. Соня старалась всячески нам угодить: например, она считала, что должна делать свои дела обязательно дома. Поэтому в течение полутора а иногда и двухчасовой прогулки она упорно терпела, а делала все, возвращаясь домой, и с чувством выполненного долга отправлялась грызть ножку табуретки. Первые несколько месяцев Соня никак не могла отойти от ужасов улицы, и поэтому ела абсолютно все, начиная от мандаринов и заканчивая чесноком. Она воровала и грызла деньги и лекарства, однажды открыла кухонный шкафчик, и съела целый килограмм зефира, а в другой раз разгрызла тюбик с машинным маслом и заела его половиной пачки таблеток от диареи. У нас дома жили еще две кошки, и Соня решила, что раз в доме живут кошки, то и она, по-видимому, тоже кошка. Она не понимала, почему им можно сидеть на подоконнике или диване, а ей нельзя, и почему ее ругают, если она забирается на обеденный стол. Соне предстояло еще многому научиться. Например, командам «можно» и «нельзя». Она узнавала, что совершила что-то совершенно неприемлемое, для приличной собачки, по фразам: «Соня, кто это сделал?» и «Плохая собака!». А слыша слова: «Где моя газета?», и видя скрученную в трубочку прессу, забивалась под диван и выходила оттуда только, через час, прижав уши, и всем своим видом говоря: «Простите меня, пожалуйста, я больше никогда не буду так делать». Соня знала и другие команды: «дома», «пошли» и «ждать». Конечно же, нужно давать собаке четкие правильные команды, но мне было четырнадцать, и Соня была моим самым близким другом, поэтому мне нравилось общаться с ней, как с другом, а не как со щенком. А так как Соня не только очень странная, но еще и достаточно умная собачка, она быстро выучила многие слова, и, слыша их, поворачивала голову, навострив свои уши-локаторы. Соня везде путешествовала с нами: зимой она ездила кататься на горных лыжах, а летом плавала на катамаране, ходила в лес и плавала в реке. Соня так сильно боялась снова остаться одна, что всегда хотела быть рядом, однажды она даже залезла вслед за мной на дерево, не в силах подождать и пяти минут, пока я спущусь. Мы с ней все делали вместе: гуляли часами, по утрам она будила меня, стягивая одеяло, а когда мне становилось грустно, слизывала предательские слезинки с моей щеки.
Прошло четыре года, и я переехала к своему мужу, и Соню, конечно же, забрала с собой. Мой муж и его семья происходили из династии дрессировщиков, и поэтому меня и Соню здесь ждало много сюрпризов. Многие дрессированные питомцы жили прямо у них дома, и сначала Соня опасалась всех этих неизвестных животных, но со временем освоилась. Она обнаружила, что не в коем случае нельзя трогать декоративных крыс, да и к питонам и крокодилам подходить тоже не стоит, зато можно дразнить обезьяну и даже прихватывать ее за хвост, когда та отворачивается, а еще воровать еду из клеток енотов. Соня даже воспитала рысь с маленького котенка, она таскала ее за шкирку и облизывала, а когда рысь выросла и стала гораздо больше своей воспитательницы, Соня поняла, что это вовсе не милая маленькая кошечка, а серьезный хищник. А еще она уяснила раз и навсегда, что карликовая вьетнамская свинья – это самый страшный зверь на свете. Случилось это после стычки с нашим мини-пигом Пэри. Осмелев от общения с рысью и другими животными, Соня решила, что теперь просто обязана воспитывать всех детенышей, которые появляются в доме. Поэтому, увидев месячного поросенка, она решила вырастить из этой крохи достойного члена стаи. Но не тут-то было, первые два месяца малышка Пэри терпеливо переносила все издевательства со стороны Сони, позволяла себя облизывать и даже хватать за загривок, но когда ей стукнуло три месяца, Пэри не смогла больше терпеть это насилие над собственной персоной. Поэтому, когда Соня в очередной раз подошла, чтобы с ней поиграть, Пэри вцепилась ей в шею, и не отпускала до тех пор, пока мы не сняли ее оттуда. С тех пор, услышав, как свинью выпускают из клетки, Соня прячется под диван, и никогда не становиться на пути у этого дикого и опасного зверя.
Раз уж Соня оказалась в семье дрессировщиков, то я решила, что она тоже должна выступать на сцене. Я научила ее нескольким трюкам, конечно, тренировать взрослую собаку, было гораздо сложнее, чем щенка, но, тем не менее, прыгать в колечки и ходить восьмерки у Сони все же получалось. Но этого оказалось не достаточно, вскоре выяснилось, что выступать на сцене вовсе не призвание Сони. Ей, несомненно, нравилось выполнять команды и получать за это угощение, но у нее не было этого блаженного трепета, который испытывают перед сценой те же самые пуделя, которые, похоже, специально выведены для того, чтобы выступать в цирке. Соне было гораздо важнее не упускать никого из виду, сбивать всех в стаю, чтобы никто не потерялся. Естественно, ей казалось, что если, она ежесекундно не будет следить за каждым из нас, то мы разбежимся, потеряемся и не сможем найти дорогу домой. Поэтому во время номера она постоянно убегала со сцены за кулисы, чтобы проверить все ли на месте, и никакие уговоры и даже наказания не могли заставить ее перестать так делать. Видя, что мы куда-нибудь собираемся, Соня первой забиралась в машину, и достать ее оттуда было практически невозможно, несколько раз она забиралась даже в чужие машины, и мы, сгорая со стыда, отводили глаза и делали вид, что это не наша собака.
Тем не менее не было еще человека, которого бы Соня не очаровала своими огромными ушами и жалостливым выражением вздернутых домиком бровок. На выступлениях многие стараются сунуть ей незаметно кусок колбасы, так как она всем своим видом показывает, что ее не кормили уже несколько недель и она вот-вот умрет от голода, что конечно же не скажешь, когда она брезгливо воротит морду от своей миски. Прохожие восхищаются ее умом, ее гуляющей без поводка или терпеливо ждущей возле магазина.
«Сколько месяцев вашему щеночку?» - спрашивают они.
«Восемь лет» - отвечаем мы и идем дальше.
Что же касается Сони, она чувствует себя вполне счастливой, до сих пор обожает играть с палкой и носиться по всему двору, и больше всего на свете боится газеты, салюта и того, что ее снова выкинут на улицу, и она останется совсем одна. Иногда Соня не может понять, кто же ее настоящий хозяин, она любит всех людей и полностью доверяет им свою жизнь, не смотря на то, что в детстве люди причинили столько боли.
Обсуждения Дрессированная собачка