Дневник странника в соавторстве с Назаровым В.Н.
Предисловие.
Рассказ писался несколько месяцев. Мы с Вовой очень редко ссоримся, но как раз здесь были противоречия, и мне казалось, что он так и не будет дописан. Но он состоялся. В нем много автобиографических моментов, много невысказанной никому детской боли. Извиняюсь перед своим соавтором, что очередной рассказ заканчиваю сама, но я так чувствую, и ты меня поймешь. Даже если мы прочтем этот текст вдвоем, он очень важен для меня лично, пусть в нем нет экшна, кваркового оружия, бункера, шпионов, анималистического сознания, здесь живут моменты истины. Пунктуация и орфография намеренно искажены, потому что это дневник 7-классника. Приятного прочтения.
1 марта 1997 года.
Смысла дальше тянуть больше не было, я не оправдал надежд родителей, а мир не оправдал моих. Я оставил прощальную записку в своём дневнике ученика 7-г класса с плохими отметками рядом с гневным росчерком учительницы, чтоб без родителей в школе я больше не появлялся, я и не появлюсь, и перестану бояться угроз блатной старшей шпаны в панельном наполовину достроенном микрорайоне, они поставили меня на счётчик из-за несчастных трёх дней, когда я брал у них на прокат «сегу», и не смог расплатиться в срок.
Время начинать новую жизнь, а где её ещё начинать, как не в Африке? Там должно быть всё совсем по-другому, я вырвал в дорогу страницу из географического атласа и положил в карман куртки. Я знал две вещи: что человек месяц может прожить без еды, и что скорость пешехода около 5 километров в час, нехитрый арифметический подсчёт убедил меня в мысли, что за день я смогу преодолевать около 80 километров, и мой «запас хода» будет не менее двух с половиной тысяч километров, и что если до Чёрного Континента этого не хватит, то я всё равно буду в уже достаточно экзотических местах для среднестатистического подростка нашей местности. Чтоб не сбиться с дороги и встречать меньше взрослых, я решил идти вдоль реки, Днестр, ведь, впадает в море, а вдоль моря я легко выйду к Африке, там правда должны быть ещё проливы, и я не знаю, есть ли там мосты, в крайнем случае, плавать я умею.
К походу я подготовился основательно, забил школьный рюкзак сухарями, бабушке сказал, что их для кормушки в школе сказали принести, взял пару бутылок воды, достал в кладовке консервы, спички, соль, газеты, спальник, одноместную палатку, кроссовки для смены, немного одежды, даже вспомнил, что свидетельство о рождении нужно взять, разбил без сожаления свою копилку, деньги, которые я собирал на аттракционы в парке Победы, были со мной, ну и, конечно, путевой дневник и ручка, в котором сегодня на закате солнца я делаю эту первую запись. Первый раз я ночую не дома, первый раз я сделал что-то по-настоящему стоящее, сам.
2 марта 1997 года.
Утром на траве лежала роса, пели птицы, пастухи пасли коров у реки. Один из них меня спросил: «Что ты тут делаешь?» Наверное, странный вид со свёрнутым на плече спальником обращал на себя внимание, я был похож на солдата Великой Отечественной с шинелью. Я ответил, что замёрз и иду с рыбалки домой, а отец остался на реке.
Впереди висел флаг и я ощутил тревогу, это был какой-то пограничный пост, я подумал, что за ним уже Украина, но это оказался всего лишь пост перед паромом на правый берег Днестра, который я просто обошёл.
С непривычки очень болели плечи, первые трудности бродячей жизни брали верх над мечтой и энтузиазмом, тогда в порыве собственной решительности я решил избавиться от части уже не таких нужных вещей, какими они казались на первый взгляд: съел банку кильки в томате, оставалась ещё одна, выбросил объёмный спальник (ночью в зимней куртке было достаточно тепло и без него), запасные кроссовки, и «лишние» принадлежности от палатки. Моя ноша стала легче в два раза, и я зашагал значительно веселее.
Река оказалась очень извилистой, мне нравилось идти вдоль воды, представлять себе всякие романтические образы Тома Сойера и Гекельберри Финна, но так мой путь был в несколько раз длиннее, я вышел на земляную дамбу, которая продолжалась вдоль реки, не повторяя, а значительно спрямляя её изгибы. Если бы я сделал так раньше, то был бы намного дальше.
3 марта 1997 года.
Сегодня я ночую последний раз на моей родине, в заброшенной лачуге – пристанище для рыбаков и охотников. Закат солнца багровел на моих глазах, завтра будет холодно… Вся эта тишина контрастировала с моими мыслями, от которых хотелось убежать, но они не отпускали ни днем, ни ночью, даже в этой разваливающейся лачуге, я думал о родителях, которые, конечно, уже искали меня по всему городу, но никакого стыда не испытывал, как, наверное, не испытывали они, 12 лет назад родив меня не в браке: «незаконорожденный» - слово, ненавистное мне с самого раннего детства».
Это ничего, главное, я незамеченным перешёл границу, так что, по крайней мере, к морю я выйду точно. Я очень люблю море, мне кажется, что по достижении этой малой цели моего путешествия настроение станет совершенно другим, и ожидание приключения превратится в сам процесс его переживания. Я съел почти всю еду, осталось только немного сухарей, которые я заедал молодой травой. Я думаю, что раз такие большие животные, как коровы, могут прожить на траве, то и мой организм сможет. В конце концов, полное голодание ещё даже не началось. Листьями осоки я немного порезал губы, которые ещё и обветрились, я всё больше начинаю походить на путешественника, хотя бы своим видом.
Вдалеке я увидел костер, начало смеркаться, опасно было подходить к людям, но я рискнул. Возле костра сидела девушка лет двадцати пяти, может, старше, она готовилась к настоящему пиру: картошка, хлеб, запеченная рыба, даже что-то напоминающее похлебку в маленьком котелке. «Присоединяйся…» Мне было так странно, что она ничего меня не спросила, не посмотрела неодобрительным взглядом, а просто улыбнулась, как будто мы были знакомы, и протянула мне алюминиевую ложку и кружку с горячим чаем.
В камышовых зарослях она ждала с рыбалки своего мужа и сыновей. Её лагерь выглядел уютным и логичным, всё на своих местах. Наш ужин проходил среди плавней на месте воссоединения Днестра с Турунчуком, и я не мог решиться в какую сторону мне идти дальше, боялся, что сухая тропинка упрётся в болото или вовсе скроется в реке, и придётся снова «давать крюка», как со мной уже бывало в этих местах. Подумать только, 3 дня, а я не преодолел даже 100 километров ... все мои расчёты оказались слишком оптимистичными, но морально я был к этому готов.
Наврал ей, что мне нужно было к бабушке в Белгород-Днестровский, когда-то давно мы ездили туда с папой на советском теплоходе «ракета», и я едва не заплакал, пока говорил. А прятался я из-за того, что по левому берегу лимана обходить было слишком далеко, а по правому был кусочек границы Молдовы, они бы не пропустили ребёнка.
Девушка, её звали Богдана, после этого стала проявлять ко мне живой интерес, пришлось и дальше врать, что родителей давно нет, и единственным выходом было какое-то время пожить у бабушки. Богдана возмутилась, как можно было отправить ребёнка одного, а я, ощутив поддержку, даже улыбнулся и похвастал, что хожу так не в первый раз.
Уговорили переночевать с ними, первый раз после того, как ушел из дома, почувствовал себя в семье, после ужина нам дали по шоколадке, половину я спрятал тайком в карман, я бросал с мальчиками, погодками, Темой и Ромой, 4 и 3 лет, камушки в реку, пока совсем не потемнело, а потом мы сидели возле костра и смотрели на искры, на небо, на прозрачную гладь реки, и я думал, почему им совершенно не страшно, а весело и интересно, они же гораздо младше меня, наверное, потому, что с ними мама и папа, наверное, потому, что их любят…
4 марта 1997 года.
Рано утром мы ловили рыбу. Степан, муж Богданы отошёл, оставив удочки, на одной из них была поклёвка, и я стал тянуть, удочка изогнулась дугой, леска зигзагами заплясала по воде и, в конце концов, оборвалась. Сердце колотилось, я был взволнован, никогда ещё не доводилось чувствовать такую крупную рыбу. Когда Степан вернулся, я ему рассказал, как порвал леску, он посмеялся надо мной, предположил что я сам зацепил крючок за какую-то корягу и сочиняю рыбацкие байки в своё оправдание. Мне было не смешно и обидно от того, что мне не верят, когда я говорю правду (в последние дни постоянно врал). Был бы на его месте мой отец - он бы точно поверил.
Мой отец… вспомнил его взгляд за эти дни, доведенную до отчаянья маму и бабушку, представлял себе часто, но глаза отца – нет… Он всегда был сильным и строгим, даже, когда хотелось просто его обнять, посидеть рядом, спросить его о чем-то важном или помолчать вместе, он не допускал этого, любимая пословица: «Если добрый отец - люби его, если злой – терпи», и я терпел, хотя, он не был тираном, ни разу меня не ударил, но всегда был строгим, конечно, я думал, что, когда вырасту, буду другим, таким, как Степан, например.
Вначале он мне не нравился, шутил, что меня надо оставить в камышах, но потом сам вызвался перевезти меня на лодке в Аккерман, он же Белгород-Днестровский. Мы быстро скользили вдоль Днестра на моторной резиновой лодке, оранжевой, с надписью «пеликан» на борте. Проплыли под мостом в Маяках, мимо десятков рыбаков в других лодках, мимо рыбацких домиков из дерева и ржавых листов металла, мимо людей, собиравших и заготавливавших камыш, может, на крыши, а, может, на изгороди. Мне вспомнилось, как мы с пацанами в позапрошлом году строили халабуды из камыша на другом конце лимана. Мы отдыхали на базе отдыха, после завтрака и до обеда по непонятным для взрослых причинам, оставив бледно-золотой песчаный пляж и пенные солёные морские волны, шли к этому пресному озеру и играли в сухих зарослях. Камыш был высокий и мягкий, достаточно было пройти метров 50 и покрутиться, чтобы окончательно потеряться. А если расслабиться и упасть, то мягкие сухие заросли удержат тебя, как чьи-то заботливые руки. Нужно было при ходьбе ступнями подгибать стебли, если наступать, как попало, и ломать их, то можно проткнуть обувь и поранить ногу. Потом какие-то местные хулиганы подожгли наш камыш-ленд, дым от него был виден за многие километры и, прибежав на место после очередного завтрака, мы обнаружили только голый песок под чёрной золой, ощетинившийся обгорелыми шипами. Здесь сухого камыша было намного больше, и пожар мог принести целое бедствие, включая опасность для людей, вроде Богданы, оставшейся с детьми на «стрелке».
– Ведь никакой бабушки в Белгороде нет? – я сразу даже не понял, что это голос Степана, так глубоко погрузился в воспоминания.
– И про родителей наврал? Я не знаю, кто ты, что ты здесь делаешь, и зачем маленькому мальчику нужно было уйти из дома, главное, чтобы ты сам это знал. Расскажи не мне, расскажи воде, она все стерпит.
И я рассказал… Не сразу, обрывисто, потому что мысли сбивались, мне так хотелось выговориться чужому для меня человеку, этой водной глади, этим берегам чужой страны, этому небу, ранней весне и себе самому. Я закончил свой спутанный рассказ, мы уже подплыли к берегу, а я этого даже не заметил, мое лицо было мокрым от слез, губы дрожали, но стало легко… легко, как никогда в жизни до этого. Степан молчал, казалось, что он ничего не слышал, как будто я действительно рассказал это не ему.
-Дай мне номер телефона родителей, я им позвоню, не сейчас, дня через три, когда ты уже будешь далеко. Они должны знать, что ты жив, помни, что бы ни случилось, они должны это знать.
Я протянул ему бумажку с номером и названием города. Мы попрощались.
Настроение моё было грустным в тон пасмурной погоде. Сразу за берегом высились стены старушки-крепости, пожелтевшие от времени контр-форсы и бойницы. Пока я обходил древнюю величественную постройку, то мечтал, представляя, что здесь было раньше, что будет дальше со мной, вспоминал, как грезил я, сидя на скучных школьных уроках, о подобных местах. И всё же радости почти не было... Но вот выглянуло Солнце, согрело мои плечи и лохматые волосы, и я уже представлял себя героем: над саванной сияла белая вершина Килиманджаро, а среди гренадинов бродили стада антилоп. В действительности это только сияла нержавейкой крыша многоэтажки, да несколько коров паслись в роще узколистных лохов. Но тут на воде я увидел самых настоящих пеликанов, совсем как в зоопарке, и я снова наполнился силами, ускорил свой шаг, мне нужно, во что бы то ни стало, увидеть море. Дальше будет легче.
Четыре часа я не шел, я почти бежал, несколько раз отдыхал, лежа на еще голой земле и смотря на небо, я съел всю еду, которую мне заботливо завернула Богдана, шоколадку, которая уже начала таять в кармане, и бежал навстречу Ему. Воздух свежел с каждым часом, теплый ветер приветствовал меня, и когда, наконец, я взбежал на крутой утес, Оно было передо мной: на всю гладь горизонта, величественное, спокойное, непоколебимое, безмятежное, покрытое небольшой рябью и наполненное солнечными лучами, Черное море. Наконец-то.
Как, должно быть, счастливы те, кто живёт у моря. Им не нужно брести до него так далеко, живи я тут, всего в сотне километров от родного дома, возможно, и жизнь моя сложилась бы совсем по-другому. Правда, спуститься по глинистому обрыву, поросшему молодой травой к морю, чего я так страстно желал, у меня с ходу не получилось, внизу это оказался очередной лиман, а вдалеке, километрах в двух к горизонту тоненькой ниточкой виднелась коса, отделявшая лиман от моря, стометровая песчаная граница, тёмно-синей сказки и привычной серо-зеленоватой, пахнущей речными растениями, действительности. На ней белели едва различимые барашки волн. Я снова ускорил шаг, мне хотелось обойти эту новую преграду. Километров восемь вокруг заводи через какое-то село, Беленькое, кажется. А потом я вошёл в Сергеевку, подошвы ног горели, кости и мышцы ныли от многодневного напряжения, я забрался в один из заброшенных санаториев советской эпохи и устроился на ночлег. Где-то в Сергеевке должен быть легендарный километровый мост через лиман на косу. Свидание с морем откладывается на завтра.
5 марта 1997 года.
Это ночь была холоднее, чем предыдущие. Через окна и двери гуляли сквозняки, я, как мог, пытался согреть руки и ноги, разжигать костер побоялся, чтобы на огонь и дым не пришли еще какие-нибудь бродяги, поэтому утру и солнцу обрадовался сильно. Моя цель - Будакская коса – уже совсем близко. Людей мало: раннее утро, да и не сезон, несколько машин возле причалов. Купил себе стакан чая в ларьке, Степан засунул в карман пару бумажек на прощание, про свой запас можно забыть: мои деньги в этой стране даже не поменяешь, наивный, думал, что в критический момент воспользуюсь ими. Бессонная ночь сделала свое дело: мыслей нет, машинально иду по мосту и проговариваю считалочку: «Над—горою—солнце—встало, С неба—яблоко—упало, По—лазоревым—лугам Покатилось—прямо—к нам! Покатилось—покатилось, В речку—с мостика—свалилось, Кто увидел—не дремли, Поскорей—его—лови! Кто поймал—тот молодец, Ведь считалочке—конец!»
И вот он берег: полуразрушенный отель или лагерь, нелепые рисунки в пыли, а за ним оно, огромное и гудящее. Белые чайки между ржавых столбов волейбольной площадки, очарование запустения. Помню в первый раз, когда родители привезли меня на море, ещё не видя его, не имея никакого представления, и с полным восторгом я принял за море фонтан на территории базы отдыха. Редко в жизни действительность оказывается настолько лучше образа ожидания. Ещё немного и следы моих кроссовок уже породнились с линией прибоя. Морской запах вскружил голову, и вдруг мне захотелось посмотреть чуть дальше линии горизонта, я вошёл в распахнутые двери здания, о которое с другой стороны бились волны, поднялся по лестнице и вышел на крыше, покрытой рубероидом. Меня передёрнул озноб от испуга - на парапете сидела девочка в белой рубашке.
- Что ты тут делаешь? - спросила она, не поворачиваясь.
- На море посмотреть хотел, а ты?
- Не выдашь меня?
- Нет.
- Меня ищут. Фотографии расклеены на столбах. Сбежала из приюта неделю назад. Моя мама здесь живет.
Моря уже не существовало, и дальнейшего африканского плана тоже. Я смотрел на ее испуганные глаза, прикидывал, старше она меня или младше. Ее история была гораздо печальнее моей.
- Она там, вон в том доме – указала она пальцем на двухэтажное строение в трёхстах метрах от нас. Пойдешь со мной?
- Конечно.
- Я видела ее уже несколько раз, она вешала белье, ходила в магазин . В личном деле в приюте я украла ее фотографию -и протянула ее мне.
Красивая, молодая женщина. Что могло побудить ее отказаться от своего ребенка?
Мы подошли к калитке. Я постучал. Нам открыла она.
Мы молча, рассматривали друг друга. Я был просто свидетелем этой встречи, но мое сердце выпрыгивало из груди.
-Входите – еле слышно прошептала женщина.
Мы вошли в дом. Первый раз за много дней. Она кормила нас, поила чаем, ничего не расспрашивая, мне даже показалось, что она принимает нас, как обычных попрошаек, и я уже хотел ей сказать, кто пришел вместе со мной, как вдруг, она встала перед девочкой на колени и зарыдала. Одно слово можно было разобрать в ее плаче: «Прости».
Потом, успокоившись, она рассказала свою историю, что родила она Свету в 19 лет, совсем рано. Отец был случайный знакомый, которого она ни разу после не видела, родители – верующие – настояли, чтобы ребенок родился, но потом уговорили оставить ее, и через год она оставила свою дочку, но каждый месяц приезжала в приют, чтобы просто посмотреть на нее сквозь щель забора.
-Это была огромная ошибка. Прости.
Я ушел. Мне было так невыносимо грустно от этих чувств, от того, что я был далеко от своей мамы, и что я тоже, наверное, сделал огромную ошибку, думая только о себе.
Когда я вернулся, они смеялись, детское сердце оказалось огромнее взрослого, как в «Маленьком принце».
-Завтра я отвезу тебя домой – сказала мне мама Светы, Таня.
-Хорошо.
6 марта 1997 года.
Я дома. Мое приключение закончилось. Меня приняли без расспросов и гнева, и как будто даже поняли что-то важное. Степан звонил им, как и обещал и успокоил. В своем путешествии, цель которого не была достигнута, я понял многое, может быть, неописанное словами, но пережитое и прочувственное.
Эту историю я иногда читаю своим мальчикам перед сном. Я не говорю, что это моя жизнь, им незачем это знать, им нужно знать, что их любят, беспрекословно, всеобъемлюще, настолько, насколько может любить родительское сердце. И что это сердце всегда ждет, маленьких и больших, успешных и неудачных, умных и глупых, здоровых и больных, даже, когда все вокруг говорят: «никакой надежды нет», оно надеется до последнего стука. Потому что стать отцом чрезвычайно легко, но быть настоящим отцом невероятно трудно. И, если кому-то из моих сыновей захочется уйти в Африку, он обязательно мне скажет об этом, и я пойду вместе с ним. Карта у меня есть.
Предисловие.
Рассказ писался несколько месяцев. Мы с Вовой очень редко ссоримся, но как раз здесь были противоречия, и мне казалось, что он так и не будет дописан. Но он состоялся. В нем много автобиографических моментов, много невысказанной никому детской боли. Извиняюсь перед своим соавтором, что очередной рассказ заканчиваю сама, но я так чувствую, и ты меня поймешь. Даже если мы прочтем этот текст вдвоем, он очень важен для меня лично, пусть в нем нет экшна, кваркового оружия, бункера, шпионов, анималистического сознания, здесь живут моменты истины. Пунктуация и орфография намеренно искажены, потому что это дневник 7-классника. Приятного прочтения.
1 марта 1997 года.
Смысла дальше тянуть больше не было, я не оправдал надежд родителей, а мир не оправдал моих. Я оставил прощальную записку в своём дневнике ученика 7-г класса с плохими отметками рядом с гневным росчерком учительницы, чтоб без родителей в школе я больше не появлялся, я и не появлюсь, и перестану бояться угроз блатной старшей шпаны в панельном наполовину достроенном микрорайоне, они поставили меня на счётчик из-за несчастных трёх дней, когда я брал у них на прокат «сегу», и не смог расплатиться в срок.
Время начинать новую жизнь, а где её ещё начинать, как не в Африке? Там должно быть всё совсем по-другому, я вырвал в дорогу страницу из географического атласа и положил в карман куртки. Я знал две вещи: что человек месяц может прожить без еды, и что скорость пешехода около 5 километров в час, нехитрый арифметический подсчёт убедил меня в мысли, что за день я смогу преодолевать около 80 километров, и мой «запас хода» будет не менее двух с половиной тысяч километров, и что если до Чёрного Континента этого не хватит, то я всё равно буду в уже достаточно экзотических местах для среднестатистического подростка нашей местности. Чтоб не сбиться с дороги и встречать меньше взрослых, я решил идти вдоль реки, Днестр, ведь, впадает в море, а вдоль моря я легко выйду к Африке, там правда должны быть ещё проливы, и я не знаю, есть ли там мосты, в крайнем случае, плавать я умею.
К походу я подготовился основательно, забил школьный рюкзак сухарями, бабушке сказал, что их для кормушки в школе сказали принести, взял пару бутылок воды, достал в кладовке консервы, спички, соль, газеты, спальник, одноместную палатку, кроссовки для смены, немного одежды, даже вспомнил, что свидетельство о рождении нужно взять, разбил без сожаления свою копилку, деньги, которые я собирал на аттракционы в парке Победы, были со мной, ну и, конечно, путевой дневник и ручка, в котором сегодня на закате солнца я делаю эту первую запись. Первый раз я ночую не дома, первый раз я сделал что-то по-настоящему стоящее, сам.
2 марта 1997 года.
Утром на траве лежала роса, пели птицы, пастухи пасли коров у реки. Один из них меня спросил: «Что ты тут делаешь?» Наверное, странный вид со свёрнутым на плече спальником обращал на себя внимание, я был похож на солдата Великой Отечественной с шинелью. Я ответил, что замёрз и иду с рыбалки домой, а отец остался на реке.
Впереди висел флаг и я ощутил тревогу, это был какой-то пограничный пост, я подумал, что за ним уже Украина, но это оказался всего лишь пост перед паромом на правый берег Днестра, который я просто обошёл.
С непривычки очень болели плечи, первые трудности бродячей жизни брали верх над мечтой и энтузиазмом, тогда в порыве собственной решительности я решил избавиться от части уже не таких нужных вещей, какими они казались на первый взгляд: съел банку кильки в томате, оставалась ещё одна, выбросил объёмный спальник (ночью в зимней куртке было достаточно тепло и без него), запасные кроссовки, и «лишние» принадлежности от палатки. Моя ноша стала легче в два раза, и я зашагал значительно веселее.
Река оказалась очень извилистой, мне нравилось идти вдоль воды, представлять себе всякие романтические образы Тома Сойера и Гекельберри Финна, но так мой путь был в несколько раз длиннее, я вышел на земляную дамбу, которая продолжалась вдоль реки, не повторяя, а значительно спрямляя её изгибы. Если бы я сделал так раньше, то был бы намного дальше.
3 марта 1997 года.
Сегодня я ночую последний раз на моей родине, в заброшенной лачуге – пристанище для рыбаков и охотников. Закат солнца багровел на моих глазах, завтра будет холодно… Вся эта тишина контрастировала с моими мыслями, от которых хотелось убежать, но они не отпускали ни днем, ни ночью, даже в этой разваливающейся лачуге, я думал о родителях, которые, конечно, уже искали меня по всему городу, но никакого стыда не испытывал, как, наверное, не испытывали они, 12 лет назад родив меня не в браке: «незаконорожденный» - слово, ненавистное мне с самого раннего детства».
Это ничего, главное, я незамеченным перешёл границу, так что, по крайней мере, к морю я выйду точно. Я очень люблю море, мне кажется, что по достижении этой малой цели моего путешествия настроение станет совершенно другим, и ожидание приключения превратится в сам процесс его переживания. Я съел почти всю еду, осталось только немного сухарей, которые я заедал молодой травой. Я думаю, что раз такие большие животные, как коровы, могут прожить на траве, то и мой организм сможет. В конце концов, полное голодание ещё даже не началось. Листьями осоки я немного порезал губы, которые ещё и обветрились, я всё больше начинаю походить на путешественника, хотя бы своим видом.
Вдалеке я увидел костер, начало смеркаться, опасно было подходить к людям, но я рискнул. Возле костра сидела девушка лет двадцати пяти, может, старше, она готовилась к настоящему пиру: картошка, хлеб, запеченная рыба, даже что-то напоминающее похлебку в маленьком котелке. «Присоединяйся…» Мне было так странно, что она ничего меня не спросила, не посмотрела неодобрительным взглядом, а просто улыбнулась, как будто мы были знакомы, и протянула мне алюминиевую ложку и кружку с горячим чаем.
В камышовых зарослях она ждала с рыбалки своего мужа и сыновей. Её лагерь выглядел уютным и логичным, всё на своих местах. Наш ужин проходил среди плавней на месте воссоединения Днестра с Турунчуком, и я не мог решиться в какую сторону мне идти дальше, боялся, что сухая тропинка упрётся в болото или вовсе скроется в реке, и придётся снова «давать крюка», как со мной уже бывало в этих местах. Подумать только, 3 дня, а я не преодолел даже 100 километров ... все мои расчёты оказались слишком оптимистичными, но морально я был к этому готов.
Наврал ей, что мне нужно было к бабушке в Белгород-Днестровский, когда-то давно мы ездили туда с папой на советском теплоходе «ракета», и я едва не заплакал, пока говорил. А прятался я из-за того, что по левому берегу лимана обходить было слишком далеко, а по правому был кусочек границы Молдовы, они бы не пропустили ребёнка.
Девушка, её звали Богдана, после этого стала проявлять ко мне живой интерес, пришлось и дальше врать, что родителей давно нет, и единственным выходом было какое-то время пожить у бабушки. Богдана возмутилась, как можно было отправить ребёнка одного, а я, ощутив поддержку, даже улыбнулся и похвастал, что хожу так не в первый раз.
Уговорили переночевать с ними, первый раз после того, как ушел из дома, почувствовал себя в семье, после ужина нам дали по шоколадке, половину я спрятал тайком в карман, я бросал с мальчиками, погодками, Темой и Ромой, 4 и 3 лет, камушки в реку, пока совсем не потемнело, а потом мы сидели возле костра и смотрели на искры, на небо, на прозрачную гладь реки, и я думал, почему им совершенно не страшно, а весело и интересно, они же гораздо младше меня, наверное, потому, что с ними мама и папа, наверное, потому, что их любят…
4 марта 1997 года.
Рано утром мы ловили рыбу. Степан, муж Богданы отошёл, оставив удочки, на одной из них была поклёвка, и я стал тянуть, удочка изогнулась дугой, леска зигзагами заплясала по воде и, в конце концов, оборвалась. Сердце колотилось, я был взволнован, никогда ещё не доводилось чувствовать такую крупную рыбу. Когда Степан вернулся, я ему рассказал, как порвал леску, он посмеялся надо мной, предположил что я сам зацепил крючок за какую-то корягу и сочиняю рыбацкие байки в своё оправдание. Мне было не смешно и обидно от того, что мне не верят, когда я говорю правду (в последние дни постоянно врал). Был бы на его месте мой отец - он бы точно поверил.
Мой отец… вспомнил его взгляд за эти дни, доведенную до отчаянья маму и бабушку, представлял себе часто, но глаза отца – нет… Он всегда был сильным и строгим, даже, когда хотелось просто его обнять, посидеть рядом, спросить его о чем-то важном или помолчать вместе, он не допускал этого, любимая пословица: «Если добрый отец - люби его, если злой – терпи», и я терпел, хотя, он не был тираном, ни разу меня не ударил, но всегда был строгим, конечно, я думал, что, когда вырасту, буду другим, таким, как Степан, например.
Вначале он мне не нравился, шутил, что меня надо оставить в камышах, но потом сам вызвался перевезти меня на лодке в Аккерман, он же Белгород-Днестровский. Мы быстро скользили вдоль Днестра на моторной резиновой лодке, оранжевой, с надписью «пеликан» на борте. Проплыли под мостом в Маяках, мимо десятков рыбаков в других лодках, мимо рыбацких домиков из дерева и ржавых листов металла, мимо людей, собиравших и заготавливавших камыш, может, на крыши, а, может, на изгороди. Мне вспомнилось, как мы с пацанами в позапрошлом году строили халабуды из камыша на другом конце лимана. Мы отдыхали на базе отдыха, после завтрака и до обеда по непонятным для взрослых причинам, оставив бледно-золотой песчаный пляж и пенные солёные морские волны, шли к этому пресному озеру и играли в сухих зарослях. Камыш был высокий и мягкий, достаточно было пройти метров 50 и покрутиться, чтобы окончательно потеряться. А если расслабиться и упасть, то мягкие сухие заросли удержат тебя, как чьи-то заботливые руки. Нужно было при ходьбе ступнями подгибать стебли, если наступать, как попало, и ломать их, то можно проткнуть обувь и поранить ногу. Потом какие-то местные хулиганы подожгли наш камыш-ленд, дым от него был виден за многие километры и, прибежав на место после очередного завтрака, мы обнаружили только голый песок под чёрной золой, ощетинившийся обгорелыми шипами. Здесь сухого камыша было намного больше, и пожар мог принести целое бедствие, включая опасность для людей, вроде Богданы, оставшейся с детьми на «стрелке».
– Ведь никакой бабушки в Белгороде нет? – я сразу даже не понял, что это голос Степана, так глубоко погрузился в воспоминания.
– И про родителей наврал? Я не знаю, кто ты, что ты здесь делаешь, и зачем маленькому мальчику нужно было уйти из дома, главное, чтобы ты сам это знал. Расскажи не мне, расскажи воде, она все стерпит.
И я рассказал… Не сразу, обрывисто, потому что мысли сбивались, мне так хотелось выговориться чужому для меня человеку, этой водной глади, этим берегам чужой страны, этому небу, ранней весне и себе самому. Я закончил свой спутанный рассказ, мы уже подплыли к берегу, а я этого даже не заметил, мое лицо было мокрым от слез, губы дрожали, но стало легко… легко, как никогда в жизни до этого. Степан молчал, казалось, что он ничего не слышал, как будто я действительно рассказал это не ему.
-Дай мне номер телефона родителей, я им позвоню, не сейчас, дня через три, когда ты уже будешь далеко. Они должны знать, что ты жив, помни, что бы ни случилось, они должны это знать.
Я протянул ему бумажку с номером и названием города. Мы попрощались.
Настроение моё было грустным в тон пасмурной погоде. Сразу за берегом высились стены старушки-крепости, пожелтевшие от времени контр-форсы и бойницы. Пока я обходил древнюю величественную постройку, то мечтал, представляя, что здесь было раньше, что будет дальше со мной, вспоминал, как грезил я, сидя на скучных школьных уроках, о подобных местах. И всё же радости почти не было... Но вот выглянуло Солнце, согрело мои плечи и лохматые волосы, и я уже представлял себя героем: над саванной сияла белая вершина Килиманджаро, а среди гренадинов бродили стада антилоп. В действительности это только сияла нержавейкой крыша многоэтажки, да несколько коров паслись в роще узколистных лохов. Но тут на воде я увидел самых настоящих пеликанов, совсем как в зоопарке, и я снова наполнился силами, ускорил свой шаг, мне нужно, во что бы то ни стало, увидеть море. Дальше будет легче.
Четыре часа я не шел, я почти бежал, несколько раз отдыхал, лежа на еще голой земле и смотря на небо, я съел всю еду, которую мне заботливо завернула Богдана, шоколадку, которая уже начала таять в кармане, и бежал навстречу Ему. Воздух свежел с каждым часом, теплый ветер приветствовал меня, и когда, наконец, я взбежал на крутой утес, Оно было передо мной: на всю гладь горизонта, величественное, спокойное, непоколебимое, безмятежное, покрытое небольшой рябью и наполненное солнечными лучами, Черное море. Наконец-то.
Как, должно быть, счастливы те, кто живёт у моря. Им не нужно брести до него так далеко, живи я тут, всего в сотне километров от родного дома, возможно, и жизнь моя сложилась бы совсем по-другому. Правда, спуститься по глинистому обрыву, поросшему молодой травой к морю, чего я так страстно желал, у меня с ходу не получилось, внизу это оказался очередной лиман, а вдалеке, километрах в двух к горизонту тоненькой ниточкой виднелась коса, отделявшая лиман от моря, стометровая песчаная граница, тёмно-синей сказки и привычной серо-зеленоватой, пахнущей речными растениями, действительности. На ней белели едва различимые барашки волн. Я снова ускорил шаг, мне хотелось обойти эту новую преграду. Километров восемь вокруг заводи через какое-то село, Беленькое, кажется. А потом я вошёл в Сергеевку, подошвы ног горели, кости и мышцы ныли от многодневного напряжения, я забрался в один из заброшенных санаториев советской эпохи и устроился на ночлег. Где-то в Сергеевке должен быть легендарный километровый мост через лиман на косу. Свидание с морем откладывается на завтра.
5 марта 1997 года.
Это ночь была холоднее, чем предыдущие. Через окна и двери гуляли сквозняки, я, как мог, пытался согреть руки и ноги, разжигать костер побоялся, чтобы на огонь и дым не пришли еще какие-нибудь бродяги, поэтому утру и солнцу обрадовался сильно. Моя цель - Будакская коса – уже совсем близко. Людей мало: раннее утро, да и не сезон, несколько машин возле причалов. Купил себе стакан чая в ларьке, Степан засунул в карман пару бумажек на прощание, про свой запас можно забыть: мои деньги в этой стране даже не поменяешь, наивный, думал, что в критический момент воспользуюсь ими. Бессонная ночь сделала свое дело: мыслей нет, машинально иду по мосту и проговариваю считалочку: «Над—горою—солнце—встало, С неба—яблоко—упало, По—лазоревым—лугам Покатилось—прямо—к нам! Покатилось—покатилось, В речку—с мостика—свалилось, Кто увидел—не дремли, Поскорей—его—лови! Кто поймал—тот молодец, Ведь считалочке—конец!»
И вот он берег: полуразрушенный отель или лагерь, нелепые рисунки в пыли, а за ним оно, огромное и гудящее. Белые чайки между ржавых столбов волейбольной площадки, очарование запустения. Помню в первый раз, когда родители привезли меня на море, ещё не видя его, не имея никакого представления, и с полным восторгом я принял за море фонтан на территории базы отдыха. Редко в жизни действительность оказывается настолько лучше образа ожидания. Ещё немного и следы моих кроссовок уже породнились с линией прибоя. Морской запах вскружил голову, и вдруг мне захотелось посмотреть чуть дальше линии горизонта, я вошёл в распахнутые двери здания, о которое с другой стороны бились волны, поднялся по лестнице и вышел на крыше, покрытой рубероидом. Меня передёрнул озноб от испуга - на парапете сидела девочка в белой рубашке.
- Что ты тут делаешь? - спросила она, не поворачиваясь.
- На море посмотреть хотел, а ты?
- Не выдашь меня?
- Нет.
- Меня ищут. Фотографии расклеены на столбах. Сбежала из приюта неделю назад. Моя мама здесь живет.
Моря уже не существовало, и дальнейшего африканского плана тоже. Я смотрел на ее испуганные глаза, прикидывал, старше она меня или младше. Ее история была гораздо печальнее моей.
- Она там, вон в том доме – указала она пальцем на двухэтажное строение в трёхстах метрах от нас. Пойдешь со мной?
- Конечно.
- Я видела ее уже несколько раз, она вешала белье, ходила в магазин . В личном деле в приюте я украла ее фотографию -и протянула ее мне.
Красивая, молодая женщина. Что могло побудить ее отказаться от своего ребенка?
Мы подошли к калитке. Я постучал. Нам открыла она.
Мы молча, рассматривали друг друга. Я был просто свидетелем этой встречи, но мое сердце выпрыгивало из груди.
-Входите – еле слышно прошептала женщина.
Мы вошли в дом. Первый раз за много дней. Она кормила нас, поила чаем, ничего не расспрашивая, мне даже показалось, что она принимает нас, как обычных попрошаек, и я уже хотел ей сказать, кто пришел вместе со мной, как вдруг, она встала перед девочкой на колени и зарыдала. Одно слово можно было разобрать в ее плаче: «Прости».
Потом, успокоившись, она рассказала свою историю, что родила она Свету в 19 лет, совсем рано. Отец был случайный знакомый, которого она ни разу после не видела, родители – верующие – настояли, чтобы ребенок родился, но потом уговорили оставить ее, и через год она оставила свою дочку, но каждый месяц приезжала в приют, чтобы просто посмотреть на нее сквозь щель забора.
-Это была огромная ошибка. Прости.
Я ушел. Мне было так невыносимо грустно от этих чувств, от того, что я был далеко от своей мамы, и что я тоже, наверное, сделал огромную ошибку, думая только о себе.
Когда я вернулся, они смеялись, детское сердце оказалось огромнее взрослого, как в «Маленьком принце».
-Завтра я отвезу тебя домой – сказала мне мама Светы, Таня.
-Хорошо.
6 марта 1997 года.
Я дома. Мое приключение закончилось. Меня приняли без расспросов и гнева, и как будто даже поняли что-то важное. Степан звонил им, как и обещал и успокоил. В своем путешествии, цель которого не была достигнута, я понял многое, может быть, неописанное словами, но пережитое и прочувственное.
Эту историю я иногда читаю своим мальчикам перед сном. Я не говорю, что это моя жизнь, им незачем это знать, им нужно знать, что их любят, беспрекословно, всеобъемлюще, настолько, насколько может любить родительское сердце. И что это сердце всегда ждет, маленьких и больших, успешных и неудачных, умных и глупых, здоровых и больных, даже, когда все вокруг говорят: «никакой надежды нет», оно надеется до последнего стука. Потому что стать отцом чрезвычайно легко, но быть настоящим отцом невероятно трудно. И, если кому-то из моих сыновей захочется уйти в Африку, он обязательно мне скажет об этом, и я пойду вместе с ним. Карта у меня есть.
Обсуждения Дневник странника