Часть 1.
ФРАНЦ
Я стоял на бетонной смотровой площадке и взирал на спящий, окутанный в предрассветный озноб, городок. Во всем, что я видел, а может быть - во мне самом, а потому - и во всем остальном - ощущалась странная неопределенность, которая заставляла четко вглядываться в клубы сизой дымки, не отвлекаясь ни на секунду, вглядываться, плотно прижавшись лопатками к шероховатой поверхности каменной стены.
Площадка, а, впрочем, не площадка даже - широкий балкон, раскинувшийся вокруг меня, казался свободно зависшим между небом и городком, и если бы я не знал, что подо мной тянется вниз высоченная башня, решил бы, что вознесся на этих бетонных квадратных метрах в облака, и возрадовался бы, что, наконец-то, моя Великая Мечта, мечта о Вечном Полете, сбылась. Но я знал о башне, а потому - прекрасно понимал, что стою на обычном балконе - пусть даже и навевающем иллюзорные мысли о небесных мирах.
Я был здесь один, наедине с холодными чугунными перилами, с потяжелевшими за ночь облаками, с редкими осенними птицами.
Воротник плаща жестко касался прохладными краями моей шеи: Вот так же, как теперь воротник, прикоснулась тогда скользкая тугая веревка к моему горлу, и я, задыхаясь в круговерти боли, слез и потока беспорядочных мыслей, заключивших в себе обрывки всех возможных воспоминаний, понял, что опять не смог Вознестись - понял, когда обнаружил, что чувствую под собой пол, и что - вообще чувствую, а, значит, ровным счетом, ничего не изменилось.
Теперь же я надеялся на свою уверенность в том, что новая моя попытка - сегодня, сейчас, юным сентябрьским утром, завершится удачей - завершится и завершит весь этот затянувшийся кошмар.
За крайними, ближайшими к скрытому за массивом городка горизонту, домами сверкнули первые лучи ленивого, уставшего после лета, солнца, и я понял, что мне пора.
Я перегнулся через перила и выплюнул размякший окурок, который давно уже потух, а он, кружась, устремился в черную бездну, вставшую между мной и Вечностью:
Часть 2
МОНИКА
Ветви сомкнулись над моей головой, скрипят, касаясь друг друга сухими листьями. О чем-то хотят сказать. Но я не знаю языка деревьев. Деревья - живые, а я - нет. Нет - с тех пор, как я уехала в лес. Нет - с тех пор, как я покинула город. Нет - с тех пор, как ты ушел. Хотя, постой:Я умерла раньше. Однажды утром. Помню белые рамы. Льняные занавески. Стаю бумажных листов на подоконнике. Сильные руки открывают окно. Ветер: Листы взметаются ввысь: На кровати кто-то кутается в плед. Это я?.. Да. Я проснулась. У окна - мужчина. Он стоит у окна, в двух шагах от меня. Я знаю его. Он - это ты.
Ты стоишь у окна. В двух шагах от меня. Но где ты?
Я протягиваю руку, касаюсь твоего тела и чувствую холод. Он вливается в меня через кончики пальцев. Растекается по венам, сковывает мышцы. Я становлюсь куском льда. Это смерть.
Я попала в твой дом случайно. Был дождь, и моя одежда стала водой.
Мне нужно было согреться.
И я попала в твой дом.
Как странно, что ты не хотел меня впускать!
Хотя, быть может, было уже просто слишком поздно:
Обрыв . Ущелье.
Всё:
Часть 3
Я
Бегом, бегом, выше и выше, по ледяным гранитным ступеням, туда, к небу, туда, где птицы и дикий пьянящий воздух, туда:Вот и площадка - блестит, переливается после ночного ливня, вот и площадка, ровная и чуть покатая, как бы предлагающая скатиться вниз, вот и площадка, и я стою на ней.
Небо урчит и кашляет, изнывая от пасмурной осенней простуды, в дымчатой дали - купола собора погружают свои величественные кресты в мякоть облаков, купола глядят на меня осуждающе, но все-таки я чувствую, что они понимают меня, потому что тоже, как и я, не стремятся к жизни на земле.
Легко и радостно в недрах моей души, я забываю о том, что привело меня сюда, я забываю о сказке, которая была еще вчера, но потом превратилась в явь , я забываю о мире и о войне, о любви и предательстве, о страхе:да, я не знаю больше страха, и это меня забавляет.
Я подхожу к краю площадки. Смотрю вниз, а там - бездна, и еще - черные суетливые точки, которые снуют по асфальту в различных направлениях, и я смеюсь над тем, что вблизи они похожи на людей, я смеюсь от мысли, что одна из этих ничтожных точек - ты, я смеюсь, и смех мой летит, кружась, вместе с ветром:
Я подношу руки к горлу, я нащупываю застежку ворота и принимаюсь расстегивать пуговицы, отчего моя грудь начинает неистово наполняться холодным свежим ароматом небесного воздуха, и я чувствую, как за моей спиной распускаются крылья, крылья за моей спиной распускаются, заполняя собой весь мир, они трепещут, они призывают меня к Полету.
Я скидываю пальто, оно печально падает в пропасть, оно падает, трагично взмахивает рукавами, оно ныряет в воздушные потоки, и я как будто вижу себя со стороны.
Приятна свобода, она приятна, словно солнце в морозный день, словно капли дождя жарким утром, свобода приятна, я беру ее в охапку, прижимаю к сердцу, и сердце полнится ею.
Я люблю этот миг, я научился любить каждое мгновение, каждый шорох, каждое дуновение жизни. Я люблю, и это мне поможет взлететь.
Часть 4.
ПОЛЕТ
- Послушай, Франц, ну чего ты опасаешься? Я же все продумала
- Продумала. Смеешься? Ты так об этом говоришь, будто речь идет о шахматной партии.
- Вот именно, а в шахматах любую комбинацию я просчитываю на несколько ходов вперед. И выигрываю. Почти всегда.
- Ты соревнуешься , Моника, с теми, кто не умеет играть, только и всего. А в то, что задумано на этот раз, рано или поздно, обязательно вмешаются гроссмейстеры. И нашим пьедесталом станет электрический стул.
- Да, ты действительно слаб - как я и предполагала.
- Думай, как хочешь.
- Дорогой, тебе ничего не придется делать. Просто уехать на несколько дней. Хочешь, я договорюсь с подругой - у нее замечательная вилла в тридцати милях от города. Там парки, озера. Тебе как раз нужно утихомирить свое давление. Отдохнешь, выспишься. Порыбачишь:
- Моника, я начинаю бояться тебя.
- А когда приедешь, все уже будет кончено. Разве плохо?
- Тихо, кто-то идет.
- Это ветер. Где-то не заперты ставни.
- Да нет же, я слышал шаги. Кто-то стоит за дверью.
- Франц, когда ты прекратишь всего бояться? Ну давай, для твоего спокойствия, я проверю- стоит там кто-нибудь или нет .
- Моника! Не нужно! Остановись!
- Прекрати, ты несносен.
- Отойди от двери! Это опасно!
- Ну смотри же, в коридоре ни души. Одна пустота.
- Они спрятались.
- Здесь негде прятаться, милый.
- Это тебе негде, а они - профессионалы.
- Все, я ухожу. Ты меня измучил своей подозрительностью.
- Будь осторожней.
- Прощай.
Я зеваю, мой рот растягивается в чудовищной гримасе, и все окружающее брезгливо усмехается. Но что делать, если хочется спать. Когда Моника с Францем ссорятся и Моника уходит, я всегда хочу спать, потому что Франц ужасный лентяй. Он спит, либо просто лежит, тупо глядя в потолок, и даже не утруждает себя пройтись по комнате. Когда приходит миссис Драмп и зовет меня к обеду, я абсолютно неучтиво остаюсь на диване в застывшем состоянии, и миссис Драмп расстраивается, а мне никак не объяснить ей, что будь Франц чуточку порасторопней, я с огромным удовольствием отведал бы ее искусно приготовленные кушанья. Миссис Драмп - лучший в мире специалист в приготовлении клецек. Зато, когда Моника здесь, все происходит совсем иначе. Я превосходно справляюсь с ленчем, и даже порой выхожу в сад без ружья - Моника достаточно смела и умна, чтобы защитить меня от врагов. Однажды Франц тоже вышел на улицу, осмотрелся, и там ему страшно не понравилось. С тех пор он уж точно решил не покидать комнаты.
Я тянусь руками к потолку, словно цветок - к солнцу. Франц необычайно гибок и натренирован. У него мускулистые руки, его кожа обладает смуглым природным оттенком, который так возбуждает Монику. Но что-то меня настораживает. Что-то отличает сегодняшний день от вчерашнего, а это неизменный вестник плохого. Руки! Они стали короче! По крайней мере, на четыре дюйма, без сомнения. Франц в недоумении.
- Моника:
Нет, она не придет. Когда Моника уходит, то возвращается нескоро. Да к тому же она так чертовски умело играет в шахматы!
Франц напрягает все возможные силы сознания, пытается вытянуть руки - хоть на дюйм. Но тщетно. У Франца всегда плохо получаются подобные трюки, другое дело - у Моники. Но Моника покинула меня. Зато опять приходила миссис Драмп - верно, она думает, что я невоспитанный сумасброд, но как объяснить Францу нерациональность его поведения? Миссис Драмп добрая женщина, хотя печально, что некоторых вещей она просто не понимает.
Мои глаза наполняются колючим песком, веки начинают слипаться - видимо, Франц на этот раз не поленился и хорошенько смазал их клеем: он всегда поступает подобным образом, когда дело близится к закату. Ну и замечательно, иначе мне не уснуть.
Самое исключительное, что есть в моей сущности - это способность видеть все с закрытыми глазами так же, как с открытыми. Это позволяет держать ситуацию под контролем круглые сутки. А контроль так же важен для Франца, как и для Моники. В этом они безусловно похожи. Сквозь веки я вижу небо. Оно искажено, поскольку веки не совсем прозрачны, и это разумно - будь они прозрачны, я бы вообще не открывал глаз. Небо плывет совсем близко от моего лица. Если бы руки Франца не стали короче- я бы смог дотронуться до облаков. Не хватает какой-то пары дюймов, а облака приятны на ощупь. Все так несовершенно в этом мире, и в то же время - взаимосвязано.
Все вокруг изменилось. Совсем недавно я чувствовал себя бесправно опустошенным нещадной рукой Франца, теперь - стало заметно лучше. Но все же не нужно упускать из вида важный факт: полная пустота всегда подозрительна. И пусть Моника упрекает меня в излишней осторожности - она элементарно завидует любому неадекватному мировосприятию. Женщинам свойственна зависть и прочие не особо достойные приличного человека штучки, и нужно взять во внимание, что это меня отнюдь не задевает. Миссис Драмп уехала к тетушке на ферму, и ей на замену пришла Мисс Трамп. Она чудовищно мила и обходительна, а к тому же - совсем юна, но мне не хватает душевного тепла миссис Драмп: поскольку души Моники и Франца давно уже пронизаны морозом, озноб - мое привычное состояние.
- Франц, дорогой, не останавливайся! Прошу тебя!
- Я больше не могу дышать.
- Но если мы остановимся, эти твари убьют нас.
- Моника, зачем я тебя послушал? Ведь всегда знал о коварности твоих манипуляций!
Я бегу по темному бесконечному подземелью. Силы на исходе - к тому же, ноги Франца не хотят двигаться ритмично. Моника семенит чуть поодаль:
Наши преследователи уже совсем близко, ощущается их горячее зловонное дыхание:
- Но Франц, я люблю тебя!
- Не нужно лицемерить в такой опасной обстановке.
- Они догоняют нас!
Моника глупая женщина, Францу не стоило слушать ее. Она, бесспорно, смела и решительна, но ей не хватает нескольких унций разумных мыслей.
Франц напрягает тело, делает рывок, и я слышу душераздирающий крик Моники. Я слышу, как гигантские зубы разрывают ее молодое тело, разметывая его клочки по всему подземелью. Франца душат слезы, и мои глаза становятся все шире и шире - они превращаются в громадные соленые моря. Я стою на берегу одного из них. Под ногами - бездна. Я ныряю вниз головой и ухожу под воду. Вокруг - холодная тьма, она хватает ледяными пальцами меня за шею и предательски давит на солнечное сплетение.
Франц остался один на этом свете: Моника погибла, а я стал подводным течением.
Я несусь вдоль желтой песчаной косы, искусно огибая все ее выступы и неровности. Моя холодная прозрачная вода журчит, правда, несколько монотонно, но достаточно громко, чтобы все об этом знали. Я разлетаюсь по всему свету мириадами брызг, шлифую глубинные камни и достиг той точки существования, в которой можно все.
Где-то далеко, на пустынном каменистом холме, в окружении безразличной неживой природы, скучает Франц. Он изнывает от жары, а, быть может, от голода, либо от чего другого, требующего мобилизации сил, но сил у Франца совсем не осталось. Когда была жива Моника, она давала мне уверенность в том, что этот мир - всего лишь банальная реальность, и Франц мог хоть изредка самостоятельно справляться с удовлетворением своих самых примитивных нужд. Теперь же, когда Моника обрела вечное беспокойство в недрах подземелья, Франц полностью лишился способности к действиям. Мною это ощущается более чем отчетливо.
Наконец, мое течение приблизилось к краю бытия, и я, искусно извиваясь, начинаю ниспадать в пропасть нирваны. Полет воды. Водопад. Счастье.
ФРАНЦ
Я стоял на бетонной смотровой площадке и взирал на спящий, окутанный в предрассветный озноб, городок. Во всем, что я видел, а может быть - во мне самом, а потому - и во всем остальном - ощущалась странная неопределенность, которая заставляла четко вглядываться в клубы сизой дымки, не отвлекаясь ни на секунду, вглядываться, плотно прижавшись лопатками к шероховатой поверхности каменной стены.
Площадка, а, впрочем, не площадка даже - широкий балкон, раскинувшийся вокруг меня, казался свободно зависшим между небом и городком, и если бы я не знал, что подо мной тянется вниз высоченная башня, решил бы, что вознесся на этих бетонных квадратных метрах в облака, и возрадовался бы, что, наконец-то, моя Великая Мечта, мечта о Вечном Полете, сбылась. Но я знал о башне, а потому - прекрасно понимал, что стою на обычном балконе - пусть даже и навевающем иллюзорные мысли о небесных мирах.
Я был здесь один, наедине с холодными чугунными перилами, с потяжелевшими за ночь облаками, с редкими осенними птицами.
Воротник плаща жестко касался прохладными краями моей шеи: Вот так же, как теперь воротник, прикоснулась тогда скользкая тугая веревка к моему горлу, и я, задыхаясь в круговерти боли, слез и потока беспорядочных мыслей, заключивших в себе обрывки всех возможных воспоминаний, понял, что опять не смог Вознестись - понял, когда обнаружил, что чувствую под собой пол, и что - вообще чувствую, а, значит, ровным счетом, ничего не изменилось.
Теперь же я надеялся на свою уверенность в том, что новая моя попытка - сегодня, сейчас, юным сентябрьским утром, завершится удачей - завершится и завершит весь этот затянувшийся кошмар.
За крайними, ближайшими к скрытому за массивом городка горизонту, домами сверкнули первые лучи ленивого, уставшего после лета, солнца, и я понял, что мне пора.
Я перегнулся через перила и выплюнул размякший окурок, который давно уже потух, а он, кружась, устремился в черную бездну, вставшую между мной и Вечностью:
Часть 2
МОНИКА
Ветви сомкнулись над моей головой, скрипят, касаясь друг друга сухими листьями. О чем-то хотят сказать. Но я не знаю языка деревьев. Деревья - живые, а я - нет. Нет - с тех пор, как я уехала в лес. Нет - с тех пор, как я покинула город. Нет - с тех пор, как ты ушел. Хотя, постой:Я умерла раньше. Однажды утром. Помню белые рамы. Льняные занавески. Стаю бумажных листов на подоконнике. Сильные руки открывают окно. Ветер: Листы взметаются ввысь: На кровати кто-то кутается в плед. Это я?.. Да. Я проснулась. У окна - мужчина. Он стоит у окна, в двух шагах от меня. Я знаю его. Он - это ты.
Ты стоишь у окна. В двух шагах от меня. Но где ты?
Я протягиваю руку, касаюсь твоего тела и чувствую холод. Он вливается в меня через кончики пальцев. Растекается по венам, сковывает мышцы. Я становлюсь куском льда. Это смерть.
Я попала в твой дом случайно. Был дождь, и моя одежда стала водой.
Мне нужно было согреться.
И я попала в твой дом.
Как странно, что ты не хотел меня впускать!
Хотя, быть может, было уже просто слишком поздно:
Обрыв . Ущелье.
Всё:
Часть 3
Я
Бегом, бегом, выше и выше, по ледяным гранитным ступеням, туда, к небу, туда, где птицы и дикий пьянящий воздух, туда:Вот и площадка - блестит, переливается после ночного ливня, вот и площадка, ровная и чуть покатая, как бы предлагающая скатиться вниз, вот и площадка, и я стою на ней.
Небо урчит и кашляет, изнывая от пасмурной осенней простуды, в дымчатой дали - купола собора погружают свои величественные кресты в мякоть облаков, купола глядят на меня осуждающе, но все-таки я чувствую, что они понимают меня, потому что тоже, как и я, не стремятся к жизни на земле.
Легко и радостно в недрах моей души, я забываю о том, что привело меня сюда, я забываю о сказке, которая была еще вчера, но потом превратилась в явь , я забываю о мире и о войне, о любви и предательстве, о страхе:да, я не знаю больше страха, и это меня забавляет.
Я подхожу к краю площадки. Смотрю вниз, а там - бездна, и еще - черные суетливые точки, которые снуют по асфальту в различных направлениях, и я смеюсь над тем, что вблизи они похожи на людей, я смеюсь от мысли, что одна из этих ничтожных точек - ты, я смеюсь, и смех мой летит, кружась, вместе с ветром:
Я подношу руки к горлу, я нащупываю застежку ворота и принимаюсь расстегивать пуговицы, отчего моя грудь начинает неистово наполняться холодным свежим ароматом небесного воздуха, и я чувствую, как за моей спиной распускаются крылья, крылья за моей спиной распускаются, заполняя собой весь мир, они трепещут, они призывают меня к Полету.
Я скидываю пальто, оно печально падает в пропасть, оно падает, трагично взмахивает рукавами, оно ныряет в воздушные потоки, и я как будто вижу себя со стороны.
Приятна свобода, она приятна, словно солнце в морозный день, словно капли дождя жарким утром, свобода приятна, я беру ее в охапку, прижимаю к сердцу, и сердце полнится ею.
Я люблю этот миг, я научился любить каждое мгновение, каждый шорох, каждое дуновение жизни. Я люблю, и это мне поможет взлететь.
Часть 4.
ПОЛЕТ
- Послушай, Франц, ну чего ты опасаешься? Я же все продумала
- Продумала. Смеешься? Ты так об этом говоришь, будто речь идет о шахматной партии.
- Вот именно, а в шахматах любую комбинацию я просчитываю на несколько ходов вперед. И выигрываю. Почти всегда.
- Ты соревнуешься , Моника, с теми, кто не умеет играть, только и всего. А в то, что задумано на этот раз, рано или поздно, обязательно вмешаются гроссмейстеры. И нашим пьедесталом станет электрический стул.
- Да, ты действительно слаб - как я и предполагала.
- Думай, как хочешь.
- Дорогой, тебе ничего не придется делать. Просто уехать на несколько дней. Хочешь, я договорюсь с подругой - у нее замечательная вилла в тридцати милях от города. Там парки, озера. Тебе как раз нужно утихомирить свое давление. Отдохнешь, выспишься. Порыбачишь:
- Моника, я начинаю бояться тебя.
- А когда приедешь, все уже будет кончено. Разве плохо?
- Тихо, кто-то идет.
- Это ветер. Где-то не заперты ставни.
- Да нет же, я слышал шаги. Кто-то стоит за дверью.
- Франц, когда ты прекратишь всего бояться? Ну давай, для твоего спокойствия, я проверю- стоит там кто-нибудь или нет .
- Моника! Не нужно! Остановись!
- Прекрати, ты несносен.
- Отойди от двери! Это опасно!
- Ну смотри же, в коридоре ни души. Одна пустота.
- Они спрятались.
- Здесь негде прятаться, милый.
- Это тебе негде, а они - профессионалы.
- Все, я ухожу. Ты меня измучил своей подозрительностью.
- Будь осторожней.
- Прощай.
Я зеваю, мой рот растягивается в чудовищной гримасе, и все окружающее брезгливо усмехается. Но что делать, если хочется спать. Когда Моника с Францем ссорятся и Моника уходит, я всегда хочу спать, потому что Франц ужасный лентяй. Он спит, либо просто лежит, тупо глядя в потолок, и даже не утруждает себя пройтись по комнате. Когда приходит миссис Драмп и зовет меня к обеду, я абсолютно неучтиво остаюсь на диване в застывшем состоянии, и миссис Драмп расстраивается, а мне никак не объяснить ей, что будь Франц чуточку порасторопней, я с огромным удовольствием отведал бы ее искусно приготовленные кушанья. Миссис Драмп - лучший в мире специалист в приготовлении клецек. Зато, когда Моника здесь, все происходит совсем иначе. Я превосходно справляюсь с ленчем, и даже порой выхожу в сад без ружья - Моника достаточно смела и умна, чтобы защитить меня от врагов. Однажды Франц тоже вышел на улицу, осмотрелся, и там ему страшно не понравилось. С тех пор он уж точно решил не покидать комнаты.
Я тянусь руками к потолку, словно цветок - к солнцу. Франц необычайно гибок и натренирован. У него мускулистые руки, его кожа обладает смуглым природным оттенком, который так возбуждает Монику. Но что-то меня настораживает. Что-то отличает сегодняшний день от вчерашнего, а это неизменный вестник плохого. Руки! Они стали короче! По крайней мере, на четыре дюйма, без сомнения. Франц в недоумении.
- Моника:
Нет, она не придет. Когда Моника уходит, то возвращается нескоро. Да к тому же она так чертовски умело играет в шахматы!
Франц напрягает все возможные силы сознания, пытается вытянуть руки - хоть на дюйм. Но тщетно. У Франца всегда плохо получаются подобные трюки, другое дело - у Моники. Но Моника покинула меня. Зато опять приходила миссис Драмп - верно, она думает, что я невоспитанный сумасброд, но как объяснить Францу нерациональность его поведения? Миссис Драмп добрая женщина, хотя печально, что некоторых вещей она просто не понимает.
Мои глаза наполняются колючим песком, веки начинают слипаться - видимо, Франц на этот раз не поленился и хорошенько смазал их клеем: он всегда поступает подобным образом, когда дело близится к закату. Ну и замечательно, иначе мне не уснуть.
Самое исключительное, что есть в моей сущности - это способность видеть все с закрытыми глазами так же, как с открытыми. Это позволяет держать ситуацию под контролем круглые сутки. А контроль так же важен для Франца, как и для Моники. В этом они безусловно похожи. Сквозь веки я вижу небо. Оно искажено, поскольку веки не совсем прозрачны, и это разумно - будь они прозрачны, я бы вообще не открывал глаз. Небо плывет совсем близко от моего лица. Если бы руки Франца не стали короче- я бы смог дотронуться до облаков. Не хватает какой-то пары дюймов, а облака приятны на ощупь. Все так несовершенно в этом мире, и в то же время - взаимосвязано.
Все вокруг изменилось. Совсем недавно я чувствовал себя бесправно опустошенным нещадной рукой Франца, теперь - стало заметно лучше. Но все же не нужно упускать из вида важный факт: полная пустота всегда подозрительна. И пусть Моника упрекает меня в излишней осторожности - она элементарно завидует любому неадекватному мировосприятию. Женщинам свойственна зависть и прочие не особо достойные приличного человека штучки, и нужно взять во внимание, что это меня отнюдь не задевает. Миссис Драмп уехала к тетушке на ферму, и ей на замену пришла Мисс Трамп. Она чудовищно мила и обходительна, а к тому же - совсем юна, но мне не хватает душевного тепла миссис Драмп: поскольку души Моники и Франца давно уже пронизаны морозом, озноб - мое привычное состояние.
- Франц, дорогой, не останавливайся! Прошу тебя!
- Я больше не могу дышать.
- Но если мы остановимся, эти твари убьют нас.
- Моника, зачем я тебя послушал? Ведь всегда знал о коварности твоих манипуляций!
Я бегу по темному бесконечному подземелью. Силы на исходе - к тому же, ноги Франца не хотят двигаться ритмично. Моника семенит чуть поодаль:
Наши преследователи уже совсем близко, ощущается их горячее зловонное дыхание:
- Но Франц, я люблю тебя!
- Не нужно лицемерить в такой опасной обстановке.
- Они догоняют нас!
Моника глупая женщина, Францу не стоило слушать ее. Она, бесспорно, смела и решительна, но ей не хватает нескольких унций разумных мыслей.
Франц напрягает тело, делает рывок, и я слышу душераздирающий крик Моники. Я слышу, как гигантские зубы разрывают ее молодое тело, разметывая его клочки по всему подземелью. Франца душат слезы, и мои глаза становятся все шире и шире - они превращаются в громадные соленые моря. Я стою на берегу одного из них. Под ногами - бездна. Я ныряю вниз головой и ухожу под воду. Вокруг - холодная тьма, она хватает ледяными пальцами меня за шею и предательски давит на солнечное сплетение.
Франц остался один на этом свете: Моника погибла, а я стал подводным течением.
Я несусь вдоль желтой песчаной косы, искусно огибая все ее выступы и неровности. Моя холодная прозрачная вода журчит, правда, несколько монотонно, но достаточно громко, чтобы все об этом знали. Я разлетаюсь по всему свету мириадами брызг, шлифую глубинные камни и достиг той точки существования, в которой можно все.
Где-то далеко, на пустынном каменистом холме, в окружении безразличной неживой природы, скучает Франц. Он изнывает от жары, а, быть может, от голода, либо от чего другого, требующего мобилизации сил, но сил у Франца совсем не осталось. Когда была жива Моника, она давала мне уверенность в том, что этот мир - всего лишь банальная реальность, и Франц мог хоть изредка самостоятельно справляться с удовлетворением своих самых примитивных нужд. Теперь же, когда Моника обрела вечное беспокойство в недрах подземелья, Франц полностью лишился способности к действиям. Мною это ощущается более чем отчетливо.
Наконец, мое течение приблизилось к краю бытия, и я, искусно извиваясь, начинаю ниспадать в пропасть нирваны. Полет воды. Водопад. Счастье.
Обсуждения Диалектика внутреннего полета