Друг позвонил: бери гитару и поехали, говорит, к староверам День рыбака праздновать. День похмелки дня рожденья на котором я в тот момент присутствовал в парке, круто заливало дождем, народ периодически падал то в ручей, то в костер и женщины не удивляли половодьем чувств, то я подумал, почему бы и нет. Ну, я , конечно, знал, что день рыбака - это покруче чем день ВДВ и Пограничника вместе взятые, но этот превзошел все мои ожидания.
Сначала мирно пили самогонку. Надо сказать, что самогонку в каждом доме гонят своего цвета, что кстати очень удобно. Утром вспомнил, что пил желтоватую, значит был у Однофамильцевых, вспомнил, что рыгал, значит городской эстонской водкой угостили. Соблюли традицию, пошли по гостям. Помню синенькую, зеленую, желтую, коричневую (зело ядреная) и на красной ушел в себя. Проснулся в каком-то огородике. Рядом в живописных позах лежали две дамы, три не дамы и гитара без двух стун. Пошел выяснять где я и зачем.
Везде на деревне представала таже картина, мирно отдыхающие в огородах селяне и не одого живого. Умилило наблюдение за пьяным кошаком, который в отличии от хозяев весело прыгал вокруг бутылочки валерьянки и пел рэп. Полез в рюкзак за фотиком, но оказалось, что он утонул вместе с мобильником в синенькой.
После долгих шатаний вышел типа на вече, где не трезвый народ только что принял судьбоносное решение - вооружиться и показать им кузькину мать. Естественное мое желание, дать деру в город, тут же было погашено зелененькой и я был взят в заложники, тьфу ты, в свидетели.
Через полчаса на пустырь натащили: пистолю времен северной войны, две трехлинейки, шмайсер, два АКМ-47 и кучу пистолетов. Гранаты, бомбы и шашки учету не поддавались, но торчали из всех карманов.
Огледев это войско, Трофимыч сказал: Пипец , все сядем! Народ его не поддержал и решил брать таможню.
Стали пристреливаться. Палили по камышам. Попадали. Камыш не отстреливался. Пошли брать таможню.
Тоскливые мои мысли, о том что в Тартуской тюрьме не плохо кормят, есть церковь и спортзал и даже братьев югославов, как на курорт сюда возят, прерывали вопли воинственной маршевой песни "Пусть бегут неуклюже, пешеходы по лужам..."
На подходе к таможне стали рассредотачиваться. Дело в свои руки взяли бывшие афганцы Белый и Синий. АКМ-ы раставили по краям, бомбометателей в центр, пистлою на задний двор, в засаду. Обоз (самогонку с закусью) скрыли в лесочке и дав бабке Лукерье гранату велели до конца операции никого не пущать. А меня , как единственного шпрехающего по чухонски, вооруженного гитарой, отправили парламентером. Велели передать: Сдавайся.
Сказать, что я попал, это ничего не сказать. Впереди срок, за спиной полдеревни вооруженых на праведный бой за свои браконьерскии сети. Прошай, моя непутевая жизнь! И я пошел.
Поднявшись на крыльцо, я постучал по - русски: Тук-тук! Тишина. По - эстонски: Пук - пук! Тишина. Невыдержали нервы и возопил я: Сдавайся, куради райск!
Со страшным скрипом отворилась дверь и на крыльцо вылезла местная мессалина, по имени Мессалина. Из одежды на ней было только таможенная фуражка на голове. Народ ахнул! "Вы энто чаво,- позевывая спросила Мессалина,- а Эрих спит. В ауте "."Етитвою. Убью, тварь!",- из обоза бабка Лукерья метнула гранату во вкучку свою, мессалину нашу. Войско залегло. Мессалина недогадывающаяся о миллитаризованности предка своего, рукой отмахнулась от гранаты, привычным жестом, как от бабкиной метлы. Граната заскакала в толпу. Народ рванул в деревню бросая оружие и теряя обоз. "Дураки какие-то, -еще раз зевнула Мессалина,- ходют тут, спать не дают" и заперев дверь, превратила таможню в опять неприступный сарай.
На вече пили. "Ладно. Не получилось с таможней договориться по-хорошему и ... с ней!" Позвонили в соседнею к северу деревню, насчет постреляться. Те ответили: "Мы бы с удовольствием, но бабы нас разоружили. Попрятали падлы винчестеры. Мы их сейчас кольями и топорами гоняим, но упертые суки, не признаются... Если чо, мы перезвоним". Позвонили в соседнюю деревню с Юга. Те тоже с большим удовольствием. " Мы сейчас, как раз танк из болота всем гуртом тянем, а ули 66 лет тут на кочке посреди болота ржавеет, моха еще пахать будет или на метал сдадим. Ну а по вам то пульнем и не сомневайтись. Перезвоним".
На счастье мое мимо проезжала семья эстонских выходных беженцев из староверья. Святые люди! Подобрали меня, горемыку. Я снова в городе. Пошел за пивом.
Сначала мирно пили самогонку. Надо сказать, что самогонку в каждом доме гонят своего цвета, что кстати очень удобно. Утром вспомнил, что пил желтоватую, значит был у Однофамильцевых, вспомнил, что рыгал, значит городской эстонской водкой угостили. Соблюли традицию, пошли по гостям. Помню синенькую, зеленую, желтую, коричневую (зело ядреная) и на красной ушел в себя. Проснулся в каком-то огородике. Рядом в живописных позах лежали две дамы, три не дамы и гитара без двух стун. Пошел выяснять где я и зачем.
Везде на деревне представала таже картина, мирно отдыхающие в огородах селяне и не одого живого. Умилило наблюдение за пьяным кошаком, который в отличии от хозяев весело прыгал вокруг бутылочки валерьянки и пел рэп. Полез в рюкзак за фотиком, но оказалось, что он утонул вместе с мобильником в синенькой.
После долгих шатаний вышел типа на вече, где не трезвый народ только что принял судьбоносное решение - вооружиться и показать им кузькину мать. Естественное мое желание, дать деру в город, тут же было погашено зелененькой и я был взят в заложники, тьфу ты, в свидетели.
Через полчаса на пустырь натащили: пистолю времен северной войны, две трехлинейки, шмайсер, два АКМ-47 и кучу пистолетов. Гранаты, бомбы и шашки учету не поддавались, но торчали из всех карманов.
Огледев это войско, Трофимыч сказал: Пипец , все сядем! Народ его не поддержал и решил брать таможню.
Стали пристреливаться. Палили по камышам. Попадали. Камыш не отстреливался. Пошли брать таможню.
Тоскливые мои мысли, о том что в Тартуской тюрьме не плохо кормят, есть церковь и спортзал и даже братьев югославов, как на курорт сюда возят, прерывали вопли воинственной маршевой песни "Пусть бегут неуклюже, пешеходы по лужам..."
На подходе к таможне стали рассредотачиваться. Дело в свои руки взяли бывшие афганцы Белый и Синий. АКМ-ы раставили по краям, бомбометателей в центр, пистлою на задний двор, в засаду. Обоз (самогонку с закусью) скрыли в лесочке и дав бабке Лукерье гранату велели до конца операции никого не пущать. А меня , как единственного шпрехающего по чухонски, вооруженного гитарой, отправили парламентером. Велели передать: Сдавайся.
Сказать, что я попал, это ничего не сказать. Впереди срок, за спиной полдеревни вооруженых на праведный бой за свои браконьерскии сети. Прошай, моя непутевая жизнь! И я пошел.
Поднявшись на крыльцо, я постучал по - русски: Тук-тук! Тишина. По - эстонски: Пук - пук! Тишина. Невыдержали нервы и возопил я: Сдавайся, куради райск!
Со страшным скрипом отворилась дверь и на крыльцо вылезла местная мессалина, по имени Мессалина. Из одежды на ней было только таможенная фуражка на голове. Народ ахнул! "Вы энто чаво,- позевывая спросила Мессалина,- а Эрих спит. В ауте "."Етитвою. Убью, тварь!",- из обоза бабка Лукерья метнула гранату во вкучку свою, мессалину нашу. Войско залегло. Мессалина недогадывающаяся о миллитаризованности предка своего, рукой отмахнулась от гранаты, привычным жестом, как от бабкиной метлы. Граната заскакала в толпу. Народ рванул в деревню бросая оружие и теряя обоз. "Дураки какие-то, -еще раз зевнула Мессалина,- ходют тут, спать не дают" и заперев дверь, превратила таможню в опять неприступный сарай.
На вече пили. "Ладно. Не получилось с таможней договориться по-хорошему и ... с ней!" Позвонили в соседнею к северу деревню, насчет постреляться. Те ответили: "Мы бы с удовольствием, но бабы нас разоружили. Попрятали падлы винчестеры. Мы их сейчас кольями и топорами гоняим, но упертые суки, не признаются... Если чо, мы перезвоним". Позвонили в соседнюю деревню с Юга. Те тоже с большим удовольствием. " Мы сейчас, как раз танк из болота всем гуртом тянем, а ули 66 лет тут на кочке посреди болота ржавеет, моха еще пахать будет или на метал сдадим. Ну а по вам то пульнем и не сомневайтись. Перезвоним".
На счастье мое мимо проезжала семья эстонских выходных беженцев из староверья. Святые люди! Подобрали меня, горемыку. Я снова в городе. Пошел за пивом.
Обсуждения День Рыбака