«Жизнь скоротечна», - подумал девяносто-двухлетний старик, наблюдая как оставленный на его попечение годовалый правнук усердно тужится на горшке, надувая щеки и переминая голыми пятками траву у крыльца, на ступенях которого, опираясь на палку сложенными под подбородком руками, восседал его прадед. Наконец малыш справил дело, и надо бы позвать сноху, чтобы вытерла мальчугану зад, но старику вовсе не улыбалось идти за дом, на огород, где внук и его жена пололи грядки. Солнце приятно разнежило больные суставы и старик так и остался сидеть, с все возрастающим интересом взирая на свое обкаканное потомство. Ребенку надоело ждать, пока им займутся, и он, не очень уверенно, приподнялся с горшка, нагнувшись, посмотрел между ног на свои какашки и видимо остался доволен увиденным. Потом, задрав вверх руки, потопал по газону в сторону птичьего двора, но, так как ходить он только-только научился, зацепился ногой за ногу и шлепнулся в траву. Он начал обиженно гудеть, но вот, прямо перед своим носом, увидел муравья, деловито ползавшего по удлиненному листу пырея. Насекомое тут же было отправлено в рот и благополучно проглочено. Малыш уселся в траве и стал оглядываться, чего бы такого еще съесть. Следующей жертвой оказалась божья коровка. Еще ребенок пытался бесстрашно ухватить сороконожку, но юркое существо проскользнуло меж пальцев и шмыгнуло в траву, мгновенно в ней затерявшись. Зато дождевой червь, высунувший, на свою беду, голову из земли, был ухвачен пальчиками и потянут вверх. Слабая кожица не выдержала напряжения и лопнула где-то посередине червя, одна половинка которого исчезла в норке, другая же начала ожесточенно извиваться в ладошке мальчугана, измазав оную желтоватой жидкостью. Червь так же был съеден и малыш, что-то вспомнив, стал на карачки и весело перебирая ладошками и коленями по траве, бодро двинулся к птичьему двору.
Старик внимал происходящему с жадным любопытством. Ему тоже хотелось опуститься в траву и поползти за ребенком, он даже сделал неуловимое движение вперед, но кости мгновенно отозвались болью в суставах и он так и остался сидеть на ступеньках.
Тем временем правнук уже оказался у сетки огораживающей птичье «царство»; мальчуган поднялся, держась за ячейки металлической сетки, и вскоре был у калитки. Проявив чудеса сообразительности он отвернул деревянный вороток и толкнув вперед дверцу свалился в птичий помет, обильно устилавший территорию птичьего двора. Взбаламошенные куры закудахтали, сразу за ними подали зычные голоса гуси; огромный индюк надулся шаром и, мотая красной соплей на клюве, покатился на малыша. Но бесстрашный ребенок уже успел встать на ножки и, вытерев испачканные пальчики о живот, шагнул навстречу индюку. Неизвестно, чем бы закончилось единоборство большой птицы и маленького человечка, если бы в этот момент не появилась из-за дома мать ребенка. Запущенный женщиной сланец угодил как раз в центр воинствующего шара в перьях и тот, сдувшись, ретировался.
- Ох, дедушка, ну что же Вы... - заголосила сноха. - Вас же по человечески попросили присмотреть за Коленькой, а Вы сидите тут как бревно бесчувственное! Я как чувствовала, - она уже взяла на руки ребенка и обтирала его грязные ладошки, - что толку от Вас как от козла - молока, так нет! Пускай деда с ним посидит, - перекривила противным голосом своего отсутствующего мужа. Женщина поставила Коленьку на землю и, резко дернув за ручку, потянула за собой. Обиженный мальчик мгновенно взревел, а так как голосок у него был не слабый, то старик даже зажмурился.
- Вот, видите, Коленька испугался! Разве можно так?! Старый, а хуже ребенка!
- Иди в сраку, - внятно выговорил старик. Он уже не слушал, что кричала ему эта неприятная, чужая до сих пор женщина. Он думал о том, что его дети уже умерли, а он почему-то живет; он бы хотел отправиться за своей старухой, но что-то держало его здесь, может быть вот этот, за несколько последних минут полюбившийся ему мальчуган, которого он и видел всего несколько раз; а может за свою жизнь он так и не смог найти тот путь, который выведет его из этой немощи туда, где все так неясно, но может хоть не бессильно.
Сноха, не прекращающая все возрастающий по тону монолог, исчезла за домом. Некоторое время только гогот успокаивающихся от переполоха гусей колебал прожаренный июньской жарой воздух, но скоро и он затих. Палящий зной уже не донимал высохшего до прозрачности старика. Наоборот, тепло ясного дня насытило ослабшее дело энергией, и яркие краски лета пробились сквозь застилающую пелену старости, пробудив желание жить, двигаться. Он вдохнул полной грудью сухой, невесомый воздух и улыбнулся беззубым ртом.
…Внук присел рядом и закурил. Помолчали. Наконец внук не выдержал:
- Деда, ты не мог нас позвать? Я такого сейчас наслушался!
У старика было хорошее настроение и он ласково сказал:
- Иди в сраку.
Опять помолчали.
- Деда, ты, может, пива хочешь? У меня есть, хо-олодное! Принести?
Старик подумал. Пива не хотелось. Отвернуло, что ли? Но забота внука понравилась. Внука он любил. В детстве был таким же бедовым, как и Коленька. Дед улыбнулся.
- Принеси лучше сына.
… Внук с ребенком на руках стоял у крыльца и плакал. Старик лежал, привалившись к цоколю дома; тихая улыбка освещала поблекшее лицо.
- Дедушка умер! Ай-яй-яй! Ах ты, господи! Какое несчастье! – Фальшиво заголосила подошедшая женщина.
Мужчина отвернулся, чтобы скрыть слезы:
- Помолчи.
Неугомонный Коленька крутился на руках юлою. Он то хватал отца за ухо, то лез ему рукою в губы, наконец он обратил внимание на лежащего старика и протянул к нему руки. Первым его словом было:
- Деда!
Старик внимал происходящему с жадным любопытством. Ему тоже хотелось опуститься в траву и поползти за ребенком, он даже сделал неуловимое движение вперед, но кости мгновенно отозвались болью в суставах и он так и остался сидеть на ступеньках.
Тем временем правнук уже оказался у сетки огораживающей птичье «царство»; мальчуган поднялся, держась за ячейки металлической сетки, и вскоре был у калитки. Проявив чудеса сообразительности он отвернул деревянный вороток и толкнув вперед дверцу свалился в птичий помет, обильно устилавший территорию птичьего двора. Взбаламошенные куры закудахтали, сразу за ними подали зычные голоса гуси; огромный индюк надулся шаром и, мотая красной соплей на клюве, покатился на малыша. Но бесстрашный ребенок уже успел встать на ножки и, вытерев испачканные пальчики о живот, шагнул навстречу индюку. Неизвестно, чем бы закончилось единоборство большой птицы и маленького человечка, если бы в этот момент не появилась из-за дома мать ребенка. Запущенный женщиной сланец угодил как раз в центр воинствующего шара в перьях и тот, сдувшись, ретировался.
- Ох, дедушка, ну что же Вы... - заголосила сноха. - Вас же по человечески попросили присмотреть за Коленькой, а Вы сидите тут как бревно бесчувственное! Я как чувствовала, - она уже взяла на руки ребенка и обтирала его грязные ладошки, - что толку от Вас как от козла - молока, так нет! Пускай деда с ним посидит, - перекривила противным голосом своего отсутствующего мужа. Женщина поставила Коленьку на землю и, резко дернув за ручку, потянула за собой. Обиженный мальчик мгновенно взревел, а так как голосок у него был не слабый, то старик даже зажмурился.
- Вот, видите, Коленька испугался! Разве можно так?! Старый, а хуже ребенка!
- Иди в сраку, - внятно выговорил старик. Он уже не слушал, что кричала ему эта неприятная, чужая до сих пор женщина. Он думал о том, что его дети уже умерли, а он почему-то живет; он бы хотел отправиться за своей старухой, но что-то держало его здесь, может быть вот этот, за несколько последних минут полюбившийся ему мальчуган, которого он и видел всего несколько раз; а может за свою жизнь он так и не смог найти тот путь, который выведет его из этой немощи туда, где все так неясно, но может хоть не бессильно.
Сноха, не прекращающая все возрастающий по тону монолог, исчезла за домом. Некоторое время только гогот успокаивающихся от переполоха гусей колебал прожаренный июньской жарой воздух, но скоро и он затих. Палящий зной уже не донимал высохшего до прозрачности старика. Наоборот, тепло ясного дня насытило ослабшее дело энергией, и яркие краски лета пробились сквозь застилающую пелену старости, пробудив желание жить, двигаться. Он вдохнул полной грудью сухой, невесомый воздух и улыбнулся беззубым ртом.
…Внук присел рядом и закурил. Помолчали. Наконец внук не выдержал:
- Деда, ты не мог нас позвать? Я такого сейчас наслушался!
У старика было хорошее настроение и он ласково сказал:
- Иди в сраку.
Опять помолчали.
- Деда, ты, может, пива хочешь? У меня есть, хо-олодное! Принести?
Старик подумал. Пива не хотелось. Отвернуло, что ли? Но забота внука понравилась. Внука он любил. В детстве был таким же бедовым, как и Коленька. Дед улыбнулся.
- Принеси лучше сына.
… Внук с ребенком на руках стоял у крыльца и плакал. Старик лежал, привалившись к цоколю дома; тихая улыбка освещала поблекшее лицо.
- Дедушка умер! Ай-яй-яй! Ах ты, господи! Какое несчастье! – Фальшиво заголосила подошедшая женщина.
Мужчина отвернулся, чтобы скрыть слезы:
- Помолчи.
Неугомонный Коленька крутился на руках юлою. Он то хватал отца за ухо, то лез ему рукою в губы, наконец он обратил внимание на лежащего старика и протянул к нему руки. Первым его словом было:
- Деда!
Обсуждения Деда