12
К утренней звезде следующего дня мы оказались “в родных краях” высокогорья с выпиской из приказа в карманах о прекращении отпуска по служебной необходимости, с командировочными удостоверениями, оружием и сухим пайком на трое суток.
– Вахту несем двумя парами с 23-х до часу ночи, – предупредил Боря, тыкая пальцем куда-то за окно. – Видите спасателей?
– Копошатся в том самом месте, куда ночью приходил Черный альпинист. – Шура с минуту понаблюдал за работой десятка мужланов в белых камуфляжных комбинезонах. Белесые брови стояли торчком от недоумения.
– Не улавливаю идеи, – поддержал я друга, в свою очередь, разглядывая ребят Федоренкова. – Закладка новых корпусов базы или что?
– Давай, выкладывай, Борис! – Олег уселся на выделенное ему койко-место и приготовился слушать.
Какое-то время Боря вышагивал по вагончику, насупившись, с удручающе таинственным видом. Наконец он перестал сотрясать застеленный тряпичными половиками пол и остановился перед другом, назидательно указав пальцем на потолок.
– Именно твое “или что”! На военном совете у Федоренкова мы предположили, что данная точка как бы притягивает нечто из ряда вон выходящее. С подачи некоторых уважаемых (поклон в нашу с Шурой сторону) Федоренковцы строят рубеж-ловушку! – Шеф полковой государственной безопасности примолк, и снова дощатый пол, надрывая нервы, заскрипел у него под ногами.
– Мне не понятно, как будет работать мышеловка против призраков? А если ты, Боря, не перестанешь скрипеть туда-сюда перед глазами, мы поймем и того меньше! – Не заботясь о ясности слога, "Дерево наоборот" с непонимающим видом уставился в окошко.
– Я тоже не могу врубиться в замысел! – Шура подгреб к штабоначальнику, и вместе они принялись дотошно изучать вид на снегоразработки в горах.
– Блиндажи роют со всех сторон. – Перестав скрипеть перед глазами и, придавая голосу лошадиную дозу секретности, перешел на шепот наш контрразведчик, чередуя слова с пулеметной скоростью. – Днем вашего Черного альпиниста никто не видел. Предупредить его некому. Крытые сверху ямы с амбразурами не толще двух пальцев... Они не видны даже с близкого расстояния. Тем более, ночью...
– Засада на привидений? – Олега явно не вдохновляли игры чекистов.
– Сами говорили, – огорчился Боря, заметив всеобщее неодобрение. – Альпинист не призрак! Поет, чаи гоняет… Его можно поймать! Подозрительно призрачные те... другие?
– Черный альпинист не призрак и не совсем человек. Его следов мы не нашли ни возле базы, ни наверху. Его след не видели ни разу! Мы с Шурой купились на этом несоответствии в первый день поисков. – Ища поддержки, я обернулся к Шуре. Воспоминание о встрече под Черной скалой разбередило сердце: “Ох, права бабка Акулина! Уходить надо было всем и сразу...” В обжитом вагончике стало вдруг неуютно, пахнуло мертвой елкой. Шура величественно кивнул, воздерживаясь от словесной перепалки, и я выложил последний козырь:
– А если альпинист появится с кучей привидений? Все они смертельно опасны, прикажете хором отбрасывать лапти?.. Прямо в ямах с амбразурами? – Я вызывающе посмотрел на Борю и содрогнулся. На долю секунды мне показалось, что с тяжелых Бориных плеч на меня уставился жуткий оскал смерти. На месте правой половины черепной коробки зияла кровавая рвань в тошнотных потеках серого вещества. Кожа с челюстей оказалась отодранной вместе с носом и свисала с левого виска мокрой красной тряпкой. Единственный глаз с желтыми следами торжествующей глаукомы и огромным черным зрачком посередине был пуст и страшен. Я встряхнул головой, отгоняя наваждение, и засобирался на свежий воздух. Тяжелый ком покатился из желудка к глотке. Покрываясь испариной, мне с превеликим трудом удалось протолкнуть его обратно.
Объяснить жуткого предчувствия я не мог. Я не понял подсказки! Заговорив об увиденном, я не столько боялся стать новой пророчицей Акулиной и “накаркать” беду, сколько отыграть завтрак не с того конца. Шура, заметив мое бледное состояние, засобирался следом:
– Мы проветримся, подумаем, пройдемся маленько... Вы передохните с дороги! Хотите здесь, хотите в любом из коттеджей.
– Не верят! – Всплеснул Боря руками. – Раскиньте мозгами, суслики вашей мамы! Навесят дверки, не пробиваемые стекла в амбразурах... Оружие...
Боря широк, массивен, но ладошки у него маленькие, и эти ладошки, пока он говорил, звонко шлепали хозяина по бедрам, проставляя свои точки, восклицательные знаки и многоточия.
– Местные разведчики выражают высокому обществу свое разочарование? – засмеялся Олег, стараясь скрасить неловкость от моей горячности. – Кстати, без обогрева стекла замерзнут…
– Пойдем, Шура! – Предложение Бори “раскинуть мозгами” вызвало новый приступ, и я побежал к двери, скрывая, что меня мутит.
– Не обижайтесь, флагманы! Борис сейчас придет в себя. Он переутомился. А ваши знакомые из морга не торопятся разлагаться безо всякой заморозки. Медики суетятся... – Не унимался штабоначальник, рассчитывая, очевидно, продолжить разговор.
– Их проблемы. Мы в курсе. – Промедли три секунды, меня бы стошнило на половики
– Здесь не оружие... Здесь мозги нужны... – в унисон ошпарил меня Шура.
– Спасибо, удружил, – промямлил я сквозь носовой платок.
Сделав дяденькам прощальное ручкой, мы выкатились в марево сусального золота солнца, искристого снега и сапфировой бесконечности неба.
13
За час до заката строительная суета вокруг вагончиков и нездоровое внимание ко мне и Шуре поутихло. Мы (свидетели и участники) – чужие в среде ребят Федоренкова. Вопросы, похожие на допросы, нас едва не доконали.
График роковой вахты вступил в силу с неумолимостью, набирающего скорость Дамоклова меча. Свободный от вахты “л.с.” * разошелся по койкам.
Глубокие щели с потолками из горбыля и со снегом по верху перекрыли подходы к лыжной базе с четырех сторон равными интервалами. Два ВПН (выносной пункт наблюдения), где ожидался “основной разворот событий” оставались за нашей командой с 23-х до 01.00 ночи.
Однако, как мы и предполагали, Черный альпинист дураком не был. Ни он сам, ни его призрачная “гвардия” в полночь не появились. Несмотря на это, жертв, точнее одной жуткой потери, избежать не удалось. За три минуты до окончания пустой вахты “Дерево наоборот” выбрался из щели. На ходу, приседая и охлопывая себя руками, он направился в нашу сторону. Нам с Шурой давно надоело изображать тараканов. Мы, в свою очередь, согреваясь разминкой, не заставили себя ждать и устремились Олегу навстречу, громко и нецензурно удивляясь Бориной настырности. Дисциплинированный разведчик продолжал блюсти график до секунды. И… вдруг приглушенно стукнул выстрел.
Не обращая внимания на резкую щекочущую колику в ногах, я и Шура бросились к вэпээну друзей. Когда мы подбежали, Олег стоял на коленях перед распахнутым лазом и заунывно стонал. Мы поставили начальника штаба на ноги, но Олег нас оттолкнул и показал рукавицей на щель. Только сейчас я и Шура стали медленно соображать...
“Мать-природа, за что!” Утреннее наваждение повторялось, повторялось, и повторялось, и не уходило, сколько я ни тряс головой.
14
Самоубийство, вольное или нечаянное, лишило нашу команду “ангела- хранителя”. Хотелось выть от горя, и не было слез облегчения.
– Держитесь, гады! Открываю личный счет! – скрежетал зубами Олег, всю ночь, вглядываясь в серебряный свет за окошком с иероглифами гор по занавескам и хрипло кашляя, от разрывающих легкие крепких затяжек. – Кто бы вы ни были, сволочи, вы не знаете сердца русского летчика...
Несмотря на трагедию, Федоренковцы от ВПН не отказались. Засыпали только тот, где погиб Боря. От вахт невезучую тройку освободили. Мы остались на базе в качестве гостей, консультантов, пленников или черт его знает кого. Я признался Шуре в своем кошмарном видении. Однако мой друг посоветовал мне помалкивать до поры до времени и не тревожить понапрасну Олега:
– Он и так с ума пошился и может растолковать твое замалчивание неправильно. Потом расскажешь, когда раскопаем бодягу! Да и толку чуть с твоего признания. Вначале не поверили бы, сказали, что пугаешь, а потом обвинили, и тривиальным вороньим накарком ты бы не отделался.
К сожалению, слова моего друга сбылись и сбылись буквально.
15
На следующий день Олег остался на базе проводить Борю в последний путь, а я и Шура ушли в горы под командованием широкогрудого и длиннорукого, смахивающего на орангутанга майора. Настоящие имя и фамилия майора давно выпали из памяти. Пускай он будет Тычининым за свою привычку говорить всем “ты” с профессиональным налетом отталкивающего пренебрежения к собеседнику. Четверо его “молодцов, как на подбор” одинаковостью, костюмов и амуниции напоминали наследство птичьего двора, а наглодушностью – речи своего начальника. Что с них взять? “Тычки”, одним словом. В чью светлую голову запала мысль осмотреть пещеру – не знаю. Нас вели проводниками.
Забытые лыжи и палки альпинистки сохранили створ, от которого, я помнил, надо было забрать градусов пятнадцать к югу. Только что-то изменилось в мире. Горы будто сдвинулись, и я никак не мог сообразить, почему не могу различить такой заметной тропы.
– Здесь шел снег.
Умница Шура. Конечно же, по верху прошел снег, изменив очертания скал. Да и лыжи мы не сбросили, продолжая подъем, с заметно возросшим усилием опираясь на палки.
Я остановился и еще раз сверился по створу. Угол нашего следа соответствовал тому, что отложился в памяти. Сняв перчатку, голубцовским приемом я прогнал “снежное” наваждение с нелестным упоминанием японской мамы. Горы стали на место.
Куда ты завел нас Сусанин - герой?
Затянул какой-то шутник из обезьянника при камуфляже. А предо мной вдруг выплыла песчаная коса и Леха, напевающий, “прилетели, мягко сели...”
Отстаньте, ребята! Я сам здесь впервой.
Не унимался юморист. Вру, другой голос. Я продолжал стоять, отыскивая глазами признаки засыпанной снегом тропы.
Давайте отрежем Сусанину ногу!
Не надо, ребята! Я вспомнил дорогу.
Вспомнил, вернее, разглядел едва заметный прогиб снега и я. Скоро мы оставили лыжи и, утопая местами по грудь, в неискаженном смысле углубились в узкий проход между скал. Ориентироваться стало заметно легче. Я вспомнил, как тогда карабкался и считал повороты. Шутники примолкли.
Мы с Шурой ломились по карнизу, сбрасывая ногами снег в пропасть. Мы не бравировали опасностью. На прямом без уклона карнизе опасности упасть на крыши вагончиков не было.
– Стоять!!! – гаркнул вдруг старший группы.
Тяжелые комья снега ударили по голове, по рукам и частью уничтожили наш труд по расчистке пути.
“Не хватало кирпич схлопотать на башку, а мы без каски!” – подумал я.
– Здесь нет кирпичей, здесь лавины! – Мне показалось, что Шура прочитал мои мысли. На самом деле я их высказал, и довольно-таки громко.
С короткими автоматами в руках пятерка Тычинина прошуршала мимо и скрылась за поворотом.
– Рарарах! Рарарах! Рарарах!
– Они гонятся за Альпинистом! – Шура рванул за поворот. – Я видел его! Думал, блазнит!
Мы вылетели на площадку перед пещерой… Пусто!..
– Рарарах! Рарарах! Рарарах!
Глаза наши лезли из орбит.
– Они в пещере!
Мы ринулись к черному зеву, на ходу выхватывая из карманов казенных пуховиков фонарики.
– Ждать! Ложись! – Голос из темноты прозвучал над самым ухом.
Цепляясь за камни в мощном потоке, мы беспрекословно приняли ледяную ванну. Желтые лучи в глубине пещеры выхватывали из темноты фрагменты бугристых натеков и струящейся по ним изумительно прозрачной воды. Зубы застучали морзянку.
– Пускай подходят!
– Одят... одят... одят…
Голос Тычинина и эхо. Спотыкаясь на подводных окатышах, мы протолкнулись сквозь наледь в направлении желтых лучей, выжимая локтями непомерную тяжесть воды из раздувшихся мешками курток.
В том, что где-то впереди реальный Черный альпинист, теперь не сомневался никто. Его, за исключением меня, на повороте карниза видели все.
Мы пересекли круглое озеро в обрамлении высоких каскадов из множества сверкающих под фонарями мелких водопадов, водопадиков или просто круто закрученных спиралей по ярким желтым натекам в виде сотен обращенных книзу горбатых ладоней с заостренными сосульками каменных пальцев. Сказка!
На ощупь натеки оказались настолько шершавыми, что подошвы не приспособленных к лазанью по скалам лыжных ботинок совершенно не скользили. Мы без труда забрались под самый потолок. Широкий ход, напоминающий зубами-сталактитами пасть монстра, оказался сухим и относительно теплым.
Разгоряченные движением и азартом, мы не замечали холода. Пятерка Тычинина неслась впереди навстречу относительно теплому сквозняку, обсушившему нас много ранее того времени, когда мы заметили, что воздух значительно посвежел, и пахнуло настоящим морозцем. Неожиданно впереди промелькнул небесно-синий свет дня. Подземелье закончилось выходом в пропасть с глубокой трещиной камина, частью занесенного нетронутым пушистым снегом.
Черный альпинист исчез.
– Выглядел ваш альпинист вполне реальным, – размышлял между тем Тычинин, наморщив скошенный к затылку лоб, от чего кожа над белесыми бровями забугрилась некрасивыми складками. – Для начала исключим его способность проходить сквозь стены.… Следовательно, мы проскочили боковой ход. Возможно не один.
Мы без возражений “проглотили” нашего альпиниста. Спорить с Тычиниными в любой обстановке равносильно известному мокрому акту против ветра. Через минуту разделенная майором на тройки группа медленно пошла в обратном направлении, тщательно исследуя многочисленные трещины и щели, каждая по своей стороне. Орангута... простите, Тычинин шел замыкающим и раздавал "Тычкам" фирменные заготовки. Слава Богу, словесные.
– Ти ще, хлюпик? Ти в детстве по деревьям не лазил? Цепляйся! Цепляйся! Не шарь по глазам фонарем, сучий потрох! Ти ще, забыл для чего у тибя фонарь? Щас влезу, второй засвечу.
“Сучий потрох” торопливо отворачивался, и обследование продолжалось до очередного всплеска эмоций старшего группы, когда все останавливались и замирали в надежде, что очередной поток ругательств адресован Всевышнему. Шли медленно. Пропущенный ход или лаз мог скрываться за любым обломком камня. Наконец впереди зажурчали водопады каскада, правая тройка перевалила гребень.
– Есть ход! – крикнули снизу.
– Есть ход! – повторил представитель от чекистов в нашей тройке, оборачиваясь к Тычинину.
Вот тебе, батенька, и орангутанг! Мужик ругательный и Мастер своего дела. Не отнимешь! Обгоняя нас, майор исчез в мерцающей отсветами фонарей глубине провала... Узкую расщелину скрывала зеркальная пленка воды бокового водопада “иконостаса”, по выражению одного из “обезьянника”. Наблюдение тонкое. Лики святых даже при среднем воображении в обрамлении текущего серебра и золота струй смотрелись бы ожившими образами древних легенд. И это ”тычки”!
Один за другим, минуя шершавую мокроту лаза, мы протиснулись в галерею. Ребра витиеватых натеков тянулись по обе стороны бесконечными бурыми лентами, с которых сочилась вода, скапливаясь под ногами в глубокие лужицы. Местами потолок становился стрельчатым, улетая вверх, отталкиваясь от идеально ровного карниза с частоколом ослепительно белых столбиков, и за этой колоннадой укрывалась тьма.
К счастью, штурмовать тридцатиметровую высоту до натечной экзотики никому не пришлось. Ход вывел разведчиков в крошечный зал. Новое помещение оказалось похожим на заброшенный забой по добыче угля. Голые стены с глубокими следами выработки по левой стороне наводили тоску траурной чернотой, отливающей антрацитовым блеском. Справа естественную мрачность породы скрашивали все те же матово-оранжевые натеки.
Две вагонетки, из которых одну кто-то заполнил “углем” до середины влажного проржавевшего борта, стояли на рельсах узкоколейки. Третья, со снятой прогнувшейся осью, валялась на боку возле щелястой пасти искусственного грота.
Ниточки-рельсы (я таких тонких отродясь не встречал) с плавным подъемом убегали за поворот, и первая группа без остановки, не изменяя темпа движения, скрылась за ним, точно растворилась в тусклой желтизне фонарей. Мы наскоро осмотрели нишу за сломанной вагонеткой. Пусто...
По шпалам из толстой жести и черным от смазки мы скорее заскользили, чем пошли, за первой тройкой наверх... Майор, слава Богу, молчал и только кряхтел мне в затылок, очевидно в глубокой задумчивости.
Глаза зажмурились от ударившего в них встречного света.
– Впереди крутой подъем, а наверху стальная стена. Похоже, ворота, – доложил Тычинину старший, возвращающейся тройки.
– Открывать пробовали?
– Не поддается.
– Пошли.
За поворотом рельсы полезли кверху, не в пример, круто. Между ними появился колючий, толщиной в палец трос, оканчивающийся массивным железным кольцом. Кольцо и трос покрывала та же густая и черная смазка. Тормозные колодки, похожие на букву “У” и грязные рукавицы валялись в углублении сбоку.
– А вы говорите “призрак”!
Дожидаясь, покуда подчиненные преодолеют очередную полосу препятствий, Тычинин вертел в руках одну из колодок и рукавицы. Закончив беглый осмотр, он почему-то вздохнул и кинул находку на пол.
Через двадцать трудных метров рельсы закончились, уткнувшись в стальную стену. Стена, гладкая и ржаво-бурая на уровне шпал полотна узкоколейки, казалась непроницаемой. Трос подъемника “вырастал” из узкого паза снизу мокрым и колючим крысиным хвостом.
– Приплыли.
Низкий лоб шефа отчетливо изобразил “Девятый вал” Айвазовского.
– Можно попытаться прицепить вагонетку к тросу, – предложил я забуксовавшему в мыслях начальнику.
Через два дня я готов был отрезать болтливый язык, проклиная и себя, и Шуру, и атамана Черного, что послужил толчком к нашему сближению с “Деревом наоборот”, и те пресловутые “поминки” по Лехе Гайдуку, где зародилась мысль провести отпуск на этой треклятой памирской лыжной базе...
Соединенными усилиями мы подкатили вагонетку и сочетали с ней кольцо подъемного механизма посредством стального пальца–шкворня.
– Щелк! – Не велик эффект.
Только звучало, определенно, за стальной воротиной. Прошла тягучая минута, и... ничегошеньки не произошло. Кто-то в темноте задел ногами трос и, оцарапавшись, выругался, передав нецензурным словоизвержением честь открытия тайны ворот Шуре.
Ополчившись за неудачу с вагонеткой на меня с моими идеями и (за компанию, на Шуру) нас отослали вниз. Мы, неторопливо делясь впечатлениями, спустились к вагонетке, той самой, что “тычки” прицепили к тросу. Скрытый механизм движения существовал, и мы рассчитывали назло воякам разыскать его возле брошенных рукавиц и У-образных колодок. “Тычки” продолжали топтаться возле стальной преграды, тихонько переговариваясь между собой с упоминанием приблатненной мамы начальника. До открытия оставалось пять секунд!
– Присаживайся, и подумаем. – Шура перемахнул низкий борт и устроился на углу вагонетки, подложив под себя лыжные казенные базовские перчатки, те самые, что с толстыми пальцами.
– Щелк, щелк! – Вагонетка вздрогнула и покатила кверху! Стальная махина ворот, открывая проход, поползла влево с мягким перестуком невидимых шестерней.
– Сработало!
Шура с застывшим выражением недоумения на перепачканном глиной лице ехал широким кверху, уцепившись руками за край борта. Я дернул за ним... Благо успел схватиться за протянутую другом руку.
Едва проскочили вход, как ворота с тем же приглушенным накатным стуком стали на место. Вагонетка уткнулась в ограничитель ребра разгрузочного бункера. Шура выпрыгнул в объятия столпившихся в тесном помещении “тычков”, и те натасканным чутьем разведчиков, развивая его неожиданную удачу, не говоря ни слова, опрокинули сверкнувшее масляной радугой содержимое тележки в распахнувшийся черный провал.
Нет, не боялись ребята своего грозного командира. Ни один из “тычков” даже взглядом не напросился на команду! Перевернули – и все дела!
Раздалось негромкое урчание, потом каменный скрежет. Я вздрогнул, представив себе монстра, перемалывающего под моими ногами предложенные к обеду камни с наслаждением изголодавшейся цепной собаки. Вдруг сбоку блеснул нежный сиреневый свет. Нас “приглашали”?
Десятилетний Жорка уговорил одноклассника залезть в разбитый немецкий бункер. Говорили, в бункере остались этажи, не тронутые снарядами. Ребята постарше вынесли на поверхность стальные каски с пятиконечными звездами, обведенными белой краской. Точно посередине каждой звездочки чернели дырочки с удивительно ровными краями.
– От пуль дырки! Наших пленных стреляли, – пояснял один из них. – Мне брат рассказывал.
– Не, то фрицы оружие пристреливали! Наденут пленному на голову и… бац! Выжил – твое счастье. Отпускали!
– И вовсе не так! Папка говорил, дырочки для воздуха. А случайно в нее не попадешь. Наука доказала! – не согласился самый дотошный и стойкий боец за уличный авторитет. – Пошли, Жорка, че получше найдем!
Слово “наука” вызывало у мальчишек священный трепет! С “наукой” не спорили. Укрыв головы стальными шлемами, мальчишки приступили к рубке на деревянных мечах. Поначалу понравилось. Потом каски выбросили. Тощие от недоедания шеи тяжесть шлемов держали плохо. А тот, десятилетний, что ушел с другом в темноту, нашел настоящую пулеметную ленту с патронами. Через час друзей не стало.
Странные воспоминания лезут в голову в предчувствии опасности. Установленные впритык бочки армированного металлом стекла соединялись с множеством умопомрачительно искривленных труб и никелированными вентилями, оставляя свободным проход ко второй двери – стальной плите, подвешенной на роликах за тонкий рельс узкоколейки.
Сиреневое сияние испускала кипящая прозрачная жидкость. Под ногами продолжало урчать и хрумкать, но страх пропал, и проснулось любопытство. Мы стояли в самой настоящей лаборатории непонятного назначения.
Держа автоматы наизготовку, “тычки” подналегли на дверь с рельсом, и она отползла в сторону настолько легко и бесшумно, точно была невесомой. Судя по следам от зубила, дыру в базальтовой стене пробивали или расширяли вручную.
Сиреневое свечение, не такое резкое, что исходило от бочек, оказалось и в новом, многократно большем помещении. Во всяком случае, призрачное фиолетовое марево не освещало противоположной стены, от чего новый зал выглядел прямо таки необъятным.
И снова без команды каждый из нас ужом проскальзывал в узкий проем, готовый распластаться на неровностях холодного каменного пола. Во время штурма тычки, как повелось, лидировали. Да и мы, не сведущие в спецподготовке, усваивали науку ближнего боя по ходу преподносимых уроков, старались не быть для ребят обузой.
В короткое мгновение, за которое “тычки” пролетели вход, мне удалось заметить, что каждый из них, не пробежав и трех пяти шагов, почему-то вдруг останавливался с непроизвольным восклицанием в меру своей интеллектуальной подготовки, выражая тем самым крайнее изумление на грани плохо скрытого страха.
– Ни себе фига! – секунду спустя, в свою очередь брякнул и я.
Один виток, второй третий…
Поля и сопки перестали кувыркаться и, покоренные, плавно вращались, исполненные величавой красоты и спокойствия.
“Пора выводить!” Плавный пасс кистями рук, и спокойствие улетучилось. Мое тело закрутила безумная сила. Голова ползла с позвоночника, наливаясь свинцовой тяжестью. Земля исчезла, превратившись в сплошное серое пятно, размытое по краю белесой дымкой испарений. Надо было как-то выкарабкиваться из неприятной ситуации. Открывать парашют в штопоре – равносильно самоубийству.
Я сжался в комок с выбросом правой руки в сторону. Тело швырнуло через плечо с такой силой, что лицо почувствовало упругий удар воздуха.
“Теперь стрела!” Самое устойчивое положение: вниз головой при слегка разведенных в стороны руках и нога. Устанавливается автоматически.
“Земля!” Приветливая и неподвижная. Незыблемая, величаво спокойная, прекрасная и… жесткая. “Кольцо!”
Рывок оказался таким, что перед глазами пошел снег. Снег вполне натуральный, ливневый и косой… с фиолетовыми разводами вдоль струй.
“Высота 800 – по заданию. Купол цел. Подвесная система в порядке. Так что же произошло?”
– Смерть крылом тебя коснулась, – скажут мне при разборе прыжка.
Я не поверил.
Снова подсказки, или страх? Встреча с потусторонним развинтит кого угодно! Длинный ряд двухметровой высоты шкафов тянулся вдоль левой стены, и я выдал далеко не изящную квитанцию* своего прибытия, испытывая в душе нечто среднее между любопытством, парализующим ужасом и желанием поскорее унести ноги. И было от чего! Внутри в светящейся жидкости из идеально прозрачного стекла бесконечными рядами замерли трупы. Зеркальное покрытие общей задней стенки создавало ощущение глубины, переполненной неизмеримым количества усопших.
На деле мы насчитали одиннадцать мертвецов. Девять из двадцати камер оказались пустыми. Помимо недавних знакомых, в этих усыпальницах, гробах или саркофагах, до сих пор затрудняюсь в точной классификации, “плавало” еще шестеро посторонних мужчин и женщин разного возраста. Очевидно, стекло зеркал обладало кривизной. Волей оптического обмана казалось, что за каждым из трупов выстроился не один десяток кривляющихся копий.
Первую шеренгу подравнивало остекление. При всем при этом строю явно не доставало армейской выправки. Разнообразие поз вызывало впечатление беспорядка. У отбывших свой срок среди живущих установились заметно противоречащее строевому уставу понятие единообразия. В пику различию в позах, глаза мертвецов оставались одинаково распахнутыми. Я бы сказал, распахнутыми, что твои форточки в душный июльский вечер. И это далеко не полное впечатление от мертвого взгляда! Расширенные черные зрачки остановились посередине глаз, неестественным образом оживляя застывшие маски лиц. Мы не сразу разобрались в наводящем ужас эффекте назойливости, от которого по живым телам расползалось мерзкое ощущение слежки за всеми перемещениями по залу. Где бы кто ни стоял, глаза призраков смотрели только на него одного...
– Чего уставился? – Единодушное неосознанное порицание трупам в первые минуты нашего пребывания в гроте Черного дьявола. Независимо от опыта и закалки, поймав на себе пустой взгляд, всякий стремился убраться, подальше от массированного мертвого внимания, не смущаясь заведомо бесперспективным диалогом с потусторонним. Часа через пол, попривыкли.
– Тьфу!
Гад уполз зпт. мы в его гнезде…
Улетела костяная дробь морзянки на Большую землю со сжатым до предела описанием злоключений “охотников” за мразью. Несколько томительных минут… и четкий успокаивающий ритм ответа.
– Приказано наблюдать, и… обедаем, – сумрачно выдавил из себя Тычинин, прочитав встречное послание с эфира, не прибегая к записям и расшифровке.
Разогретый на походном примусе сухой паек приятно согрел желудок. Светлое и теплое помещение “лаборатории” располагало к дреме. Каждые четверть часа двое из мучеников приказа с видимой неохотой поднимались и шли к мертвякам “с обходом”.
Урчание под полом давно прекратилось, и вагонетка ждала у стальной плиты очередного рейса за “минералом смерти”. “Тычки” без труда разгадали механику выхода. Простой механизм не смущал, дело было за командой “сверху”. А ее не могло быть, поскольку ничегошеньки новенького не происходило. Мы продолжали жить и ждать! Тянулись часы, каждый из которых измерялся вечностью. Наконец, Тычинин расстегнул комбинезон и извлек на свет фамильную серебряную луковицу. Сегодня таких не делают. С мелодичным перезвоном откинулась крышка старинного хронометра.
– 23.45. Всей группе войти в большой зал! – Майор поднялся первым, отряхнул от налипшего каменного крошева куртку и скрылся в черном провале, обгоняя поднявшуюся минутой ранее неторопливую пару очередных “дозорных”.
Идея задержки группы приобрела понимание. Вслед за начальником мы перевалились через порог, подавляя растущее из глубин подсознания сопротивление страшноватой неизвестности. Сиреневое свечение “шкафов” усилилось настолько, что каждый из нас, погасив фонарь, без труда разбирал во мраке вытянутую физиономию соседа...
Под полом снова зловеще заурчало и забулькало. И вдруг светящаяся жидкость в “шкафах” резко пошла на убыль. Взяв оружие на изготовку, мы приклеились к стене, подальше от стеклянных гробов. Пахнуло морозом.
Обращенные к нам стенки поползли вниз. Я прилип, крепко стукнувшись затылком, но боли не чувствовал, острый выступ уперся в шею…
“Шкафы” открылись, и призраки выплыли наружу. Волосы на моей голове копошились упругими червяками. Спина мерзла. Только от ледяной стенки меня не отодрали бы и рычагом Архимеда, падающие на серебряный снег тела от прикосновения этих непонятных созданий восстали перед глазами.
Сиреневый свет померк. Призраки, продолжая испускать фиолетовое свечение, проплывали мимо нас в звенящей тишине, исчезая один за другим в одной мерцающей точке. Не выпуская череду призраков из поля зрения, я присел, не столько потворствуя слабости в коленках, сколько предчувствию или догадке. Вот оно что! В крохотном пространстве посредине обращенной к востоку стены, высветились звезды. Призраки безмолвными тенями вылетали в открывшуюся дыру и проваливались вниз. Последней покинула прибежище усопших девчонка-альпинистка, подобно прочим призракам, не повернувшая головы в нашу сторону.
– От заразы! Расползаются по лесу и в сторону базы! – Следом за начальником группы мы устремились к новому выходу. – Их почти и не видно. Ползают плесенью по снегу. Не напирай! Вывалишься, сучий потрох! У тибя що, крила повырастали? За скалу держаться соплями будешь? Радист, передавай наблюдение: Призраки охотятся…
Далеко внизу слабо фосфоресцирующие пятна разошлись широким веером. Майор выслушал очередное костяно-цокающее сообщение “с Большой Земли”, после чего приказал всем вернуться в “cсиреневую” лабораторию.
– Ждем! Патруль на выход!
Тычинин говорил жестко, хотя ни кто не пытался перечить. Спросили только:
– Почему нас не тронули?
– Бабами пропахли, кобели! – рыкнул майор, и вопросы отвяли.
С полчаса двери в черное от звезд пространство оставались открытыми, и стало довольно-таки не жарко. Мы покинули лабораторию и столпились у одного из саркофагов. Впечатлений хоть отбавляй, однако разговаривать не хотелось. Похожая молчанка случается во время похорон. Ты стоишь и молчишь, боясь нарушить тишину разверстой ямы, перебиваемой стуком падающей на крышку гроба земли и рыданиями.
Но, чу! Призрачный зеленый ком возник на фоне приветливо мерцающих звезд и рассыпался у входа на три человекоподобные фигуры. Крайние придерживали под локти среднюю.
– Неклюдов! – ахнули “тычки”, распознав в среднем привидении одного из своих сослуживцев. – Не успел…
– Назад! – едва слышно прорычал их командир.
Мы прилипли к спасительной стенке. Призраки молодоженов (мы тоже узнали “своих”) приостановились у двенадцатого шкафа, и, похоже, тепло распрощались с новичком. Прощались неслышно, одними жестами. Со стороны понятно. Сиреневое сияние поползло по стеклам саркофагов молодоженов, и вдруг двенадцатый гроб, куда они ввели Неклюдова, осветился ярким желтым светом. Призрак Неклюдова пропал из глаз.
“Молодожены” заняли свои места, застыв в сиреневом растворе, касаясь стекла, соединявшего их шкафы, пальцами рук, умиротворенно улыбаясь совершенно живой улыбкой. В своем “рассоле” ребята смотрелись мастерски изготовленными восковыми фигурами.
“Нас снова не тронули!”
Через минуту желтый свет в двенадцатом номере сменился сиренью. “Неклюдов” застыл, обернувшись к нашему обществу спиной.
– Уфф! – перевели мы дух.
Однако обменяться впечатлениями не успели. Прозрачная семья один за другим вернулась в полном составе и, сопровождаемая журчанием таинственного раствора, неторопливо рассосалась по ящикам. После короткого обмена морзянкой группа, не задерживаясь более нигде, вернулась на базу.
16
Утром следующего дня в потерявшей уют столовой нам зачитали радиограмму-приказ на уничтожение “осиного гнезда”.
– Твое дело помогать или нет, а я отказываюсь... Пусть судят! – прошептал я Шуре, стоило нам одним остаться в вагончике. – Здесь нельзя рубить так сразу!
– Я с тобой! – Цепкие Шурины пальцы вцепились в мой локоть. – Эх, Бори нет! А чтобы он сделал?
– Вы идете? – Дверь яростно скрипнула. В отведенный нашей команде коттедж ворвался возбужденный "Дерево наоборот". – Слыхали?
– Мы против приказа, Олег, – сказал я как можно тверже, испытывая противную дрожь от ожидаемых последствий.
– Вы соображаете, на что идете? Вы хотите продолжения смертей? Вам надо, чтобы п-появились новые Б-бори?! – Сорвался на свистящий шепот наш маленький штабоначальник. – Сдайте оружие! – Мы молча положили на стол пистолеты. Олег, казалось, не заметил нашего движения. – Отказываюсь понимать! – Крупные желваки играли на одеревеневших скулах. – Объясните... хо-тя... бы, – произнес он с расстановкой.
– Здесь не автоматы... Здесь наука должна быть... – начал я, собираясь напоминанием о Гайдуке, о своих наблюдениях на базе, разбудить любопытство. Шура решительно меня перебил.
– И юристы! – Светлые брови моего друга торчали вертикально, двумя зеркально перевернутыми запятыми.
Далеко в горах ухнул взрыв. Мы вздрогнули. Взрыв показался очень тихим, шелестящим и мягким. Олег воспринял взрыв по-своему.
– За лавинами тоже прикажете с юристами бегать! – Он кинул на нас уничтожающий взгляд.
– С лавинами дело понятное, решенное и разрешенное... Наш случай надо опубликовать, спросить знающих людей. Легенда о Черном альпинисте не сегодня родилась... – Шурин “Билль о правах привидений” грозил затянуться.
– Борю убил не Черный альпинист. Мы не видели, чтобы Черный альпинист сам убивал или превращал в призраков. За что вы его убьете?.. – сделал я робкую попытку взять огонь на себя.
Тщетно! Боль за невинно пострадавшего от властей отца переполнила край Шуриного терпения. Мой друг оседлал конька правосудия и, не опуская бровей, пошел на Олега:
– Убийством вы ничего не добьетесь!.. Появятся новые Черные альпинисты, под их марку туристов начнут потрошить бандиты, что вы им противопоставите, не разобравшись в сути? Липовые подрывы пустых вершин?
– Голую Федоренкину задницу вместо щита! – Я понимал, что поступаю нехорошо по отношению к приветливо встретившему нас человеку, но сдержать себя не смог: приказ на уничтожение лаборатории, уникальной пещеры и разгадки тайны подписывал он.
Олег жестко посмотрел в наши глаза, скрипнул зубами и вышел:
– Запихнуть бы вас в Борину шкуру! – донеслось от крыльца, и буря утихла.
– Хороший он человек... – вздохнул Шура, выпуская воздух из легких сквозь зубы. Звук получился такой, будто шкодливый недоросль вставил шило в футбольный мяч.
17
Через три часа мы с горечью узнали: левой половины природного “иконостаса” более не существует. Проход к “шахте” с вагонетками нашли взорванным, и уничтожен ход под водопадом не военными, Черный альпинист приступил к активной обороне.
– Надеюсь, от ночной облавы не отвертитесь, чистоплюи! Можете не стрелять, черт с вами! – Олег вытащил пистолет и разложил перед собой принадлежности для чистки оружия. – Стволы на столы!.. Я не сумею прикрыть ваш отказ! Не су-ме-ю!
Ни слова не говоря, мы разобрали “Макаровых” и принялись за работу.
А в 23.00 весь наличный состав базы встал на лыжи и вышел “на охоту” за призраками на оконечность плато у столетних елей. На тот самый узкий серп снега между горами и лесом, куда выходила звездная дверь из зала саркофагов.
Рассредоточились вдоль опушки совершенно беззвучно, возможно более похожие на привидений в своих белых маскировочных костюмах, чем сами призраки. Наша тройка держалась вместе. Олег достал пистолет:
– К ним нельзя подходить вплотную, ребята. В запасе у меня ракетница, я буду стрелять! Прикроете, ежели что! Надеюсь…– С вершины от самой высокой скалы поползли крошечные светлячки. – Идут!
Я и Шура промолчали, засунув большие пальцы рук в карманы курток. Призраки увеличились в размерах, разошлись широким веером и вдруг пропали. Нет, они не исчезли совсем. Редкая цепь человеческих фигур без признаков свечения проявилась под скалой и поплыла по над склоном навстречу засаде.
– Можешь и в нас стрелять! Нам с Шурой бара-бир (все равно), – гнусаво процедил я. – Глядишь, получишь Героя за борьбу с потусторонними силами контрреволюции.
– Я люблю вас, идиоты, и останусь верным дружбе... и Борису, а меня не осуждайте, не могу по-другому!
Разрумянившаяся девчонка альпинистка выткалась перед нами из света звезд. Рука в толстой перчатке поднялась для приветствия.
– Уходи отсюда, дура! – рявкнул я.
Олегов пистолет оказался громче. Девчонка на глазах вдруг вздулась белым облаком инея, и это облако медленно осело на снег серебристой пылью. Я чертыхнулся и поплелся между елок вдоль опушки. В горле стоял ком. Две редкие цепи местами коснулись, местами просочились одна сквозь другую. Прогремели новые выстрелы. Я прошел невысокий кустарник и остановился.
– Зачем вы стреляете в нас, Сережа? – с оттенком плохо скрытой горечи спросила Марина. Мы стояли над верхушками елок, и эти елки медленно утекали куда-то вниз и вбок.
– Мы не мертвяки! Мы не хотим, чтобы тебе стало страшно! – Молодожен Женя выплыл снизу, и я невольно попятился.
– Это опыт. Ты, если захочешь, сможешь вернуться к друзьям! – Марина потянулась ко мне, и я вновь отпрянул. – Он нам казался таким спокойным, Женя, а он продолжает бояться.
– Посмотри вниз, Сергей, успокойся и лети с нами! Это всего-навсего опыт. К тому же, Смерти нет, ты не умер! Скоро тебе все объяснят, ты поймешь. –
Молодожены подхватили меня под локти, и я почувствовал пружинистую силу их рук. Далеко внизу лежало то, что я привык называть своим телом. Олег и Шура бежали к нему, попеременно опережая один другого. Я придирчиво оглядел себя: руки, ноги… – все было на своем месте. Что за чертовщина? А задорные глаза молодоженов искрились таким неподдельным смехом, что я не мог не улыбнуться в ответ.
– Что все это значит, ребята?
– Поймешь через минуту! Мы прилетели и не надолго расстанемся. Ты сейчас увидишь Свет. Слушай его! Скажи ему только: “Я верю!”
К утренней звезде следующего дня мы оказались “в родных краях” высокогорья с выпиской из приказа в карманах о прекращении отпуска по служебной необходимости, с командировочными удостоверениями, оружием и сухим пайком на трое суток.
– Вахту несем двумя парами с 23-х до часу ночи, – предупредил Боря, тыкая пальцем куда-то за окно. – Видите спасателей?
– Копошатся в том самом месте, куда ночью приходил Черный альпинист. – Шура с минуту понаблюдал за работой десятка мужланов в белых камуфляжных комбинезонах. Белесые брови стояли торчком от недоумения.
– Не улавливаю идеи, – поддержал я друга, в свою очередь, разглядывая ребят Федоренкова. – Закладка новых корпусов базы или что?
– Давай, выкладывай, Борис! – Олег уселся на выделенное ему койко-место и приготовился слушать.
Какое-то время Боря вышагивал по вагончику, насупившись, с удручающе таинственным видом. Наконец он перестал сотрясать застеленный тряпичными половиками пол и остановился перед другом, назидательно указав пальцем на потолок.
– Именно твое “или что”! На военном совете у Федоренкова мы предположили, что данная точка как бы притягивает нечто из ряда вон выходящее. С подачи некоторых уважаемых (поклон в нашу с Шурой сторону) Федоренковцы строят рубеж-ловушку! – Шеф полковой государственной безопасности примолк, и снова дощатый пол, надрывая нервы, заскрипел у него под ногами.
– Мне не понятно, как будет работать мышеловка против призраков? А если ты, Боря, не перестанешь скрипеть туда-сюда перед глазами, мы поймем и того меньше! – Не заботясь о ясности слога, "Дерево наоборот" с непонимающим видом уставился в окошко.
– Я тоже не могу врубиться в замысел! – Шура подгреб к штабоначальнику, и вместе они принялись дотошно изучать вид на снегоразработки в горах.
– Блиндажи роют со всех сторон. – Перестав скрипеть перед глазами и, придавая голосу лошадиную дозу секретности, перешел на шепот наш контрразведчик, чередуя слова с пулеметной скоростью. – Днем вашего Черного альпиниста никто не видел. Предупредить его некому. Крытые сверху ямы с амбразурами не толще двух пальцев... Они не видны даже с близкого расстояния. Тем более, ночью...
– Засада на привидений? – Олега явно не вдохновляли игры чекистов.
– Сами говорили, – огорчился Боря, заметив всеобщее неодобрение. – Альпинист не призрак! Поет, чаи гоняет… Его можно поймать! Подозрительно призрачные те... другие?
– Черный альпинист не призрак и не совсем человек. Его следов мы не нашли ни возле базы, ни наверху. Его след не видели ни разу! Мы с Шурой купились на этом несоответствии в первый день поисков. – Ища поддержки, я обернулся к Шуре. Воспоминание о встрече под Черной скалой разбередило сердце: “Ох, права бабка Акулина! Уходить надо было всем и сразу...” В обжитом вагончике стало вдруг неуютно, пахнуло мертвой елкой. Шура величественно кивнул, воздерживаясь от словесной перепалки, и я выложил последний козырь:
– А если альпинист появится с кучей привидений? Все они смертельно опасны, прикажете хором отбрасывать лапти?.. Прямо в ямах с амбразурами? – Я вызывающе посмотрел на Борю и содрогнулся. На долю секунды мне показалось, что с тяжелых Бориных плеч на меня уставился жуткий оскал смерти. На месте правой половины черепной коробки зияла кровавая рвань в тошнотных потеках серого вещества. Кожа с челюстей оказалась отодранной вместе с носом и свисала с левого виска мокрой красной тряпкой. Единственный глаз с желтыми следами торжествующей глаукомы и огромным черным зрачком посередине был пуст и страшен. Я встряхнул головой, отгоняя наваждение, и засобирался на свежий воздух. Тяжелый ком покатился из желудка к глотке. Покрываясь испариной, мне с превеликим трудом удалось протолкнуть его обратно.
Объяснить жуткого предчувствия я не мог. Я не понял подсказки! Заговорив об увиденном, я не столько боялся стать новой пророчицей Акулиной и “накаркать” беду, сколько отыграть завтрак не с того конца. Шура, заметив мое бледное состояние, засобирался следом:
– Мы проветримся, подумаем, пройдемся маленько... Вы передохните с дороги! Хотите здесь, хотите в любом из коттеджей.
– Не верят! – Всплеснул Боря руками. – Раскиньте мозгами, суслики вашей мамы! Навесят дверки, не пробиваемые стекла в амбразурах... Оружие...
Боря широк, массивен, но ладошки у него маленькие, и эти ладошки, пока он говорил, звонко шлепали хозяина по бедрам, проставляя свои точки, восклицательные знаки и многоточия.
– Местные разведчики выражают высокому обществу свое разочарование? – засмеялся Олег, стараясь скрасить неловкость от моей горячности. – Кстати, без обогрева стекла замерзнут…
– Пойдем, Шура! – Предложение Бори “раскинуть мозгами” вызвало новый приступ, и я побежал к двери, скрывая, что меня мутит.
– Не обижайтесь, флагманы! Борис сейчас придет в себя. Он переутомился. А ваши знакомые из морга не торопятся разлагаться безо всякой заморозки. Медики суетятся... – Не унимался штабоначальник, рассчитывая, очевидно, продолжить разговор.
– Их проблемы. Мы в курсе. – Промедли три секунды, меня бы стошнило на половики
– Здесь не оружие... Здесь мозги нужны... – в унисон ошпарил меня Шура.
– Спасибо, удружил, – промямлил я сквозь носовой платок.
Сделав дяденькам прощальное ручкой, мы выкатились в марево сусального золота солнца, искристого снега и сапфировой бесконечности неба.
13
За час до заката строительная суета вокруг вагончиков и нездоровое внимание ко мне и Шуре поутихло. Мы (свидетели и участники) – чужие в среде ребят Федоренкова. Вопросы, похожие на допросы, нас едва не доконали.
График роковой вахты вступил в силу с неумолимостью, набирающего скорость Дамоклова меча. Свободный от вахты “л.с.” * разошелся по койкам.
Глубокие щели с потолками из горбыля и со снегом по верху перекрыли подходы к лыжной базе с четырех сторон равными интервалами. Два ВПН (выносной пункт наблюдения), где ожидался “основной разворот событий” оставались за нашей командой с 23-х до 01.00 ночи.
Однако, как мы и предполагали, Черный альпинист дураком не был. Ни он сам, ни его призрачная “гвардия” в полночь не появились. Несмотря на это, жертв, точнее одной жуткой потери, избежать не удалось. За три минуты до окончания пустой вахты “Дерево наоборот” выбрался из щели. На ходу, приседая и охлопывая себя руками, он направился в нашу сторону. Нам с Шурой давно надоело изображать тараканов. Мы, в свою очередь, согреваясь разминкой, не заставили себя ждать и устремились Олегу навстречу, громко и нецензурно удивляясь Бориной настырности. Дисциплинированный разведчик продолжал блюсти график до секунды. И… вдруг приглушенно стукнул выстрел.
Не обращая внимания на резкую щекочущую колику в ногах, я и Шура бросились к вэпээну друзей. Когда мы подбежали, Олег стоял на коленях перед распахнутым лазом и заунывно стонал. Мы поставили начальника штаба на ноги, но Олег нас оттолкнул и показал рукавицей на щель. Только сейчас я и Шура стали медленно соображать...
“Мать-природа, за что!” Утреннее наваждение повторялось, повторялось, и повторялось, и не уходило, сколько я ни тряс головой.
14
Самоубийство, вольное или нечаянное, лишило нашу команду “ангела- хранителя”. Хотелось выть от горя, и не было слез облегчения.
– Держитесь, гады! Открываю личный счет! – скрежетал зубами Олег, всю ночь, вглядываясь в серебряный свет за окошком с иероглифами гор по занавескам и хрипло кашляя, от разрывающих легкие крепких затяжек. – Кто бы вы ни были, сволочи, вы не знаете сердца русского летчика...
Несмотря на трагедию, Федоренковцы от ВПН не отказались. Засыпали только тот, где погиб Боря. От вахт невезучую тройку освободили. Мы остались на базе в качестве гостей, консультантов, пленников или черт его знает кого. Я признался Шуре в своем кошмарном видении. Однако мой друг посоветовал мне помалкивать до поры до времени и не тревожить понапрасну Олега:
– Он и так с ума пошился и может растолковать твое замалчивание неправильно. Потом расскажешь, когда раскопаем бодягу! Да и толку чуть с твоего признания. Вначале не поверили бы, сказали, что пугаешь, а потом обвинили, и тривиальным вороньим накарком ты бы не отделался.
К сожалению, слова моего друга сбылись и сбылись буквально.
15
На следующий день Олег остался на базе проводить Борю в последний путь, а я и Шура ушли в горы под командованием широкогрудого и длиннорукого, смахивающего на орангутанга майора. Настоящие имя и фамилия майора давно выпали из памяти. Пускай он будет Тычининым за свою привычку говорить всем “ты” с профессиональным налетом отталкивающего пренебрежения к собеседнику. Четверо его “молодцов, как на подбор” одинаковостью, костюмов и амуниции напоминали наследство птичьего двора, а наглодушностью – речи своего начальника. Что с них взять? “Тычки”, одним словом. В чью светлую голову запала мысль осмотреть пещеру – не знаю. Нас вели проводниками.
Забытые лыжи и палки альпинистки сохранили створ, от которого, я помнил, надо было забрать градусов пятнадцать к югу. Только что-то изменилось в мире. Горы будто сдвинулись, и я никак не мог сообразить, почему не могу различить такой заметной тропы.
– Здесь шел снег.
Умница Шура. Конечно же, по верху прошел снег, изменив очертания скал. Да и лыжи мы не сбросили, продолжая подъем, с заметно возросшим усилием опираясь на палки.
Я остановился и еще раз сверился по створу. Угол нашего следа соответствовал тому, что отложился в памяти. Сняв перчатку, голубцовским приемом я прогнал “снежное” наваждение с нелестным упоминанием японской мамы. Горы стали на место.
Куда ты завел нас Сусанин - герой?
Затянул какой-то шутник из обезьянника при камуфляже. А предо мной вдруг выплыла песчаная коса и Леха, напевающий, “прилетели, мягко сели...”
Отстаньте, ребята! Я сам здесь впервой.
Не унимался юморист. Вру, другой голос. Я продолжал стоять, отыскивая глазами признаки засыпанной снегом тропы.
Давайте отрежем Сусанину ногу!
Не надо, ребята! Я вспомнил дорогу.
Вспомнил, вернее, разглядел едва заметный прогиб снега и я. Скоро мы оставили лыжи и, утопая местами по грудь, в неискаженном смысле углубились в узкий проход между скал. Ориентироваться стало заметно легче. Я вспомнил, как тогда карабкался и считал повороты. Шутники примолкли.
Мы с Шурой ломились по карнизу, сбрасывая ногами снег в пропасть. Мы не бравировали опасностью. На прямом без уклона карнизе опасности упасть на крыши вагончиков не было.
– Стоять!!! – гаркнул вдруг старший группы.
Тяжелые комья снега ударили по голове, по рукам и частью уничтожили наш труд по расчистке пути.
“Не хватало кирпич схлопотать на башку, а мы без каски!” – подумал я.
– Здесь нет кирпичей, здесь лавины! – Мне показалось, что Шура прочитал мои мысли. На самом деле я их высказал, и довольно-таки громко.
С короткими автоматами в руках пятерка Тычинина прошуршала мимо и скрылась за поворотом.
– Рарарах! Рарарах! Рарарах!
– Они гонятся за Альпинистом! – Шура рванул за поворот. – Я видел его! Думал, блазнит!
Мы вылетели на площадку перед пещерой… Пусто!..
– Рарарах! Рарарах! Рарарах!
Глаза наши лезли из орбит.
– Они в пещере!
Мы ринулись к черному зеву, на ходу выхватывая из карманов казенных пуховиков фонарики.
– Ждать! Ложись! – Голос из темноты прозвучал над самым ухом.
Цепляясь за камни в мощном потоке, мы беспрекословно приняли ледяную ванну. Желтые лучи в глубине пещеры выхватывали из темноты фрагменты бугристых натеков и струящейся по ним изумительно прозрачной воды. Зубы застучали морзянку.
– Пускай подходят!
– Одят... одят... одят…
Голос Тычинина и эхо. Спотыкаясь на подводных окатышах, мы протолкнулись сквозь наледь в направлении желтых лучей, выжимая локтями непомерную тяжесть воды из раздувшихся мешками курток.
В том, что где-то впереди реальный Черный альпинист, теперь не сомневался никто. Его, за исключением меня, на повороте карниза видели все.
Мы пересекли круглое озеро в обрамлении высоких каскадов из множества сверкающих под фонарями мелких водопадов, водопадиков или просто круто закрученных спиралей по ярким желтым натекам в виде сотен обращенных книзу горбатых ладоней с заостренными сосульками каменных пальцев. Сказка!
На ощупь натеки оказались настолько шершавыми, что подошвы не приспособленных к лазанью по скалам лыжных ботинок совершенно не скользили. Мы без труда забрались под самый потолок. Широкий ход, напоминающий зубами-сталактитами пасть монстра, оказался сухим и относительно теплым.
Разгоряченные движением и азартом, мы не замечали холода. Пятерка Тычинина неслась впереди навстречу относительно теплому сквозняку, обсушившему нас много ранее того времени, когда мы заметили, что воздух значительно посвежел, и пахнуло настоящим морозцем. Неожиданно впереди промелькнул небесно-синий свет дня. Подземелье закончилось выходом в пропасть с глубокой трещиной камина, частью занесенного нетронутым пушистым снегом.
Черный альпинист исчез.
– Выглядел ваш альпинист вполне реальным, – размышлял между тем Тычинин, наморщив скошенный к затылку лоб, от чего кожа над белесыми бровями забугрилась некрасивыми складками. – Для начала исключим его способность проходить сквозь стены.… Следовательно, мы проскочили боковой ход. Возможно не один.
Мы без возражений “проглотили” нашего альпиниста. Спорить с Тычиниными в любой обстановке равносильно известному мокрому акту против ветра. Через минуту разделенная майором на тройки группа медленно пошла в обратном направлении, тщательно исследуя многочисленные трещины и щели, каждая по своей стороне. Орангута... простите, Тычинин шел замыкающим и раздавал "Тычкам" фирменные заготовки. Слава Богу, словесные.
– Ти ще, хлюпик? Ти в детстве по деревьям не лазил? Цепляйся! Цепляйся! Не шарь по глазам фонарем, сучий потрох! Ти ще, забыл для чего у тибя фонарь? Щас влезу, второй засвечу.
“Сучий потрох” торопливо отворачивался, и обследование продолжалось до очередного всплеска эмоций старшего группы, когда все останавливались и замирали в надежде, что очередной поток ругательств адресован Всевышнему. Шли медленно. Пропущенный ход или лаз мог скрываться за любым обломком камня. Наконец впереди зажурчали водопады каскада, правая тройка перевалила гребень.
– Есть ход! – крикнули снизу.
– Есть ход! – повторил представитель от чекистов в нашей тройке, оборачиваясь к Тычинину.
Вот тебе, батенька, и орангутанг! Мужик ругательный и Мастер своего дела. Не отнимешь! Обгоняя нас, майор исчез в мерцающей отсветами фонарей глубине провала... Узкую расщелину скрывала зеркальная пленка воды бокового водопада “иконостаса”, по выражению одного из “обезьянника”. Наблюдение тонкое. Лики святых даже при среднем воображении в обрамлении текущего серебра и золота струй смотрелись бы ожившими образами древних легенд. И это ”тычки”!
Один за другим, минуя шершавую мокроту лаза, мы протиснулись в галерею. Ребра витиеватых натеков тянулись по обе стороны бесконечными бурыми лентами, с которых сочилась вода, скапливаясь под ногами в глубокие лужицы. Местами потолок становился стрельчатым, улетая вверх, отталкиваясь от идеально ровного карниза с частоколом ослепительно белых столбиков, и за этой колоннадой укрывалась тьма.
К счастью, штурмовать тридцатиметровую высоту до натечной экзотики никому не пришлось. Ход вывел разведчиков в крошечный зал. Новое помещение оказалось похожим на заброшенный забой по добыче угля. Голые стены с глубокими следами выработки по левой стороне наводили тоску траурной чернотой, отливающей антрацитовым блеском. Справа естественную мрачность породы скрашивали все те же матово-оранжевые натеки.
Две вагонетки, из которых одну кто-то заполнил “углем” до середины влажного проржавевшего борта, стояли на рельсах узкоколейки. Третья, со снятой прогнувшейся осью, валялась на боку возле щелястой пасти искусственного грота.
Ниточки-рельсы (я таких тонких отродясь не встречал) с плавным подъемом убегали за поворот, и первая группа без остановки, не изменяя темпа движения, скрылась за ним, точно растворилась в тусклой желтизне фонарей. Мы наскоро осмотрели нишу за сломанной вагонеткой. Пусто...
По шпалам из толстой жести и черным от смазки мы скорее заскользили, чем пошли, за первой тройкой наверх... Майор, слава Богу, молчал и только кряхтел мне в затылок, очевидно в глубокой задумчивости.
Глаза зажмурились от ударившего в них встречного света.
– Впереди крутой подъем, а наверху стальная стена. Похоже, ворота, – доложил Тычинину старший, возвращающейся тройки.
– Открывать пробовали?
– Не поддается.
– Пошли.
За поворотом рельсы полезли кверху, не в пример, круто. Между ними появился колючий, толщиной в палец трос, оканчивающийся массивным железным кольцом. Кольцо и трос покрывала та же густая и черная смазка. Тормозные колодки, похожие на букву “У” и грязные рукавицы валялись в углублении сбоку.
– А вы говорите “призрак”!
Дожидаясь, покуда подчиненные преодолеют очередную полосу препятствий, Тычинин вертел в руках одну из колодок и рукавицы. Закончив беглый осмотр, он почему-то вздохнул и кинул находку на пол.
Через двадцать трудных метров рельсы закончились, уткнувшись в стальную стену. Стена, гладкая и ржаво-бурая на уровне шпал полотна узкоколейки, казалась непроницаемой. Трос подъемника “вырастал” из узкого паза снизу мокрым и колючим крысиным хвостом.
– Приплыли.
Низкий лоб шефа отчетливо изобразил “Девятый вал” Айвазовского.
– Можно попытаться прицепить вагонетку к тросу, – предложил я забуксовавшему в мыслях начальнику.
Через два дня я готов был отрезать болтливый язык, проклиная и себя, и Шуру, и атамана Черного, что послужил толчком к нашему сближению с “Деревом наоборот”, и те пресловутые “поминки” по Лехе Гайдуку, где зародилась мысль провести отпуск на этой треклятой памирской лыжной базе...
Соединенными усилиями мы подкатили вагонетку и сочетали с ней кольцо подъемного механизма посредством стального пальца–шкворня.
– Щелк! – Не велик эффект.
Только звучало, определенно, за стальной воротиной. Прошла тягучая минута, и... ничегошеньки не произошло. Кто-то в темноте задел ногами трос и, оцарапавшись, выругался, передав нецензурным словоизвержением честь открытия тайны ворот Шуре.
Ополчившись за неудачу с вагонеткой на меня с моими идеями и (за компанию, на Шуру) нас отослали вниз. Мы, неторопливо делясь впечатлениями, спустились к вагонетке, той самой, что “тычки” прицепили к тросу. Скрытый механизм движения существовал, и мы рассчитывали назло воякам разыскать его возле брошенных рукавиц и У-образных колодок. “Тычки” продолжали топтаться возле стальной преграды, тихонько переговариваясь между собой с упоминанием приблатненной мамы начальника. До открытия оставалось пять секунд!
– Присаживайся, и подумаем. – Шура перемахнул низкий борт и устроился на углу вагонетки, подложив под себя лыжные казенные базовские перчатки, те самые, что с толстыми пальцами.
– Щелк, щелк! – Вагонетка вздрогнула и покатила кверху! Стальная махина ворот, открывая проход, поползла влево с мягким перестуком невидимых шестерней.
– Сработало!
Шура с застывшим выражением недоумения на перепачканном глиной лице ехал широким кверху, уцепившись руками за край борта. Я дернул за ним... Благо успел схватиться за протянутую другом руку.
Едва проскочили вход, как ворота с тем же приглушенным накатным стуком стали на место. Вагонетка уткнулась в ограничитель ребра разгрузочного бункера. Шура выпрыгнул в объятия столпившихся в тесном помещении “тычков”, и те натасканным чутьем разведчиков, развивая его неожиданную удачу, не говоря ни слова, опрокинули сверкнувшее масляной радугой содержимое тележки в распахнувшийся черный провал.
Нет, не боялись ребята своего грозного командира. Ни один из “тычков” даже взглядом не напросился на команду! Перевернули – и все дела!
Раздалось негромкое урчание, потом каменный скрежет. Я вздрогнул, представив себе монстра, перемалывающего под моими ногами предложенные к обеду камни с наслаждением изголодавшейся цепной собаки. Вдруг сбоку блеснул нежный сиреневый свет. Нас “приглашали”?
Десятилетний Жорка уговорил одноклассника залезть в разбитый немецкий бункер. Говорили, в бункере остались этажи, не тронутые снарядами. Ребята постарше вынесли на поверхность стальные каски с пятиконечными звездами, обведенными белой краской. Точно посередине каждой звездочки чернели дырочки с удивительно ровными краями.
– От пуль дырки! Наших пленных стреляли, – пояснял один из них. – Мне брат рассказывал.
– Не, то фрицы оружие пристреливали! Наденут пленному на голову и… бац! Выжил – твое счастье. Отпускали!
– И вовсе не так! Папка говорил, дырочки для воздуха. А случайно в нее не попадешь. Наука доказала! – не согласился самый дотошный и стойкий боец за уличный авторитет. – Пошли, Жорка, че получше найдем!
Слово “наука” вызывало у мальчишек священный трепет! С “наукой” не спорили. Укрыв головы стальными шлемами, мальчишки приступили к рубке на деревянных мечах. Поначалу понравилось. Потом каски выбросили. Тощие от недоедания шеи тяжесть шлемов держали плохо. А тот, десятилетний, что ушел с другом в темноту, нашел настоящую пулеметную ленту с патронами. Через час друзей не стало.
Странные воспоминания лезут в голову в предчувствии опасности. Установленные впритык бочки армированного металлом стекла соединялись с множеством умопомрачительно искривленных труб и никелированными вентилями, оставляя свободным проход ко второй двери – стальной плите, подвешенной на роликах за тонкий рельс узкоколейки.
Сиреневое сияние испускала кипящая прозрачная жидкость. Под ногами продолжало урчать и хрумкать, но страх пропал, и проснулось любопытство. Мы стояли в самой настоящей лаборатории непонятного назначения.
Держа автоматы наизготовку, “тычки” подналегли на дверь с рельсом, и она отползла в сторону настолько легко и бесшумно, точно была невесомой. Судя по следам от зубила, дыру в базальтовой стене пробивали или расширяли вручную.
Сиреневое свечение, не такое резкое, что исходило от бочек, оказалось и в новом, многократно большем помещении. Во всяком случае, призрачное фиолетовое марево не освещало противоположной стены, от чего новый зал выглядел прямо таки необъятным.
И снова без команды каждый из нас ужом проскальзывал в узкий проем, готовый распластаться на неровностях холодного каменного пола. Во время штурма тычки, как повелось, лидировали. Да и мы, не сведущие в спецподготовке, усваивали науку ближнего боя по ходу преподносимых уроков, старались не быть для ребят обузой.
В короткое мгновение, за которое “тычки” пролетели вход, мне удалось заметить, что каждый из них, не пробежав и трех пяти шагов, почему-то вдруг останавливался с непроизвольным восклицанием в меру своей интеллектуальной подготовки, выражая тем самым крайнее изумление на грани плохо скрытого страха.
– Ни себе фига! – секунду спустя, в свою очередь брякнул и я.
Один виток, второй третий…
Поля и сопки перестали кувыркаться и, покоренные, плавно вращались, исполненные величавой красоты и спокойствия.
“Пора выводить!” Плавный пасс кистями рук, и спокойствие улетучилось. Мое тело закрутила безумная сила. Голова ползла с позвоночника, наливаясь свинцовой тяжестью. Земля исчезла, превратившись в сплошное серое пятно, размытое по краю белесой дымкой испарений. Надо было как-то выкарабкиваться из неприятной ситуации. Открывать парашют в штопоре – равносильно самоубийству.
Я сжался в комок с выбросом правой руки в сторону. Тело швырнуло через плечо с такой силой, что лицо почувствовало упругий удар воздуха.
“Теперь стрела!” Самое устойчивое положение: вниз головой при слегка разведенных в стороны руках и нога. Устанавливается автоматически.
“Земля!” Приветливая и неподвижная. Незыблемая, величаво спокойная, прекрасная и… жесткая. “Кольцо!”
Рывок оказался таким, что перед глазами пошел снег. Снег вполне натуральный, ливневый и косой… с фиолетовыми разводами вдоль струй.
“Высота 800 – по заданию. Купол цел. Подвесная система в порядке. Так что же произошло?”
– Смерть крылом тебя коснулась, – скажут мне при разборе прыжка.
Я не поверил.
Снова подсказки, или страх? Встреча с потусторонним развинтит кого угодно! Длинный ряд двухметровой высоты шкафов тянулся вдоль левой стены, и я выдал далеко не изящную квитанцию* своего прибытия, испытывая в душе нечто среднее между любопытством, парализующим ужасом и желанием поскорее унести ноги. И было от чего! Внутри в светящейся жидкости из идеально прозрачного стекла бесконечными рядами замерли трупы. Зеркальное покрытие общей задней стенки создавало ощущение глубины, переполненной неизмеримым количества усопших.
На деле мы насчитали одиннадцать мертвецов. Девять из двадцати камер оказались пустыми. Помимо недавних знакомых, в этих усыпальницах, гробах или саркофагах, до сих пор затрудняюсь в точной классификации, “плавало” еще шестеро посторонних мужчин и женщин разного возраста. Очевидно, стекло зеркал обладало кривизной. Волей оптического обмана казалось, что за каждым из трупов выстроился не один десяток кривляющихся копий.
Первую шеренгу подравнивало остекление. При всем при этом строю явно не доставало армейской выправки. Разнообразие поз вызывало впечатление беспорядка. У отбывших свой срок среди живущих установились заметно противоречащее строевому уставу понятие единообразия. В пику различию в позах, глаза мертвецов оставались одинаково распахнутыми. Я бы сказал, распахнутыми, что твои форточки в душный июльский вечер. И это далеко не полное впечатление от мертвого взгляда! Расширенные черные зрачки остановились посередине глаз, неестественным образом оживляя застывшие маски лиц. Мы не сразу разобрались в наводящем ужас эффекте назойливости, от которого по живым телам расползалось мерзкое ощущение слежки за всеми перемещениями по залу. Где бы кто ни стоял, глаза призраков смотрели только на него одного...
– Чего уставился? – Единодушное неосознанное порицание трупам в первые минуты нашего пребывания в гроте Черного дьявола. Независимо от опыта и закалки, поймав на себе пустой взгляд, всякий стремился убраться, подальше от массированного мертвого внимания, не смущаясь заведомо бесперспективным диалогом с потусторонним. Часа через пол, попривыкли.
– Тьфу!
Гад уполз зпт. мы в его гнезде…
Улетела костяная дробь морзянки на Большую землю со сжатым до предела описанием злоключений “охотников” за мразью. Несколько томительных минут… и четкий успокаивающий ритм ответа.
– Приказано наблюдать, и… обедаем, – сумрачно выдавил из себя Тычинин, прочитав встречное послание с эфира, не прибегая к записям и расшифровке.
Разогретый на походном примусе сухой паек приятно согрел желудок. Светлое и теплое помещение “лаборатории” располагало к дреме. Каждые четверть часа двое из мучеников приказа с видимой неохотой поднимались и шли к мертвякам “с обходом”.
Урчание под полом давно прекратилось, и вагонетка ждала у стальной плиты очередного рейса за “минералом смерти”. “Тычки” без труда разгадали механику выхода. Простой механизм не смущал, дело было за командой “сверху”. А ее не могло быть, поскольку ничегошеньки новенького не происходило. Мы продолжали жить и ждать! Тянулись часы, каждый из которых измерялся вечностью. Наконец, Тычинин расстегнул комбинезон и извлек на свет фамильную серебряную луковицу. Сегодня таких не делают. С мелодичным перезвоном откинулась крышка старинного хронометра.
– 23.45. Всей группе войти в большой зал! – Майор поднялся первым, отряхнул от налипшего каменного крошева куртку и скрылся в черном провале, обгоняя поднявшуюся минутой ранее неторопливую пару очередных “дозорных”.
Идея задержки группы приобрела понимание. Вслед за начальником мы перевалились через порог, подавляя растущее из глубин подсознания сопротивление страшноватой неизвестности. Сиреневое свечение “шкафов” усилилось настолько, что каждый из нас, погасив фонарь, без труда разбирал во мраке вытянутую физиономию соседа...
Под полом снова зловеще заурчало и забулькало. И вдруг светящаяся жидкость в “шкафах” резко пошла на убыль. Взяв оружие на изготовку, мы приклеились к стене, подальше от стеклянных гробов. Пахнуло морозом.
Обращенные к нам стенки поползли вниз. Я прилип, крепко стукнувшись затылком, но боли не чувствовал, острый выступ уперся в шею…
“Шкафы” открылись, и призраки выплыли наружу. Волосы на моей голове копошились упругими червяками. Спина мерзла. Только от ледяной стенки меня не отодрали бы и рычагом Архимеда, падающие на серебряный снег тела от прикосновения этих непонятных созданий восстали перед глазами.
Сиреневый свет померк. Призраки, продолжая испускать фиолетовое свечение, проплывали мимо нас в звенящей тишине, исчезая один за другим в одной мерцающей точке. Не выпуская череду призраков из поля зрения, я присел, не столько потворствуя слабости в коленках, сколько предчувствию или догадке. Вот оно что! В крохотном пространстве посредине обращенной к востоку стены, высветились звезды. Призраки безмолвными тенями вылетали в открывшуюся дыру и проваливались вниз. Последней покинула прибежище усопших девчонка-альпинистка, подобно прочим призракам, не повернувшая головы в нашу сторону.
– От заразы! Расползаются по лесу и в сторону базы! – Следом за начальником группы мы устремились к новому выходу. – Их почти и не видно. Ползают плесенью по снегу. Не напирай! Вывалишься, сучий потрох! У тибя що, крила повырастали? За скалу держаться соплями будешь? Радист, передавай наблюдение: Призраки охотятся…
Далеко внизу слабо фосфоресцирующие пятна разошлись широким веером. Майор выслушал очередное костяно-цокающее сообщение “с Большой Земли”, после чего приказал всем вернуться в “cсиреневую” лабораторию.
– Ждем! Патруль на выход!
Тычинин говорил жестко, хотя ни кто не пытался перечить. Спросили только:
– Почему нас не тронули?
– Бабами пропахли, кобели! – рыкнул майор, и вопросы отвяли.
С полчаса двери в черное от звезд пространство оставались открытыми, и стало довольно-таки не жарко. Мы покинули лабораторию и столпились у одного из саркофагов. Впечатлений хоть отбавляй, однако разговаривать не хотелось. Похожая молчанка случается во время похорон. Ты стоишь и молчишь, боясь нарушить тишину разверстой ямы, перебиваемой стуком падающей на крышку гроба земли и рыданиями.
Но, чу! Призрачный зеленый ком возник на фоне приветливо мерцающих звезд и рассыпался у входа на три человекоподобные фигуры. Крайние придерживали под локти среднюю.
– Неклюдов! – ахнули “тычки”, распознав в среднем привидении одного из своих сослуживцев. – Не успел…
– Назад! – едва слышно прорычал их командир.
Мы прилипли к спасительной стенке. Призраки молодоженов (мы тоже узнали “своих”) приостановились у двенадцатого шкафа, и, похоже, тепло распрощались с новичком. Прощались неслышно, одними жестами. Со стороны понятно. Сиреневое сияние поползло по стеклам саркофагов молодоженов, и вдруг двенадцатый гроб, куда они ввели Неклюдова, осветился ярким желтым светом. Призрак Неклюдова пропал из глаз.
“Молодожены” заняли свои места, застыв в сиреневом растворе, касаясь стекла, соединявшего их шкафы, пальцами рук, умиротворенно улыбаясь совершенно живой улыбкой. В своем “рассоле” ребята смотрелись мастерски изготовленными восковыми фигурами.
“Нас снова не тронули!”
Через минуту желтый свет в двенадцатом номере сменился сиренью. “Неклюдов” застыл, обернувшись к нашему обществу спиной.
– Уфф! – перевели мы дух.
Однако обменяться впечатлениями не успели. Прозрачная семья один за другим вернулась в полном составе и, сопровождаемая журчанием таинственного раствора, неторопливо рассосалась по ящикам. После короткого обмена морзянкой группа, не задерживаясь более нигде, вернулась на базу.
16
Утром следующего дня в потерявшей уют столовой нам зачитали радиограмму-приказ на уничтожение “осиного гнезда”.
– Твое дело помогать или нет, а я отказываюсь... Пусть судят! – прошептал я Шуре, стоило нам одним остаться в вагончике. – Здесь нельзя рубить так сразу!
– Я с тобой! – Цепкие Шурины пальцы вцепились в мой локоть. – Эх, Бори нет! А чтобы он сделал?
– Вы идете? – Дверь яростно скрипнула. В отведенный нашей команде коттедж ворвался возбужденный "Дерево наоборот". – Слыхали?
– Мы против приказа, Олег, – сказал я как можно тверже, испытывая противную дрожь от ожидаемых последствий.
– Вы соображаете, на что идете? Вы хотите продолжения смертей? Вам надо, чтобы п-появились новые Б-бори?! – Сорвался на свистящий шепот наш маленький штабоначальник. – Сдайте оружие! – Мы молча положили на стол пистолеты. Олег, казалось, не заметил нашего движения. – Отказываюсь понимать! – Крупные желваки играли на одеревеневших скулах. – Объясните... хо-тя... бы, – произнес он с расстановкой.
– Здесь не автоматы... Здесь наука должна быть... – начал я, собираясь напоминанием о Гайдуке, о своих наблюдениях на базе, разбудить любопытство. Шура решительно меня перебил.
– И юристы! – Светлые брови моего друга торчали вертикально, двумя зеркально перевернутыми запятыми.
Далеко в горах ухнул взрыв. Мы вздрогнули. Взрыв показался очень тихим, шелестящим и мягким. Олег воспринял взрыв по-своему.
– За лавинами тоже прикажете с юристами бегать! – Он кинул на нас уничтожающий взгляд.
– С лавинами дело понятное, решенное и разрешенное... Наш случай надо опубликовать, спросить знающих людей. Легенда о Черном альпинисте не сегодня родилась... – Шурин “Билль о правах привидений” грозил затянуться.
– Борю убил не Черный альпинист. Мы не видели, чтобы Черный альпинист сам убивал или превращал в призраков. За что вы его убьете?.. – сделал я робкую попытку взять огонь на себя.
Тщетно! Боль за невинно пострадавшего от властей отца переполнила край Шуриного терпения. Мой друг оседлал конька правосудия и, не опуская бровей, пошел на Олега:
– Убийством вы ничего не добьетесь!.. Появятся новые Черные альпинисты, под их марку туристов начнут потрошить бандиты, что вы им противопоставите, не разобравшись в сути? Липовые подрывы пустых вершин?
– Голую Федоренкину задницу вместо щита! – Я понимал, что поступаю нехорошо по отношению к приветливо встретившему нас человеку, но сдержать себя не смог: приказ на уничтожение лаборатории, уникальной пещеры и разгадки тайны подписывал он.
Олег жестко посмотрел в наши глаза, скрипнул зубами и вышел:
– Запихнуть бы вас в Борину шкуру! – донеслось от крыльца, и буря утихла.
– Хороший он человек... – вздохнул Шура, выпуская воздух из легких сквозь зубы. Звук получился такой, будто шкодливый недоросль вставил шило в футбольный мяч.
17
Через три часа мы с горечью узнали: левой половины природного “иконостаса” более не существует. Проход к “шахте” с вагонетками нашли взорванным, и уничтожен ход под водопадом не военными, Черный альпинист приступил к активной обороне.
– Надеюсь, от ночной облавы не отвертитесь, чистоплюи! Можете не стрелять, черт с вами! – Олег вытащил пистолет и разложил перед собой принадлежности для чистки оружия. – Стволы на столы!.. Я не сумею прикрыть ваш отказ! Не су-ме-ю!
Ни слова не говоря, мы разобрали “Макаровых” и принялись за работу.
А в 23.00 весь наличный состав базы встал на лыжи и вышел “на охоту” за призраками на оконечность плато у столетних елей. На тот самый узкий серп снега между горами и лесом, куда выходила звездная дверь из зала саркофагов.
Рассредоточились вдоль опушки совершенно беззвучно, возможно более похожие на привидений в своих белых маскировочных костюмах, чем сами призраки. Наша тройка держалась вместе. Олег достал пистолет:
– К ним нельзя подходить вплотную, ребята. В запасе у меня ракетница, я буду стрелять! Прикроете, ежели что! Надеюсь…– С вершины от самой высокой скалы поползли крошечные светлячки. – Идут!
Я и Шура промолчали, засунув большие пальцы рук в карманы курток. Призраки увеличились в размерах, разошлись широким веером и вдруг пропали. Нет, они не исчезли совсем. Редкая цепь человеческих фигур без признаков свечения проявилась под скалой и поплыла по над склоном навстречу засаде.
– Можешь и в нас стрелять! Нам с Шурой бара-бир (все равно), – гнусаво процедил я. – Глядишь, получишь Героя за борьбу с потусторонними силами контрреволюции.
– Я люблю вас, идиоты, и останусь верным дружбе... и Борису, а меня не осуждайте, не могу по-другому!
Разрумянившаяся девчонка альпинистка выткалась перед нами из света звезд. Рука в толстой перчатке поднялась для приветствия.
– Уходи отсюда, дура! – рявкнул я.
Олегов пистолет оказался громче. Девчонка на глазах вдруг вздулась белым облаком инея, и это облако медленно осело на снег серебристой пылью. Я чертыхнулся и поплелся между елок вдоль опушки. В горле стоял ком. Две редкие цепи местами коснулись, местами просочились одна сквозь другую. Прогремели новые выстрелы. Я прошел невысокий кустарник и остановился.
– Зачем вы стреляете в нас, Сережа? – с оттенком плохо скрытой горечи спросила Марина. Мы стояли над верхушками елок, и эти елки медленно утекали куда-то вниз и вбок.
– Мы не мертвяки! Мы не хотим, чтобы тебе стало страшно! – Молодожен Женя выплыл снизу, и я невольно попятился.
– Это опыт. Ты, если захочешь, сможешь вернуться к друзьям! – Марина потянулась ко мне, и я вновь отпрянул. – Он нам казался таким спокойным, Женя, а он продолжает бояться.
– Посмотри вниз, Сергей, успокойся и лети с нами! Это всего-навсего опыт. К тому же, Смерти нет, ты не умер! Скоро тебе все объяснят, ты поймешь. –
Молодожены подхватили меня под локти, и я почувствовал пружинистую силу их рук. Далеко внизу лежало то, что я привык называть своим телом. Олег и Шура бежали к нему, попеременно опережая один другого. Я придирчиво оглядел себя: руки, ноги… – все было на своем месте. Что за чертовщина? А задорные глаза молодоженов искрились таким неподдельным смехом, что я не мог не улыбнуться в ответ.
– Что все это значит, ребята?
– Поймешь через минуту! Мы прилетели и не надолго расстанемся. Ты сейчас увидишь Свет. Слушай его! Скажи ему только: “Я верю!”
Обсуждения Черный альпинист