Слепец
Вампир, вампир, на тебе кукиш,
Что хочешь, то купишь.
Купи себе топорик,
Разрубись пополам!
(заклинание от Кио)
Мальчишка в зазеркалье был худощав, черноволос, со скошенными к узкому подбородку скулами и настолько не походил на него, Гаврю, что зрелый муж от геологии отшатнулся, по странности нимало не возмутив отражения. Неподвижный бархат ночи из-под удлиненных к вискам бровей продолжал изучать его из зазеркалья без тени смущения задумчиво отрешенно. Гавря откровенно растерялся. Наконец, в черной глубине зрачков «неотражения» проявилась заинтересованность…
Заговорить, спросить, позвать к общению? Смущало бросающееся в глаза несоответствие: там, откуда «неотражение» изучало Гаврю, его старое кресло за спиной, шкаф, картина «Девятый вал» на стене – решительно все стояло и висело на привычных местах, разве что, за рамкой не находилось места для самого Гаври, как бывает, когда смотришься в зеркало под очень острым углом.
На нереальность происходящего солнечное сплетение геолога отозвалось ощущением пустоты, защекотавшее низ легких до костяшек позвоночника и, почти сразу пустота перетекла к плечам. Отступив подальше от обмишурившегося изделия из стекла, Гавря опустился в кресло, прочувствовав каждой клеточкой тела привычный до слез домашний уют, и тотчас распознав в зеркале собственный помятый сном облик, с облегчением откинулся на низкую спинку волной перетекавшую в укороченные удобные подлокотники.
Ощущение невесомости накатило, как всегда, без предупреждения. «Невесомость» – неточное и первое, что приходило в голову. Например, когда прыгаешь с десятиметровой вышки, вес пропадает, а понимание, что кувыркаешься кирпичом, – остается. Сейчас все происходило по-другому. Пустота за грудиной превратилось в сверхтонкий зуд и каждой клеточкой костей Гаврю потянуло прочь от пола, вселяя в тело уверенность в невероятии.
«Я лечу!». Неожиданно для себя Гавря увидел, что в своем тривиальном кресле с протертым лаком на подлокотниках он висит между полом и потолком, непонятным образом сохраняя ленивую позу бездельника и поддерживая выходящее за пределы ума состояние исключительно хотением свободного полета. Глаза, без вмешательства со стороны мозга, следуя принципу безопасности, остановили подъем, исключив удар о потолок.
«Я и сальто могу закрутить!» Плавный переворот головой вперед, следом без промедления – через спину привел Гаврю в состояние восторга перед открывшимися по истине волшебными возможностями. Стоит чуточку представить направление… «Noch ein mal (еще раз) заднее…»
Гавря со школы дружил с немецким, что позволяло ему не чувствовать себя дураком среди переселенцев Поволжья, осевших в Казахстане и не придирающихся к тонкостям литературного языка.
«Еще, еще! Неужели пройдет?» Кресло плавно опустилось на пол, коротким толчком понуждая Гаврю покинуть удобное ложе, и уже стоя осознать мимолетное сомнение, вынудившее исчезнуть подлинное чудо. «Хочешь летать – нельзя сомневаться!» Не успела мысль проскользнуть, Гавря ощутил тянущую кверху легкость в костях.… Да, начиналось всегда в груди, потом перетекало в кости рук, плеч.… Нет! Похоже, но по-другому! В самом начале спонтанно возникало желание чуда, потом приходило решение, – дальше грудь, кости…
Вот так! Приняв, горизонтальное положение, Гавря с мальчишеской бесшабашностью устремился в раскрытое окно, нимало не озабочиваясь мыслью, о «неизгладимом» впечатлении на свидетелей подобного фокуса средь бела дня.
2
Даниил Гавриилович (он же Данька или Дани в семейном кругу) невзлюбил свое отчество с самых, что мог вспомнить, мелкопакостных лет. Первопричину подобной и тщательно скрываемой от всех нелюбви, думается, он и сам затруднился бы отыскать. Могли внести смуту в неокрепшую душу приклеенные к губам фальшивые улыбочки взрослых, когда он пятилетний протягивал ручонку и с важностью гунявил, называя себя полным именем. Возможно, не удалось избежать насмешек ребят постарше, буде ему доверчиво представиться подобным образом, как нельзя сбросить и обыкновенное недовольство от режущей слух приторно-религиозной липучести самого сочетания или суммы названного. Подходит все!
Однажды после туристического похода по Кавказу, а было ему лет двенадцать, Данька в городскую библиотеку записался как Данила Станиславович Кухарка, не оставив, таким образом, от непростительной родительской задумки камня на камне. Благо в любой библиотеке под исполненным детской чистоты взором начинающего книголюба подлинными документами школьников никто и никогда не интересовался.
Книжки Дани поначалу обожал не более чем местная дворняжка палку. Однако мама Даша по части чтения с самого первого класса скрупулезно оставалась не скупой на подзатыльник, и школьная библиотека к неполным двенадцати перестала Даньку интересовать нудно-изощренной воспитательной направленностью. Желая произвести впечатление на новую библиотекаршу, где он назвался Кухаркой по походной кличке, Дани выбрал потрепанный томик Есенина, выпуска тридцатых годов. И вдруг!
Пой гармоника! Скука, скука.
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мной, паршивая сука!
Пей со мной!
У Даньки даже во рту пересохло от этой далекой от школы есенинской откровенности, и что-то сдвинулось в сознании, и с друзьями разговор пошел совсем другой. Вон Скит (Никита при романтичной фамилии Скиталец) и курить пробовал, и словами неприличными бросался к месту и не к месту, а прочитал и обомлел. Собственное уличное словоблудие в момент обесценилось и потеряло над ним примитивно-пошлую власть. Зачитали запоем оба. Детский интерес к запретному, когда до слюней хотелось выискать зазорное на затертых пальцами страницах, позабылся через год, промелькнувший не без пользы. Потрепанные книжки друзья приучились выбирать чаще, чем новые, ориентируясь, на картинку обложки, и на впечатляющее название, реже на аннотацию. Прошло пол года и…
– Я покажу тебе одну вещицу… Семейную, только никому ни-ни!.. – Дани достал друзу кристаллов.
– Я думал, ты друг!
– Я помню клятву, но это не моя тайна, я боюсь, пойми!
Скит слушал, не переставая вертеть в пальцах изумруды, время от времени, включая настольную лампу, чтобы полюбоваться возникающей в ладонях сказкой зеленого света.
– И что они?
Под они, понималось, – взрослые. Дани выдохнул воздух с непревзойденным по продолжительности шипом.
– Искали, говорят. Вырастешь, мол, можешь отыскать бабушку, если получится. Знаешь сколько тысяч монастырей обойти нужно? Индуизм, буддизм. Индия, Тибет, Китай, Япония. Россия-матушка. Мы, говорят, Бурятию излазили, плюс Алтай! Я, понятно, отвял. Помнишь, тетя Лера говорила про правильный путь? Когда все складывается один к одному: Ты и к автобусу подойдешь во время, и с нужным человеком повстречаешься. Для меня нашлась книжка, понимаешь, я не искал специально! Потом изумрудная друза, дед достал вчера, сказал, клеёная. Кто склеил, почему и зачем не знает.
Историю юности деда и бабушки оба наслушались с пеленок. Но заветную реликвию Макарыч показал внуку впервые и, после надоедливых просьб, разрешил показать семейный секрет другу Никите, сыну Сашки – флюгера.
3
Местность под Гаврей разворачивалась нарисованной картой.
«Вверх! Труднее, но…» За набором высоты последовало резкое снижение. У Гаври захватило дух. Оказалось, полет подчинялся не только мысли и вере, но и своим непечатным (в смысле нигде не написанным) законам, той сокровенной тайне природы, что тревожила душу размышлениями о непостижимых законах бытия. «Откуда взялось чудо? Во мне?»
Приземления Гавря не заметил. Вернее осознал, не глядя, проснувшимся шестым чувством. Масса двукрылых аэропланов кружила в воздухе и бороздила огромное зеленое поле аэродрома треугольниками хвостового оперения. Гавря подумал, что попал на аэродром-музей типа Монино, но некая несуразность летательных аппаратов настораживала.
«Вот оно!» В десятке метров от озадаченного Гаври прополз биплан с серебристой кабиной и короткими крыльями, но без мотора и мелькающего призрачного круга пропеллера…. У Гаври приоткрылся рот. От дюралюминиевой задней кромки крыльев к хвостовому оперению тянулся самый настоящий (живой!) драконий хвост! В голове промелькнуло название «фюзеляж», совершенно не подходящее моменту: Фюзеляж живого самолета без прикрас был драконий, а хвостовое оперение напоминало плавники, V вверх – стабилизатор, и вертикальный киль вниз. Никаких, встраиваемых конструкторами рулей высоты или направления.
«А зачем ему рули?» Поощряя правильность мышления гостя, хвост дракона изогнулся дугой кверху и вбок, а сам «аппарат?» опустив нос, развернулся влево. – Гавря мягко осел на траву и, задрав голову, уставился на кружащуюся вокруг «технику». «Ближайшего будущего». Услужливо подсказало сознание.
«Гениально!» Учитывая собственный, безусловно, менее изящный и продолжительный полетный опыт, Гавря испытал восторг от прикосновения к тайне грядущих лет развития техники и вдруг увидел заходящий на посадку самый обыкновенный планер. Прикинув на глазок глиссаду, Гавря помчался к расчетной точке приземления в разгорающемся желании, разобраться, что к чему в приватной беседе с пилотом.
Сегодня ему решительно везло! Заметив бегущего человека, пилот увеличил угол планирования, и планер коснулся брюхом травы, едва не зацепив Гаврю коротким крылом. Гавря только сейчас обратил внимание на то, что крыло оказалось куда короче известных ему по фотографиям планеров. «Да нет! Крыло в воздухе было длинным? Или показалось? Да, какая разница! Летает, значит все рассчитано!»
Планер замер и его нос раскрылся рыбьей пастью. «Еще нововведение, – подумал Гавря, – у «знакомых» планеров открывался фонарь (остекление кабины)!» Обежав крыло, он заглянул в люк, и ему стало дурно.
4
– Продери глаза, соня! Где дети?
Веки дернулись, мелькнул уходящий прямоугольник тоннеля в небо. Вдруг колодец, зримо провернулся на проходящей через виски оси и превратился в распахнутое навстречу летнему теплу окно. Гавря с трудом вернулся к яви.
– На даче. Где им быть?
– Нет их там! Танька и Дашка ревут вперегонки!
– Давно?
Сашка в смущении вытер выдающийся «флюгер» о плечо. На шелковистой светлой ткани футболки матово проявилась влажная полоса.
– Кто б знал, вечером были. Уезжал рано, не видел. Приезжаю…
– Заявили?
Сонное наваждение провалилось в небытие, но под его впечатлением Гавря задавал вопросы «на автопилоте». Сашка повторил упражнение с «флюгером», увидел два новых мокрых пятна на рукаве и, словно оправдываясь, выдохнул:
– А-а-а!
– С тобой все ясно. – Гавря выбрался из кресла, подарившее невероятные приключения минуту назад. Побег ребят он воспринял не без волнения, но что-то внутри вдруг завязло в предположении, что новое приключение их оболтусов закончится без потерь. – Есть мысли?
– Лерка говорит, бабку ищут. Эксклюзив, учти!
– Что предлагает?
– Не надеяться на слуг народных, самим искать!
– Погнали на дачу, на месте сообразим, что к чему.
Гавря интуитивно чувствовал, предпринимать ничего не надо, все само собой разрешиться, но каким образом сто раз железное предчувствие докажешь матерям: Дашке и Таньке? В порошок сотрут вместе пресловутой интуицией, если Лерка не поддержит. Леркин авторитет в житейском семейном промысле котировался на «n» порядков выше суммарной его и Сашкиной мужской (прямолинейной) логики.
– Не надо искать! Учти, Сашка, на время и мое эксклюзивное мышление! – Гавря вывел изрядно перетертый русскими дорогами БМВ на «Минку». Прибавив скорости, машина распласталась по шоссе потрепанной серой крысой небывалых размеров. Некогда модный цвет «металлик» давно пережил лучшие времена и просился в отставку, обеспокой хозяина внешность автомобиля. «Ходовая в порядке, а пыль в мозги втирать некому».
Тридцать пять километров до Бутыни пролетели в считанные минуты при полном молчании. До Сашки никак не доходила идея друга «не надо искать!» Розовым пятном за мостиком через речку с неустойчивым названием (от Бутыньки до Вонючки) мелькнул магазинчик хозтоваров. Это Гавря свернул вправо и ухабистым проселком подкатил к старому дубу.
Предупрежденная по мобильнику «женская половина» из трех персон для встречи мужчин заблаговременно выползла на нечто, предназначенное под скамейку, погрузившую стойки в песок с разбросанными по желтому полю игрушками соседской мелюзги и следами, напоминающими первозданный хаос мелколетского рукотворного зодчества. За скамейкой доски забора заметно наклонились в сторону палисадника, не без оснований нуждаясь в доброй руке.
– Где дед?
Макарыч давно переплыл из отцов в деды и, будучи мужиком покладистым, на перемену качества не обижался, не видя смысла, выпячивать переживания при неизбежности, наличие коих непонятно, разве что, идиоту. Женщины потерянно молчали. Что скажешь, если дед исчез, оставив после себя мятый след на постели, да переброшенное через переплет спинки синее шерстяное одеяло.
– Как это исчез? – Дабы Танька не увидела непотребство во взаимоотношениях дальнобойного «флюгера» и футболки, Сашка (несмотря на остроту момента) в отвлекающем внимание маневре смешно дрыгнул ногами, словно собираясь без разбега перемахнуть штакетник. А очередное темное от влаги пятно украсило-таки его правое плечо. – Я, правда, не видел деда, но перед отъездом слышал, он ворочался за стеной!
Небольшой бревенчатый коттедж, объединявший в летний сезон «неразлучных» запомнившейся на всю жизнь экспедиции, безупречной звукоизоляцией не отличался. Гавря и Сашка почитай пятый год собирались приступить к капитальному ремонту, но потребность в расслабухе от трудов побеждала, и все оставалось «на кругах своя».
– Ты мог слышать любую из нас. – Лерка озвучивала себя раздумчиво тихо, без накала, свойственного устаревающим девам. – А не сказали, когда приехал, потому, как сами не знали. Не тревожили старика с его-то сердцем, думали спит.
– Без вопросов… Да-а! М-да!
Любой дом изобилует непредсказуемыми эффектами на путях звукопередачи, независимо от «дальности» произведенного шума, и всеобщее безоговорочное согласие в комментариях не нуждалось.
– Вот фотоаппарат нашла в грядках на кочне капусты. – Дашка протянула Гавре крошечную «мыльницу» с черным зрачком закрытого шторкой объектива.
Гавря, как показалось безразлично, повертел находку жены в руках и, неожиданно, отступив от скамейки шагов на пять в сторону остывающего под дубом БМВ, щелкнул затвором, окатив друзей вспышкой белого света на миг разогнавшую тень от нависающей над скамейкой сирени.
– Не нашутился? – В Дашкиных озерах любви блеснули первые капли надвигающейся грозы.
– Для истории… для факта по времени на пленке…
Танька не дала Гавре закончить мысль.
– Лерка говорит, пленку надо срочно проявить!
Лерка тотчас поддержала подругу.
– На милицию надежда плохая. У нас такой… – Лерка со значением потерла большой палец об указательный, – …участковый. Самим сидеть, сложа руки, не придется. Дуйте в Голицино или в Одинцово, и не скупитесь за срочность!
Сашка, позабыв о предупреждении, раскрыл рот, чтобы огласить идею Гаври относительно поисков, как неожиданно для себя оказался на правом сиденье набирающей ход машины.
– Не время, Сашка. Тебе, мужику, трудно понять, а матерям тем более.
– Так объясни!
– Ты пробовал объяснить предчувствие?
– Трактуется у Даля, как не ясное со(по)знание будущего. – Сашка промокнул досадивший пот на кончике носа о плечо, но развивать скользкой темы из области не телесного не стал.
Через три часа за письменным столом Вениамина Макаровича начался первый мозговой штурм. Свое сто раз прокрученное в голове частное мнение о поиске Гавря оставил на десерт, справедливо полагая, что сегодня они вряд ли до чего путного додумаются.
Фотография, где Никита и Дани стояли на крыше в столбе радуги, никаких мыслей в нужном для поиска направлении не подсказывала. Редчайшее явление, когда рассеянное семицветье «вырастало» из шифера покрытия родной дачи, говорило лишь о редкостном везении самочинных фотографов, и не более того. Остальные кадры, где ребятня купалась в известной речушке за дубом напротив калитки, или запечатлевшие рыбалку трехнедельной давности отношения к факту их исчезновения не имели.
– Девчонки, здесь (в комнате деда) по углам хорошо смотрели? – В ответе Гвря был уверен, свой вопрос он задал единственно для поддержания трудоемкого процесса раскачивания головы в требуемом направлении и не обиделся, когда «девчонки», словно сговорившись, окатили его взорами неприкрытого возмущения, не сказать презрения. – Кто начнет, или жребий?
Над столом воцарилось молчание.
– Я пока знаю одно, нужно искать! – выдохнула Дашка.
– Мы почему-то не догадывались, – съязвила Лерка и без перехода добавила: – Анализируем причины побега.
– От кого, от чего? Что их заставило? – вставила Танька.
– Допустим, причина проясниться, но почему обязательно побег? – Сашкины глазищи затлели черным огнем. – Могли выйти и нарваться на бандюков, ребят могли похитить, да мало ли что могло быть в наше веселое время перестройки?
– В присутствии Макарыча варианты похищения не тянут.
Лерка сняла очки и потерла сухими пальцами переносицу. Она и раньше отличалась сухопарыми стандартами очеловеченной воблы, но к своим неполным тридцати пяти так и не обросла мякотью, а мысли окружающих о кружке пива при встрече с ней бередили мозги джентльменов пивных ларьков куда чаще застрявших в пути предложений руки и сердца. Женское одиночество одинаково печально и для тела, и для характера. Не то, что Дашка после родов обогнавшая записную толстуху Таньку, и далеко не Танька, оставшаяся вроде как при своих. Очки взлетели на переносицу.
– И потом еще вот это!
Лерка плюхнула о столешницу тяжелый фолиант детской энциклопедии «Религии мира». Приобретенная старым геологом более десяти лет тому назад, книга не к ёну интереса не вызвала. Все продолжали сверлить Лерку дырочками зрачков, ожидая откровения. Слава Богу, дождались. Поняв, что перехвата свежими предложениями ожидать не приходится, привычная аналитическая семейная машина зажала очки «засушенными» пальчиками на манер указки.
– В ящике стола Никиты я обнаружила коробочку с деньгами, надо понимать общими для двоих. Не знаю право, продолжать ли? Выглядит несколько притянутым, но на ребячьем стеллаже лежит, скажем, неплохо изданный атлас и рядышком наш устаревший справочник железных дорог.
– Похоже на подготовку к путешествию?
Гавря разлохматил пальцами шевелюру, в значительной степени тронутую мечтой идиотов (его личное определение для седины) и задумчиво заизучал угол с дремавшей на плетеном коврике очередной приблудившейся кошкой без имени. Сашка завозился на своем стуле, словно в комнате потянуло сквозняком, а он продемонстрировал неуклюжую попытку укрыться от него за высокой спинкой. Танька и Дашка продолжали слушать, округлив глаза от нетерпеливого ожидания.
– Вы не боевик смотрите, высказывайтесь! – Общая инертность возмутила Лерку. – Сочиняем продолжение все сообща, без исключений!
– Версию побега принять за основу! – очнулась Дашка. – А про ихнюю цель? Лерка, ты не могла не предположить!
– Могла, а не предположила! Невероятица получилась.
– Пускай "невероятица". Тесто месят, пока оно из квашни не уползло, а мы проворонили! – Решительным движением Танька притянула энциклопедию к себе и принялась пролистывать страницу за страницей. – Может от картинок, что путное взбредет!
– Не скажи! Запахло интуицией. – Знаменитый «флюгер» вначале повело к распахнутому окну и снова к столу, выигрывая секунды для осмысления выскочившей непроизвольно реплики. Получалось, Татьяна и Гавря оказались союзниками? Сашка смотрел на жену серьезно, беспощадно истязая мозг в отыскании ускользающей зацепки. – Возьми-ка, Танюша, листок с карандашом. Перепиши любые встреченные на полях пометки!
Танька отмахнулась от мужа пухлой ладошкой.
– Да ну тебя!
– За основу побег принять, согласен, – Гавря продолжал теребить потерявшую яркость прическу, что выдавало скрываемое волнение. – Согласен компанией поразмыслить. А искать? В чем смысл? С дедом не пропадут! – Взгляд остановился на фотографии, где тонконогий вечно смеющийся (губами в мать) Дани стоял в столбе радуги в обнимку с белоголовым «в проезжего молодца» Никиткой. Протянутые к зрителю ладони размыло световое пятно, сливавшееся с каплями небесной нежности света, выделяющееся подозрительным наслоением красок. – Откуда пятно?
Фотография побежала по рукам.
Сашка: Ладони не в фокусе.
Лерка: В ладонях что-то держат!
Танька: Я думаю накладка светотени…
Дашка: От облаков? Нет, определенно ладони заняты, я лупу принесу.
Гавря (не без язвы): Сбегай через Владивосток, она рядом с твоим пузом в ящике стола должна лежать!
Лерка: Стоп! Лупа у Даньки лежала рядом с атласом.
Сашка (рассудительно): Факт до кучи!
Гавря: Фотографию в городе на комп (компьютер) скинуть надо!
Лерка: Угадал, мою мыслю. Я то же самое хотела предложить. Уверена, на снимке не светотень, там кристаллы!
Дашка: А что это дает? Кто снимок делал? Дед, – вопросов нет, но кто дру…
Гавря: На всяк случ, порасспроси соседей!
Дашка: Давай без надуманных словесных сократов, Гавря! Я пошла…
Танька: Смотрите! В энциклопедии вопросительные знаки от руки у картинок: здесь, здесь и здесь. Около второй и галочка проставлена!
Лерка: Так я и поняла. Глава – «Индуизм», на снимках: храм с обвалившейся стеной по периметру, Богиня зла Кали… Гора Кайлас? Непонятная точка съемки. Эт-то еще предстоит сообразить! Больше шести с половиной тысяч метров, а на снимке вершинка с травой и мачтой посередине.
Гавря: Не бери в голову. Опечатка. Меня настораживает другое. Смотайся Дани с Никитой одни, объяснение без проблем. Но чтобы дед пудрил мозги? Поговори с соседями, Даша! Отмеченные картинки… понять надо, Индия – не Казахстан. Далековато.
Дашка выметнулась во двор.
5
Дани вращало и несло вниз по сухой невероятно скользкой траве. Оголенные бока, грудь и спину обжигал холод, перемежаемый беспорядочными уколами, не поймешь чего, а он боялся разлепить веки, боялся ободрать кожу, разбросав руки и ноги в стороны, применив простейший прием торможения на склоне, который сто раз репетировал с дедом в горах, казалось бы, до полного автоматизма. Дед знал горы и знал, чему учить, чтобы выжить, начиная с первой заповеди – смотри правде в глаза!
К сожалению, познание Мира не всегда ложиться на благодарную почву. Продирающемуся к пониманию законов Вселенной, необходима немалая сила духа, которую сызмальства должно упражнять и развивать до состояния совершенства, успешно применяя вылущенные опытом предков крупицы истины, как для общего развития, так и для защиты Жизни от несовместимых с нею сил.
– Мир жрет, и желающих умять тебя с потрохами, пруд пруди, – поучал дед всуе, с нарастающей болью понимая, что врожденных духовных первооснов у внука заметно не доставало.
Ненавязчивая трусость проявилась не сегодня и не вчера. Может быть, с тех самых пор, когда он стал стесняться своего полного имени? Да, трусость можно назвать ненавязчивой, скорее прилипчивой… Дед, понятно, не догадывался о библиотечном протесте Дани, причины для беспокойства лежали на ладони. Всяк для себя умен и благороден, а спросить людей со стороны, кругом ты подлюк и собачья морда и пословицы «как аукнется, так и откликнется» не разумеешь!
Во взаимоотношениях с друзьями, или когда играл в футбол, Дани проявлял приемлемую коммуникабельность, с детской непосредственностью не возводя дружбу и слово свое в ранг святости. Ни тем, ни другим Дани не дорожил. Сетовать или ругать его было бесполезно. В самой не разлей вода дружбе у Дани неизменно отрезало, не оставляя места сожалениям. Смелости на разрыв самых теплых отношений хватало с запасом, при беззастенчивом количестве обещаний, продолжать водиться или не бросать любое, приглянувшееся на пять минут, занятие. Тот же футбол Дани любил на уровне «погонять мяч» в свое удовольствие, не прилагая усилий для преодоления внутреннего духовного барьера к серьезному спорту.
Среди однолеток, не исключая самого Дани, его прогрессирующий авантюризм характера замечался не часто, что при болезненной самовлюбленности подростка исподволь наращивало негатив. Единственно, с сыном дяди Саши Никитой у Дани проблем не возникало, – взрослые сдружились семьями задолго до рождения детей.
Скит взрослел покладистым пареньком, в лидеры не стремился, но ширины плеч и врожденной целенаправленности интересов, занимать необходимости не ощущалось. Отказываясь от заинтриговавшего вдруг увлечения, Никите в голову не приходило пудрить окружающим мозги по пустякам. Причина его разочарования выкладывалась отвратной стороне на ладонь.
Дани уважал силу при (чего греха таить) меркантильной слабости к рублю в кармане и податливости на недозволенное для извлечения мизерной выгоды. Никита отличался бескорыстием при абсолютной ясности отношений и нетерпимости к так называемым «подлянкам». Случалось, в общей семейной привязанности различия в характерах мальчишек провоцировали непредвиденные паузы. Но обходилось.
Как бы там ни было, сейчас в бешенном «теловращении» вниз по склону, сокрытое и гнилое, прижившееся в неокрепшем сердечке, в любую секунду могло оборваться вместе со всем наработанным добрым, против которого (от перекосов воспитания) сокрытое и гнилое постоянно восставало. Кошмар тянулся до бесконечности, наматывая нервы Дани на веретено времени, и мог продолжаться сколь угодно долго.… Но мальчика ждали.
6
Года два тому, Никита ходил с отцом по Ловозерским тундрам. Сейчас местность напоминала обточенный древним ледником перевал Ферсмана с неожиданно рыжими тонами тундрового мха и прожилками снега по осыпям расщелин, что увалами перетекали в необъятной ширины долины с отражающими голубую ширь неба зеркалами озер. Иногда у Никиты возникало ощущение, что его вместе с вечным придумщиком всевозможных рискованных затей Шуркой на этот раз занесло севернее, в загадочный край шаманов, где с простым человеком происходят невероятные вещи. Далеко ходить не надо, сегодня к другу Шурке у Никиты назойливо возникало двойственное чувство под напросившимся на язык кодовым определением «черт его знает что». Никите казалось, что Шурки давно нет в живых, и не может быть его рядом. Не дебил же он, Никита, чтобы позабыть, как плакал дома один, побоявшись прийти на похороны, а цветы положил к памятнику, когда внутри уравновесилось неприятие внезапной смерти друга с ежедневным фактом его отсутствия.
Но с другой стороны, – вот он Шурка беззаботно шагает целый и невредимый, словно и не натыкался никогда своей башкой на суковатый топляк в нырянном перенырянном месте, где каждый камушек под водой знаком.
Серьезный сегодня Шурка, не улыбчивый. Кто не поймет, – не велика радость, отстать от группы в походе. Зря переживает, поселок рядом, народ поможет. Вон «Волга» черная катит к богатой даче. Местные строят проще, без притязаний. Дача на горке, не сказать, чтобы терем или замок, но добротная: толстые стены, окна большие, не чета северным застекленным дыркам.
«Стоп! За рулем знакомый. Вах, никак сам «вождь народов»? Профиль, усы. Ни себе фига! – Не переживай, Шура, моего стеснения, напроситься и догнать группу на обоих хватит». И опять раздвоение мыслей. Означенный вождь лет тридцать тому… Никита с глухим сомнением в душе, покосился на небо.
– Не надо проситься, я с ним не поеду!
Волга остановилась у дачи.
– Назад поедете меня с другом возьмете? Мы от туристической группы отстали.
– Пожалуйста, заходите в дом, перекусим, с сестрой познакомлю. – Голос тот самый, знакомый по фильмам, и обличье… Хозяин податливой кошкой выбрался из машины. – Догнать ушедших, молодым не проблема.
Сестра вождя доброжелательна и насторожена.
– Ему издаваться пора, – сказала она, обращаясь к вождю, показывая на Никиту глазами. Руки сервировали стол. Тот кивком выразил одобрение и согласие. Начал есть быстро, напористо.
Никита вспомнил о своих литературных попытках, и ему стало неловко.
– Отвези его к… – фамилию вождь зажевал маринованной курицей, но сестра уловила мысль великого брата с полуслова.
– Только переоденусь.
– Татьяну Михайловну попроси, она со стилем поможет! – вождь поднялся из-за стола.
От осведомленности и внимания Никите стало неловко вдвойне. Он оборотился к сестре с извинениями.
– Не трать слов попусту! – Грязная посуда исчезла с ошеломляющей скоростью. – Я переодеваюсь, и мы поедем.
Спина вождя обозначилась в дверях на выход, сестра мелькнула в спальню, оставив Никиту наедине со своими возросшими тревогами. Учительницу русского языка Татьяну Михайловну он побаивался, понимая сердцем, что тетка она в общем неплохая, но строгая, не приведи господь. А тут еще Шура куда-то запропастился, поделиться сомнениями не с кем. Откуда, например, такие люди знают про ту же учительницу или его писательские наклонности?
Следом за вождем Никита подался на просторное без перил крыльцо и увидел, что черная «Волга» отъезжает с Шурой на правом сиденье. Без него!
Никита сплюнул бы от досады, несмотря на то, что родители с детства приучили, не осквернять плевками Землю. Удержала не наука, – чувство элементарной порядочности. Никита без тени осуждения удивлялся строгости отца и матери. Потом, испытывая отвращение, насмотрелся на бравирующих плевками школьных товарищей и родителей понял. Шура на землю не плевал.
Переодетая в черную кожу сестра великого злодея протянула Никите шлем.
– Надеюсь, умеешь не мешать переднему?
Никита вспомнил золотое правило седока, не смотреть на дорогу, но правилу не последовал, без проблем «отключив» мозг от тела. Короткий подъем по невообразимой грязи, и мотоцикл вырвался на твердый пробитый колесами до камня проселок, вьющийся крутым серпантином по заглаженным ледником склонам увалов. Никита держался уверенно, удивляясь в душе ловкости, с которой девушка управлялась «с диким зверем в моторе».
7
Танька и Лерка шелестели страницами. Забрав фотографию с радугой, Гавря направился в комнату сына, а Сашка выполз на крыльцо, справедливо полагая, что обдумывание ситуации в одиночку получается лучше. Однако долго размышлять Сашке не пришлось. Гавря с фотографией и увеличительным стеклом в бронзовой оправе под «скрыпучий» аккомпанемент ступенек умостился рядом. «Это не скрип, а самый-самый скрып, он грубее», – еще вчера убеждали Гаврю Данька и двое пацанов из соседних дач.
– Перекур, и пробежимся по той стороне вдоль Вонючки. Пацанва по жаре дома не сидит. Не рыбачит, так плещется.
Вспомнив вчерашний разговор, Гавря имел в виду девятиклассника Давида и его младшего братишку Коську детсадовского возраста, чьи игрушки живописным хламом разбросались по песку за забором.
– Ты прав, у соседа четыре глаза. Думаешь, фотографировал Давид?
– Или дед. Не исключено, что и соседских, и своих блудил отловим. Снимок сделан ранним утром, смотри, на нем почти не заметно тени от трубы.
Бледная размытость тени указывала на северо-запад. Уж в чем в чем, а по части ориентирования геологоразведчики ребята дошлые. Другое дело, «стрелка» тени, к сожалению, не подсказывала направления поисков.
– Погнали! По дороге покуришь, надоело сидеть сопли жевать!
– И то…– Гавря резво вскочил на ноги.
Пробежав перекинутый через речушку мостик из двух корявых бревен со стертой ногами берестой, оба устремились вниз по течению, спотыкаясь о корни ивняка на утоптанной до пыли тропинке. Лето выдалось засушливое.
– Этому фотографу на сантиметрик бы пониже взять! А что мы установим, разглядев друзу? Ну, кристаллы в руке, и что? Пока тропинка не вихляет, посмотри сам! – Гавря сунул фотографию и лупу в руки Сашки. – Пускай от кристаллов засветка на пленке! Ну, повыпендривались в радуге небесной с земной радугой в руках на вечную память. Ума не приложу к идее снимка, Я бы фокусировал на кристаллах.
Двусмысленность «вечной памяти» осталась без внимания.
– А где сами изумруды? Я знаю, на городской квартире они у Макарыча под бумагами в ящике стола лежали. Он и привез, побоялся в городе оставить.
– Ну, какое это имеет значение?
Гавря приостановился, ухватившись для скорости торможения за ствол ивняка. Осознав глупость своего вопроса, Сашка уже прижимал мобильник к уху:
– Та-ань? А где кристаллы Генриховны? – и выслушав ответ, не отрывая трубки, прошипел. – Не видели…
Хрупкий ствол под ладонью Гаври издал предупреждающее потрескивание.
– Та-а-ак!
– Очередной веер брызг, Гавря! Изумруды могли увидеть и попереть у деда на глазах. Что дальше? Погоня? Глупо. Очередной ноль в нашем кармане.
– А мобильник деда?
– О, черт!
– Тань? Мобильник Макарыча где? На тумбочки у кровати?.. Выходит, о связи не думал, мы дрыхли в двух шагах. Или деду не до связи было. Согласен, Гавря?
– Вариант, – те же самые крымские яйлы, вид сбоку! А вон соседские отроки жмут навстречу! Стоять, коллеги по дачным участкам! Кто утром Даньку со Скитом фотографировал?
Давид от неожиданности встречи и вопроса опешил настолько, что с трудом заглотал слюну, очевидно показавшуюся ему протухшим живцом для щурят. Взъерошенные копной, не успевшие просохнуть русые волосы и неряшливо напяленная на мокрое тело майка лишь усиливали произведенное на взрослых впечатление полной растерянности.
– Я, я сфотографировал, апп… аппарат на капусту… и побежал за удочками. Мы рыбачить хотели…
– А кристаллы в руках у ребят были? – Сашкин нос снова повело на потливость.
– Так вот же они на снимке! – Давид разглядел фотографию в руках горбоносого соседа. – Не в фокусе… Я вернулся быстро. Походил, покричал тихонько…
– Мы кличали тихонько, – вставил Давидов братишка Коська, исподволь перемещаясь за родную спину.
– Пи-и-хрясь! – испросив прощения у неласкового Мира, тонкий прут ивняка не выдержал атаки…
– Не ври! Тебя не было! – одернул брата Давид. – Мне показалось… порыв ветра, когда бежал за удочками. Я обиделся, могли бы не соглашаться.
– Унесло ветерком, значит. Чтобы двоих пацанов с дедом унести, приличный смерч нужен! Настоящий торнадо! – сообразив несуразность обвиняющей интонации в голосе, Гавря прибрал обороты гнева до минимума. – А где кристаллы?
– Не знаю-ю… Деда вообще не видел. – Серые глаза паренька не лгали, несмотря на то, что смотрели сердито, скрывая готовность надуться в пику недоверчивости взрослых сквозь белесую бахрому бровей.
– Фейерверк разгорался со сказочной быстротой…
Гавря и Давид расценили сарказм отца Никиты каждый по-своему.
– Я клянусь, не нашел ребят! Деда не видел, спросите у него! Про кристаллы я и не думал! Думал, Данька с Никиткой стекляшки от бутылок навтыкали в глину для радуги. Я со скамейки в огороде снимал, они на крыше…
– Мы не можем отыскать: ни сыновей, ни деда, ни кристаллов! Сгинули вместе с радугой! – неподдельная грусть горбоносого соседа старшим мальчиком не осталась незамеченной.
– Второй раз пришел, радуги не было! – взгляд Давида помягчел, оставаясь сторожким.
– Посли… – прогундявило у него из-за спины.
Гавря и Саша торопливо отступили с тропинки в осоку по обочинам.
– Тетю Дашу увидите, пускай идет домой, мы щас придем!
– Досидания!
8
Богемное светило (судя по абсолютной предметности монолога, последовавшего без промедления вслед за «актом приема-передачи» мальчика) призналось, что читало Никиткины отправления литературной мысли. Не отыскало, что греха таить, среди вороха бумаг всей рукописи, слава Богу, пьесу-шутку откопало, что Никита сочинил, не без умысла поставив второй строчкой заголовка стандартное «по мотивам…»
Никита запомнил расслабленного до невозможности средних лет человека с прежде времени помятым капризным лицом под начесом разжиженных воздухом светлых волос. С одной стороны, к нему (непризнанному автору) светило словоохотливо шло навстречу, а с другой, теми же словами деликатно отсылало в путешествие, куда подальше, набором изысканных, ничего не означающих фраз. Никита намылился к выходу.
– Не спешите, молодой человек. У нас не принято беспричинно отказывать в просьбах известным людям в меру осведомленности. – Светило уютно расположилось за столиком с прохладительными напитками. – Располагайтесь без ложной скромности и опасения, что Вас угостят непотребным.
Никита робко присел. Светило заказал кофе, гость только-только сообразил, что сидят они в просторном зале, уютного (как бы в противовес размерам) заведения со столиками, отставленными один от другого на расстояние, исключающее взаимные помехи приватной беседе. Словечко «приватный» Никита выдернул из книжки, с утерянным памятью названием, и которое для понимания смысла он не поленился отыскать в энциклопедии, потому как начал сочинять сам.
Подходили приветливые люди. Они здоровались с Никитой и светилом, перебрасывались с ними веером общепринятых фраз, но стоило дымящейся паром чашечке появиться на лакированной столешнице, начинающий автор остался один на один с «голосом», впервые в жизни посторонним голосом, озвучивающим для автора его несовершенное произведение:
Живой камень.
Пьеса-фантасмагория по мотивам повести «Белый дух».
Вампир, вампир, на тебе кукиш,
Что хочешь, то купишь.
Купи себе топорик,
Разрубись пополам!
(заклинание от Кио)
Мальчишка в зазеркалье был худощав, черноволос, со скошенными к узкому подбородку скулами и настолько не походил на него, Гаврю, что зрелый муж от геологии отшатнулся, по странности нимало не возмутив отражения. Неподвижный бархат ночи из-под удлиненных к вискам бровей продолжал изучать его из зазеркалья без тени смущения задумчиво отрешенно. Гавря откровенно растерялся. Наконец, в черной глубине зрачков «неотражения» проявилась заинтересованность…
Заговорить, спросить, позвать к общению? Смущало бросающееся в глаза несоответствие: там, откуда «неотражение» изучало Гаврю, его старое кресло за спиной, шкаф, картина «Девятый вал» на стене – решительно все стояло и висело на привычных местах, разве что, за рамкой не находилось места для самого Гаври, как бывает, когда смотришься в зеркало под очень острым углом.
На нереальность происходящего солнечное сплетение геолога отозвалось ощущением пустоты, защекотавшее низ легких до костяшек позвоночника и, почти сразу пустота перетекла к плечам. Отступив подальше от обмишурившегося изделия из стекла, Гавря опустился в кресло, прочувствовав каждой клеточкой тела привычный до слез домашний уют, и тотчас распознав в зеркале собственный помятый сном облик, с облегчением откинулся на низкую спинку волной перетекавшую в укороченные удобные подлокотники.
Ощущение невесомости накатило, как всегда, без предупреждения. «Невесомость» – неточное и первое, что приходило в голову. Например, когда прыгаешь с десятиметровой вышки, вес пропадает, а понимание, что кувыркаешься кирпичом, – остается. Сейчас все происходило по-другому. Пустота за грудиной превратилось в сверхтонкий зуд и каждой клеточкой костей Гаврю потянуло прочь от пола, вселяя в тело уверенность в невероятии.
«Я лечу!». Неожиданно для себя Гавря увидел, что в своем тривиальном кресле с протертым лаком на подлокотниках он висит между полом и потолком, непонятным образом сохраняя ленивую позу бездельника и поддерживая выходящее за пределы ума состояние исключительно хотением свободного полета. Глаза, без вмешательства со стороны мозга, следуя принципу безопасности, остановили подъем, исключив удар о потолок.
«Я и сальто могу закрутить!» Плавный переворот головой вперед, следом без промедления – через спину привел Гаврю в состояние восторга перед открывшимися по истине волшебными возможностями. Стоит чуточку представить направление… «Noch ein mal (еще раз) заднее…»
Гавря со школы дружил с немецким, что позволяло ему не чувствовать себя дураком среди переселенцев Поволжья, осевших в Казахстане и не придирающихся к тонкостям литературного языка.
«Еще, еще! Неужели пройдет?» Кресло плавно опустилось на пол, коротким толчком понуждая Гаврю покинуть удобное ложе, и уже стоя осознать мимолетное сомнение, вынудившее исчезнуть подлинное чудо. «Хочешь летать – нельзя сомневаться!» Не успела мысль проскользнуть, Гавря ощутил тянущую кверху легкость в костях.… Да, начиналось всегда в груди, потом перетекало в кости рук, плеч.… Нет! Похоже, но по-другому! В самом начале спонтанно возникало желание чуда, потом приходило решение, – дальше грудь, кости…
Вот так! Приняв, горизонтальное положение, Гавря с мальчишеской бесшабашностью устремился в раскрытое окно, нимало не озабочиваясь мыслью, о «неизгладимом» впечатлении на свидетелей подобного фокуса средь бела дня.
2
Даниил Гавриилович (он же Данька или Дани в семейном кругу) невзлюбил свое отчество с самых, что мог вспомнить, мелкопакостных лет. Первопричину подобной и тщательно скрываемой от всех нелюбви, думается, он и сам затруднился бы отыскать. Могли внести смуту в неокрепшую душу приклеенные к губам фальшивые улыбочки взрослых, когда он пятилетний протягивал ручонку и с важностью гунявил, называя себя полным именем. Возможно, не удалось избежать насмешек ребят постарше, буде ему доверчиво представиться подобным образом, как нельзя сбросить и обыкновенное недовольство от режущей слух приторно-религиозной липучести самого сочетания или суммы названного. Подходит все!
Однажды после туристического похода по Кавказу, а было ему лет двенадцать, Данька в городскую библиотеку записался как Данила Станиславович Кухарка, не оставив, таким образом, от непростительной родительской задумки камня на камне. Благо в любой библиотеке под исполненным детской чистоты взором начинающего книголюба подлинными документами школьников никто и никогда не интересовался.
Книжки Дани поначалу обожал не более чем местная дворняжка палку. Однако мама Даша по части чтения с самого первого класса скрупулезно оставалась не скупой на подзатыльник, и школьная библиотека к неполным двенадцати перестала Даньку интересовать нудно-изощренной воспитательной направленностью. Желая произвести впечатление на новую библиотекаршу, где он назвался Кухаркой по походной кличке, Дани выбрал потрепанный томик Есенина, выпуска тридцатых годов. И вдруг!
Пой гармоника! Скука, скука.
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мной, паршивая сука!
Пей со мной!
У Даньки даже во рту пересохло от этой далекой от школы есенинской откровенности, и что-то сдвинулось в сознании, и с друзьями разговор пошел совсем другой. Вон Скит (Никита при романтичной фамилии Скиталец) и курить пробовал, и словами неприличными бросался к месту и не к месту, а прочитал и обомлел. Собственное уличное словоблудие в момент обесценилось и потеряло над ним примитивно-пошлую власть. Зачитали запоем оба. Детский интерес к запретному, когда до слюней хотелось выискать зазорное на затертых пальцами страницах, позабылся через год, промелькнувший не без пользы. Потрепанные книжки друзья приучились выбирать чаще, чем новые, ориентируясь, на картинку обложки, и на впечатляющее название, реже на аннотацию. Прошло пол года и…
– Я покажу тебе одну вещицу… Семейную, только никому ни-ни!.. – Дани достал друзу кристаллов.
– Я думал, ты друг!
– Я помню клятву, но это не моя тайна, я боюсь, пойми!
Скит слушал, не переставая вертеть в пальцах изумруды, время от времени, включая настольную лампу, чтобы полюбоваться возникающей в ладонях сказкой зеленого света.
– И что они?
Под они, понималось, – взрослые. Дани выдохнул воздух с непревзойденным по продолжительности шипом.
– Искали, говорят. Вырастешь, мол, можешь отыскать бабушку, если получится. Знаешь сколько тысяч монастырей обойти нужно? Индуизм, буддизм. Индия, Тибет, Китай, Япония. Россия-матушка. Мы, говорят, Бурятию излазили, плюс Алтай! Я, понятно, отвял. Помнишь, тетя Лера говорила про правильный путь? Когда все складывается один к одному: Ты и к автобусу подойдешь во время, и с нужным человеком повстречаешься. Для меня нашлась книжка, понимаешь, я не искал специально! Потом изумрудная друза, дед достал вчера, сказал, клеёная. Кто склеил, почему и зачем не знает.
Историю юности деда и бабушки оба наслушались с пеленок. Но заветную реликвию Макарыч показал внуку впервые и, после надоедливых просьб, разрешил показать семейный секрет другу Никите, сыну Сашки – флюгера.
3
Местность под Гаврей разворачивалась нарисованной картой.
«Вверх! Труднее, но…» За набором высоты последовало резкое снижение. У Гаври захватило дух. Оказалось, полет подчинялся не только мысли и вере, но и своим непечатным (в смысле нигде не написанным) законам, той сокровенной тайне природы, что тревожила душу размышлениями о непостижимых законах бытия. «Откуда взялось чудо? Во мне?»
Приземления Гавря не заметил. Вернее осознал, не глядя, проснувшимся шестым чувством. Масса двукрылых аэропланов кружила в воздухе и бороздила огромное зеленое поле аэродрома треугольниками хвостового оперения. Гавря подумал, что попал на аэродром-музей типа Монино, но некая несуразность летательных аппаратов настораживала.
«Вот оно!» В десятке метров от озадаченного Гаври прополз биплан с серебристой кабиной и короткими крыльями, но без мотора и мелькающего призрачного круга пропеллера…. У Гаври приоткрылся рот. От дюралюминиевой задней кромки крыльев к хвостовому оперению тянулся самый настоящий (живой!) драконий хвост! В голове промелькнуло название «фюзеляж», совершенно не подходящее моменту: Фюзеляж живого самолета без прикрас был драконий, а хвостовое оперение напоминало плавники, V вверх – стабилизатор, и вертикальный киль вниз. Никаких, встраиваемых конструкторами рулей высоты или направления.
«А зачем ему рули?» Поощряя правильность мышления гостя, хвост дракона изогнулся дугой кверху и вбок, а сам «аппарат?» опустив нос, развернулся влево. – Гавря мягко осел на траву и, задрав голову, уставился на кружащуюся вокруг «технику». «Ближайшего будущего». Услужливо подсказало сознание.
«Гениально!» Учитывая собственный, безусловно, менее изящный и продолжительный полетный опыт, Гавря испытал восторг от прикосновения к тайне грядущих лет развития техники и вдруг увидел заходящий на посадку самый обыкновенный планер. Прикинув на глазок глиссаду, Гавря помчался к расчетной точке приземления в разгорающемся желании, разобраться, что к чему в приватной беседе с пилотом.
Сегодня ему решительно везло! Заметив бегущего человека, пилот увеличил угол планирования, и планер коснулся брюхом травы, едва не зацепив Гаврю коротким крылом. Гавря только сейчас обратил внимание на то, что крыло оказалось куда короче известных ему по фотографиям планеров. «Да нет! Крыло в воздухе было длинным? Или показалось? Да, какая разница! Летает, значит все рассчитано!»
Планер замер и его нос раскрылся рыбьей пастью. «Еще нововведение, – подумал Гавря, – у «знакомых» планеров открывался фонарь (остекление кабины)!» Обежав крыло, он заглянул в люк, и ему стало дурно.
4
– Продери глаза, соня! Где дети?
Веки дернулись, мелькнул уходящий прямоугольник тоннеля в небо. Вдруг колодец, зримо провернулся на проходящей через виски оси и превратился в распахнутое навстречу летнему теплу окно. Гавря с трудом вернулся к яви.
– На даче. Где им быть?
– Нет их там! Танька и Дашка ревут вперегонки!
– Давно?
Сашка в смущении вытер выдающийся «флюгер» о плечо. На шелковистой светлой ткани футболки матово проявилась влажная полоса.
– Кто б знал, вечером были. Уезжал рано, не видел. Приезжаю…
– Заявили?
Сонное наваждение провалилось в небытие, но под его впечатлением Гавря задавал вопросы «на автопилоте». Сашка повторил упражнение с «флюгером», увидел два новых мокрых пятна на рукаве и, словно оправдываясь, выдохнул:
– А-а-а!
– С тобой все ясно. – Гавря выбрался из кресла, подарившее невероятные приключения минуту назад. Побег ребят он воспринял не без волнения, но что-то внутри вдруг завязло в предположении, что новое приключение их оболтусов закончится без потерь. – Есть мысли?
– Лерка говорит, бабку ищут. Эксклюзив, учти!
– Что предлагает?
– Не надеяться на слуг народных, самим искать!
– Погнали на дачу, на месте сообразим, что к чему.
Гавря интуитивно чувствовал, предпринимать ничего не надо, все само собой разрешиться, но каким образом сто раз железное предчувствие докажешь матерям: Дашке и Таньке? В порошок сотрут вместе пресловутой интуицией, если Лерка не поддержит. Леркин авторитет в житейском семейном промысле котировался на «n» порядков выше суммарной его и Сашкиной мужской (прямолинейной) логики.
– Не надо искать! Учти, Сашка, на время и мое эксклюзивное мышление! – Гавря вывел изрядно перетертый русскими дорогами БМВ на «Минку». Прибавив скорости, машина распласталась по шоссе потрепанной серой крысой небывалых размеров. Некогда модный цвет «металлик» давно пережил лучшие времена и просился в отставку, обеспокой хозяина внешность автомобиля. «Ходовая в порядке, а пыль в мозги втирать некому».
Тридцать пять километров до Бутыни пролетели в считанные минуты при полном молчании. До Сашки никак не доходила идея друга «не надо искать!» Розовым пятном за мостиком через речку с неустойчивым названием (от Бутыньки до Вонючки) мелькнул магазинчик хозтоваров. Это Гавря свернул вправо и ухабистым проселком подкатил к старому дубу.
Предупрежденная по мобильнику «женская половина» из трех персон для встречи мужчин заблаговременно выползла на нечто, предназначенное под скамейку, погрузившую стойки в песок с разбросанными по желтому полю игрушками соседской мелюзги и следами, напоминающими первозданный хаос мелколетского рукотворного зодчества. За скамейкой доски забора заметно наклонились в сторону палисадника, не без оснований нуждаясь в доброй руке.
– Где дед?
Макарыч давно переплыл из отцов в деды и, будучи мужиком покладистым, на перемену качества не обижался, не видя смысла, выпячивать переживания при неизбежности, наличие коих непонятно, разве что, идиоту. Женщины потерянно молчали. Что скажешь, если дед исчез, оставив после себя мятый след на постели, да переброшенное через переплет спинки синее шерстяное одеяло.
– Как это исчез? – Дабы Танька не увидела непотребство во взаимоотношениях дальнобойного «флюгера» и футболки, Сашка (несмотря на остроту момента) в отвлекающем внимание маневре смешно дрыгнул ногами, словно собираясь без разбега перемахнуть штакетник. А очередное темное от влаги пятно украсило-таки его правое плечо. – Я, правда, не видел деда, но перед отъездом слышал, он ворочался за стеной!
Небольшой бревенчатый коттедж, объединявший в летний сезон «неразлучных» запомнившейся на всю жизнь экспедиции, безупречной звукоизоляцией не отличался. Гавря и Сашка почитай пятый год собирались приступить к капитальному ремонту, но потребность в расслабухе от трудов побеждала, и все оставалось «на кругах своя».
– Ты мог слышать любую из нас. – Лерка озвучивала себя раздумчиво тихо, без накала, свойственного устаревающим девам. – А не сказали, когда приехал, потому, как сами не знали. Не тревожили старика с его-то сердцем, думали спит.
– Без вопросов… Да-а! М-да!
Любой дом изобилует непредсказуемыми эффектами на путях звукопередачи, независимо от «дальности» произведенного шума, и всеобщее безоговорочное согласие в комментариях не нуждалось.
– Вот фотоаппарат нашла в грядках на кочне капусты. – Дашка протянула Гавре крошечную «мыльницу» с черным зрачком закрытого шторкой объектива.
Гавря, как показалось безразлично, повертел находку жены в руках и, неожиданно, отступив от скамейки шагов на пять в сторону остывающего под дубом БМВ, щелкнул затвором, окатив друзей вспышкой белого света на миг разогнавшую тень от нависающей над скамейкой сирени.
– Не нашутился? – В Дашкиных озерах любви блеснули первые капли надвигающейся грозы.
– Для истории… для факта по времени на пленке…
Танька не дала Гавре закончить мысль.
– Лерка говорит, пленку надо срочно проявить!
Лерка тотчас поддержала подругу.
– На милицию надежда плохая. У нас такой… – Лерка со значением потерла большой палец об указательный, – …участковый. Самим сидеть, сложа руки, не придется. Дуйте в Голицино или в Одинцово, и не скупитесь за срочность!
Сашка, позабыв о предупреждении, раскрыл рот, чтобы огласить идею Гаври относительно поисков, как неожиданно для себя оказался на правом сиденье набирающей ход машины.
– Не время, Сашка. Тебе, мужику, трудно понять, а матерям тем более.
– Так объясни!
– Ты пробовал объяснить предчувствие?
– Трактуется у Даля, как не ясное со(по)знание будущего. – Сашка промокнул досадивший пот на кончике носа о плечо, но развивать скользкой темы из области не телесного не стал.
Через три часа за письменным столом Вениамина Макаровича начался первый мозговой штурм. Свое сто раз прокрученное в голове частное мнение о поиске Гавря оставил на десерт, справедливо полагая, что сегодня они вряд ли до чего путного додумаются.
Фотография, где Никита и Дани стояли на крыше в столбе радуги, никаких мыслей в нужном для поиска направлении не подсказывала. Редчайшее явление, когда рассеянное семицветье «вырастало» из шифера покрытия родной дачи, говорило лишь о редкостном везении самочинных фотографов, и не более того. Остальные кадры, где ребятня купалась в известной речушке за дубом напротив калитки, или запечатлевшие рыбалку трехнедельной давности отношения к факту их исчезновения не имели.
– Девчонки, здесь (в комнате деда) по углам хорошо смотрели? – В ответе Гвря был уверен, свой вопрос он задал единственно для поддержания трудоемкого процесса раскачивания головы в требуемом направлении и не обиделся, когда «девчонки», словно сговорившись, окатили его взорами неприкрытого возмущения, не сказать презрения. – Кто начнет, или жребий?
Над столом воцарилось молчание.
– Я пока знаю одно, нужно искать! – выдохнула Дашка.
– Мы почему-то не догадывались, – съязвила Лерка и без перехода добавила: – Анализируем причины побега.
– От кого, от чего? Что их заставило? – вставила Танька.
– Допустим, причина проясниться, но почему обязательно побег? – Сашкины глазищи затлели черным огнем. – Могли выйти и нарваться на бандюков, ребят могли похитить, да мало ли что могло быть в наше веселое время перестройки?
– В присутствии Макарыча варианты похищения не тянут.
Лерка сняла очки и потерла сухими пальцами переносицу. Она и раньше отличалась сухопарыми стандартами очеловеченной воблы, но к своим неполным тридцати пяти так и не обросла мякотью, а мысли окружающих о кружке пива при встрече с ней бередили мозги джентльменов пивных ларьков куда чаще застрявших в пути предложений руки и сердца. Женское одиночество одинаково печально и для тела, и для характера. Не то, что Дашка после родов обогнавшая записную толстуху Таньку, и далеко не Танька, оставшаяся вроде как при своих. Очки взлетели на переносицу.
– И потом еще вот это!
Лерка плюхнула о столешницу тяжелый фолиант детской энциклопедии «Религии мира». Приобретенная старым геологом более десяти лет тому назад, книга не к ёну интереса не вызвала. Все продолжали сверлить Лерку дырочками зрачков, ожидая откровения. Слава Богу, дождались. Поняв, что перехвата свежими предложениями ожидать не приходится, привычная аналитическая семейная машина зажала очки «засушенными» пальчиками на манер указки.
– В ящике стола Никиты я обнаружила коробочку с деньгами, надо понимать общими для двоих. Не знаю право, продолжать ли? Выглядит несколько притянутым, но на ребячьем стеллаже лежит, скажем, неплохо изданный атлас и рядышком наш устаревший справочник железных дорог.
– Похоже на подготовку к путешествию?
Гавря разлохматил пальцами шевелюру, в значительной степени тронутую мечтой идиотов (его личное определение для седины) и задумчиво заизучал угол с дремавшей на плетеном коврике очередной приблудившейся кошкой без имени. Сашка завозился на своем стуле, словно в комнате потянуло сквозняком, а он продемонстрировал неуклюжую попытку укрыться от него за высокой спинкой. Танька и Дашка продолжали слушать, округлив глаза от нетерпеливого ожидания.
– Вы не боевик смотрите, высказывайтесь! – Общая инертность возмутила Лерку. – Сочиняем продолжение все сообща, без исключений!
– Версию побега принять за основу! – очнулась Дашка. – А про ихнюю цель? Лерка, ты не могла не предположить!
– Могла, а не предположила! Невероятица получилась.
– Пускай "невероятица". Тесто месят, пока оно из квашни не уползло, а мы проворонили! – Решительным движением Танька притянула энциклопедию к себе и принялась пролистывать страницу за страницей. – Может от картинок, что путное взбредет!
– Не скажи! Запахло интуицией. – Знаменитый «флюгер» вначале повело к распахнутому окну и снова к столу, выигрывая секунды для осмысления выскочившей непроизвольно реплики. Получалось, Татьяна и Гавря оказались союзниками? Сашка смотрел на жену серьезно, беспощадно истязая мозг в отыскании ускользающей зацепки. – Возьми-ка, Танюша, листок с карандашом. Перепиши любые встреченные на полях пометки!
Танька отмахнулась от мужа пухлой ладошкой.
– Да ну тебя!
– За основу побег принять, согласен, – Гавря продолжал теребить потерявшую яркость прическу, что выдавало скрываемое волнение. – Согласен компанией поразмыслить. А искать? В чем смысл? С дедом не пропадут! – Взгляд остановился на фотографии, где тонконогий вечно смеющийся (губами в мать) Дани стоял в столбе радуги в обнимку с белоголовым «в проезжего молодца» Никиткой. Протянутые к зрителю ладони размыло световое пятно, сливавшееся с каплями небесной нежности света, выделяющееся подозрительным наслоением красок. – Откуда пятно?
Фотография побежала по рукам.
Сашка: Ладони не в фокусе.
Лерка: В ладонях что-то держат!
Танька: Я думаю накладка светотени…
Дашка: От облаков? Нет, определенно ладони заняты, я лупу принесу.
Гавря (не без язвы): Сбегай через Владивосток, она рядом с твоим пузом в ящике стола должна лежать!
Лерка: Стоп! Лупа у Даньки лежала рядом с атласом.
Сашка (рассудительно): Факт до кучи!
Гавря: Фотографию в городе на комп (компьютер) скинуть надо!
Лерка: Угадал, мою мыслю. Я то же самое хотела предложить. Уверена, на снимке не светотень, там кристаллы!
Дашка: А что это дает? Кто снимок делал? Дед, – вопросов нет, но кто дру…
Гавря: На всяк случ, порасспроси соседей!
Дашка: Давай без надуманных словесных сократов, Гавря! Я пошла…
Танька: Смотрите! В энциклопедии вопросительные знаки от руки у картинок: здесь, здесь и здесь. Около второй и галочка проставлена!
Лерка: Так я и поняла. Глава – «Индуизм», на снимках: храм с обвалившейся стеной по периметру, Богиня зла Кали… Гора Кайлас? Непонятная точка съемки. Эт-то еще предстоит сообразить! Больше шести с половиной тысяч метров, а на снимке вершинка с травой и мачтой посередине.
Гавря: Не бери в голову. Опечатка. Меня настораживает другое. Смотайся Дани с Никитой одни, объяснение без проблем. Но чтобы дед пудрил мозги? Поговори с соседями, Даша! Отмеченные картинки… понять надо, Индия – не Казахстан. Далековато.
Дашка выметнулась во двор.
5
Дани вращало и несло вниз по сухой невероятно скользкой траве. Оголенные бока, грудь и спину обжигал холод, перемежаемый беспорядочными уколами, не поймешь чего, а он боялся разлепить веки, боялся ободрать кожу, разбросав руки и ноги в стороны, применив простейший прием торможения на склоне, который сто раз репетировал с дедом в горах, казалось бы, до полного автоматизма. Дед знал горы и знал, чему учить, чтобы выжить, начиная с первой заповеди – смотри правде в глаза!
К сожалению, познание Мира не всегда ложиться на благодарную почву. Продирающемуся к пониманию законов Вселенной, необходима немалая сила духа, которую сызмальства должно упражнять и развивать до состояния совершенства, успешно применяя вылущенные опытом предков крупицы истины, как для общего развития, так и для защиты Жизни от несовместимых с нею сил.
– Мир жрет, и желающих умять тебя с потрохами, пруд пруди, – поучал дед всуе, с нарастающей болью понимая, что врожденных духовных первооснов у внука заметно не доставало.
Ненавязчивая трусость проявилась не сегодня и не вчера. Может быть, с тех самых пор, когда он стал стесняться своего полного имени? Да, трусость можно назвать ненавязчивой, скорее прилипчивой… Дед, понятно, не догадывался о библиотечном протесте Дани, причины для беспокойства лежали на ладони. Всяк для себя умен и благороден, а спросить людей со стороны, кругом ты подлюк и собачья морда и пословицы «как аукнется, так и откликнется» не разумеешь!
Во взаимоотношениях с друзьями, или когда играл в футбол, Дани проявлял приемлемую коммуникабельность, с детской непосредственностью не возводя дружбу и слово свое в ранг святости. Ни тем, ни другим Дани не дорожил. Сетовать или ругать его было бесполезно. В самой не разлей вода дружбе у Дани неизменно отрезало, не оставляя места сожалениям. Смелости на разрыв самых теплых отношений хватало с запасом, при беззастенчивом количестве обещаний, продолжать водиться или не бросать любое, приглянувшееся на пять минут, занятие. Тот же футбол Дани любил на уровне «погонять мяч» в свое удовольствие, не прилагая усилий для преодоления внутреннего духовного барьера к серьезному спорту.
Среди однолеток, не исключая самого Дани, его прогрессирующий авантюризм характера замечался не часто, что при болезненной самовлюбленности подростка исподволь наращивало негатив. Единственно, с сыном дяди Саши Никитой у Дани проблем не возникало, – взрослые сдружились семьями задолго до рождения детей.
Скит взрослел покладистым пареньком, в лидеры не стремился, но ширины плеч и врожденной целенаправленности интересов, занимать необходимости не ощущалось. Отказываясь от заинтриговавшего вдруг увлечения, Никите в голову не приходило пудрить окружающим мозги по пустякам. Причина его разочарования выкладывалась отвратной стороне на ладонь.
Дани уважал силу при (чего греха таить) меркантильной слабости к рублю в кармане и податливости на недозволенное для извлечения мизерной выгоды. Никита отличался бескорыстием при абсолютной ясности отношений и нетерпимости к так называемым «подлянкам». Случалось, в общей семейной привязанности различия в характерах мальчишек провоцировали непредвиденные паузы. Но обходилось.
Как бы там ни было, сейчас в бешенном «теловращении» вниз по склону, сокрытое и гнилое, прижившееся в неокрепшем сердечке, в любую секунду могло оборваться вместе со всем наработанным добрым, против которого (от перекосов воспитания) сокрытое и гнилое постоянно восставало. Кошмар тянулся до бесконечности, наматывая нервы Дани на веретено времени, и мог продолжаться сколь угодно долго.… Но мальчика ждали.
6
Года два тому, Никита ходил с отцом по Ловозерским тундрам. Сейчас местность напоминала обточенный древним ледником перевал Ферсмана с неожиданно рыжими тонами тундрового мха и прожилками снега по осыпям расщелин, что увалами перетекали в необъятной ширины долины с отражающими голубую ширь неба зеркалами озер. Иногда у Никиты возникало ощущение, что его вместе с вечным придумщиком всевозможных рискованных затей Шуркой на этот раз занесло севернее, в загадочный край шаманов, где с простым человеком происходят невероятные вещи. Далеко ходить не надо, сегодня к другу Шурке у Никиты назойливо возникало двойственное чувство под напросившимся на язык кодовым определением «черт его знает что». Никите казалось, что Шурки давно нет в живых, и не может быть его рядом. Не дебил же он, Никита, чтобы позабыть, как плакал дома один, побоявшись прийти на похороны, а цветы положил к памятнику, когда внутри уравновесилось неприятие внезапной смерти друга с ежедневным фактом его отсутствия.
Но с другой стороны, – вот он Шурка беззаботно шагает целый и невредимый, словно и не натыкался никогда своей башкой на суковатый топляк в нырянном перенырянном месте, где каждый камушек под водой знаком.
Серьезный сегодня Шурка, не улыбчивый. Кто не поймет, – не велика радость, отстать от группы в походе. Зря переживает, поселок рядом, народ поможет. Вон «Волга» черная катит к богатой даче. Местные строят проще, без притязаний. Дача на горке, не сказать, чтобы терем или замок, но добротная: толстые стены, окна большие, не чета северным застекленным дыркам.
«Стоп! За рулем знакомый. Вах, никак сам «вождь народов»? Профиль, усы. Ни себе фига! – Не переживай, Шура, моего стеснения, напроситься и догнать группу на обоих хватит». И опять раздвоение мыслей. Означенный вождь лет тридцать тому… Никита с глухим сомнением в душе, покосился на небо.
– Не надо проситься, я с ним не поеду!
Волга остановилась у дачи.
– Назад поедете меня с другом возьмете? Мы от туристической группы отстали.
– Пожалуйста, заходите в дом, перекусим, с сестрой познакомлю. – Голос тот самый, знакомый по фильмам, и обличье… Хозяин податливой кошкой выбрался из машины. – Догнать ушедших, молодым не проблема.
Сестра вождя доброжелательна и насторожена.
– Ему издаваться пора, – сказала она, обращаясь к вождю, показывая на Никиту глазами. Руки сервировали стол. Тот кивком выразил одобрение и согласие. Начал есть быстро, напористо.
Никита вспомнил о своих литературных попытках, и ему стало неловко.
– Отвези его к… – фамилию вождь зажевал маринованной курицей, но сестра уловила мысль великого брата с полуслова.
– Только переоденусь.
– Татьяну Михайловну попроси, она со стилем поможет! – вождь поднялся из-за стола.
От осведомленности и внимания Никите стало неловко вдвойне. Он оборотился к сестре с извинениями.
– Не трать слов попусту! – Грязная посуда исчезла с ошеломляющей скоростью. – Я переодеваюсь, и мы поедем.
Спина вождя обозначилась в дверях на выход, сестра мелькнула в спальню, оставив Никиту наедине со своими возросшими тревогами. Учительницу русского языка Татьяну Михайловну он побаивался, понимая сердцем, что тетка она в общем неплохая, но строгая, не приведи господь. А тут еще Шура куда-то запропастился, поделиться сомнениями не с кем. Откуда, например, такие люди знают про ту же учительницу или его писательские наклонности?
Следом за вождем Никита подался на просторное без перил крыльцо и увидел, что черная «Волга» отъезжает с Шурой на правом сиденье. Без него!
Никита сплюнул бы от досады, несмотря на то, что родители с детства приучили, не осквернять плевками Землю. Удержала не наука, – чувство элементарной порядочности. Никита без тени осуждения удивлялся строгости отца и матери. Потом, испытывая отвращение, насмотрелся на бравирующих плевками школьных товарищей и родителей понял. Шура на землю не плевал.
Переодетая в черную кожу сестра великого злодея протянула Никите шлем.
– Надеюсь, умеешь не мешать переднему?
Никита вспомнил золотое правило седока, не смотреть на дорогу, но правилу не последовал, без проблем «отключив» мозг от тела. Короткий подъем по невообразимой грязи, и мотоцикл вырвался на твердый пробитый колесами до камня проселок, вьющийся крутым серпантином по заглаженным ледником склонам увалов. Никита держался уверенно, удивляясь в душе ловкости, с которой девушка управлялась «с диким зверем в моторе».
7
Танька и Лерка шелестели страницами. Забрав фотографию с радугой, Гавря направился в комнату сына, а Сашка выполз на крыльцо, справедливо полагая, что обдумывание ситуации в одиночку получается лучше. Однако долго размышлять Сашке не пришлось. Гавря с фотографией и увеличительным стеклом в бронзовой оправе под «скрыпучий» аккомпанемент ступенек умостился рядом. «Это не скрип, а самый-самый скрып, он грубее», – еще вчера убеждали Гаврю Данька и двое пацанов из соседних дач.
– Перекур, и пробежимся по той стороне вдоль Вонючки. Пацанва по жаре дома не сидит. Не рыбачит, так плещется.
Вспомнив вчерашний разговор, Гавря имел в виду девятиклассника Давида и его младшего братишку Коську детсадовского возраста, чьи игрушки живописным хламом разбросались по песку за забором.
– Ты прав, у соседа четыре глаза. Думаешь, фотографировал Давид?
– Или дед. Не исключено, что и соседских, и своих блудил отловим. Снимок сделан ранним утром, смотри, на нем почти не заметно тени от трубы.
Бледная размытость тени указывала на северо-запад. Уж в чем в чем, а по части ориентирования геологоразведчики ребята дошлые. Другое дело, «стрелка» тени, к сожалению, не подсказывала направления поисков.
– Погнали! По дороге покуришь, надоело сидеть сопли жевать!
– И то…– Гавря резво вскочил на ноги.
Пробежав перекинутый через речушку мостик из двух корявых бревен со стертой ногами берестой, оба устремились вниз по течению, спотыкаясь о корни ивняка на утоптанной до пыли тропинке. Лето выдалось засушливое.
– Этому фотографу на сантиметрик бы пониже взять! А что мы установим, разглядев друзу? Ну, кристаллы в руке, и что? Пока тропинка не вихляет, посмотри сам! – Гавря сунул фотографию и лупу в руки Сашки. – Пускай от кристаллов засветка на пленке! Ну, повыпендривались в радуге небесной с земной радугой в руках на вечную память. Ума не приложу к идее снимка, Я бы фокусировал на кристаллах.
Двусмысленность «вечной памяти» осталась без внимания.
– А где сами изумруды? Я знаю, на городской квартире они у Макарыча под бумагами в ящике стола лежали. Он и привез, побоялся в городе оставить.
– Ну, какое это имеет значение?
Гавря приостановился, ухватившись для скорости торможения за ствол ивняка. Осознав глупость своего вопроса, Сашка уже прижимал мобильник к уху:
– Та-ань? А где кристаллы Генриховны? – и выслушав ответ, не отрывая трубки, прошипел. – Не видели…
Хрупкий ствол под ладонью Гаври издал предупреждающее потрескивание.
– Та-а-ак!
– Очередной веер брызг, Гавря! Изумруды могли увидеть и попереть у деда на глазах. Что дальше? Погоня? Глупо. Очередной ноль в нашем кармане.
– А мобильник деда?
– О, черт!
– Тань? Мобильник Макарыча где? На тумбочки у кровати?.. Выходит, о связи не думал, мы дрыхли в двух шагах. Или деду не до связи было. Согласен, Гавря?
– Вариант, – те же самые крымские яйлы, вид сбоку! А вон соседские отроки жмут навстречу! Стоять, коллеги по дачным участкам! Кто утром Даньку со Скитом фотографировал?
Давид от неожиданности встречи и вопроса опешил настолько, что с трудом заглотал слюну, очевидно показавшуюся ему протухшим живцом для щурят. Взъерошенные копной, не успевшие просохнуть русые волосы и неряшливо напяленная на мокрое тело майка лишь усиливали произведенное на взрослых впечатление полной растерянности.
– Я, я сфотографировал, апп… аппарат на капусту… и побежал за удочками. Мы рыбачить хотели…
– А кристаллы в руках у ребят были? – Сашкин нос снова повело на потливость.
– Так вот же они на снимке! – Давид разглядел фотографию в руках горбоносого соседа. – Не в фокусе… Я вернулся быстро. Походил, покричал тихонько…
– Мы кличали тихонько, – вставил Давидов братишка Коська, исподволь перемещаясь за родную спину.
– Пи-и-хрясь! – испросив прощения у неласкового Мира, тонкий прут ивняка не выдержал атаки…
– Не ври! Тебя не было! – одернул брата Давид. – Мне показалось… порыв ветра, когда бежал за удочками. Я обиделся, могли бы не соглашаться.
– Унесло ветерком, значит. Чтобы двоих пацанов с дедом унести, приличный смерч нужен! Настоящий торнадо! – сообразив несуразность обвиняющей интонации в голосе, Гавря прибрал обороты гнева до минимума. – А где кристаллы?
– Не знаю-ю… Деда вообще не видел. – Серые глаза паренька не лгали, несмотря на то, что смотрели сердито, скрывая готовность надуться в пику недоверчивости взрослых сквозь белесую бахрому бровей.
– Фейерверк разгорался со сказочной быстротой…
Гавря и Давид расценили сарказм отца Никиты каждый по-своему.
– Я клянусь, не нашел ребят! Деда не видел, спросите у него! Про кристаллы я и не думал! Думал, Данька с Никиткой стекляшки от бутылок навтыкали в глину для радуги. Я со скамейки в огороде снимал, они на крыше…
– Мы не можем отыскать: ни сыновей, ни деда, ни кристаллов! Сгинули вместе с радугой! – неподдельная грусть горбоносого соседа старшим мальчиком не осталась незамеченной.
– Второй раз пришел, радуги не было! – взгляд Давида помягчел, оставаясь сторожким.
– Посли… – прогундявило у него из-за спины.
Гавря и Саша торопливо отступили с тропинки в осоку по обочинам.
– Тетю Дашу увидите, пускай идет домой, мы щас придем!
– Досидания!
8
Богемное светило (судя по абсолютной предметности монолога, последовавшего без промедления вслед за «актом приема-передачи» мальчика) призналось, что читало Никиткины отправления литературной мысли. Не отыскало, что греха таить, среди вороха бумаг всей рукописи, слава Богу, пьесу-шутку откопало, что Никита сочинил, не без умысла поставив второй строчкой заголовка стандартное «по мотивам…»
Никита запомнил расслабленного до невозможности средних лет человека с прежде времени помятым капризным лицом под начесом разжиженных воздухом светлых волос. С одной стороны, к нему (непризнанному автору) светило словоохотливо шло навстречу, а с другой, теми же словами деликатно отсылало в путешествие, куда подальше, набором изысканных, ничего не означающих фраз. Никита намылился к выходу.
– Не спешите, молодой человек. У нас не принято беспричинно отказывать в просьбах известным людям в меру осведомленности. – Светило уютно расположилось за столиком с прохладительными напитками. – Располагайтесь без ложной скромности и опасения, что Вас угостят непотребным.
Никита робко присел. Светило заказал кофе, гость только-только сообразил, что сидят они в просторном зале, уютного (как бы в противовес размерам) заведения со столиками, отставленными один от другого на расстояние, исключающее взаимные помехи приватной беседе. Словечко «приватный» Никита выдернул из книжки, с утерянным памятью названием, и которое для понимания смысла он не поленился отыскать в энциклопедии, потому как начал сочинять сам.
Подходили приветливые люди. Они здоровались с Никитой и светилом, перебрасывались с ними веером общепринятых фраз, но стоило дымящейся паром чашечке появиться на лакированной столешнице, начинающий автор остался один на один с «голосом», впервые в жизни посторонним голосом, озвучивающим для автора его несовершенное произведение:
Живой камень.
Пьеса-фантасмагория по мотивам повести «Белый дух».
Обсуждения Чела