…мне казалось, что мы бредем уже целую вечность, меня штормило и кренило… я тащился за ней, как тонущий корабль за буксиром.
Скорей бы все закончилось…
Какого черта… куда она меня тащит…
…устал я что-то… жить устал…
Надоело.
Было удивительное, стеклянное состояние преддверия перехода в мир иной.
…так вот ты какая, продовольственная программа!.. воскликнул Генеральный Секретарь, по большой нужде садясь на маленького ежика…
Было все равно.
Пофиг…
После того как меня выгнали из подвала, я совершенно не помнил, как очутился там... под колонами и это немного беспокоило…
Немного…
Я не помнил где и сколько шатался по городу… вот и кулаки у меня были почему-то опухшие и сбитые почти до кости, на костяшках пальцев кожа торчала засохшими бурыми лохмотьями.
Не было часов, шапки, денег…и почему-то шнурков на промокших ботинках.
Сильно болела и горела голова, тоже видимо хорошо и несколько раз ударенная…
И бедро.
И левый бок.
Ребро что ли сломано… или перышком полосонули, вон куртка как порезана…
И глаз не открывается, какой-то засохшей дрянью залит, кажется тоже кровью с головы…
«Тогда считать мы стали раны, товарищей считать…»
Эх… товарищи… считать некого…
Пофиг!
- Слушай… ромалэ, не надо… а?!
- Иди, иди умник, пся крёв, гаджё паршивый, курва матка... подыхать он собрался, я тебе дам «пофиг» помирать, sacre shien пофиг дурбэцало!!! – неожиданно взорвалась она…и дальше что-то гневно-наверноцыганское, гортанно-грубое…непереводимый местный диалект…
...чьерт побьерри!..
… что за бред, что она несет, дура… действительно, какого черта, что ей надо от меня этой огромной бабе, этой жуткой старухе с безумными молодыми глазами… ишь... жопа в розах какая качается впереди, и все вокруг тоже качается, качается… ходит как императорский пингвин, тоже мне королевна босяков, царица блядей… еще орет на меня… что я ей сделал… сама курва матка... наверно ноги больные, варикоз у нее, как все кружится... откуда она знает, чушь какая-то, я совсем ничего не хотел... а этого и подавно... Боже, как же хочется лечь… и трясет меня всего… и голова моя болит… горит... пылает моя бедная головушка… и во рту мерзкий вкус... крови… и меди… точно цыгане ночевали… и не хочу я к ним…они плохие... а я хороший… и вообще не хочу…. ничего такого, все она выдумывает, врррет дура старая, тащит меня куда-то зараза, жиртрест копченый… ща заведет и грохнет… а на фига, у меня ж ничего нет, а теперь и совсем ничего… швабода твою мать, как я вырвался-то на волю, вот и полетели клочки по закоулочкам… а кто такой гандже или гажё… польский, что ли, или молдавский... чухонка немытая, орет еще…чертяка рогатая... пришла коза рогатая за малыми ребятами и за-а-абодаллллла, забодала, забодала сука насмерть ребяток-то, коза-дереза повылазили глаза, очи черные, очи…а глазищи-то у нее, ух глазищи, а лапищи… а золота-то на ней сколько… и не боится таскать на себе целый Форт-Нокс… да что ж она так ругается-то… да я ж иду, иду я… что ж ты орешь-то так!...
- Вставай! Вставай… пошли, пся крёв, давай! Опять сел, ну… матка бзжска ченстоховська! Пошли, говорю! – что она городит… интересный акцент у нее…
- Да оставь же ты меня зараза, чавела хренова! Куда ты меня тащишь? Зачем все это?
- Что ты там такое шепчешь, плямкаешь губелями своими разбитыми – все равно не слышу!!! Молчи уж… и так все знаю… идем Грустный, идем мой хороший мальчишечка, золотой мой… идем, недалеко уже! – она неожиданно мощно схватила меня под руку и буквально поволокла на себе. – И зубами так не цокоти, а то полициянты услышат, набегут, ге-ге-ге!
Мы тащились через тусклые залы, полные сонных людей… вяло шевелящихся в своих сумках и чемоданах, как опарыши в сортире … по каким-то темным коридорам… переходам… воняющими жаренной тухлятиной и мочой… поднимались по лестницам, полными мусора и укутанными в газеты храпящими бичами…
Было, наверное, уже поздно..
Она запыхалась.
Тяжело, наверное, на себе все это таскать, меня вон тащит, как Карабас Барабас Буратино, да и свое сало необозримое, да и, … да и юбок этих куча.
Господи!
Ну, какие же жуткие эти ее розы!
А они ж без нижнего белья ходят – шевельнулась вдруг идиотская мысль…
- Стой здесь! Никуда не ходи! Грустный, слышишь, никуда?! Ты меня слышишь? – она с сомнением меня разглядывала.
Я кивнул.
Да что ж это такое!
Что делается-то, а?!
На кой я ей сдался…
- Не… давай я тебя усажу, а то грохнешься и все насмарку! – она оглянулась, решительно звякнув серьгами, пошла мошной грудью на какого-то чахлого командировочного, дремавшего у входа в видеосалон, тот брызнул, могучая смуглая рука в браслетах втиснула меня в нагретое деревянное сиденье.
- Сиди здесь! Никуда не ходи! Слышишь, Грустный?
Я кивнул.
Куда мне… с подводной лодки… в степях Украины…
Тем более тут так тепло…только трясет вот… и голова… ох голова…
И чего это я для нее «Грустный», я ж всегда веселый… был…
Был…
А моя пузатая мать Тереза, звеня ушами, тяжело дыша, но изящно, как танк Т-72 развернулась на месте и, взревев двигателем и лязгая гусеницами, двинулась наискосок, в угол, где в колоритных рубахах, жилетках и сапогах на огромных тюках и перинах картинно отдыхали с десяток задумчивых брюнетов.
Женщин и детей не было, видимо были «в поле».
Ей навстречу прыгнул рослый, полный красавец, в черной рубашке и шикарной, вышитой серебром жилетке, в серебряных же бороде и усах, очевидно вайда всей банды.
Прения начались.
Вожак сначала негромко ее уговаривал, она же, уперев мощные руки в свои розы, что-то презрительно ему цедила.
Это был бесподобный разговор, больше напоминавший пантомиму, с той лишь разницей, что под конец диспута, его участники, уже жестикулировали друг на друга во все горло.
К вайде было сунулся советовать кто-то из младших по званию, но оба спорщика так цыкнули на невежу, что тот кувыркнулся обратно в тюки.
Судя по жестам, решалась явно моя судьба, но они даже не смотрели в мою сторону.
Только один раз она показала пальцем на меня и потом (очень символично) на грязный потолок, а потом, явно исчерпав все доводы, схватилась за подол своей жуткой юбки и неожиданно махнула ею перед его носом, после чего вожак почему-то отшатнулся, побагровел, фыркнул, плюнул… и под тихое хихиканье всей стаи полез обратно на свою Скалу советов.
Он был явно не до конца рад.
Его можно было понять.
Выглядел я, видимо, не очень…
А может ему тоже ее розы не понравились.
А мой Т-72 совершив контрольный выстрел, развернул корпус, потом башню с остывающим дымящимся стволом и царственно поплыл ко мне.
Я, правда, к тому времени тоже начал потихоньку «уплывать».
Значит, Багира дала Акелле по мозгам и Маугли сегодня… или сожрут на ужин с кашей… Или же…
Или же… что?...
- Сидишь, Грустный? – глазищи чирк-чирк. - У-у, да ты совсем Грустный! Вставай, пошли, поживешь пока с нами, там видно будет. Есть хочешь?
- Я не знаю,… наверное,… я, наверное, заболел… у меня… голова вся….
Тяжелая, но мягкая ладонь плюхнулась мне на лицо:
- Да... ты горишь весь! Ничего… я все вылечу, mon cher… Все-е…Пошли, мальчишечка до нас…
Она сгребла меня и действительно, как маленького повела в их угол, где вся стая старательно глядела куда угодно, только не на нашу парочку.
Только вайда, презрительно фыркнув, отвернулся.
- Карабкайся на мешки, там перины разложены, раздевайся и укладывайся! А я пока отвар сделаю – выпьешь и как огурчик будешь! Рябинка, найдешь Мариулу с Катькой, скажи зову срочно!.. Бегом! И воды набери побольше!... На вот… подушку.
- Как тебя зовут?
- А тебе зачем?
- А тебе… зачем все это?
- Ну, хорошо… Марра я. Томарра. Полегчало? Давай ложись! Мигом, пся крёв!
Ну и имечко.
Итальянка что ли?
Или испанка…
Интересно, какого буйвола она посулила серебряному Акелле…
…я разулся, вяло думая, что скорей всего сопрут сволочи, а плевать, все равно без шнурков… и все пофиг, притом было так приятно впервые за много месяцев снять с себя всю ответственность вместе с мокрой одеждой, разуться, действительно плюнуть на все по-настоящему и расслабится, «уплыть», вообще конечно бред, сказка какая-то, тоже мне Алеко задрипанный, «цыганы шумною толпой…», а в голове тоже все шумело и шумело и что-то уже шипело… и ухала, вгоняя сваи куда-то в темя, чугунная баба вся в этих пошлых розах, да… ну и бабища мне попалась, царица Томарра, испанка что ли, добрая самаритянка, блин, бляха муха, мать Томарррррра… она, наверное всех вокзальных бичей, так подбирает… да что это она расстегивает, что я сам не могу, отвали извращенка, сука, дура… я не люблю старух!!!... не хочу… что... что она говорит?.. я не слышу, не слышно слов…в ушах все сильней и сильней гремят ее золотые браслеты, старинные серьги, они раскачиваются и бьют, бьют, бьют…как молоты, и маршируют, грохочут цыганские нагуталиненные сверкающие сапоги по брусчатке высекая искры… не... это немцы, фашисты... топчут гады... нашу Родину и ревут, визжат над ними трубы, целые сотни, тысячи труб, и опять и опять топчут, бьют, бьют… ноги… с хеканьями, с матюгами по голове, по ребрам, по спине, по ладоням, закрывающим лицо в какой-то мерзкой луже...орут, орут и невыносимо… невозможно страшно орут, визжат, как рожающие слонихи поезда, жутко и близко проносясь мимо своими безумными огнями и трассирующими окнами… бесконечно мимо, мимо… меня вдруг укрыли чем-то мохнатым и жарким… «развесе-елые цыгане-е, по Молдавии-и гуляли-и-и…»… гнусные, какие гнусные объявления воют в уши, забитые серьгами и сапогами из рупоров, …на попей, попей Грустный…, о Боже, Марра, Тома, мама мия, мия карррра... addio mia bella… idol mio, mio bel Tesoro, mia amourette… любовь моя, прощай навсегда моя Красная Шапочка… и откуда у тебя бабушка такие глазки… какие у тебя глаза, матка бжска!.. какие глазищщщи… где ж ты их взяла, кто тебе их дал…они сверлят мозг, слепят, выедают все до кости, до затылка-а-а ааааа-а-а-а…. таксист скотина, орет, орет, что же он гад не заткнется, он же сам без белья ходит, у них так принято, придурок без белья… вот орет-то, ведь не я же его сбил, не я… а он... сам, все сам…до чего же болит у него голова, ха-ха-ха, гильотина ему уже не поможет.. он же без трусов… таксистам они ни к чему… ничего… или пенталгин или кошшшшшка, кошка какая-то… ластится, драная и вся в лишаях без хвоста, но это совсем не кошка, а… крыса, крыса угрелась на груди, ну еще бы…. ведь так холодно вокруг… да ты грейся, грейся, только сердце не грызи, а то больно… больно, ах как больно!.. а вот мне бы к кому-нибудь… так же на грудь, я б не грыз… я бы просто отдыхал бы на этой груди... Господи, дай хоть капельку такой груди, такого покоя… «да за чито» на меня все это, как та лошадь, я ж не Иосиф… я ж не выдержу, я уже больше н е м о г у!!!...пить эту вонючую гадость… можно я посплю, уйди… уйди ты серебряный вайда… мне грозишь серебряным же пальцем… не грози, дурак… Акелла промахнулся…ты не понимаешь, я тут просто потихонечку умираю вот и все… и все скоро кончиться, да… вот так получается такая неприятность… ты потерпи, Акелла, потерпи, вот умру, тогда и ешь меня… грызи мое сердце, пей мою кровь… а сейчас потерпи… …потерпи, потерпи Грустный, сейчас легче станет, сейчас мальчишечка, попей еще.....и шепот, шепот скребется, скрежещет сверлом в сердце и откуда-то наваливаются, рушатся на меня гигантские скользкие цыганские тюки, ограмные перины, подушки… они лопаются один за одним и оттуда сыплется почему-то уголь, много угля… засыпая меня с головой, пылью забивая горло, легкие… уголь на глазах раскаляется, искрится черно-алым, шкварчит и лопается кожа, брызгают глаза и трещат волосы и душит душит вонючий дым, смрад, огонь ревет, визжи-и-ит… а-а-а!!!……да держите ж его!!! Катька, Мариула, дурррррищи потные, навалитесь, держи Малина, виш как его кидает… держи-ите его, вашу мать пся крёв холера... порча мадонна сука курва матка бжска ченстоховска!!!!!!!…..
…………и … и..и вдруг тихо вокруг так… я как-то так…плыву весь такой легкий, невесомый…….. и где-то да-а-алеко-о-о…….. в невероятной вышине... тихо позвякивают томаррины серьги (дались они мне)… наверное, я уже умер… да вот…… отмучился «Грустный мальчишечка»... видимо в рай попал – так хорошо, так славно… ну а чо – заслужил!....... и журчит родником прохладная вода по виску, и гладят легкие пальцы по закрытым глазам… и пахнет какими-то душистыми травами, цветами… уксусом и медом… и далеко-далеко кто-то тихо-тихо напевает старую, такую родную и знакомую с далекого детства песню:
«…а еще они украли
Молодую молдаванку
Посадили на полянку
Воспитали, как цыганку…»
...э-эх, го-оссспода-а-а… Вы-и-и мои… непарнокопытны-и-и…и на кой черт Вам все это...
... на кой черт... опять очки накрылись…
…докладчик обнял себя, всхлипнул, уронил голову на портфель и умолк…
...в кромешной, космической тишине где-то далеко-далеко, наверное, на краю города прогромыхал одинокий пустой трамвай...
...продолжение следует...
Скорей бы все закончилось…
Какого черта… куда она меня тащит…
…устал я что-то… жить устал…
Надоело.
Было удивительное, стеклянное состояние преддверия перехода в мир иной.
…так вот ты какая, продовольственная программа!.. воскликнул Генеральный Секретарь, по большой нужде садясь на маленького ежика…
Было все равно.
Пофиг…
После того как меня выгнали из подвала, я совершенно не помнил, как очутился там... под колонами и это немного беспокоило…
Немного…
Я не помнил где и сколько шатался по городу… вот и кулаки у меня были почему-то опухшие и сбитые почти до кости, на костяшках пальцев кожа торчала засохшими бурыми лохмотьями.
Не было часов, шапки, денег…и почему-то шнурков на промокших ботинках.
Сильно болела и горела голова, тоже видимо хорошо и несколько раз ударенная…
И бедро.
И левый бок.
Ребро что ли сломано… или перышком полосонули, вон куртка как порезана…
И глаз не открывается, какой-то засохшей дрянью залит, кажется тоже кровью с головы…
«Тогда считать мы стали раны, товарищей считать…»
Эх… товарищи… считать некого…
Пофиг!
- Слушай… ромалэ, не надо… а?!
- Иди, иди умник, пся крёв, гаджё паршивый, курва матка... подыхать он собрался, я тебе дам «пофиг» помирать, sacre shien пофиг дурбэцало!!! – неожиданно взорвалась она…и дальше что-то гневно-наверноцыганское, гортанно-грубое…непереводимый местный диалект…
...чьерт побьерри!..
… что за бред, что она несет, дура… действительно, какого черта, что ей надо от меня этой огромной бабе, этой жуткой старухе с безумными молодыми глазами… ишь... жопа в розах какая качается впереди, и все вокруг тоже качается, качается… ходит как императорский пингвин, тоже мне королевна босяков, царица блядей… еще орет на меня… что я ей сделал… сама курва матка... наверно ноги больные, варикоз у нее, как все кружится... откуда она знает, чушь какая-то, я совсем ничего не хотел... а этого и подавно... Боже, как же хочется лечь… и трясет меня всего… и голова моя болит… горит... пылает моя бедная головушка… и во рту мерзкий вкус... крови… и меди… точно цыгане ночевали… и не хочу я к ним…они плохие... а я хороший… и вообще не хочу…. ничего такого, все она выдумывает, врррет дура старая, тащит меня куда-то зараза, жиртрест копченый… ща заведет и грохнет… а на фига, у меня ж ничего нет, а теперь и совсем ничего… швабода твою мать, как я вырвался-то на волю, вот и полетели клочки по закоулочкам… а кто такой гандже или гажё… польский, что ли, или молдавский... чухонка немытая, орет еще…чертяка рогатая... пришла коза рогатая за малыми ребятами и за-а-абодаллллла, забодала, забодала сука насмерть ребяток-то, коза-дереза повылазили глаза, очи черные, очи…а глазищи-то у нее, ух глазищи, а лапищи… а золота-то на ней сколько… и не боится таскать на себе целый Форт-Нокс… да что ж она так ругается-то… да я ж иду, иду я… что ж ты орешь-то так!...
- Вставай! Вставай… пошли, пся крёв, давай! Опять сел, ну… матка бзжска ченстоховська! Пошли, говорю! – что она городит… интересный акцент у нее…
- Да оставь же ты меня зараза, чавела хренова! Куда ты меня тащишь? Зачем все это?
- Что ты там такое шепчешь, плямкаешь губелями своими разбитыми – все равно не слышу!!! Молчи уж… и так все знаю… идем Грустный, идем мой хороший мальчишечка, золотой мой… идем, недалеко уже! – она неожиданно мощно схватила меня под руку и буквально поволокла на себе. – И зубами так не цокоти, а то полициянты услышат, набегут, ге-ге-ге!
Мы тащились через тусклые залы, полные сонных людей… вяло шевелящихся в своих сумках и чемоданах, как опарыши в сортире … по каким-то темным коридорам… переходам… воняющими жаренной тухлятиной и мочой… поднимались по лестницам, полными мусора и укутанными в газеты храпящими бичами…
Было, наверное, уже поздно..
Она запыхалась.
Тяжело, наверное, на себе все это таскать, меня вон тащит, как Карабас Барабас Буратино, да и свое сало необозримое, да и, … да и юбок этих куча.
Господи!
Ну, какие же жуткие эти ее розы!
А они ж без нижнего белья ходят – шевельнулась вдруг идиотская мысль…
- Стой здесь! Никуда не ходи! Грустный, слышишь, никуда?! Ты меня слышишь? – она с сомнением меня разглядывала.
Я кивнул.
Да что ж это такое!
Что делается-то, а?!
На кой я ей сдался…
- Не… давай я тебя усажу, а то грохнешься и все насмарку! – она оглянулась, решительно звякнув серьгами, пошла мошной грудью на какого-то чахлого командировочного, дремавшего у входа в видеосалон, тот брызнул, могучая смуглая рука в браслетах втиснула меня в нагретое деревянное сиденье.
- Сиди здесь! Никуда не ходи! Слышишь, Грустный?
Я кивнул.
Куда мне… с подводной лодки… в степях Украины…
Тем более тут так тепло…только трясет вот… и голова… ох голова…
И чего это я для нее «Грустный», я ж всегда веселый… был…
Был…
А моя пузатая мать Тереза, звеня ушами, тяжело дыша, но изящно, как танк Т-72 развернулась на месте и, взревев двигателем и лязгая гусеницами, двинулась наискосок, в угол, где в колоритных рубахах, жилетках и сапогах на огромных тюках и перинах картинно отдыхали с десяток задумчивых брюнетов.
Женщин и детей не было, видимо были «в поле».
Ей навстречу прыгнул рослый, полный красавец, в черной рубашке и шикарной, вышитой серебром жилетке, в серебряных же бороде и усах, очевидно вайда всей банды.
Прения начались.
Вожак сначала негромко ее уговаривал, она же, уперев мощные руки в свои розы, что-то презрительно ему цедила.
Это был бесподобный разговор, больше напоминавший пантомиму, с той лишь разницей, что под конец диспута, его участники, уже жестикулировали друг на друга во все горло.
К вайде было сунулся советовать кто-то из младших по званию, но оба спорщика так цыкнули на невежу, что тот кувыркнулся обратно в тюки.
Судя по жестам, решалась явно моя судьба, но они даже не смотрели в мою сторону.
Только один раз она показала пальцем на меня и потом (очень символично) на грязный потолок, а потом, явно исчерпав все доводы, схватилась за подол своей жуткой юбки и неожиданно махнула ею перед его носом, после чего вожак почему-то отшатнулся, побагровел, фыркнул, плюнул… и под тихое хихиканье всей стаи полез обратно на свою Скалу советов.
Он был явно не до конца рад.
Его можно было понять.
Выглядел я, видимо, не очень…
А может ему тоже ее розы не понравились.
А мой Т-72 совершив контрольный выстрел, развернул корпус, потом башню с остывающим дымящимся стволом и царственно поплыл ко мне.
Я, правда, к тому времени тоже начал потихоньку «уплывать».
Значит, Багира дала Акелле по мозгам и Маугли сегодня… или сожрут на ужин с кашей… Или же…
Или же… что?...
- Сидишь, Грустный? – глазищи чирк-чирк. - У-у, да ты совсем Грустный! Вставай, пошли, поживешь пока с нами, там видно будет. Есть хочешь?
- Я не знаю,… наверное,… я, наверное, заболел… у меня… голова вся….
Тяжелая, но мягкая ладонь плюхнулась мне на лицо:
- Да... ты горишь весь! Ничего… я все вылечу, mon cher… Все-е…Пошли, мальчишечка до нас…
Она сгребла меня и действительно, как маленького повела в их угол, где вся стая старательно глядела куда угодно, только не на нашу парочку.
Только вайда, презрительно фыркнув, отвернулся.
- Карабкайся на мешки, там перины разложены, раздевайся и укладывайся! А я пока отвар сделаю – выпьешь и как огурчик будешь! Рябинка, найдешь Мариулу с Катькой, скажи зову срочно!.. Бегом! И воды набери побольше!... На вот… подушку.
- Как тебя зовут?
- А тебе зачем?
- А тебе… зачем все это?
- Ну, хорошо… Марра я. Томарра. Полегчало? Давай ложись! Мигом, пся крёв!
Ну и имечко.
Итальянка что ли?
Или испанка…
Интересно, какого буйвола она посулила серебряному Акелле…
…я разулся, вяло думая, что скорей всего сопрут сволочи, а плевать, все равно без шнурков… и все пофиг, притом было так приятно впервые за много месяцев снять с себя всю ответственность вместе с мокрой одеждой, разуться, действительно плюнуть на все по-настоящему и расслабится, «уплыть», вообще конечно бред, сказка какая-то, тоже мне Алеко задрипанный, «цыганы шумною толпой…», а в голове тоже все шумело и шумело и что-то уже шипело… и ухала, вгоняя сваи куда-то в темя, чугунная баба вся в этих пошлых розах, да… ну и бабища мне попалась, царица Томарра, испанка что ли, добрая самаритянка, блин, бляха муха, мать Томарррррра… она, наверное всех вокзальных бичей, так подбирает… да что это она расстегивает, что я сам не могу, отвали извращенка, сука, дура… я не люблю старух!!!... не хочу… что... что она говорит?.. я не слышу, не слышно слов…в ушах все сильней и сильней гремят ее золотые браслеты, старинные серьги, они раскачиваются и бьют, бьют, бьют…как молоты, и маршируют, грохочут цыганские нагуталиненные сверкающие сапоги по брусчатке высекая искры… не... это немцы, фашисты... топчут гады... нашу Родину и ревут, визжат над ними трубы, целые сотни, тысячи труб, и опять и опять топчут, бьют, бьют… ноги… с хеканьями, с матюгами по голове, по ребрам, по спине, по ладоням, закрывающим лицо в какой-то мерзкой луже...орут, орут и невыносимо… невозможно страшно орут, визжат, как рожающие слонихи поезда, жутко и близко проносясь мимо своими безумными огнями и трассирующими окнами… бесконечно мимо, мимо… меня вдруг укрыли чем-то мохнатым и жарким… «развесе-елые цыгане-е, по Молдавии-и гуляли-и-и…»… гнусные, какие гнусные объявления воют в уши, забитые серьгами и сапогами из рупоров, …на попей, попей Грустный…, о Боже, Марра, Тома, мама мия, мия карррра... addio mia bella… idol mio, mio bel Tesoro, mia amourette… любовь моя, прощай навсегда моя Красная Шапочка… и откуда у тебя бабушка такие глазки… какие у тебя глаза, матка бжска!.. какие глазищщщи… где ж ты их взяла, кто тебе их дал…они сверлят мозг, слепят, выедают все до кости, до затылка-а-а ааааа-а-а-а…. таксист скотина, орет, орет, что же он гад не заткнется, он же сам без белья ходит, у них так принято, придурок без белья… вот орет-то, ведь не я же его сбил, не я… а он... сам, все сам…до чего же болит у него голова, ха-ха-ха, гильотина ему уже не поможет.. он же без трусов… таксистам они ни к чему… ничего… или пенталгин или кошшшшшка, кошка какая-то… ластится, драная и вся в лишаях без хвоста, но это совсем не кошка, а… крыса, крыса угрелась на груди, ну еще бы…. ведь так холодно вокруг… да ты грейся, грейся, только сердце не грызи, а то больно… больно, ах как больно!.. а вот мне бы к кому-нибудь… так же на грудь, я б не грыз… я бы просто отдыхал бы на этой груди... Господи, дай хоть капельку такой груди, такого покоя… «да за чито» на меня все это, как та лошадь, я ж не Иосиф… я ж не выдержу, я уже больше н е м о г у!!!...пить эту вонючую гадость… можно я посплю, уйди… уйди ты серебряный вайда… мне грозишь серебряным же пальцем… не грози, дурак… Акелла промахнулся…ты не понимаешь, я тут просто потихонечку умираю вот и все… и все скоро кончиться, да… вот так получается такая неприятность… ты потерпи, Акелла, потерпи, вот умру, тогда и ешь меня… грызи мое сердце, пей мою кровь… а сейчас потерпи… …потерпи, потерпи Грустный, сейчас легче станет, сейчас мальчишечка, попей еще.....и шепот, шепот скребется, скрежещет сверлом в сердце и откуда-то наваливаются, рушатся на меня гигантские скользкие цыганские тюки, ограмные перины, подушки… они лопаются один за одним и оттуда сыплется почему-то уголь, много угля… засыпая меня с головой, пылью забивая горло, легкие… уголь на глазах раскаляется, искрится черно-алым, шкварчит и лопается кожа, брызгают глаза и трещат волосы и душит душит вонючий дым, смрад, огонь ревет, визжи-и-ит… а-а-а!!!……да держите ж его!!! Катька, Мариула, дурррррищи потные, навалитесь, держи Малина, виш как его кидает… держи-ите его, вашу мать пся крёв холера... порча мадонна сука курва матка бжска ченстоховска!!!!!!!…..
…………и … и..и вдруг тихо вокруг так… я как-то так…плыву весь такой легкий, невесомый…….. и где-то да-а-алеко-о-о…….. в невероятной вышине... тихо позвякивают томаррины серьги (дались они мне)… наверное, я уже умер… да вот…… отмучился «Грустный мальчишечка»... видимо в рай попал – так хорошо, так славно… ну а чо – заслужил!....... и журчит родником прохладная вода по виску, и гладят легкие пальцы по закрытым глазам… и пахнет какими-то душистыми травами, цветами… уксусом и медом… и далеко-далеко кто-то тихо-тихо напевает старую, такую родную и знакомую с далекого детства песню:
«…а еще они украли
Молодую молдаванку
Посадили на полянку
Воспитали, как цыганку…»
...э-эх, го-оссспода-а-а… Вы-и-и мои… непарнокопытны-и-и…и на кой черт Вам все это...
... на кой черт... опять очки накрылись…
…докладчик обнял себя, всхлипнул, уронил голову на портфель и умолк…
...в кромешной, космической тишине где-то далеко-далеко, наверное, на краю города прогромыхал одинокий пустой трамвай...
...продолжение следует...
Обсуждения Царица Томарра часть 3