- Я больше не смогу сидеть с твоими детьми, извини. У меня тоже планы, муж и, представь себе, свои дети, которые нуждаются в моем внимании. Ты мне, конечно, подруга, но… Решай свои проблемы сама.
Те, из-за которых разгорелась дискуссия, сидели в сенях, наспех надев на себя верхнюю одежду, чтобы быстрее умчаться с мамой из этого неприветливого дома. Маленькая Галка, имеющая богатый опыт скитаний по соседям, в свои четыре года сразу угадывала, каким будет дом, в котором им с сестрой предстоит переждать мамину экзаменационную сессию. Только раз, взглянув темными, как ночь, глазками на хозяйку, она уже могла точно рассказать, каким будет это пережидание. Характер соседей, каким-то невероятным способом передавался дому.
За время маминой учебы на заочном отделении экономического факультета Сельскохозяйственной Академии им с Людкой приходилось два раза в год вот так путешествовать по соседям, чтобы быть под присмотром, пока отец, единственный в селе ветеринарный врач, глушит тоску по непутевой жене, которой «вожжа под хвост попала». Странное дело, ведь есть у бабы образование – зоотехник, ну и живи себе, радуйся, детей воспитывай, мужа ублажай! Нет! Ей образование подавай. Зачем ей в селе высшее образование? Для коров да телят?
Но упрямая Катерина не сдавалась и, вытирая слезы отчаяния и обиды, застегивая душу на мощный амбарный замок, чтобы не раниться грубыми словами и несправедливыми упреками, маленькими шагами продвигалась к своей цели. Она хотела стать экономистом, она любила цифры, расчеты и анализировала все, чем в силу своей компетенции располагала. Ее начальник только удивленно поднимал брови и удивлялся, откуда в белокурой головке, измученной работой, детскими болезнями и мужем-пьяницей, столько светлых мыслей.
Катерина поблагодарила соседку-благодетельницу, сунула в карман неопрятного фартука денежный эквивалент причиненных неудобств и, обняв детей, быстрым шагом отправилась в свой дом, пытаясь угадать, чем обернется встреча со скучающим супругом.
Дом встретил темными окнами и холодным дыханием давно нетопленного помещения.
«Наш домик заболел», - подумала Галя.
Отец лежат прямо у входа в коридор, пьяно раскинув руки и ноги и заняв собой все пространство тесных сеней. Катерина быстро опустилась на колени, и, отбросив в сторону шапку, забралась холодными руками мужу за воротник. Прикосновение озябших испуганных пальцев заставили главу семьи недовольно подать признаки жизни, напоминающие скорее, звуки негодующего животного.
«Скоро он совсем разговаривать разучится, - тоскливо отметила про себя Катерина, - но, слава Богу, жив»
Поняв, что супруг не сможет самостоятельно передвигаться до утра, а самой, учитывая ее хрупкость, переместить даже с помощью детей, эту «свою половину», не удастся, Катя оставила всякие попытки довести супруга до кровати.
Девятилетняя Люда, уже все понимающая и старающаяся не расстраивать мать разговорами, молча, сняла верхнюю одежду и помогла раздеться сестре.
- Мамочка, а тетя Таня на обед положила своей Наташке куриную ножку, а нам с Людкой по крылышку. А там кроме кожи ничего нет, а я не люблю кушать эти куриные «мурашки».
- Галька, молчи! Тетя Таня говорила, что мы уже съели все деньги, которые мама ей для нас оставила, поэтому и кормит нас тем, что от них осталось.
- Я что-нибудь придумаю, дети. Я обязательно что-нибудь придумаю, только вот чаю выпью, немного сил наберусь и придумаю.
Люда бросилась к плите ставить чайник. Пока пузатый и слегка побитый жизнью поилец, уютно пыхтел, удалось разжечь печку и немного «погреть душу», прислонившись к теплой кафельной стене.
- Людочка, возьми с кровати одеяло и накрой отца в сенях, не дай Бог, замерзнет совсем.
- Пусть замерзает! Все в школе говорят, что мой папа пьянь непробудная, что он животных за водку лечит!
- Не смей, слышишь, даже думать так не смей! Просто он слабый, не может отказать, когда его просят, а деньги, сама понимаешь, ему брать неудобно, ведь по дружбе все… Вот и пьет.
-Хоть бы он умер! Лучше вообще без папы, чем с таким жить!
- Маленькая ты еще, не все понимаешь.
- Может и маленькая, но я уже все понимаю. Ты думаешь, я не слышу, как он тебя бьет, а ты только просишь, чтобы не шумел, а то нас разбудит.
Катерина обхватила руками свою белокурую голову и уткнулась молчаливым взглядом в покрытую пятнами плесени кухонную стену.
«Господи, за что мне такое? Ведь любила, ведь страдала от этой любви ночами, губы кусала от ревности, когда Женька подмигивал своим черным бездонным глазом очередной новенькой на курсе в техникуме. Ведь сам говорил, что выбрал меня давно, да только нравилось ему меня так «щипать», чтобы ревность увидеть, да любовь мою оценить. Так и оценивает до сих пор. Только подмигивания его уже не устраивают, теперь он совсем стыд потерял. Говорит, не помню, пьяный был.
Что же мне делать? Развестись? Куда я с детьми? К маме не уйдешь - там отчим с липким взглядом. Так и норовит прижать в темном углу. Уехать из Деречино к ним в лесничество? А как же с работой быть? Здесь у нас дом, соседи, которые выручают меня во время сессии»
Утро следующего дня было серым от моросящего дождика и каким-то безысходным. Едва открыв глаза, Катерина, побежала в сени посмотреть, как там, Евгений. Муж встретил ее тяжелым похмельным взглядом, сидя на табурете рядом с ведром воды. В подрагивающей мелкой дрожью руке он держал алюминиевую кружку с водой. Часть ее, стекая струйкой по небритому несколько дней подбородку, прокладывала себе путь вначале по теплому в грязных катышках шарфу, а потом, уже из последних сил, по испачканным в глине полам пальто. Пальто Катерина купила мужу совсем недавно в знак своей признательности за неделю, не оскверненной пьянством, жизни.
- Ну, что ты Женька, так вывозился? Жаль пальто-то… Денег оно стоит немалых, а ты…
- Молчи, сука! Оставила мужа в сенях помирать, а сама, наверное, с хахалем на моей кровати нежилась!
- Да разве мимо тебя можно пройти, когда ты просыпаешься после загулов!
Увидев налившиеся кровью, стеклянные глаза мужа поняла – сейчас станет бить. Только бы дети не услышали, и только бы не в лицо, ведь как потом объяснять на работе? Хотя, и объяснять не надо – все знают, по чьей милости частенько расцветает иссиня-зеленым цветом ее лицо.
- Я прошу тебя, только не по лицу…
И посыпались злые удары в лицо, в спину, в живот… Бил, пока не устал. Она только стонала тихонько, кляня себя за болтливость. Размазав кровь по разбитым губам, совсем не думая о боли и унижении, она кинулась к рукомойнику, чтобы смыть соленые струйки крови прохладой спасительной влаги.
Вложив напоследок всю свою ненависть в завершающий предательский пинок в униженную спину, Евгений, опрокинув оцинкованное ведро и тяжело стукнув в безысходной злобе хлипкой дверью, подался поправлять здоровье куда-то в туманную моросящую даль.
- Я его убью! – всхлипнув, глядя на мать, сказала Люда.
Галя молча терла маленькими тонкими ручонками заспанные глаза и понимала, что произошло что-то очень плохое, но она не могла пока осознать, чем станет это плохое для их дома.
«Болеющий домик» затаился перед бурей и ждал, то ли спасительного лечения, то ли смерти.
Евгений вернулся под вечер, пьяный, но до кровати добрался самостоятельно. Он так и упал на нее, не снимая обуви и верхней одежды. Жалобно скрипнули под его тучным телом пружины, негодуя всей своей матрасной сущностью против такого безобразия.
«Я уже не могу жить с тобой под одной крышей. Меня унижает то, что я делю с тобой кров, пищу и пастель. Не ищи меня и не пытайся вернуть. Этим ты ничего не изменишь.
Когда-то бывшая твоей, Катя»
Евгений щурил затекшие глаза. Яркий свет тысячами колючих иголок безжалостно настигал его больной мозг, мешая сфокусировать взгляд на расплывающихся строках записки.
«Я должен что-то делать… А что я могу сделать?» Его затуманенное сознание извлекло из памяти один жизненный эпизод.
Однажды вернувшаяся с работы Катя увидела в углу коридора домашнюю любимицу собаку Жульку, рядом с которой копошились новорожденные щенки, толкая теплый обвисший живот в поисках мокрого от сочащегося молока соска. Катя всплеснула руками и стала ждать мужа, чтобы решить, как поступить с Жулькиным не планированным грехом. Пьяный Евгений, только что получивший вожделенную благодарность в виде мутного самогона в бутылке из-под лимонада, не разбираясь в сути проблемы, отправился искать равновесия в лоно кровати. На следующий день, поняв по количеству пищащих созданий неприятность ситуации, отправился топить слепых кутят, под молящий скулеж нерадивой Жульки. Он очень торопился тогда, чтобы сделать свое «темное дело» до того, как размокшие мозги немного просохнут, и проскочит губительная искра, включающая тот участок мозга, где у людей находится совесть и сострадание.
«Я знаю, детки, … я не хочу, чтобы… Мне нужно только немного поторопиться, и я все успею, обязательно успею… пока я еще могу не думать…»
Утром следующего дня забежавшая к соседям по случаю заболевшей коровы Таня, увидела в сенях повесившегося Евгения. Рядом с безвольно болтающимся телом лежала записка: «Без меня вам будет лучше. Я хочу, чтобы вы жили так, как не смог жить я. Катя, прости за пальто»
Катерина, сидела в тесной и единственной комнате на время приютившего их дома. Ее глаза никак не могли прочитать, что написано в телеграмме. По осунувшимся лицам матери и детей, она поняла, что случилось что-то страшное. Умер человек, которого она когда-то безумно любила. Она уже похоронила его для себя когда-то давно, задолго до того, как его душа окончательно покинула тело, послав ей прощальный призыв «Живи!»
Те, из-за которых разгорелась дискуссия, сидели в сенях, наспех надев на себя верхнюю одежду, чтобы быстрее умчаться с мамой из этого неприветливого дома. Маленькая Галка, имеющая богатый опыт скитаний по соседям, в свои четыре года сразу угадывала, каким будет дом, в котором им с сестрой предстоит переждать мамину экзаменационную сессию. Только раз, взглянув темными, как ночь, глазками на хозяйку, она уже могла точно рассказать, каким будет это пережидание. Характер соседей, каким-то невероятным способом передавался дому.
За время маминой учебы на заочном отделении экономического факультета Сельскохозяйственной Академии им с Людкой приходилось два раза в год вот так путешествовать по соседям, чтобы быть под присмотром, пока отец, единственный в селе ветеринарный врач, глушит тоску по непутевой жене, которой «вожжа под хвост попала». Странное дело, ведь есть у бабы образование – зоотехник, ну и живи себе, радуйся, детей воспитывай, мужа ублажай! Нет! Ей образование подавай. Зачем ей в селе высшее образование? Для коров да телят?
Но упрямая Катерина не сдавалась и, вытирая слезы отчаяния и обиды, застегивая душу на мощный амбарный замок, чтобы не раниться грубыми словами и несправедливыми упреками, маленькими шагами продвигалась к своей цели. Она хотела стать экономистом, она любила цифры, расчеты и анализировала все, чем в силу своей компетенции располагала. Ее начальник только удивленно поднимал брови и удивлялся, откуда в белокурой головке, измученной работой, детскими болезнями и мужем-пьяницей, столько светлых мыслей.
Катерина поблагодарила соседку-благодетельницу, сунула в карман неопрятного фартука денежный эквивалент причиненных неудобств и, обняв детей, быстрым шагом отправилась в свой дом, пытаясь угадать, чем обернется встреча со скучающим супругом.
Дом встретил темными окнами и холодным дыханием давно нетопленного помещения.
«Наш домик заболел», - подумала Галя.
Отец лежат прямо у входа в коридор, пьяно раскинув руки и ноги и заняв собой все пространство тесных сеней. Катерина быстро опустилась на колени, и, отбросив в сторону шапку, забралась холодными руками мужу за воротник. Прикосновение озябших испуганных пальцев заставили главу семьи недовольно подать признаки жизни, напоминающие скорее, звуки негодующего животного.
«Скоро он совсем разговаривать разучится, - тоскливо отметила про себя Катерина, - но, слава Богу, жив»
Поняв, что супруг не сможет самостоятельно передвигаться до утра, а самой, учитывая ее хрупкость, переместить даже с помощью детей, эту «свою половину», не удастся, Катя оставила всякие попытки довести супруга до кровати.
Девятилетняя Люда, уже все понимающая и старающаяся не расстраивать мать разговорами, молча, сняла верхнюю одежду и помогла раздеться сестре.
- Мамочка, а тетя Таня на обед положила своей Наташке куриную ножку, а нам с Людкой по крылышку. А там кроме кожи ничего нет, а я не люблю кушать эти куриные «мурашки».
- Галька, молчи! Тетя Таня говорила, что мы уже съели все деньги, которые мама ей для нас оставила, поэтому и кормит нас тем, что от них осталось.
- Я что-нибудь придумаю, дети. Я обязательно что-нибудь придумаю, только вот чаю выпью, немного сил наберусь и придумаю.
Люда бросилась к плите ставить чайник. Пока пузатый и слегка побитый жизнью поилец, уютно пыхтел, удалось разжечь печку и немного «погреть душу», прислонившись к теплой кафельной стене.
- Людочка, возьми с кровати одеяло и накрой отца в сенях, не дай Бог, замерзнет совсем.
- Пусть замерзает! Все в школе говорят, что мой папа пьянь непробудная, что он животных за водку лечит!
- Не смей, слышишь, даже думать так не смей! Просто он слабый, не может отказать, когда его просят, а деньги, сама понимаешь, ему брать неудобно, ведь по дружбе все… Вот и пьет.
-Хоть бы он умер! Лучше вообще без папы, чем с таким жить!
- Маленькая ты еще, не все понимаешь.
- Может и маленькая, но я уже все понимаю. Ты думаешь, я не слышу, как он тебя бьет, а ты только просишь, чтобы не шумел, а то нас разбудит.
Катерина обхватила руками свою белокурую голову и уткнулась молчаливым взглядом в покрытую пятнами плесени кухонную стену.
«Господи, за что мне такое? Ведь любила, ведь страдала от этой любви ночами, губы кусала от ревности, когда Женька подмигивал своим черным бездонным глазом очередной новенькой на курсе в техникуме. Ведь сам говорил, что выбрал меня давно, да только нравилось ему меня так «щипать», чтобы ревность увидеть, да любовь мою оценить. Так и оценивает до сих пор. Только подмигивания его уже не устраивают, теперь он совсем стыд потерял. Говорит, не помню, пьяный был.
Что же мне делать? Развестись? Куда я с детьми? К маме не уйдешь - там отчим с липким взглядом. Так и норовит прижать в темном углу. Уехать из Деречино к ним в лесничество? А как же с работой быть? Здесь у нас дом, соседи, которые выручают меня во время сессии»
Утро следующего дня было серым от моросящего дождика и каким-то безысходным. Едва открыв глаза, Катерина, побежала в сени посмотреть, как там, Евгений. Муж встретил ее тяжелым похмельным взглядом, сидя на табурете рядом с ведром воды. В подрагивающей мелкой дрожью руке он держал алюминиевую кружку с водой. Часть ее, стекая струйкой по небритому несколько дней подбородку, прокладывала себе путь вначале по теплому в грязных катышках шарфу, а потом, уже из последних сил, по испачканным в глине полам пальто. Пальто Катерина купила мужу совсем недавно в знак своей признательности за неделю, не оскверненной пьянством, жизни.
- Ну, что ты Женька, так вывозился? Жаль пальто-то… Денег оно стоит немалых, а ты…
- Молчи, сука! Оставила мужа в сенях помирать, а сама, наверное, с хахалем на моей кровати нежилась!
- Да разве мимо тебя можно пройти, когда ты просыпаешься после загулов!
Увидев налившиеся кровью, стеклянные глаза мужа поняла – сейчас станет бить. Только бы дети не услышали, и только бы не в лицо, ведь как потом объяснять на работе? Хотя, и объяснять не надо – все знают, по чьей милости частенько расцветает иссиня-зеленым цветом ее лицо.
- Я прошу тебя, только не по лицу…
И посыпались злые удары в лицо, в спину, в живот… Бил, пока не устал. Она только стонала тихонько, кляня себя за болтливость. Размазав кровь по разбитым губам, совсем не думая о боли и унижении, она кинулась к рукомойнику, чтобы смыть соленые струйки крови прохладой спасительной влаги.
Вложив напоследок всю свою ненависть в завершающий предательский пинок в униженную спину, Евгений, опрокинув оцинкованное ведро и тяжело стукнув в безысходной злобе хлипкой дверью, подался поправлять здоровье куда-то в туманную моросящую даль.
- Я его убью! – всхлипнув, глядя на мать, сказала Люда.
Галя молча терла маленькими тонкими ручонками заспанные глаза и понимала, что произошло что-то очень плохое, но она не могла пока осознать, чем станет это плохое для их дома.
«Болеющий домик» затаился перед бурей и ждал, то ли спасительного лечения, то ли смерти.
Евгений вернулся под вечер, пьяный, но до кровати добрался самостоятельно. Он так и упал на нее, не снимая обуви и верхней одежды. Жалобно скрипнули под его тучным телом пружины, негодуя всей своей матрасной сущностью против такого безобразия.
«Я уже не могу жить с тобой под одной крышей. Меня унижает то, что я делю с тобой кров, пищу и пастель. Не ищи меня и не пытайся вернуть. Этим ты ничего не изменишь.
Когда-то бывшая твоей, Катя»
Евгений щурил затекшие глаза. Яркий свет тысячами колючих иголок безжалостно настигал его больной мозг, мешая сфокусировать взгляд на расплывающихся строках записки.
«Я должен что-то делать… А что я могу сделать?» Его затуманенное сознание извлекло из памяти один жизненный эпизод.
Однажды вернувшаяся с работы Катя увидела в углу коридора домашнюю любимицу собаку Жульку, рядом с которой копошились новорожденные щенки, толкая теплый обвисший живот в поисках мокрого от сочащегося молока соска. Катя всплеснула руками и стала ждать мужа, чтобы решить, как поступить с Жулькиным не планированным грехом. Пьяный Евгений, только что получивший вожделенную благодарность в виде мутного самогона в бутылке из-под лимонада, не разбираясь в сути проблемы, отправился искать равновесия в лоно кровати. На следующий день, поняв по количеству пищащих созданий неприятность ситуации, отправился топить слепых кутят, под молящий скулеж нерадивой Жульки. Он очень торопился тогда, чтобы сделать свое «темное дело» до того, как размокшие мозги немного просохнут, и проскочит губительная искра, включающая тот участок мозга, где у людей находится совесть и сострадание.
«Я знаю, детки, … я не хочу, чтобы… Мне нужно только немного поторопиться, и я все успею, обязательно успею… пока я еще могу не думать…»
Утром следующего дня забежавшая к соседям по случаю заболевшей коровы Таня, увидела в сенях повесившегося Евгения. Рядом с безвольно болтающимся телом лежала записка: «Без меня вам будет лучше. Я хочу, чтобы вы жили так, как не смог жить я. Катя, прости за пальто»
Катерина, сидела в тесной и единственной комнате на время приютившего их дома. Ее глаза никак не могли прочитать, что написано в телеграмме. По осунувшимся лицам матери и детей, она поняла, что случилось что-то страшное. Умер человек, которого она когда-то безумно любила. Она уже похоронила его для себя когда-то давно, задолго до того, как его душа окончательно покинула тело, послав ей прощальный призыв «Живи!»
Авторская публикация. Свидетельство о публикации в СМИ № L108-22377.
Обсуждения Больной домик