Бессмертная традиция. Часть 1. Контора и Орден

Часть 1. Контора и Орден

1

Несколько мгновений в неестественной позе и с дурацким выражением лица. И – готово, дело сделано, я сфотографировался на пропуск. Естественно, буду не похож на себя, если говорить о фото на документы – фотографии никогда не похожи на их обладателей. Как бы это ни противоречило законам физики – многие со мной согласятся. Фотографироваться я не люблю. Известная фраза – “сейчас вылетит птичка” – смущала меня с детства. Я действительно представлял, что настоящая птица притаилась где-то внутри фотоаппарата, вроде как элемент механизма. А она все не вылетала и не вылетала, и я уже в довольно раннем возрасте начал осознавать, что в ритуале фотографирования есть что-то лживое, противоестественное. Впрочем, в паре мультфильмов птичка таки вылетела, что успокоило меня на некоторое время. Мало ли, в чем дело? Может, аппарат просто легко ломается, дверцу клинит.

В детстве многое виделось по-другому. Я тогда, к примеру, знал, что существуют машины легковые и грузовые. Но думал, что и те и другие как, впрочем, и тракторы используются исключительно как личный транспорт. А продукты в магазинах изготавливаются прямо на месте, в соседнем помещении. С годами меняется мировосприятие, взгляды на мир, отношение к окружающим, идеология. Но остается ощущение какой-то неправильности, лживости происходящего.

Выхожу из фотоателье и иду в пивной бар, благо он неподалеку. Нужна передышка после глупого ритуала. Мое сегодняшнее изображение запечатлелось на пленке. Или в памяти цифровой камеры – скорее всего, на пленку уже лет сто как снимают только упоротые постхипстеры и безумцы. Мне же настоящему необходимо расслабиться. Добираюсь до нужного двора. Изначально хотелось неспешно выпить бокальчик на скамейке. Но оказывается, что это плохая идея. Там уже расположился житель соседнего дома, милиционер Лейба. У него сегодня выходной, по такому случаю Лейба облачился в парадный мундир, сшитый по спецзаказу у какого-то известного кутюрье. Рядом с ним мобильник, из динамика которого доносится песня попсовой группы, что-то вроде “я ухожу, ухожу с красивым”, в руках початая бутылка шампанского. Согласитесь, не самая лучшая компания.

Уютно устраиваюсь за столиком с кружкой светлого. Такой досуг приемлем. Вообще-то я люблю горы, люблю, чтобы было подальше от цивилизации. Но большую часть времени приходится торчать в городе. Соответственно, мне остаются кабаки, диван у себя дома, еще, пожалуй, посадки, медленно, но неуклонно мутирующие в парки культуры и отдыха. Крайний вариант – андеграундные клубы. Главное – чтобы было поменьше лишних людей, а лишние – это все, кто не свои. Простые человеческие радости – гидропарки, диско, кинотеатры – мне все это чуждо. Как и простые люди. Особенно те, что предпочитают оставаться таковыми из страха. Страха выйти за рамки обыденности, совершить что-либо нестандартное. Страха не перед поражением, но перед успехом. Пожалуй, главная характерная черта человечества – боязнь победить. Она проявляется практически во всех сферах жизнедеятельности, кроме суицида. Кроме того, обыватели не умеют веселиться по-настоящему. В них нет подлинного размаха, душевного полета, невооруженным глазом видно, что они просто пытаются сбежать от того ужаса, что окружает их каждый день. От бессмысленной деятельности, бессмысленного общения, сюрреалистичных потуг достичь вершин в том, что неинтересно даже им самим.

Над барной стойкой работает телевизор. Рекламный ролик. Учительница что-то объясняет детям. Вдруг меняется в лице:

 – Что Вы себе позволяете? Да кто Вы вообще такой?

На последней парте сидит пьянющий мужчина, растрепанный, небритый, в тренировочном костюме. Отхлебывает из ополовиненной бутылки портвейна и выдает в ответ:

 – А я из этого… из районо…

Кадр останавливается, на экране возникает надпись: “Будь мужиком – пей везде!”

Смело-смело. Интересно, что за канал позволяет себе пропаганду спиртного? При массовой-то непопулярности (не спиртного, а пропаганды, ясное дело). Теория заговора уже десятки лет как остается в тренде. Почему людям плохо живется? Может, потому что, во-первых, в который раз избирают в органы власти тех же самых мудил, а во-вторых, сами – ленивые трусливые жопы, не стремящиеся что-либо менять в жизненном укладе? Нет, конечно. Одно из излюбленных объяснений – живут плохо, потому что бухают. А бухают потому что массовая пропаганда всех зомбирует. Какая к херам пропаганда? Цены на бухло растут, как на дрожжах, рекламу запретили, распитие в общественных местах запретили, все без исключения общественные деятели только и трындят о “здоровом образе жизни”, фитнесс-клубы открыли едва ли не в каждом доме… Хоть один пример пропаганды? В ответ – глаза раскройте, Вы что, сами не видите, что с нами, простым народом, жиды (буржуи, гренландцы, ООН, инквизиция, масоны, Мировое правительство, рептилоиды,  и пр.) творят.

Барменша переключает канал. Как раз начинается набирающее популярность шоу “Эксгумация”. Съемочная группа ездит по кладбищам и эксгумирует известных личностей. Эксперты определяют, как они сохранились, можно ли еще определить причину смерти, какие условия предоставляются мертвецам на кладбища. “А сегодня, дорогие телезрители, мы эксгумируем Николая Васильевича Гоголя!” – радостно кричит ведущий.

– Здорово, Варг! – это мой знакомый, Ваня.

Пожимаю протянутую руку, он занимает место напротив. Поднимает кружку, выдвигает вперед. Я отвожу свою подальше.

– Ты чего?

– Дружище, ты когда-либо вообще задумывался над смыслом этого ритуала. Когда сдвигаются бокалы, что при этом происходит?

– Ну и что?

– Считается особенным шиком чокнуться с размаху, так чтоб аж звенело. И чтобы напиток из одного сосуда перелился в другой. Зачем, по-твоему, это нужно?

– Наверно, древняя традиция. Типа чтобы удостовериться, что напиток не отравлен.

– Возможно, и так. Но существует и более глубокая интерпретация. Обмен жидкостями, обмен соками. Здесь явный сексуальный подтекст. Соответственно чокаться мужчине с мужчиной – здесь явный намек на нетрадиционные предпочтения. Каковые ни для меня, ни, насколько мне известно, для тебя не характерны.

– А поминки тогда… – Осеняет моего собеседника.

– Совершенно верно. Там все как бы чокаются с покойным. Некрофилия как она есть. Ничего удивительного. Прибитый гвоздями к кресту умирающий мужик как символ веры. Опять-таки все эти эти иконы в храмах, святые, изображенные на них давным-давно мертвы. Христианский культ это по своей сути некромантия в чистом виде.

Мы продолжаем пить. Ничего примечательного более не происходит. Помимо того, что Виталия Иваныча, местного напряжного типа, спускают с лестницы. Достал барменшу мольбами о кредите, а всех выпивающих просьбами одолжить денег. Так что все закономерно. “Ой, рученьки мои. Ой, ноженьки мои! Что же это вы со мной делаете”. – Причитает поверженный Виталий Иваныч. Остальные продолжают пить, пока бар не закрывается.

Мы выходим, выкуриваем по сигарете. Рассматриваем вариант догнаться, однако средства на исходе, так что решаем разойтись. Идти мне недалеко, мой дом в соседнем дворе. Захожу в подъезд, поднимаюсь по лестнице на свой этаж, достаю ключи… и осознаю, что открывать попросту нечего. Входной двери на месте нет. Нет, и все, гладкая стена. Причем по виду старая, выглядит так, будто стояла тут без ремонта еще со времен постройки дома. Экая неожиданность, блядь. Ничего себе расклады. И что же теперь делать? Звонить соседям? Да они меня не знают, как и я их. Как-то не успел познакомиться, да и желания особого не было. Скажут, знать тебя не знаем. А квартиры твоей здесь никогда не было, испокон веков стена была. На всех этажах по три квартиры было, а на этом вот почему-то две. Обыватели любят абсурдные объяснения. Главное, чтобы они вписывались в сложившуюся картину мира.

Все это очень странно. Я выхожу из подъезда, сажусь на скамейку, закуриваю. Начинаю вспоминать.

Недавно мне приснился сон. Я сидел у себя в квартире и смотрел на пейзаж за окном. И вдруг увидел в небе летающую тарелку. Затем – еще одну. Я побежал в соседнюю комнату и принялся лихорадочно рыться в поисках фотоаппарата, нашел и вернулся. Хотелось сделать фоторепортаж, сразу же выкинуть в Интернет и прославиться как уфолог. Новых тарелок не появлялось. Некоторое время все было тихо, затем я увидел корабль пришельцев, на этот раз он скорее напоминал летающий вагон современного поезда. Он врезался в мой балкон, и пришельцы вышли из него прямо ко мне в квартиру. Они были высокие, светловолосые и с голубыми глазами, очень красивые по нордическим стандартам. “Мы пришли освободить землян, – заявила девушка-пришелец, – вы будете нашими рабами”.

2

Всю ночь я гулял. Мне нравится ночной Нью-Вавилон, в нем почти нет людей, тихо, спокойно, уютно. Темнота обволакивает меня, и я чувствую себя удивительно защищенным. Я прошелся по улицам, выпил бутылочку бехеровки на набережной, глядя на отражение в воде звездного неба и огней ночных заведений. На заре я отправился к себе в офис, сегодня был мой первый рабочий день.

Контора выглядит достаточно необычно. В центре расположен огромный, диаметром метров пятьдесят, компас. В соответствующих собственному названию местах вокруг него размещены здания Северного, Южного, Западного и Восточного отделов.

Недавно я с успехом прошел собеседование. Собеседовавшие меня господа задавали вопросы о Древе Мира, рунах, камне Алатырь, фэйри, Хельхейме, Етунхейме, Асгарде, Калиновом Мосте и многом другом. В итоге, судя по всему, мои ответы их удовлетворили, и я был принят на работу в Северный отдел. Мне выдали ключ от личного кабинета, и сказали оформить пропуск. Зачем нужен последний, не знаю, охраны я на территории предприятия не замечал. Видимо, это своего рода ритуал, дань бюрократическому прошлому.

Мой кабинет оказался на редкость уютным. Меня там ждали массивный письменный стол, персональный компьютер, два книжных шкафа с полками, уставленными разного рода литературой, камин, запас дров, уютные кресла и медвежья шкура. Еще я обнаружил холодильник, под завязку забитый холодным пивом и различными мясными и рыбными закусками.

В курс дела меня никто ввести не успел, так что представления о своих обязанностях я не имел никакого. Я решил действовать на свое усмотрение: разжег камин, устроился поудобнее на шкуре и заснул.

Разбудил меня стук в дверь, судя по звуку, вероятнее всего стучали ногами. Отворив, я увидел за дверью Эрика, одного из тех ребят, что меня собеседовали. Он с первого взгляда оценил мой растрепанный помятый вид и сказал:

 – Варг, возьми в холодильнике пивка, у нас с этим не строго. Только лечиться будешь по пути, шеф требует к себе.

***

Начальник оказался харизматичной личностью. Это был высокого роста мужчина с длинными волосами и бородой. Одет он в этот день был в длинный черный плащ с воротником из волчьей шкуры. Шеф представился Гримниром, сообщил, что обращаться к нему нужно на “ты” и без лишних церемоний, указал мне на мое место за круглым столом и с ходу приступил к делу:

 – Итак, Варг, твое первое задание – добыть нам ангельскую пыль.

 – Круто, так я теперь наркокурьер?

– Да не, ты неправильно понял. Ангельская пыль – это по сути прижившийся в нашем языке неправильный перевод. На самом деле “ангельский прах” (по-английски Angel dust, “dust” в переводе и “пыль”, и ”прах”), пепел, который остается после сожжения ангелов. Субстанция с многих точек зрения очень интересная.

 – Ладно, исходные данные.

 – Насколько нам известно, – сообщил Гримнир, – некая организация под названием  Орден Единого Бога занимается массовым производством этой штуки. Они клонируют ангелов, а затем их сжигают.

 – Принято к сведению. Надо бы, пожалуй, кого-нибудь к ним внедрить.

 – Работаем над этим. Еще идеи?

 – Есть одна мысль. Монотеистические религии, построены, как известно, на культе смерти. Если эти ребята из Ордена действуют в рамках принятой ими парадигмы, где им логичнее всего прятать что-либо ценное? Правильно, на кладбище!

– Молодец. Дальше. Где именно на кладбище? Полностью ж тебе его разрыть никто не даст.

– Некоторые надгробия делаются в виде ангелов. Возможно, это неспроста, надо проверить.

– Договорились, действуй.

3

И вот я катил на свое первое задание в любезно предоставленном начальством катафалке. Помимо транспорта мне выделили в помощь водителя и пару дюжих молодцев с лопатами. Разрывать могилы – интригующее занятие. Так сказать, почувствуй себя Виктором Франкенштейном. Кстати, о бароне. Несомненный гений. Однако не вписался в дискурс, и пипл его креатив не схавал. Одна небольшая ошибка в эксперименте – и объявили  едва ли не врагом народа. Причем, подозреваю, что будь эксперимент успешным, закончилось бы приблизительно тем же. Мол, негоже человеку брать на себя работу Бога и создавать жизнь. Судя по тому, сколько  вокруг дебилов, мудаков и уродов, у Бога это тоже не очень-то хорошо получается.

Чтобы скоротать время, я взял валявшуюся рядом на сиденье газету и принялся ее просматривать. Мне вспомнилось, что, судя по произведениям еще столетней давности, раньше в газетах печатали некрологи. Нынче этого нет. Смерть стала неинтересной, потеряла всякую привлекательность. Теперь она – событие как максимум в чьем-либо маленьком мирке, не более. Может это и неудивительно. В мире чертовых семь миллиардов людей. Пару тысяч туда, пару сюда, какая разница? Даже если миллионов. Пишут только почему-то о крушениях самолетов. Это вызывает интерес. Видимо, в наше время погибнуть в авиакатастрофе – это какая-то особая метафизическая привилегия

***

Мы на месте. Выходим. Водитель, кажется, его зовут Слава, размещает на педали сцепления волчий капкан. Видимо, он не доверят современным противоугонным средствам.

 Мы идем между надгробиями, внимательно их рассматривая. Кладбище старое, здесь хоронили, когда Нью-Вавилона еще в проекте не было. Есть Адольфы родившиеся в начале сороковых годов XX века. Тезки безумного фюрера Третьего Рейха. Смелое заявление. Впрочем, говорят, некоторые представители местной интеллигенции тогда встречали национал-социалистов как освободителей. Есть экзотические фамилии и имена. Например, Фаиза Девлятшиновна Лебедева. Да возродится она в счастливом мире.

Кстати, знакомое имя. Мы с чуваками как-то случайно забухали на ее могиле. Я запомнил. И меня что-то смущает. Ага! У нее на могиле был ангел, а сейчас его нет. Он отбит. Приглядываюсь, и вижу, что земля над захоронением как-то уж излишне разрыхлена.

 – Славик, – обращаюсь я к водителю, как зовут других двух ребят не запомнил. У меня вообще ужасная память на имена. – Тут был ангел. Теперь его тут нет. Его спилили.

Славик, нецензурно выругавшись, достает бинокль и глядит в него поверх могил. Потом передает бинокль мне. Я вижу высокую фигуру, удаляющуюся в направлении заниженных авто. Его сопровождают некие ребята ближневосточной внешности в белых кандурах и гафиях.

 – Срань, – говорит Слава, – нас опередили. Этот типчик, который повыше, это Шамиль Добронравов. Мужик своеобразный. Видишь его татуировки – полумесяц на правой щеке, распятье на левой? Он настолько истово поклоняется одновременно двум богам – Христу и Аллаху – что за неподдельную страсть, которая прослеживалась в его приверженности обоим культам, заслужил в среде недоброжелателей прозвище Шамиль Бисексуал. Занимает в Ордене Единого Бога руководящий пост. Этот козлина умудрился нас опередить.

– Что будем делать? Дадим бой?

– Дьявол с ним. И все остальные вымышленные церковью персонажи тоже. Едем обратно в Контору.

Мне было обидно, что я провалил первое задание. Однако я доверился более опытному коллеге и не стал возражать.

4

Фидель читал в вагоне метро. Ему все никак не удавалось сосредоточиться, отвлекала соседка. Фидель особенно не любил людей, у которых, как говорится, рот ни на минуту не затыкается. Соседка была глухонемой, но в целом, как ни парадоксально, принадлежала к этой столь нелюбимой им категории граждан. Она непрестанно жестикулировала, объясняя что-то сидящему напротив мужчине. Резкие жесты отвлекали и, когда та наконец-то отсела на освободившееся место рядом со своим товарищем, Фидель возблагодарил бы богов, если бы в них верил. Дальше он ехал до нужной станции без лишних душевных переживаний, всецело погрузившись в книжные события.

Выйдя из метро, Фидель огляделся. Привычная картина. У расположенного неподалеку центра чего-то там собралась толпа ментов. Видать, гей-парад у них или какое другое служебное мероприятие. Дорогу в очередной раз разрыли. То ли ремонтировали ее саму, то ли какие-то коммуникации под ней, а может просто искали клад или изображали деятельность. По узкому неразрытому участку ползла вереница автомобилей, водители непрерывно сигналили. Фидель поморщился от шума, закурил сигарету и, протиснувшись в брешь между машинами, пошел по улице, минуя постхипстерскую кондитерскую. Еще раз поморщился. Постхипстеров он не терпел. Те косили под олдскул, выряжались в модные псевдо-рок-н-рольные шмотки, слушали безликие современные группы, которые в свою очередь убого копировали старую школу, сидели в таких вот кондитерских в свободное от работы время, черкая дорогими перьевыми ручками в брендовых блокнотиках в кожаном переплете и обсуждая шопинг. Истинный рок-н-ролл – это не имидж, не шмотки, это нечто куда большее. Если послушать тех же Rolling Stones, понимаешь, что когда они поют про Дьявола, они знают, о чем речь, они лично с ним бухали.

Фидель прошел несколько кварталов и свернул во двор дома, где жил Генрих. Там на скамейке уже дожидался всех Винсент. Они обменялись рукопожатиями.

 – Здоров, Винс!

 – Здорово, чувак!

За скамейкой спала в траве какая-та пьяная женщина. Друзья закурили и завели беседу о футболе. Разговор разбудил женщину, она кряхтя поднялась и присела рядом.

 – Извините, молодые люди, я посижу здесь немного.

 – Да без проблем, – ответил Фидель.

Она некоторое время молчала, затем сказала:

 – Ребята, простите меня ради Бога. Я просто опять увидела этих трех собак и не выдержала – напилась.

Она пошарила в сумочке, достала наполовину выкуренную сигарету и попросила подкурить. Выдохнув дым, продолжила:

 – Первая живет на первом этаже. Вторая ходит в магазин, покупает кефир и булочки. – И замолчала.

Тут как раз подошел Генрих и молодые люди покинули несчастную, так и не узнав, что делает третья собака.

Друзья двинули в лес. Шли минут сорок, почти не разговаривая, думая каждый о своем. Наконец они пришли на большую поляну, полностью защищенную от осадков деревянным навесом. Под навесом стояли старые телевизоры. Телевизоры использовались в качестве столов и стульев. При этом практически все они работали. В компании была традиция включать используемые в качестве мебели телевизоры в надежде на то, что они внезапно поймают какой-нибудь интересный сигнал. Разумеется, сигналы от телевышек уже давным-давно не загрязняли эфир, это было в далеком прошлом. Таким образом композиция из работающих телевизоров в какой-то мере представляла собой пародию на программу Института SETI по поиску внеземных цивилизаций. Завсегдатаи поляны пристально следили за тем, чтобы все аппараты были исправны, и носили с собой запасные батарейки для них.

Генрих, Винсент и Фидель удобно расположились на трех телевизорах, водрузили на четвертый огромную бутыль рома.

Они выпивают, иногда поют песни вроде "Fifteen men on the dead man's chest”. В остальное время Генрих включает музыку с телефона. В основном олд-скульный готик-рок вроде “She wants revenge” и совсем древних “Cure”, “Bauhaus”. Ведут беседу.

 – Мы построим корабль и станем настоящей пиратской командой, – говорит Фидель, – будем ходить под парусами и брать на абордаж суда. Все охуеют, сейчас же пиратов не осталось, никто к такому не готов. Главное – не нарваться на военных. И фактор внезапности на нашей стороне. Увидев парусник, люди подумают, что это просто какое-то ебаное шоу. А тут мы, с саблями, с пушками, с пулеметом “Максим”.

 – А еще мы поплывем в южную столицу мира, – говорит Генрих.

 – Что еще за южная столица мира? – Интересуется Винсент.

 – Есть четыре столицы мира. Сейчас открыты для посещений западная (Голливуд) и восточная (Лхаса). Северная, Ультима Туле, скорее всего, затонула, и возродится либо после глобальной экологической катастрофы, либо после начала строительства подводных городов. Местоположение приблизительно известно. Развалины затонувшей Гипербореи нашел Александр Барченко еще в XX веке. Надо будет туда съездить. Вот еще бы бабок для, как минимум, исследований, а лучше для создания подводных городов…

– Не спеши, что насчет южной? Речь же о ней сейчас. – Перебивает Винсент.

 – Южная столица мира, как долго считалось, была скрыта подо льдами Антарктиды и недоступна до смены климата. Однако Третий Рейх то ли наткнулся на систему тоннелей, то ли сделал ее самостоятельно. В общем, проложил туда путь. И потомки тех первопроходцев из Рейха, по слухам, до сих пор живут там и готовятся к возрождению своей империи.

 – То есть, мы поплывем туда и наткнемся на нацистов, – говорит Фидель, – и что мы будем делать?

– Договоримся. Мистики всегда как-нибудь договорятся.

– Ты нацист?

– Нет, – отвечает Генрих, – но я уважаю мистиков.

Их разговор был прерван появлением неожиданного гостя.

Многие молодые люди, особенно действительно не обделенные талантом и способностью к нестандартному мышлению, очень амбициозны. Они видят себя в будущем вершителями великих дел, пребывают практически в полной уверенности, что все вершины им покорятся. Но, как известно, строить далеко идущие планы – только богов смешить. Поэтому практически ничто из загаданного не сбывается. Кто-то отчаивается и опускает руки, потихоньку угасая в своем унынии. Кто-то продолжает бороться несмотря ни на что, и к таким иногда все-таки приходит удача в совершенно неожиданной форме. Так в случае Генриха и Винсента удача приняла облик средних лет мужчины, напоминающего викинга. В плаще с волчьим воротником. Гримнир завербовал их в Контору без особых проблем. Хватило бы даже перспектив отправиться в южную столицу мира, а им предлагали десятки подобных экспедиций. Фидель, разумеется, отказался. Он был против всякого рода контор.

       5

Игнатий проснулся еще до рассвета в своей тесной съемной комнатушке. Поднялся с жесткого деревянного топчана, зажег свечу, снял со стены плетку и выполнил привычную процедуру самоистязания. Умерщвлению плоти Игнатий уделял особое внимание с младых лет, когда он был всего лишь юным послушником, а вовсе не главой инквизиции Ордена Единого Бога. Покончив с этим, он позавтракал куском черствого хлеба, запив его виноградным соком, сел за стол и погрузился в утреннее чтение Библии – к Священному Писанию он обращался ежедневно  в течение последних двадцати лет.

Помолившись, Игнатий покинул свое жилище. Он вышел из дому несколько раньше обычного, прежде чем отправиться на встречу с собратьями по Ордену, Игнатий должен был сделать важное дело – завербовать новичка в армию Господа. Новобранцем суждено было стать Матвею, соседу Игнатия, мужчине средних лет и неопределенного рода занятий. Матвей как обычно сидел на скамейке у подъезда, хмурый и задумчивый. Игнатий сел рядом, достал откуда-то из глубин рясы флакончик настойки боярышника и протянул соседу. Тот осушил фанфурик в один глоток и грустно пробормотал:

 –  Эх, мудак я пропащий.

– Никакой ты не пропащий, – убедительно сказал Игнатий, – еще есть время сослужить службу Господу нашему.

– Да кому я нужен, мудак эдакий.

– Да не волнуйся, Господь тебя поймет и простит. Скажу по секрету, он такой же мудак, как и мы с тобой. Так что? Ты с нами?

– А куда ж я денусь? – ответил новый сторонник Ордена.

***

Игнатий любил вербовать людей. Больше этого он любил лишь посылать на верную смерть уже завербованных. Он делал это, не задумываясь, принесет ли это пользу Ордену, есть ли в их миссии какой-либо смысл. Ибо в смерти уже самой по себе есть смысл, она оправдывает саму себя. Одним из любимых мест Игнатия в Ветхом Завете было: “И стал Моисей в воротах стана и сказал: кто Господень, [иди] ко мне! И собрались к нему все сыны Левиины. И он сказал им: так говорит Господь Бог Израилев: возложите каждый свой меч на бедро свое, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего. И сделали сыны Левиины по слову Моисея: и пало в тот день из народа около трех тысяч человек”. А еще ему очень нравилось: “Не медли [приносить Мне] начатки от гумна твоего и от точила твоего; отдавай Мне первенца из сынов твоих; то же делай с волом твоим и с овцою твоею [и с ослом твоим]: семь дней пусть они будут при матери своей, а в восьмой день отдавай их Мне. Ибо Моисей сказал [им]: сегодня посвятите руки ваши Господу, каждый в сыне своем и брате своем, да ниспошлет Он вам сегодня благословение”.  Этот эпизод можно было трактовать двояко: и как человеческое жертвоприношение, и как посвящение с младых лет служению Господу. То есть, скажем так, смерть в рассрочку.

Вербовка людей, особенно людей пропащих, отчаявшихся, была его коньком, однако не всегда все проходило гладко. Он как раз решил перед появлением в штаб-квартире Ордена заглянуть в гости к одному человеку, которого ему так и не удалось привлечь на свою сторону. Сложно сказать, друг это был или враг. Он кардинально отличался от Игнатия практически во всем. Если верить художественным произведениям, такие вот не пойми худшие друзья или лучшие враги встречаются повсеместно. В жизни чаще всего люди все же дружат с теми, кто близок им по интересам и убеждениям. Однако есть место и исключениям.

***

Авессаломыч был бомжом. Но бомжом необычным. В отличие от вечно пьяных, грязных и вонючих “коллег” он был очень аккуратным. Пол в заброшенном подвале, где он ночевал, был всегда тщательно подметен и вымыт. Свои лохмотья Авессаломыч по ночам стирал в текущем в расположенном неподалеку яру роднике, где он также и купался. Служившие ему посудой битые тарелки и консервные банки дочиста вымывались после трапезы. Более того, даже найденную стеклотару Авессаломыч перед тем как сдать тщательно прокипячивал.

Авессаломыч пил мало и исключительно в одиночестве. Он любил взять чего-нибудь крепкого и засесть где-нибудь в лесу или у себя в подвале, погрузившись в свой собственный мир грез. Послушать музыку. Как-то он нашел на помойке разбитый ноутбук, отнес его в сервис-центр и отремонтировал на скопленные деньги, заработанные сдачей стеклотары и макулатуры. Он подключил ноутбук к розетке, которую ему за бутылку вывел в подвал знакомый электрик, и теперь мог слушать музыку и записывать свои мысли. Музыку он скачивал в интернет-кафе и сбрасывал на найденную на дороге флэшку.

Возможно, вы удивитесь, что он не скопил себе денег на съемное жилье, не восстановил документы, не стал добропорядочным членом социума. Однако его не интересовал социум, не интересовала добропорядочность. Кроме того, зачем ему съемное жилье? Он навесил замок на свой бесхозный подвал, и фактически стал его собственником. Пожалуй, его можно было бы назвать сквоттером, но сам Авессаломыч предпочитал именоваться бомжом.

***

Игнатий вновь заглянул в гости к Авессаломычу, и тот приветствовал его.

 – Привет, Игнатий, – сказал он.

– Привет и тебе, нечестивец, до сих пор не побитый камнями, – отвечал Игнатий, – порождение нечистого.

– Это я-то нечистый? А кто мне говорил, что мыться – значит смывать с себя благословение Господне?

– Ну, это образно. Благодари Господа, что ты не кастрат и не урод. Ведь сказано в Библии: “у которого на теле будет недостаток, не должен приступать, чтобы приносить хлеб Богу своему; никто, у кого на теле есть недостаток, не должен приступать, ни слепой, ни хромой, ни уродливый,  ни такой, у которого переломлена нога или переломлена рука,  ни горбатый, ни с сухим членом, ни с бельмом на глазу, ни коростовый, ни паршивый, ни с поврежденными ятрами”.

– Это, конечно, все разумно, да вот бояться мне нечего, потому как нет вашего бога. Для нас, во всяком случае. Это еврейский бог,  и я ему не подчиняюсь.

– А кому подчиняешься?

– Своим, языческим. Еврейский, кстати, он тоже своего рода языческий. То есть свой, но только для евреев. А же предпочитаю северных. Тех, в которых верили мои далекие предки.

– А если я тебя, Авессаломыч, возьму и убью? Куда ты попадешь? В рай, в ад?

– Да не важно, Игнатий, куда я попаду. В Хель или в Вальхаллу. Из любого из миров я рано или поздно вернусь сюда. Только из Хель – просто жить как и сейчас, а из Вальхаллы – на битву, в качестве великого воина. Они по сути отличаются друг от друга, эти два мира, тем, что те, кто попадает в Хель, просто участвуют в круге жизни. Рождаются, рожают, живут, умирают. Кто воплощаются из Вальхаллы – те сражаются. Они меняют мир.

– Важно или неважно, но скоро ты об этом узнаешь, – произнеся это обещание, Игнатий достал кинжал и воткнул его Авессаломычу в сердце. Ему было больно, так как он убивал единственного человека, которого мог хотя бы с натяжкой назвать другом. Но друзья – для язычников, а в его сердце не должно быть ничего, кроме Бога. Аминь. И пусть Он примет сию кровавую жертву.

6

Винсент возвращался домой в свой суетливый город, переполненный злом и глупостью. Возвращался с удовольствием. Он был человеком действия, а ведь действовать можно где угодно, в том числе и здесь. Он возвращался с отдыха, мысли его были упорядочены. Отрыв от постоянного места обитания дает возможность взглянуть на собственную жизнь здраво, в особенности, если провести время или хотя бы его часть в относительном отдалении от цивилизации. В крайнем случае, просто поставить палатки на речке в нескольких километрах от ближайшего села.

Винсент многое уяснил в течение последнего путешествия. В частности, он понял, что все сложное на самом деле просто. Допустим, многие люди хотят побывать в волшебных странах, окунуться в сказку. А между тем, к примеру, посетить страну хоббитов, описанную в произведениях Толкина, не составляет никаких проблем. От одесской автостанции “Привоз” ходят маршрутки до как минимум трех городов Шира. Достаточно просто купить билет и поехать.

 Поезд, как обычно постояв на одной из станций, где нет ничего, около сорока минут, наконец-то привез Винсента в его родной город. Тот сошел на платформу и, минуя продавцов холодных беляшей с крысятиной, цыганскую семью, встречающую новоприбывших традиционными поцелуями в задницу, идущих под ручку милиционеров и обезумевших попрошаек, машущих иконами, двинул к подземному переходу.

Заехать домой, помыться, перекусить и – по делам. На отдых времени пока нет. Это Винсента не расстраивало, так как свою новую работу в Южном отделе он полюбил всей душой. Когда он стал работать в Конторе, его жизнь наполнилась новым смыслом. Как резко нынешний род его деятельности контрастировал с бессмысленной растратой времени на предыдущем месте трудоустройства.

Ранее Винсент работал в Академии Безумцев. Устроившись туда, наш герой думал, что среди безумцев ему будет весело, но он прогадал. Это были ужасные времена. Безумцы бегали вокруг него, суетились, пререкались, бесновались, непрерывно мастерили какие-то никому не нужные вещи с таким видом, будто создают нечто по-настоящему великое, бурно радовались, когда им удавалось-таки раз в несколько месяцев впарить кому-нибудь эту дрянь за пару долларов. Винсент устал от этой непрерывной суеты, возни, шума. Кроме того в воздухе постоянно стояла вонь непонятной субстанции, напоминающей блевотину, которую безумцы поедали на обед из чашек, а периодически к ней примешивался и запах человеческих экскрементов, когда кто-либо из его тогдашних коллег радостно дристал в штаны.

***

Закат этого дня Винсент встретил в Пчелином городе. Так назывался один из кварталов Нью-Вавилона, наименее заселенный и наиболее необычный. Дело в том, что однажды в этом квартале с поразительной скоростью, словно из волшебного боба Джека, проросли прямо сквозь асфальт гигантские цветы. В скором времени пчелы, отведав их нектара, также мутировали до столь же исполинских размеров. В квартале появились огромные ульи, воздух заполнило жужжание, по небу постоянно, подобно летающим автомобилям из футуристических фильмов XX века, проносились гигантские насекомые. Естественно, большая часть адекватных жителей в скором времени покинула Пчелиный город, гонимая страхом и неприятием меняющейся на глазах привычной реальности. Остались лишь отчаянные храбрецы, большую же часть населения квартала вскоре составили сквоттеры – скрывающиеся от закона преступники, революционеры и совсем уж оголтелые неформалы. Люди бежали сюда от ханжеского общества, от ментов и гестаповцев, к свободе, независимости от системы и обилию доступной медовухи.

В центре квартала, на улице Ницше (впрочем, местные жители, как правило, расшифровывали сокращение “ул.” не как “улица”, а как “улей”) располагался рок-клуб “The Cavern”, самое крутое подобного рода заведение в городе. Назван он был в честь того самого исторического подвала, в котором начинали легендарные “The Beatles”, идолы любителей рок-музыки. Впрочем, многие представители Западного и Северного отделов (при поддержке некоторых южан) настаивали на включении как минимум Леннона и Моррисона в пантеон нового поколения богов. Вполне справедливо, ведь рок-н-ролл и язычество – вещи близкие. Поэтому, собственно Винсент был здесь. Он пришел не развлекаться, а отбивать атаку Ордена, запланировавших стереть “Пещеру” с лица земли, совместно с товарищами по Конторе.

Винсент вошел во дворик. Перед входом в клуб он увидел груду хаотично разбросанных каменных глыб. “Видимо, решили устроить стилизацию под японский парк камней, – подумал Винсент, – впрочем, кто его знает, как тот парк на самом деле выглядит”. В незанятом камнями пространстве расположилась публика, большинство выпивало, многие курили. До него донесся обрывок разговора заряжавшихся алкоголем перед концертом посетителей:

– Надеюсь, сегодня хоть обойдется без развалов!

–  Эге. Все эти терки между правыми и левыми. Это ж сущий вздор, куда нелепей даже движа футбольных хулиганов. Те в большинстве своем по крайней мере осознают, что их основная цель – выписать кому-либо по ебальничку и отхватить самому, а футбол – это так, предлог. Ну, и легче своих-чужих благодаря символике команд различать. А скины там, коммуняки, они же ведь думают, что сражаются за светлые идеалы. Вот только почему-то не могут уразуметь, что за идеалы воевать-то надо с государством и системой в целом, а не с кучкой таких же неформалов как они.

“Знали бы вы, ребятки, какие развалы нам предстоят сегодня”, – подумал Винсент, и вошел в клуб. Он отправился прямиком в бар, где его уже ожидали товарищи. Винсент взял пива и подсел за столик ко мне, Фиделю и Генриху.

***

Все, кроме Фиделя, были наготове. Тем не менее, учитывая, что охранник был завербован и должен был подать сигнал в нужный момент. Так что пока можно было немного выпить, побеседовать.

– Говорят, – сказал Генрих, – у древних были высокие технологии. Вопрос спорный, так как все то, что осталось от совсем древних, хрен теперь найдешь, а с какого-то времени технологии стали достоянием исключительно герметических сообществ.

– Так все-таки, почему тогда ничего не нашли? – спросил Фидель. – Ведь даже от этих сообществ тоже ведь должно было что-то остаться, а археологи вроде столько всего уже накопали.

 – Смотри дружище, допустим, случится с нами какой-то глобальный пиздец. И откопают через тысячи лет представители следующей цивилизации какой-нибудь там электронный микроскоп. Что они подумают? Что это алтарь! Археологи, они что за предмет ни найдут – все предмет культа, что за книгу ни откопают – священное писание. Так нароют, например, в будущем Айзека Азимова или Рэя Брэдбери в лучшем случае, и нате – священное писание нашего времени.

 – Технологии были, – вступил в разговор Винсент, – и это факт. Наши недавно нарыли ящичек времен раннего христианства. Темное такое время, непонятно, когда конкретно закончился период славного варварства, и началась вся это средневековая поебень. Так вот, в ящичке гвозди и что-то типа инструкции к ним. Оказывается – набор для распятия. Нашли мы одного отчаянного добровольца, посулило ему начальство хорошую премию, прибили мы его аккуратненько к кресту. И что вы думаете – вмиг оказался где-то в районе Голгофы. Это мы потом уже узнали, когда он из посольства позвонил. Вот такой в те времена был безумный телепорт. До сих пор не понимаем, как это все работает.

 – Вот если б так всю гопоту прибить, да на Голгофу отправить, – мечтательно сказал Фидель, – однако, увы, вряд ли удастся избавиться от них таким гуманным методом, придется хуярить.

– Вот ты, дружище Фидель, предлагаешь мочить тупых мудил в спорткостюмах. – Сказал Генрих, отхлебывая сакэ. – Плохая идея.

– Не думаю, – возразил Фидель, – гопники – не люди, без них мир будет чище.

– А хуй вот ты мир от них избавишь. Закон сохранения энергии. Убьешь одних, тут же родятся другие, еще тупее. Вернее, они же, только отброшенные в развитии еще назад, если есть куда, в принципе. Такая себе Лернейская гидра. Единственный вариант – вывести их на более высокий уровень сознания. Но для этого нужна не одна тысяча воплощений, так что не стоит и заморачиваться.

 – Так мочить их еще в детстве, и пусть себе раз за разом перерождаются, черт с ними. – Фидель всегда предпочитал решать проблему самым простым способом, и этим мне он нравился.

В бар вбежал охранник:

 – Пора, ребята!

Мы поспешили к выходу. Во дворе мы обнаружили несколько десятков “сарацинов”, так мы называли врагов, исповедующих примитивную форму ислама. Огнестрельного оружия я не заметил. “Сарацины”, внешне напоминающие арабов, были вооружены клинками. Видимо, знаменитая дамасская сталь. Те, что внешне походили на кавказцев, и вовсе прихватили кто что, преимущественно ножи, бейсбольные биты и телескопические дубинки. С какой-то стороны грамотно. Кому нужны проблемы с властями? А здесь как бы со стороны будет смотреться не как теракт, а скорее как хулиганская стычка между представителями субкультур.

– Нихуя ж себе, – произнес Фидель. Он, разумеется, не знал, в чем тут дело, что мы видим перед собой представителей Ордена. Фидель и об Ордене-то толком не знал, мы не особенно распространялись о своей работе, и он полагал, что наша организация – некая смесь культурологов и ролевиков. Однако агрессивные намерения мусульман были очевидны.

 – Негоже детям Дажбога бояться черноголовых рабов! – предпринял я попытку поднять общий боевой дух, мысленно готовясь к попаданию в Вальхаллу, и прося Перуна придать мне силы отправить на свидание с Аллахом как можно большее количество врагов.

Фидель настолько подохренел от ситуации, что даже не обвинил меня в расизме. Генрих был спокоен. Что с него взять, на Востоке спокойствие котируется. Однако оказалось, что это была не просто попытка поддержать имидж.

– Пацаны, спокуха, – сказал Генрих, – настало время для “истинной уличной магии”. В смысле для крутых тибетских практик. Вы слыхали, что тибетцы, издавая звуки особой частоты, могут управлять предметами?

Он продемонстрировал это наглядно, достав некое подобие духового музыкального инструмента и принявшись извлекать из него странные звуки. Видимо, частотами Генрих разобрался как следует. Лежащие во дворе камни стали сами по себе подниматься в воздух и падать на “сарацинов”. Воинов Ордена охватила паника, и уцелевшие обратились в бегство с криками “Шайтан! Шайтан!”. Да уж, Тибет – воистину страна чудес. Это способен признать даже такой идейный адепт Северной цивилизации как я.

7

Штаб-квартира христианской части бойцов Ордена Единого Бога располагалась в огромном деревянном доме, выполненном в стиле средневековой таверны. Освещение было тусклым, оно обеспечивалось только редкими факелами на стенах. Подобное пренебрежение правилами пожарной безопасности символизировало бренность физического мира. Из мебели в огромном зале на первом этаже были лишь грубо выструганные деревянные столы и скамьи да подобная же стойка, на которую ставились вынесенные из кухни постные блюда. Второй этаж здания занимали казармы. Стены кое-где были украшены иконами. Впрочем, изображения святых было рассмотреть практически невозможно. Да это и не требовалось. Ведь никакое искусство не способно передать красоты высших тонких планов, в физическом мире могут существовать лишь ее отблески, которые не должны отвлекать избравшее прямой путь войско Господне.

Расположившись уединенно за одним из столов, Клайв прихлебывал из глиняной чашки дешевый кагор и неодобрительно наблюдал за шумной компанией, сгрудившейся вокруг Васьки Старообрядца, парня лет двадцати двух с кое-как отросшей бороденкой, облаченного в штаны из мешковины, рубаху навыпуск и подпоясанного конопляной веревкой, местного, скажем так, скомороха. Васька рассказывал очередную свою дурацкую историю:

 – Значит, дело было так, братцы, вот вам крест. В одной школе детишки, стало быть, решили буханкой хлеба в футбол сыграть. Учительница узрела это, пожурила их, да отвела всю школярскую братию в какой-то свой поганый храм, в котором она жрицей была. Возложили они, значит, хлеб на алтарь. И ну ему молиться. Каждый день она заставляла детей молиться в храм ходить, а там и до кровавых жертв дошло. Стал хлеб тот кровью напитываться, да расти. Вырос он, стал огромный да кроваво-красный. И вошел в него вместе с кровью жертв невинных дух нечестивый. Выросли у него лапы да пасть, соскочил хлеб с алтаря да съел всю паству того поганого храма, да и служителей всех заодно. Хлеб съел людей, вы только представьте себе, братцы. И много б еще бед было бы от того хлеба, коль наша братия за тем храмом уж давно не наблюдала бы. Окропили мы его святой водицей, так он и сдулся, а кровь в землю ушла, как оно и положено. Разрезали мы хлеб, вытащили покойников оттуда, отпели да земле предали. Они ж, хоть грешники, да тоже люди...

Шумные братья по Ордену отвлекали Клайва от благочестивых раздумий. Но зла он на них не держал. В конце концов, мир материальный несовершенен, и в нем много такого, что человеку вроде Клайва не по нраву. Так, например, ему было не по душе объединение с мусульманами ("сарацинами", как он их называл). Это, по мнению Клайва, были ребята с дешевыми понтами, но без яиц. Или, как говорят американцы, без кишок. О чем наглядно свидетельствовало их недавнее бегство из рок-клуба, вызванное примитивными языческими фокусами. Да еще и представление о Боге у них было каким-то искаженным. Однако старейшинам Ордена виднее, пожалуй. Кроме того, Клайву очень не нравилось, что он не может, как подобает истинному рыцарю, ходить по городу с мечом на поясе без опасений заиметь проблемы с ментами. Особенно же ему было не по душе пользоваться достижениями современной цивилизации как то смартфонами, автомобилями и прочим непотребством. Истинный рыцарь духа, отважный крестоносец и охотник на ведьм XXI века Клайв не боялся ни диких зверей, ни злых врагов, ни самого Дьявола. Однако он робел перед мобильными телефонами, звонки которых повергали его в душевное смятение, сжимал напряженно челюсти и крепко вцеплялся во все, во что только можно, когда ему необходимо было проехаться на машине, и вообще любое устройство современнее паровоза самим фактом своего существования вызывало у него чувство дискомфорта. Клайв считал, что все эти агрегаты от Лукавого. Лукавый представлялся ему чем-то вроде безумного изобретателя, заполонявшего мир своими скверными творениями.

У Клайва заурчало в животе. Он поднялся, подошел к стойке и взял себе миску овощного салата. Заняв вновь свое место, он принялся за салат, размышляя о строгости поста. “Херня какая-то, –   думал он, – не, ну ладно для всяких там конкретных святош, монахов, я понимаю. Пусть постятся, молятся, но мы-то Воины Света. А воинам нужна сила. Опять-таки, в том же Ветхом Завете что за манна небесная падала? Мясо и выпечка, по сути что-то вроде современных гамбургеров. Почему нас гамбургерами не кормить, а?”

В зал вошел Игнатий, ведя за собой какого-то очередного бедолагу. Еще один завербованный. Клайв был наслышан о методах Игнатия, и был от них не в восторге. Глава инквизиции банально сводил людей с ума. Превращал обычных обывателей в безумцев или, как говорил он сам в блаженных. Игнатий втирался к жертвам в доверие, бывал у них в гостях. Он подсыпал им в еду и питье сильное снотворное, и у тех начинали выпадать из жизни целые дни. Использовав множество других извращенных методов. Как-то Клайв услышал, как Игнатий рассказывал об одном из них Шамилю: “Я усыпляю человека, а потом меняю в его квартире все вещи на их зеркальные отражения. У него начинает все валиться из рук. Он видит, что все вокруг него как-то неправильно, и не может понять, что именно. А если и понимает, то не верит. Технологически это, конечно, сложно, а технологии, как известно, от Дьявола. Но Церковь издавна привыкла использовать Дьявола в качестве своего орудия.  Проще всего проворачивать подобные фокусы с трезвенникам. Те, кто избегает фиксации точки сборки в новых положениях, особенно подвержены влиянию, воздействовать на их сознание предельно легко”. Клайв не одобрял эти методы, но осознавал, что не его дело осуждать верховного инквизитора.

8

Уже достаточно давно я жил в офисе. Здесь было по сути все необходимое, даже камин и холодильник. Выяснять, что же случилось с моим старым жильем, не хватало то времени, то желания, приобретать новое, погружаясь в бесконечную суету (новоселье, покупка мебели, наведение порчи на соседей) – тем более. Поэтому если вечером я не был на задании или на какой-нибудь тусовке, я либо расслаблялся в одиночестве у себя в кабинете, либо шел в бар Северного отдела. В этот день я выбрал второй вариант.

Что случилось со старым барменом, я не знал, скорее всего, что-то нехорошее. Но мне об этом никто не рассказывал, а сам разыскивать очевидцев происшедшего я не стремился. Так или иначе, он исчез незадолго до моего принятия в штат Конторы, а никого другого на его место так и не взяли, доверив разлив напитков роботу. Эта железяка достаточно уныла. Со своими прямыми обязанностями справляется неплохо, а вот, скажем, разговаривать или показывать фокусы не умеет.

Не то, чтобы я был так уж против использования роботов в качестве персонала. Более того, допустим, в магазинах или фаст-фудах, полагаю, только их и надо ставить. Причем, таких же “социопатов”, как этот. Раздражает, когда приходишь, скажем, купить продуктов или пожрать, а продавец тебя узнает, начинает вещать какие-то глупости, задавать идиотские вопросы, советовать, что тебе купить, или напротив, совать товар, не спрашивая, ориентируясь на твои привычки. Его задача – выслушать мои пожелания и как можно скорее, без лишних разговоров, их реализовать. И никак иначе. Из-за такого вот персонала приходится периодически переставать закупаться в том или ином месте, так как панибратство выводит из себя. К счастью, я практически не хожу в фаст-фуды, а еду и вещи предпочитаю заказывать в Интернете.

Бар же – совсем другое дело. Здесь знакомство с барменом, поддержание с ним ненавязчивого разговора – штука вполне естественная. В конце концов, поход в питейное заведение – это не обязательная рутина, а осознанный выбор времяпровождения, а бармен – не просто обслуживающий персонал, а как бы действующее лицо в этом жизненном спектакле.

Я заказываю стакан виски со льдом, делаю глоток и чувствую, как мысли начинают приходить в порядок. Вспоминаю последние события. Вчера у нас было общее собрание. Оно проходило в актовом зале, расположенном в одном из подземелий под компасом. Помимо надземной части у нас есть немалые подземные территории. Это не удивительно, ведь во всех традициях подземный мир занимал особое место, будучи обителью тайны и мудрости. Там я впервые повидал главу Конторы, Мстислава Землеченко. Он занял этот пост достаточно недавно, уступив свое предыдущее место главы Северного отдела Гримниру. Его предшественник был представителем Востока, и, поговаривают, попросту свалил из этого мира по стопам Ситтхартхи Гаутамы. Землеченко произнес достаточно интересную речь, особенно мне запомнились его слова о цивилизации:

 – Мы далеко не первая цивилизация на земле. Полагаю, что и не последняя. До нас дошли легенды о Гиперборее, Атлантиде, Лемурии, континенте Му. Поверьте, вместе с упомянутыми существовало и немало цивилизаций, не оставивших следа даже в легендах. Говорят, что если свершится глобальная экологическая катастрофа, выживут немногие из видов. И последний вид, который останется на планете после гибели остальных – тараканы. Уверяю вас, это не так. Люди еще более живучие твари, чем тараканы, они могут приспособиться решительно ко всему. Человечество практически бессмертно, а вот цивилизация – вещь хрупкая, ее легко уничтожить в считанные десятилетия, и никакие природные катаклизмы на самом деле не нужны. Так представители деструктивных религий запросто стерли с лица Земли цивилизацию античности. И главная наша, представителей конструктивных религиозных течений, задача – не допустить подобного впредь, спасти культуру, спасти всю ту окружающую нас красоту, созданную человеческим гением. Да будет силен наш дух, да помогут нам боги.

А еще на том собрании я познакомился с Фригг, барышней с волосами цвета снега и глазами цвета льда. Она – персонаж в Конторе легендарный. Уехав в длительную командировку на север России, она исколесила сотни поселений, забираясь порой в такие места, куда еще не ступала нога представителя постиндустриальной (да и, вероятно, индустриальной) цивилизации. Сперва от нее периодически поступали отчеты об ее общении с местными шаманами, затем связь с Фригг оборвалась – она потерялась где-то в Карелии на два года. Поговаривают, что она гостила в подземных городах у чуди белоглазой, народа, покинувшего поверхность много веков назад. Но наверняка никто не знал.

Кстати, вот и Фригг. Похоже, она тоже решила выпить этим вечером. Девушка заказала механическому бармену стакан водки со льдом, отпила глоточек и подняла на меня взгляд своих ледяных глаз.

 – Привет, подруга.

 – Здоров, новичок. Как жизнь? Как тебе человек без отчества?

 – Это кто такой?

 – Ну, шеф наш. Или ты не знаешь его историю?

Я не знал.

 – Землеченко, к твоему сведению, человек уникальный. Ну, то есть уникального народу вообще-то много, но этот совсем необычный, не такой как мы. Он – сын Матери Сырой Земли.

– Вроде Альрауне, что ли?

– Есть что-то общее, да не совсем. Однажды в далеком глухом селе местная знахарка сделала одной бабе аборт. Да плод так и закопала в лесу. Между тем тот продолжал развиваться, вскармливаемый Землею-Матушкой, и наконец-то сформировался во вполне здорового младенца. Так и появился на свет Мстислав Землеченко. Воспитывали, его местные лесные фэйри, мавки да лешие.

– Небось, знает язык зверей и растений? – Поинтересовался я.

– Не без того. Кого попало, сам понимаешь, Конторой руководить не поставят.

– Ты это серьезно, что ли? – изумился я.

– А я похожа на несерьезного человека?

– Ну, чтобы разыгрывать окружающих не обязательно быть на кого-то похожей.

– Ок, принято. Но все так и есть.

– Кстати, о серьезном, Фригг. У меня тут такой вопрос. Ты, поговаривают, имеешь большой опыт путешествий по Нижнему миру.

– Ага, заглядываю туда время от времени.

– А что ты используешь? Шаманский бубен? Какие-то специальные записи?

– Ну, – улыбнулась Фригг, – как правило, мне вполне хватает музыки Ника Кейва.