Беседа на веранде

Сейчас, когда это событие покрыла пелена лет, а мое лицо – морщины, произошедшее уже меньше волнует мои воображение и кровь. Но тогда, двадцать лет назад, лишь оно и занимало меня. Я старался отыскать ключ к этой тайне, но, увы, и по сей день могу только строить догадки по этому поводу. То, как я пытался отгадать загадку, предоставленную мне судьбой, я рассказывать не буду. Это совсем другая история, да и к тому же менее интересная. Скажу лишь, что я не раз после пытался отыскать этот дом. Безуспешно. Но, возможно, оно и к лучшему, ведь, как говорится, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. А жизнь – штука непредсказуемая.

Когда я закончу свое повествование, вы будете знать практически столько же, сколько и я. И, возможно, ВЫ поймете то, чего я до сих пор не смог осознать.


Большинство людей в молодости не задумывается о последствиях своих действий. Если представить, что в течение своей жизни мы пишем одну большую картину, то в юности неосторожно водим кистью по листу, неясно, зачем, для самих себя бросаем на бумагу краски и надеемся, что в результате получится что-нибудь удобоваримое.

Это описание прекрасно подходило к моей молодости. Я настолько безумно малевал на своем листе, что на меня страшно было смотреть. Но даже по достижении сорока лет котел моей жизни все еще бурлил и кипел, даже не думая, чтобы чуть-чуть остыть. Я все так же ставил половину своего состояния на лошадей, хотя от отца мне досталось совсем немного. Бывали недели, когда мне казалось, что фортуна совсем отвернулась от меня, что мне пришел конец. В такие дни я сожалел о том, что так прожигал свою жизнь, но лишь только ко мне возвращалась удача, я тут же забывал об этих мыслях.

Я жил и до сих пор живу в деревне, в родовом доме. Я как был, так и остался холостяком, поэтому являюсь полноправным хозяином жилища. Сейчас я люблю холодным днем разжечь камин, сидеть и смотреть на огонь, чувствуя, как сладкая дрема обволакивает разум. Однако, тогда я и подумать не мог о таком образе жизни. Когда делать было совсем нечего, я шел в лес и гулял там, пока солнце не двинется к горизонту. Мне казалось, что я прекрасно знаю родной бор, но увы, зачастую мы бываем слишком самонадеянны.

Тем утром я сразу решил идти в лес. Казалось, это было первой мыслью, пришедшей мне в голову, как только я успел открыть глаза. Что ж, вперед! Когда большие настенные часы с маятником пробили восемь утра, я уже закрывал за собой дверь.

Я не помнил, когда именно сошел с излюбленной тропы. Конечно, надо было быть внимательнее, но всегда, когда я ухожу в свои мысли, я не замечаю, что творится вокруг. Не раз бывало, что где-нибудь за праздничным столом меня пробуждал щелчок пальцев около носа и голос знакомого: «Эй, приятель, ты с нами?». Но сейчас рядом не было никого. Сначала ситуация меня раздражала. Я все ускорял шаг, стиснув зубы, проламывался сквозь кусты. Мне казалось, что вот сейчас должна показаться знакомая тропа. Но она не появлялась. А вместо бора впереди виднелся густой ельник. Я попал в совсем незнакомые места. Раздражение плавно переросло в испуг, испуг – в страх. Я развернулся и побежал.

Бежал я долго, мне стало казаться, что я бегу в правильном направлении. Но когда я уже начал успокаиваться – вновь ельник!

Стало ясно, что все хуже, чем казалось сначала. Я посмотрел на солнце: полдень! За такое время можно было уйти очень далеко. Размышляя, я незаметно для себя медленным шагом приближался к ельнику. Вновь глубоко уйдя в мысли, я лишь в последний момент заметил то, что почва стала какой-то странной. Более мягкой, что ли?

А потом моя нога провалилась сквозь листву, и я полетел вниз.

- Эй, сэр!
Я медленно стал приподнимать веки. На правом глазу у меня лежал желтый сентябрьский кленовый лист. Лицо старика надо мной – далеко надо мной! – выражало сожаление и надежду. Оглядываясь, я начинал понимать, что произошло.

По всей видимости, я угодил в ловушку на медведя, которая, к счастью, была сделана паршиво. Паршиво – потому, что заточенные деревянные колья, предназначенные как раз для того, чтобы убить зверя, упавшего на них с большой высоты, были поставлены слишком далеко друг от друга. И все-таки это было необъяснимое чудо, что ни один из них не пронзил меня. Я получил лишь дырку в своей куртке и царапину на боку. Ну, конечно, ушиб спину, когда упал. Но, как вы понимаете, если сравнить это с медленной болезненной смертью от одного из этих кольев – то я был здоров, как бык.

Поморщившись от боли в боку, я встал на ноги.
- И много у вас здесь таких штук?
Лицо старика расслабилось, и теперь я видел на нем только добродушие.

- Раньше было много, сэр. А теперь их уже запретил совет… Разрушают их, да разве упомнишь все – где кто каких гадостей понаставил, а? Вот и всплывает иногда. У нас здесь, ну…месяца два назад, наверное, летом еще…паренек один отдал концы. Во-о-он там это было, - он махнул рукой куда-то влево, - всегда ведь говорили, чтоб не бегали так далеко в лес, чтобы у деревни играли… Да разве нас, стариков, кто послушает? Все им приключений хотелось, вот и приключилось. Мать убивалась, родные страдали, да разве чем поможешь? Ну да знаете, хорошо, что их запретили, сэр. Ведь сейчас запретили, а лет через пять-десять совсем этих не станет… Верно ведь?

- Да, пожалуй, верно…

- Ну ладно, сэр, - сказал, улыбнувшись, старик, - выбирайтесь теперь.

Он спустил мне ружье, и я, подтянувшись на стволе, оказался наверху.

- Э-э-э, да вам разодрало бок… И все же вы счастливчик, сэр.

- Да, я тоже так думаю.
- Судя по всему, вы не местный. Ну и как вас сюда занесло?

- Да вот гулял, задумался и заблудился. А вы охотник, да?

- Да какой я охотник! Так, развлекаюсь. Я обычно и домой-то ничего не приношу. Скорее тоже гуляю, наслаждаюсь жизнью. Но вот сегодня я вернусь домой с добычей, - он хитро взглянул на меня и усмехнулся, - Ладно, пойдемте, сэр. Мой дом здесь неподалеку. Бок вам перевяжем, с дочкой своей вас познакомлю, да и дорогу к вашему дому, наверно, покажу. А дом-то мой совсем недалеко, идите за мной, - старик махнул рукой, призывая следовать за ним.

Мы шли по незнакомой тропинке. Пройдя сквозь ельник, мы попали в чистый лиственный лес. Я нарочно шаркал ногами, чтобы услышать такой приятный слуху шелест сентябрьских листьев. И, хотя листва на деревьях сохла, умирала и опадала, мне невольно казалось, что именно сейчас и есть пик жизни природы – все вокруг расцветало буйными красками, будто нарочно цвело, чтобы после погибнуть и смешаться с землей… В смерти тоже есть что-то завораживающее, не так ли?

Дом старика и правда оказался поблизости – где-то через десять минут я уже мог окинуть его взглядом. Он являл собой еще не ветхое, но уже покрытое годами здание. Дерево со временем стало сереть, а одно из двух крылец провалилось. Но все же было видно, что в доме кто-то жил – на столе веранды стояла ваза с цветами, а окна были чисто вымыты. Пока мы приближались, до ушей моих все отчетливей доносились звуки фортепиано, сопровождаемые чьим-то ангельским пением. Голос был высокий и чистый. Слушая его, я почему-то вспоминал о горных вершинах и холодных ручьях.

Старик повернул ко мне свое лицо. Он снова хитро улыбался.

- Вот. Это моя дочь. Когда-нибудь она станет известной певицей, верно?

- Пожалуй…
- Нравится, как поет?
- Да. Божественно.
- Вот, то-то и оно!
Старик, явно довольный, взошел на крыльцо. Открывая дверь, он еще раз обернулся и сказал:

- Ну ладно, вы пока устраивайтесь поудобней… Или вы хотите в дом?

- Нет, если вы не против, я бы остался на веранде. День сегодня сказочный.

- Это верно. Сейчас я принесу бинт, и мы вас перевяжем. Да, мы ведь толком не познакомились. Я – Эдвин, Эдвин Харт.

- Меня зовут Валентин Эребург.

Я сидел за столом на веранде. Передо мной стоял стакан, напротив меня – еще один. В обоих был виски с содовой. Мне вспомнился университет, и очень захотелось осушить залпом стакан, потом еще один, еще, а, возможно, и еще, если хватит сил… Но такое поведение было бы довольно странно для гостя. Поэтому я медленно потягивал спиртное и смотрел на вид, открывавшийся с веранды Эдвина.

Там, и правда, было, на что посмотреть. Дом стоял на опушке леса, по-моему, идеально круглой по форме, а вокруг густой лиственный, преимущественно кленовый, лес. Когда дул ветер, листья срывало и крутило – начинался листопад. Несколько капель этого цветного дождя упали и на веранду, одна попала прямехонько ко мне на стол.

В воздухе кружили, переворачивались и падали на землю листья. Глядя на осенний листопад, я всегда испытывал чувство вечного, именно вечного, покоя. Это одно из наших чувств, которые, как пыль, в жаркий день поднявшаяся под копытами проскакавших мимо лошадей, заполоняет собою воздух так, что кажется, будто дышишь только пылью, - переполняют душу, и, вроде бы, останутся там навсегда, но после оседают на дно, чтобы, возможно, в следующий раз подняться вновь… Бок мой больше не болел. Старик очень умело чем-то смазал смазал рану и перемотал бинтом. Он вышел, сказав, что приведет с собой дочь. Пение затихло, видимо, они разговаривали. Вдруг он появился, правда, один.

- Говорит, что лучше споет для Вас. Вы уж ее извините, стеснительная

она у меня какая-то.
- Это не страшно. Тем более, я счастлив, что смогу еще услышать ее голос.

Старик улыбнулся и потянул виски из стакана. Я вспомнил про напиток и последовал его примеру. Поставив стакан, Эдвин полез в карман и вытащил оттуда карту.

- Вы, сэр, ни в коем случае не подумайте, что я желаю вас поскорей выпроводить, хе-хе… Просто хочу, чтобы вы знали, где находитесь, да и мне интересно, откуда вы. Ну вот, - он развернул карту, - вот мой дом.

Это была карта всего леса – вплоть до города. Километрах в трех от дома старика была деревня, наверное, как раз та, где погиб мальчик. К своему изумлению я обнаружил, что поблизости было еще, по крайней мере, поселков шесть.

- Так, ну и как же называется ваш поселок?
- Драут (Засуха).
- Хе-хе, счастливое название, - Эдвин прищурил глаза и наклонился к карте так, что чуть ли не водил по ней носом, - здесь нет Драута… Так… И здесь ничего не засыхает… Ага! Вот! Э-э-э, сэр, куда Вас, однако, занесло. До вас тут, по крайней мере, километров пятнадцать-двадцать. Ну да ладно. Карт у меня много. Я вам эту отдам, вот вы до своего Драута по ней и дойдете.

- Спасибо вам, Эдвин. Без вас я бы, наверное, сгнил в этой яме.

- Да нет, вас, скорей всего, достал бы кто-нибудь другой. – Старик потянул виски. – Но все же в будущем будьте внимательней. Жизнь-то, она одна. Лучше с ней не играть.

Я отхлебнул из стакана. Теплый осенний денек. Мне просто было хорошо.

- Знаете, Эдвин, судьба – очень интересная штука. Хоть с ней играй, хоть нет – жизнь прекратится тогда и так, как было предначертано. Ведь когда рождается младенец, судьбой уже проставлено число, когда он отойдет мир иной. Так что играй, не играй… Я улыбнулся, будто говоря: «Я все понимаю, но что же тут поделаешь?» Эдвин тоже улыбнулся, посмотрел на солнце и зажмурился.

- Интересно, очень интересно. А почему вы так думаете?

- Я скажу, но вам придется выслушать историю из моей жизни.

- Пожалуйста, излагайте. Я всегда рад послушать, тем более, что разговор наш коснулся такой интересной темы.

Я закрыл глаза. Видимо, день сегодня такой, что приходится ворошить осиные гнезда прошлого.

- Это произошло, не соврать бы, десять лет назад. У меня был друг, Алекс. Ему тогда было 59, жил он где-то в пяти километрах от меня. Знаете, Эдвин, в жизни бывает так, что люди с совершенно разными характерами и душами становятся неразлучными друзьями. Мне тогда было тридцать лет, Алекс практически в два раза старше. Я вел, как и всегда, бурную, если не разгульную, жизнь, а он почти все время находился в своем поместье, выходя разве что за покупками.

Он был у меня лишь два раза, зато я у него – бесчисленное множество. Мы с ним любили сидеть на балконе, пить вино и спорить о жизни – жизни сельской, жизни городской, жизни на земле, медленно переходя к жизни на небе, ударяясь в высокую философию и заканчивая спор каждый со своим мнением, но безо всякой обиды друг на друга.

И вот, после одного такого обмена мыслями, мы с ним сидели некоторое время молча. Я не начинал говорить – по его глазам было видно, что Алекс хочет что-то сказать, но думает, стоит ли. Что ж, я надеялся на первый вариант и ждал.

Незадолго до нашей встречи прошел дождь. Дом Алекса стоял среди поросших травой холмов, на самом высоком из них. Таким образом, с балкона, на котором мы сидели, открывалась панорама всей долины. И тогда, после дождя, когда туман подымался от подножий холмов, так что казалось, будто вершины их растут из самого тумана, меня пробрало беспокойство, и я твердо решил заночевать у моего друга. Тем более, что скоро стемнело, и я легко мог заблудиться. Но тут, прервав мои мысли, Алекс заговорил:

- Знаешь, Валентин, наверное, я схожу с ума.
Это было неожиданно.
- Вот как? Что ж, поздравляю. Только это странно: пока мы спорили, в твоих рассуждениях явно прослеживалась логическая цепь. Построенная, конечно, на неверных убеждениях.

- Тебе бы все шутить, Валентин! – с грустной улыбкой промолвил он, - А вот мне не до шуток. Ну скажи, ты когда-нибудь видел того, кого нет?

Я и вправду стал опасаться за Алекса:
- Так, ладно. Давай подробней. Что, где, когда и как. Хорошо?

- Хорошо. Знаешь, ты ведь уже не был здесь неделю. Поэтому я каждый вечер один сидел на этом балконе, на том самом месте, где ты видишь меня сейчас. Впервые это случилось четыре дня назад. Знаешь, солнце уже почти зашло, было темно, но я уверен – тогда я уже видел его.

- Подожди, Алекс, кого?
- Человека. Ну, фигуру в черном плаще. Он шел у подножия вон того холма, - он показал на один из ближних холмов, - Что может делать человек здесь, в такое время?

- Может, у него дом где-нибудь неподалеку? Ну, избушка какая-нибудь?

- Нет-нет-нет, Валентин. Здесь поблизости не живет никто. Я точно знаю. Ну так вот, этот человек шел вдоль холма и вдруг остановился. В последних лучах солнца было видно, куда он глядит. Я понял, что он смотрит в мою сторону. На меня. На меня, Валентин, не на дом, не на забор, а именно на меня.

- Но, Алекс, это невозможно. Невозможно с такого расстояния определить, куда смотрит человек, будь он даже размером с Голиафа.

- Валентин, я уверен, что он смотрел на меня. На следующий день он пришел раньше. Дважды, когда я выходил на балкон, он стоял там же, где и в первый раз, и все так же смотрел, смотрел, а потом, когда я отворачивался, как будто растворялся в воздухе.

Вчера его там не было. Но когда солнце село, и я вошел в дом, кто-то постучал в дверь. Валентин, друг мой, я, наверное, сошел с ума: я уверен, что он стоял там, стоял долго. Но, когда я пересилил страх и открыл – передо мной была лишь пустота.

Знаешь, Валентин, он не вошел через калитку. Каждый раз, запирая ее, я кладу сухой лист березы между двумя частями защелки. В тот день он остался на месте.

- Алекс, может, стены твоего дома ветхи? Может, в твоей двери завелись древоточцы? Ну, знаешь, жучки такие? Ту-тук-тук, а?

Мой друг от души засмеялся и ничего не сказал. Я тоже не нашел, что сказать, да надо ли было?

Я подумал, что старику, возможно, уже наскучил мой рассказ. Но, посмотрев на него, я увидел в его глазах такой живой, даже необычный интерес, какой редко бывает у слушателя. И поспешил продолжить:

- Я решил сменить тему. Алекс не протестовал, но видно было, что он еще долго пребывал в своих мыслях и слушал меня лишь вполуха. Он сам предложил мне заночевать у него. Я согласился и где-то в час ночи отправился в постель. Алекс же сказал, что хочет еще немного посидеть, подышать холодным ночным воздухом. Я бы остался с ним, но к моим векам было будто привязано по камешку.

Когда я, пожелав другу спокойной ночи, уходил, меня насторожила одна вещь. Алекс смотрел туда, в ночь, но не рассеянно, а напряженно, терпеливо вглядываясь во мрак.

У вас было так, Эдвин, что вы ловите себя на том, что знаете нечто такое, чего, вроде, вовсе не можете знать? Вот и я, встав с постели тем утром, отправился не в комнату моего друга, а прямо на балкон, будто знал, что Алекс не ложился спать этой ночью.

И точно, я нашел его там, где и предполагал. Уже со спины я увидел, что мой друг был мертв.

Но удивило меня не это – ведь я уже сказал, что догадывался о том, случилось. Столик на балконе, где я в последний раз сидел в тот вечер с моим другом, был накрыт на двоих. Там стояли два бокала, хотя я точно помнил, что уносил свой. Вы можете не верить мне, Эдвин, но оба они были пусты, хотя во втором точно было когда-то вино. Его кто-то выпил. И это сделал тот, кто пил с Алексом его последний бокал вина.

Смерть моего друга не была мучительной. Его лицо выражало лишь одно – понимание, просветление. Так бывает, кода не можешь осознать смысл прочитанной тобой фразы, и вдруг тебя будто осеняет, и слова в строчке выстраиваются в одну связную мысль.

Как я и ожидал, врачи не смогли объяснить ничего, и был поставлен диагноз – «смерть без видимых причин».

Я допил виски, посмотрел на небо и подумал, что тогда, как и сейчас, была прекрасная осень.


- Ну, и что же вы думаете по этому поводу? – повернулся ко мне Эдвин.

- Ну, как что? Что Судьба забрала Алекса, моего друга, хотя он был спокоен, уравновешен и не впадал в крайности.

- Судьба? Что же, по-вашему, любой человек в черном плаще – это смерть, потусторонние силы? Может, это просто человек, которому понадобились деньги вашего приятеля? Ведь у него были деньги?

«А этот, похоже, непробиваемый,» - с досадой подумал я, но все же решил ответить.

- Эдвин, ну неужели вы думаете, что Алекс после часа ночи стал бы впускать в дом кого попало? Это ведь безумие, а Алекс точно безумным не был, ручаюсь.

- А почему же сразу впускать, Валентин? - он впервые назвал меня по имени. Это вновь вернуло меня к рассказанной только что истории. У меня появилось непонятное, даже неприятное ощущение – они были чем-то похожи, Эдвин и Алекс. – Разве вы не знаете, как это происходит? Отмычка, сломанный замок – и все дела!

- Нет-нет, Эдвин, - я засмеялся, - ваша теория, извините, конечно, не лезет ни в какие ворота. Я проверял – да-да, еще до полиции – проверял калитку, и листик, о котором говорил Алекс, был на месте. К тому же, вы совсем не учитываете второй бокал. Разве я не прав?

- Да, вы правы, безусловно, правы, - задумчиво сказал старик.

Из комнаты позади нас доносилось все то же ангельское пение. Возможно, Эдвин не ошибается, и его дочь действительно станет великой певицей. Ее голос трогал за душу. Меня, во всяком случае.

- Вы, конечно, правы, - повторил Эдвин, - но ответьте мне тогда на такой вопрос. Вот человек проиграл в рулетку. Он проиграл все деньги, дом, часы и даже драгоценности своей жены. После этого он пошел в парк и повесился на первом же дереве. Это было, по-вашему, предначертано судьбой, да?

- Да, я вас понимаю. Да, это было предначертано. А то, что он проигрался и вынужден был повеситься – это лишь путь, который она избрала для него…

- Ну вот тут уж ВЫ извините, Валентин, тут уж ВАШИ доводы совсем никуда не годятся. Так, судя по вашим словам, человек – всего лишь марионетка, кукла, которую эта самая судьба дергает за ниточки. А вы сами – чувствуете, как вас дергают за ниточки? Нет? Так вот. Тот игрок мог просто не играть, это был целиком и полностью ЕГО выбор. А, проигравшись, он мог бы и не вешаться, а постараться заработать…

- Как, каким образом? И как объясняться с женой?! – Я чувствовал, что закипаю, и старался держаться как можно лучше.

- Безусловно, это кажется вам невозможным, Валентин, - старик казался на удивление спокойным, - но первый повесится, второй повесится, 99 человек повесятся на деревьях, а сотый будет искать способ продолжать жить. Я лишь говорю о том, что у человека всегда есть выбор, и это выбор у него никто никогда не отнимет. Ни судьба, ни кто-нибудь другой.

Мне надо было успокоиться. Самое обидное состояло в том, что особенно и нечего было возразить. Но, услышав голос дочери Эдвина, я почувствовал, что (удивительно!) полностью хладнокровен. (почему «Но»??? где здесь противопоставление? И потом – хладнокровен – это свойство характера, а состояние человека обычно описывают словом «спокоен»).

- Ну ладно, Эдвин. Допустим, что вы поставили меня в тупик. Но вернемся же к моей истории! Алекс – пусть земля ему будет пухом – умер в 59 лет. Многие доживают до семидесяти, до восьмидесяти, а порой и до ста. Но Алекс умер в 59 ПО НЕУСТАНОВЛЕННЫМ ПРИЧИНАМ! При такой формулировке я лично представляю себе смерть, которая приходит к абсолютно здоровому человеку и кладет его душу к себе в мешок. А в таком случае зачем же она это делает? По плану! Вы уж простите за глупость, но она просто смотрит в календарь и говорит: «Ага! Сегодня тот-то и тот-то умрет!.. За работу!»

Я думал, что теперь уж точно поставил его в тупик. На это, мне казалось, нечего было возразить. Но Эдвин возразил:

- Эх, Валентин… Сколько людей заканчивает жизнь в мучениях, судорогах, боли, страданиях? Скольких убивают? Сколько умирает просто по глупости? Ваш друг вел спокойную, размеренную жизнь – и принял безболезненную смерть. Любой человек – хозяин своей жизни, своего выбора. И если он не наделает глупостей, то таким и останется.

Вы знаете о людях, сделавших состояние на рулетке? На ипподроме? Много слышали о таких? Правильно, победителей ведь не судят, их превозносят до небес, приписывая даже геройства, которые никак к ним не относятся. А вот поигравших не вспоминают. Они ложатся в землю – если ложатся, а порой просто догнивают, всеми забытые, в ямах. И таких гораздо, гораздо больше.

Есть люди, которые очень успешно делают состояние – копейку к копейке, рубль к рублю, и так до миллиона… Есть те, которые останавливаются, так и не став богачами, но и не падают. А есть те, кто, почувствовав счастье, вступают в игру с судьбой. Они думают, что судьба всегда будет преподносить им удачу, что они ее избранники, ее любимцы. Такие люди жертвуют деньгами, именем, и даже жизнью – порой ради сущих пустяков.

Но у судьбы нет ни избранников, ни любимцев. Играть с нею? Ха! Тот, кто испытывает судьбу и играет с ней, скорее выступает в роли мыши, которую поймала кошка… Не стОит становиться ее игрушкой.

Ваш друг принял прекрасную смерть. Судьба была над ним не властна. А, возможно, он не хотел больше оставаться в этой жизни? Возможно, он уже многие годы мысленно звал этого человека, смерть в черном капюшоне?

Наверное, старик был прав. И сейчас мне кажется, что тогда, в то утро, выйдя на балкон, я увидел на лице Алекса не только понимание, но и облегчение, и, возможно, радость…

Эдвин поднялся со стула. Он взял со стола и передал мне Вт руки карту.

- Мне нужно в лес, - сказал он и твердым спокойным шагом двинулся в чащу.

Я не задал тогда себе вопрос, зачем ему понадобилось в лес. Я помню лишь его удаляющуюся фигуру. Он был еще стройный и необычайно гибкий для старика.

Подул ветер, и листья вновь закружились перед моими глазами. И опять меня пронизало ощущение вечности, покоя. Эдвин вошел под кроны кленов и вскоре скрылся из виду.

Я долго ждал его. Солнце начало клониться к закату, и я испугался, что не успею вернуться домой. Я решил зайти в дом и спросить у дочери Эдвина, куда бы он мог направиться? И тут я заметил, что в доме больше никто не поет. Даже фортепиано перестало играть.


Я вернулся домой в сумерках, около восьми вечера. Я почувствовал такую усталость, что не раздеваясь бросился на кровать и сразу заснул.

Вам интересно, что же все-таки заставило меня уйти из того дома? Почему я даже не пробовал найти дочь Эдвина? Что ж, это сложно объяснить. Но, как я уже говорил, иногда ты знаешь то, чего не можешь знать. Так вот и тогда – через несколько минут мне будто кто-то шепнул на ухо, что больше здесь делать нечего.

Возможно, вы будете корить меня за то, что я послушал этого кого-то. Возможно, вы считаете, что на моем месте не ушли бы, не докопавшись до сути. Что ж, это ваше мнение. Скажу лишь, что я нисколько не жалею о принятом решении. Я уверен, что поступил правильно.

Дом исчез из леса и даже с карты, которую дал мне старик. Теперь на его месте просто поляна. И я не раз ходил туда, особенно осенью – и снова видел листопад, последний аккорд деревьев перед зимними морозами, и вновь наслаждался этой красотой. И чувствовал себя так, будто опять попал на веранду к Эдвину. Возможно, когда я состарюсь, то на последние деньги построю себе на этой поляне хижину, чтобы встретить там смерть. Хотя… Кто знает, как все сложится? Когда я пишу, окна моей комнаты всегда закрыты.И, может быть, именно в этот момент на улице под проливным дождем стоит тот самый человек в черном плаще и глядит не на мой дом, не на закрытые ставни, а сюда, сквозь них, прямо на меня?

Возможно, вы подумаете, что это происшествие и по сей день занимает мои мысли, что оно поработило мой мозг. Вовсе нет. Но одно изменилось, изменилось навсегда.

Той ночью я увидел сон. Мне снилась маленькая принцесса, которая сидела на полу и, мило улыбаясь, играла с куклой. Но вдруг гнев омрачил ее личико. Она повернулась ко мне, и в глазах малышки я увидел то, что ни с чем не спутаешь – бешенство! Она смотрела на меня, а потом – пронк! – вдруг оторвала кукле голову.

Поднявшись с постели на следующее утро, я осознал, что одна вещь во мне переменилась навсегда. С того дня, что бы я ни делал, я уже никогда не играл с судьбой.

Больше – никогда.