Белый дьявол

Он замыкался, глаза «стекленели», взгляд становился отсутствующим. Мы оба знали не теоретически, а практически, кто такие Индиго, и не теряли надежду на лучшее. Благодаря нашим усилиям в характере и поведении Григория появились положительные изменения.

Однажды мы с Полковником договорились устроить пикник в честь успешного окончания колледжа его сыном. Взяв все необходимое для пикника, я пошел на дачу Полковника. Дойдя до его дома, обратил внимание, что на веревке сушится большая медвежья шкура, привезенная Полковником с Дальнего Востока, где он служил. Я уже собирался войти в дом, как услышал со стороны дубовой аллеи, ведущей к колодцу, «звериный рев», в котором было большое человеческое страдание, ненависть и любовь. Повернув голову на крик, я остолбенел от увиденной картины. Мне показалось, что время остановилось... В аллее, вцепившись чуть ниже макушек двух десятиметровых дубков, на вытянутых руках висел Полковник.

Он плакал... Я застыл.
За 30 лет нашей дружбы я ни разу не видел его плачущим. В любой ситуации он был невозмутим. Он поднял голову. Его глаза остановились на медвежьей шкуре, висевшей не веревке, натянутой между двух берез рядом с аллеей. Из Полковника вырвался «медвежий рёв». Это был стон раненого зверя с каким-то призывом, обращенным к висевшей шкуре. Он уронил голову на грудь, тело сотрясали рыдания. Мой мозг автоматически фиксировал увиденное. Я не мог пошевельнуться, что-то сказать, а с медвежьей шкурой происходили непонятные метаморфозы….

Она соскользнула с веревки, упав на землю. Края шкуры соединились, и через несколько секунд поднялся «живой медведь». О том, что это была медвежья шкура, не было и речи. Медведь в реальной живой звериной плоти ступил на тропинку и, ревя, пошел к Полковнику. Остановившись метров за 5 до него, сел, поднял голову и заревел. Полковник и медведь поочередно ревели друг на друга. Со стороны казалось, что они разговаривают.

Внезапно рев прекратился. Наступила звенящая тишина и полное безветрие. Голова Полковника упала на грудь. Спустя мгновение Полковник поднял голову и обратился к сидящему перед ним медведю на каком-то непонятном для меня языке вперемешку с обычными словами:

«Дай мне силы выстоять! Дай мне силы не проклясть сына! Я ведь люблю его!».

Медведь вытянул голову вперед, из его тела вышла серебристая дымчатая аура и поплыла по воздуху к Полковнику. Аура соединилась с телом Полковника, и он вздрогнул как от удара, но голову не поднял. Раздался второй медвежий рык, и серо-дымчатая аура медведя вновь соединилась с Полковником и опять удар. Полковник поднял голову и посмотрел на медведя. Последовал третий удар….

Ко мне медленно приходило осознание происходящего. Безвременье закончилось: зашелестел ветерок, защебетали птицы. «Медведь» стал «разваливаться». И на тропинке осталась лежать шкура до этого мирно сушившаяся на веревке.

Полковник разжал руки, упав на тропинку рядом со шкурой. Я на ватных дрожащих ногах подошел к другу. Он медленно встал, не плакал, был спокоен. От него исходила энергия нечеловеческой силы. Я с трудом выдерживал ее, как будто сотни иголок впились в мое тело. Глаза Полковника вновь стали осознанными, он узнал меня. Подошел к растущей молодой рябине и небрежно одной рукой выдернул ее с корнями. И я понял: он разрядил свою нечеловеческую силу.

Молча, не говоря, достал из пакета, который я нес на совместное мероприятие литровую бутылку водки, открыл ее и выпил всю как воду. Вторую пить не стал, поднял на меня глаза и сказал:

«О, я увлекся. А это тебе»,– и подал мне вторую бутылку. Мы сели на этой же тропинке и он мне рассказал, что его в очередной раз ограбил сын Григорий.

Ограбил дерзко и нагло. Сын пригласил на дачу своего друга и ночью вытащил из кармана отца ключи от офиса и квартиры. Затем они поехали в город и украли самое ценное, что там было и большую сумму денег. Ночью на ворованные деньги вернулись на дачу на такси, подложили ключи обратно и уехали в город. Через три дня Гриша позвонил из Москвы и на пьяном диалекте объяснил отцу, что деньги он взял взаймы: заработает – отдаст. Полковник не любил, когда ему сочувствовали, и я это знал. Он и в горе никогда не терял самообладания. Ему советовали «случайно» застрелить сына, посадить в тюрьму и т.д. Но отец и не думал этого делать, он любил сына. Полковник хорошо владел боевой магией и астральным карате.

В Чечне его называли Русский Черт, на Дальнем Востоке – Белый Дьявол. Полковника невозможно было убить: пули обходили его стороной, он чувствовал минные растяжки. Там, где он проходил, прекращалась стрельба с противоположной стороны. Обычное его вооружение - два автомата. В бою они лежали у него наперекрёст, ствол на стволе. Стрелял из них он одновременно. Такую стрельбу он называл двойной строчкой. Сзади за ним шёл снайпер, положив ствол снайперской винтовки на левое плечо полковника. Снайпер стрелял по любому блику оптики. В бою Полковник был движущейся лавиной огня, уничтожающей все на своем пути. Со стороны он выглядел необычно и странно - вздутые вены и напряжённые мышцы рук, безумный и отстранённый взгляд, глаза светились красным огнем. Солдаты спасались за ним как за движущимся танком. Свое умение он не применил против сына. . .