Свеча третья.
Наш Мир – прохвост
Совсем не прост.
Мир над тобой куражится.
Прицепится за куцый хвост,
И мало не покажется.
Песенка Луксы-Рыси
Nostalgi... Ностальгия. Я в ее власти. Она сидит в сердце репьем чертополоха, цветет и пахнет. Андрей и Рысь. Саади и Лукса, – духи пещер. Я живой, мне с ними уютно и покойно. А сердце стонет по тем, притягательным дням у Шаман-горы, щемят неповторимостью путешествий Сарога и… клера.
– Мне можно звать тебя Луксой?
– Мы друзья, мурм. Какие вопросы? Саади назовем Сандром, мурм. Саади плюс Андрей. Полагаю, ты согласен с бесподобной аббревиатурой, Сандр?
Мы стоим у закрытой ледяным панцирем картины гигантов под пиком Ангвуднасчорра. Сказать взволнованы, значит угадать. Особенно Андрей, мучительно ожидающий разгадки своего будущего от моего недавнего путешествия в прошлое.
– Имена дает небо, кот!
– И друзей, между прочим, мурм.
– Снимаю возражение, пускай будет Сандр!
– Мурм, приятно принято, Хозяин, – Лукса облизнулся с видом гурмана, приступающего к трюфелям в маринаде. – Рассказывай, командир! Ты нашел рукописи или каменные скрижали?
Я ожидал вопроса, не имея вразумительного ответа.
– Я просто расскажу. Выводы моей башке не по силам. Пока, во всяком случае.
– Не кокетничай, командир, муррр…
– Не мешай, Лукса! – Сандр не унизил достоинства хозяина нетерпением. – Командир продолжает полет, скоро освоится. – Андрей верил, я окажусь на высоте, не обратив внимания на его выразительный жест возле виска.
– Спасибо за понимание обоим, путешествие вышло несколько задом наперед, не знаю с какого конца начинать!
– С начала, мурм.
– Договорились, в порядке прохождения опыта.
– Мурм, толково, Сандр, – прокомментировал Рысь, вылизывая грабаркой языка рыжее полотнище левого бока.
– Боюсь огорчить Андрея, из начертанного рукой человека на шее висела золотая тамга со скандинавской руной защиты, и только!
– Сандр, Сандр! Мы же договорились, му-у-урррм!
– Ты запомнил тамгу? Нарисуй по памяти!
– Разве что, в трансе, Сандр. – Я понимающе подмигнул Луксе, и остроухое кошачье мурло, более лошадиной головы в поперечнике, удовлетворенно сощурилось. – Я не успел оценить всей глубины замысла провидения, только руна, изображающая тростник… Она – защита, уверен!
Лед скрывал мой истинный Мир, заливая пещеру опалесцирующим сиянием лампы Чира. Сама лампа осталась в гроте под водопадом, но свет… Свет играл теми же переливающимся жемчужно-белыми красками. Накатившая тоска превратила сердце в истекающий кровью взрезанный комок плоти. Картина скрывала мое сверхдалекое “Я”, алкающее продолжения…
– Открой диораму, Сандр!
– Это важно?
Смуглое лицо друга покрывала серая пленка, сотканная из тончайших морщин. Вполне возможно в зрительном восприятии был виноват свет, но я чуял волнение Духа и решил, что чем быстрее начну рассказывать, тем лучше.
– Мне будет легче говорить, глядя на пра-пра-пра самого себя, – усмехнулся я не без горького сарказма новому видению содержания картины. – Не радостные у меня выводы, доложу вам.… А в кристалле?.. В нем недосказанность…
– А ты не спеши-ши-ши, не торопись-пись-пись, как говаривали твой отчим Леонид Алексеевич Вершинин, мурм, и мама Елена Александровна. – Рысь перестал вылизываться и зелено оглядел меня с высоты двухметрового роста. – Не тяни кота за хвост, мурм! Зерна от плевел отсеем потом.
– Когда б я тебя с родителями знакомил?
– Ты с ними советовался у Шаман-горы, – невозмутимо объяснил Лукса, ничуть не рисуясь.
– Сон был, тебя в нем не припоминаю!
– Не привередничай. Ну, подсмотрели для осведомленности. Экая докука!
Матовая пелена льда, закрывающая древний шедевр, исчезла. С котами о приличиях не спорят. Оценив бесполезность трепа, я впился глазами в того,… это я, распластав крылья, готов был низринуться со скалы к окровавленному торсу жертвы. Сейчас я был там…. Это был мой пир! Изображение настолько живое… душа дрогнула... Вот сейчас, сейчас, сейчас я упаду на трепещущее теплое тело, рвану клювом, парная кровь ударит возбуждающей нервы горячей солью …. О, миг наслаждения!
– Кллл.
Я снова был там!
– Полегче, любезный! Мурррм! На мне нежная кошачья шкурка, без брони.
– Очнись, командир!
– Это я! Я клер! Я-кллл… – Дрожали от возбуждения пальцы не в силах проникнуть в прозрачную броню кристалла. Пряные запахи крови, леса и неба взбудоражили нервы до вызывающих жар колик. Я кричал, рвался из цепких объятий Духа и вдруг обмяк, начав торопливый рассказ.
2
– Начало: я Сарог, сын царя Щура. Скиф, скит, – без разницы…
Видения шли из памяти одно за другим, не давая возможности сосредоточиться, чтобы понять, какая информация выстраивается для Андрея, и не оказалась ли вся его задумка попаданием мимо тазика?
– Крутой парнишка, – заключил Дух мои воспоминания о ласковом юношестве скифа.
– И мамаша-кошечка, коготки на лапках оближешь, мурм, – подмурлыкнул Лукса. – Почему ты меня к ней не отправил, Сандр?
Внутри диорамы сочные краски полудня уступили место тусклым расцветкам позднего вечера. Зеркало подернулось молочной пленкой. Гигант дигозер просматривался покрытой трещинами колонной, а его верный желтан – бурой глыбой неопределенной формы. Мои крылья и торс укрыл непроглядный мрак, из которого желтыми фонарями светили два глаза, не потерявших, однако, своей свирепости. А юный эльван расплылся кремовым пятном и напоминал поставленную на попа сосиску.
– А куда смотрел котяра Щур? – после тяжелого вздоха вставил я, подыгрывая Рыси, чтобы перебить терзающую сердце недосказанность в камне. – Царские заботы заели? Просмотрел колдунью жену, изувечил невиновного сына! А премудрый Чир лучше? Гамар рос под его отцовским оком, при добрейшей маме? Чир прозевал, потом презирал сына. На его глазах едва не укокошили родное дитя, а он хоть бы что!
– А кто обучал Гамара военному искусству? – спросил Сандр, делая диораму окончательно непрозрачной. В сталактитовом зале посветлело от разлившегося по струям натеков молочного сияния.
– Гамара обучал знатный ратник.
– Маменькин сынок твой Гамилькар, и блошиная гнида! – сердито прорычал Рысь, отгибая кисточки ушей к спине, что означало у него крайнюю степень настороженности или неудовольствия.
– Лукса прав. И ты, командир, прав!
– Все хороши! Послушайте, что утворила мамаша Дедала? – примером из жизни гения я намеревался заключить рассказ о Сароге, но Сандр меня перебил.
– Прости за любопытство, командир. Тайну огня тебе удалось открыть?
– Почти сразу как увидел нефть. Старика Дедала своими познаниями довел до столбняка. Он добрый, знающий, хотя внешне, суровый мужик. Всесильного Цезаря Гая вместо мата крыл геем. Никто не понимал. Ни центурион, ни рабы. Они все зацикленные, не юморные совершенно. «Гей Василевс!» Правда, звучит!
С продолжением пришлось резко притормозить. Сандр и Лукса хохотали. Смеялись беззвучно, стараясь не мешать повествованию. Но продолжать было решительно не реально. Дух навалился плечом на толстый столбик сталагмита и, открыв рот, судорожно тыкал в меня коричневым пальцем, не в силах произнести ни слова. Рысь, упав на спину, гонцевал лапами в воздухе, точно подбрасывал ими невидимый со стороны мячик.
– Успокоились? – отпустив время просмеяться, я отважился на продолжение одиссеи Сарога, не боясь оказаться перебитым.
– Валяй, мурм…
– Отчаянный тип, Дедал! – заикаясь от смеха, выдавил из себя Белый дух. – Правильно ты сказал, из него получился бы классный летчик!
– Ничем Дедал не рисковал! Рабы воспринимали его исключительно задатчиком работы, не вдумываясь в смысл остального. Попробуй выполнить задание небрежно или отчебучить неповиновение! До меня секир-башка получали, потом “головой Гамилькара” жаловали. С появлением “головы” народ в момент поумнел. Переспрашивали до посинения…
Наступил час, и Дедал привел меня на склад, где в бочках хранили компоненты огня. Три дня гордый ходил, не придирался и все стращал, что знание тайны обернется мне смертью. Я присмотрелся к бочкам и говорю:
– Здесь у тебя лежит порошок алюминия, здесь – окись железа, ржавчина то есть, а вот тут – фосфор.
Дедал лишился дара речи минуты на две.
– Ты у кого работал? – спрашивает.
– Дед, – отвечаю с вежливой издевкой, – американцы твоим напалмом пол-Вьетнама сожгли, а ты все секреты строишь.
И тут до него стало доходить! Побелел, замолчал и мелко-мелко застучал посохом по полу. Пропорции огненной смеси выдал без запинки. Спросил только, с моими познаниями совпадает или нет. Врать не хотелось, чистый он человек, гениальный. Гении-юмористы, но над собой шуток не любят. Ответил ему, что не помню раскладки, и угадал. Проверял хитрюга! Проверил, зауважал, и больше ловушек не устраивал.
Огромные глазищи Рыси сомкнулись в прищуре.
– Ты нам не доверяешь, командир?
– Скорее себе, Лукса. Стены способны подслушивать, а истинные компоненты напалма вы оба знаете лучше меня.
– Мы одни в пещере, мурм.
– Командир знает о непредсказуемости своей «гвардеи», Лукса. Положивший начало опыту, так называемый, Охламон, вынес гранату из пещеры в плавках, обведя своих бдительных командиров, в полном смысле, вокруг пальца, пока они перетряхивали его рюкзак.
Лукса улегся на бок в позе эмбриона. Я, признаться, был шокирован известием, но в целом Сандр разгадал мой маневр правильно. Не давая Луксе передышки на изображение крайней степени смеха, я продолжил рассказ.
– Дедал в восторге от помощника из будущего, а у меня мысль свербит – пора сматываться! Я и выскажи ему идею планера.
– Поверил? – Дух смотрел на меня не без некоторого сарказма, а у Луксы забавно приоткрылась пасть, и из нее неожиданно по-собачьи вывесилась шершавая розовая лопата.
– Не сразу. Заставил модели строить, подсказал мелочи по части надежности крепления крыла. Поверил, конечно, раз сам лететь засобирался! Гнилоносый центурион до слез оскорблял Дедала своим презрением, и меня убить по окончании изготовления планера пригрозил.
Да шут со всеми этими Гаями вкупе с геями! Я о Дедале и о матери гения хотел рассказать. Дедал – эллин, а вкалывал рабом у родного дяди, и продала Дедала в рабство ридна маты его! Он в крепости не один такой раб с детства или с отрочества жил.
– У эллинов что? Мода продавать ребятишек в рабство?
– Опять ехидничаешь, Лукса. Пьянка, бедность, матери-одиночки… Рабы-эллины мечтали, что родня соберется и выкупит. Ни одного счастливчика лицезреть не пришлось! Детей считали живыми вещами, если хотите.… А мать у гения, как сам Дедал признался, будучи под Бахусом, обычная алкоголица, продавшая сына по-пьяни богатому родичу за бочку вина.
Я понимаю, что вы хотите спросить, не известного ли по мифам Икара папа вкалывал со мной в крепости? Дедал ничего не говорил о сыне, а умер на крыле планера, что сделал своими руками. Гениальный мужик! Он и канализацию соорудил и фонтаны. Статуи из мрамора высекал, залюбуешься. Разговаривал с ними, точно с детьми. Горшки с огнем придумал делать из огнеупора, а алюминиевый порошок для смеси додумался отобрать у гетер, те им напудривались. Дед и за кузницей следил, плавил не одну бронзу, добывая окалину… Резину с ним, правда, вместе сообразили из сока гевеи.
– Зачем ты выдал секрет полета? – спросил Белый дух, продолжая улыбаться с едва различимым сарказмом.
– Мурм, ты предвосхитил мой вопрос, – с налетом детского каприза простонал рыжий Лукса. У меня возникло ощущение, что кот даже губы надул.
– Не переживайте, мы и о воздушном шаре мечтали, – ответил я, ни капли не смущаясь коварством вопроса. – Наукой Историей не отмечено ни единого случая применения боевых планеров или шаров в бесконечных войнах эллинов со скифами. Здесь я чист! Да и не посвящали мы никого в хитрости механики или компоновки частей. Об аэродинамике и говорить не приходится! Ее формулы сам Дедал принимал на веру без записей.
– В этом, не ответ, скорее совет, мурм. Не буди Знанием Силу погибели!
3
Я плохо знал своих друзей.
– Знаешь, Лукса, – медленно процедил сквозь зубы Сандр. – Никто не доказал, что приключения Сарога – достояние Матушки-Земли. Сарог вполне мог оказаться фантомом на другой планете со сходными условиями. Мог уйти в параллельный мир, и все такое…
Лукса насторожился и ответил, как мне показалось, несколько уклончиво.
– Другие планеты не тянут, мурм. Зная Историю, командир избежал риска, оказаться козлом-провокатором, а содержание хрустального блока за твоей спиной (сказать бы, не обидев) оказалась ему слишком близка. Созданная черте когда, картинка оказалась заточенной под него! Ты слышал о точках, где настоящее, прошлое и будущее переплелись?
– Разумеется, – подтвердил Белый дух. – Я задавал тот же вопрос командиру.
– Ты мог пропустить командира через такую точку?
– Мы получили ответ?
– Получили, мурм.
– Интересно услышать!
Я не вмешивался. Лукса и Сандр, похоже, вели застарелый диалог. Интересно, что ответит этот, усевшийся на куцый хвост, огромный лесной кот.
– Постараемся безотносительно к Сарогу вспомнить собственных мамашек, от которых сбежали, Саади! Я нарочно, чтобы не путать эпохи, мурм. Папам мы с тобой, дружище, были до факела, как говорит командир, мурм. – Рысь улегся на пузо, вытянувшись в полный рост и запрятав нос между передними лапами, изображая обиженного судьбой котенка.
– Не юли, Лукса!
– О, что ты, что ты, только будь честен перед собой! Мы дали деру из гаремов, потому, как и матери-полонянки не хотели рожать довесков, мурм! Тьфу, как не нравится словечко пленницы! Не хотели до утробы, в утробе, да и по жизни. – Лукса подобрал лапы и стал похожим на пушистый шар, из которого назидательно торчала похожая на полосатое перо рыжая лапа. – Пропусти четыреста лет, Саади! Чем не угодил мальчишке Андрею мурм, отчий дом? Ты от не фиг делать ослушался предков и угодил в суровое испытание! Скидка на расчет Верхних сил, повязавший нас Красной тропой, но сегодня важно другое? Сию минуту ты счастлив, Сандр?
По смуглому лицу Белого духа промелькнула тень смущения. Тактичное напоминание Луксы в причастности к гибели собственных родителей хозяину пещер муссировать не хотелось.
– Когда мы втроем, твердое да, Лукса!
– Спасибо, – поблагодарили мы с Луксой хором, и я, поболтав ладонью перед губами, намекнул друзьям на продолжение.
4
Белый дух выразил свое согласие задумчивой улыбкой и едва приметным шевелением пальцев. Я вернулся к Дедалу, интуитивно чувствуя необходимость этой части воспоминаний для ассоциативного мышления Андрея.
– В добрый час ты улетишь! – Дедал был задумчив и грустен. – Но разрубишь ли круг жизни победой? Сумеешь ли победить, победив? – Дедал уставился в угол кельи неподвижными зрачками. С ним подобное нередко случалось, когда он задумывался. Уставится в одну точку и смотрит, смотрит… – Предположи, что ты убил врага, юноша. Тело врага, понятно, умрет и сгниет. Да! А душа запомнит тебя навечно, вечно станет тебя бояться и мстить, оберегая новое тело. Это не месть даже, – защита с расчетом на неблагоприятное будущее или возмездие! Души, – дети Неба, Небо не прощает убийства своих детей!
При этих моих словах Белый дух аж подскочил.
– Где твои сказки, Лукса, о праве на смертное решение? Чего они стоят перед волей Бога?
– Не суетись! – мягко промурлыкал Рысь. – Мы в программе того же Неба, Хозяин. Рассказ не закончен, мурм.
– Ты говорил, круг можно надежно разрубить? – спросил я Дедала.
– Трудно, – помрачнел старый наставник. – Трудно заслужить прощение. Небо направит руку испытанием, но как узнаешь волю Неба? – Дедал долго молчал, неестественно выпрямившись, изучая пустой угол. Наконец он заговорил тихо-тихо, едва шелестя губами под серебряной бородой, отчего голос сделался совершенно глухим и даже каким-то потусторонним. – Она была пьяна и не узнавала меня!..
Я понял, что старый гений говорит о своей матери, и затих на лавке, вобрав голову в плечи. Однако мастер ушел мыслями далеко и не заметил моих потуг.
– Она валялась на заблеванном, почерневшем от въевшейся грязи тряпье, и ее колотила крупная дрожь. На блевоте, одежде, на валявшемся подле изголовья фиале для вина копошились тысячи мух. От их монотонного жужжания закладывало уши. И вдруг тело ее изогнулось дугой, шейные позвонки захрустели, и мать закричала голосом, переполненным нестерпимой боли “Смерти молю! Смерти, смерти, смерти!” И крик ее был похож на один продолжительный вой. Она выплевывала его прямо в мое лицо! Я отшатнулся…
Потом как-то вдруг мать затихла, а перед моими глазами плыл красный туман, и я ничего не мог разобрать перед собой. И посох выронил.
– Жжжу-у-у-у-у-у, – жужжали кругом меня мухи, точно не мать, а это я сам лежал на ее смердящем одре. А когда ко мне вернулась способность видеть, я закричал от ужаса. Мой посох торчал из ее левого сосца, а там, где он протыкал прикрывающие мощи лохмотья, бурела ржавчина покидающей тело крови.
Я не помню святотатства. А Небо молчит, пресмыкая жизнью раба и, не прощая убийцу! Я пережил ровесников, и я раб. Я живу воспоминаниями. Одно из них – это! Non sumqualis eram. Уж я не тот, каким я был.
– Разорви круг, учитель!
– Не называй меня так, я недостоин! – ответил гений.
Рысь выразительно заурчал, но Дух цыкнул на него, и Лукса заглох.
– Я не достоин. А круг рвут искренним прощением и искренним же покаянием. Прощением, как бы безумно трудно прощение не далось. Покаянием, как бы безумно трудно не далось покаяние.
– Ты каешься, ты прощаешь, а тебя центурион прихлопнет, что комара, и все дела? Дуракам закон не писан!
– Не писан, а обходного пути нет. Пускай дураки мучаются, оправдывая невзгоды.… Любую Жизнь мы обязаны хранить в неприкосновенности, а значит, и любой ценой.
– И сдохнем с голоду, – подытожил Сарог.
Признаться, в ответе ему я бы забуксовал, Дедал вышел из затруднения блестяще. Точнее, ответил, не задумываясь, как о само собою разумеющимся.
– Природа разрушает во имя созидания! Смерть питает жизнь, и одно поедает другое в силу необходимости, человече. Sub ferula! Другое дело, из личной корысти руку на жизнь поднять.… Но человек ли он? Законы Неба не проведешь, придет срок, и на них ответишь! Остальные придумывают нелюди, а ты говоришь, дураками для дураков писаны. От нелюдей глупо ждать человеческого толка. Нелюди сontra jus et fas (против всего святого)! Люди и не люди под названием человечество пытаются жить по общим законам! Такими нас создали испокон веков и на благо и на погибель...
5
Мне дали возможность убедиться в правоте гения. Разожги диораму Сандр. Я выдержу, понять хочу ее недосказанность.
– От чего заболел, тем и лечись?
– Желательно без жертвоприношений, мурм.
– Обещаю. Будучи клером, мне хватило времени на размышление. Почему орел, почему не гигант дигозер или шестилапый конь желтан? Не эльван, в конце концов? Не тот, что у дерева с оторванной дигозером головой.… Хотя?..
Взволновавший воображение кусочек прошлого потянул вовнутрь. Сандр и Лукса на меня не смотрели, их напряженное внимание перетекало в меня неведомыми каналами связи. Мне позволялось продолжение с зажатыми в кулак нервами и поиск ответа в процессе изложения.
– Я поверил в предопределение. Там орел, сегодня прирожденный летчик, умеющий понимать небо. Я не рисуюсь, говорю от имени всех. Небо пахнет красотой. Небо красотой насыщает! Его красота пробуждает любовь, и нас много, обожающих жизнь на гранях риска,… но возвращаюсь ближе к опыту.
Сердце переполняла тоска, и небо лечило меня любовью. Я был готов обнять лучезарный Мир крыльями, а они стреляли! Стреляли от переполняющего детский ум не фиг делать, из озорства. Взрослые девчонки, изображая амазонок, играли. Луки, стрелы – настоящие. Сама по себе охота – мишура и фальшь, без признаков необходимости.
У фармазонок амазонок цивилизация, нам не снилась! Подземные коммуникации сквозь планету, электричество без проводов, ночное освещение от кристаллов, подобных матовой луне Чира. Я мало жил в образе орла. Вот этого, на скале! Его память видела, сказанное мной воочию!
– Я и сидел, ничегошеньки плохого не подозревая, когда девчонки обстреляли меня из луков. Поймите состояние орла-человека в, вероятно, самый критический момент! Прибавьте тоску по Дедалу, по родному племени скифов и Лал.… Не солгу, в крепости я редко вспоминал день сегодняшний, оттесненный ее образом в сердце Сарога.
И вдруг – бац! Меня спасли высота, оперение, военная подготовка, если хотите. Сиди я чуток ниже, не сумей выполнять стандартный маневр при обстреле, мы бы сейчас не разговаривали…
– Скрижали памяти, мурм, – убаюкивающим мявом вставил Рысь.
Ноги навязчиво потянули к диораме. В лицо пахнули отсыревшие запахи древнего леса, но Лукса мягко припечатал мои плечи рыжими лапами в обрамлении стальных когтей, и наваждение спало.
– Оружие у бездельника, поспешившего к моему обеду, настоящее. Оно валяется за деревом. Мы обойдем картину и обязательно найдем! Пошли!
– Лучемет. – Дух согласно кивнул, но никто из друзей не двинулся с места.
– Мощнейшее, легкое по весу оружие. Мальчишка оступился и промазал. За что оказался наказанным. Успел сказать: “Ты прав, отец, я поторопился уйти!” Вдумайтесь в подсказанный мальчишкой ключ!
Диорама манила. Я прижался к прозрачной броне, и вдруг уловил суть недосказанности сюжета. Изображение затягивало вглубь. Там за стволом дерева кто-то стоял! Не оставляя прорвавшегося словоизвержения, я присмотрелся к своему пернатому пра-Я. Орел на диораме не смотрел на обезглавленного юношу! Взгляд, готовой приступить к пиршеству птицы был направлен не на добычу! То, что отвлекло голодное внимание, скрывалось за истекающим соком стволом.
– Вы мне вернули часть памяти! Для чего? Почему не хотите вернуть всю?
– Ты уверен в своем желании, командир?
– Ты захочешь остаться в очень далеком прошлом, лучше не соваться туда, а продолжить нужный Сандру разговор, мурм? Ты остановился…
– На том, что эльваны оказались чрезвычайно развитой цивилизацией. Эльванские города защищал Ужас. Защита Живого камня под Шаман-горой слабее. Ничто живое не пройдет, не пролетит и не проползет в город, даже растения! Я пытался... Куда там!
“Вот оно!” Ужас, Ненависть, Любовь! Не понимаю, по какой цепочке вдруг забегали мои умозаключения. Эти три категории переплелись внутри прозрачного камня в невидимый узел. Три простых слова, взбудоражили нервы уколом прошлым. Мозг начал выдавать щелчки реле нервных волокон, столь явственные, что они заглушали, выталкиваемые языком фразы. Я покосился на Сандра и Луксу. Оба слушали с напряженным вниманием
Мы повторяемся и в формах! Природа хранит тайные дневники нашего бытия. Я вспомнил, кто находился в тот горький день за пнем, разорванного дигозером дерева. Там повзрослевшая и вполне здоровая стояла юная возлюбленная Сарога! Лал через бездну времени! Лал, столь прекрасная, что при взгляде на нее перехватывало дыхание. Мне казалось, скалоподобный дигозер и его желтан застыли, сраженные невероятной гармонией красоты!.. На лице Лал застыли страх и ненависть. В высоко поднятой руке сверкал, испуская переливчатую радугу, огромный бриллиант, брови сломались у переносицы, а розовый рот кривился в презрительной усмешке.
Она остановила мгновение! Прибор работал. Нарга отчетливо ощущала его вибрацию. Застыл дигозер с головой Вара в омерзительных когтях, застыли желтан и клер, готовый сорваться на отвратительное пиршество. И она, Нарг, остановила свой стремительный бег. Завтра, в лаборатории отца, их обоих восстановят из запасника по записям программы Жизни.…Восстановят от момента исчезновения.…И все равно, Нарга боялась! Вдруг они с Варом не узнают друг друга? “Почему клер странно смотрит? Нет, он не собирается пировать! В его глазах ужас потерянной любви, и…. О Боже! В глазах клера мысль! Я убиваю человека! ”
Богом созданное совершенство, побежденное отчаянием. На Лал хотелось смотреть, и смотреть…
– Прости, клер-человек!.. Поздно менять програ… – Лал запнулась на слове “программа”. Мышцы лица замерзли в безысходности. Скороговорку слов она произнесла на последнем выдохе. Мастер-бриллиант перестал испускать радугу. Обездвиженные дигозер, желтан и клер ушли в вечность.
Белый занавес упал сразу и заклубился сизым туманом. Из кристалла углом выдвинулась усеченная пирамида, установленная на массивный куб. Бахрома разноцветных синусоид истекала из куба и, вспыхивая мириадами искр, исчезала в ледяной гальке пола. Чуть позже стала просматриваться непроницаемо черная корона, венчающая дикошарое сооружение, называемое Матерью Ведьм.
– Мать?!
– Я слышала ваши суды-пересуды.
По неровностям пирамиды блуждали маски дьявольских рож одна страшнее другой. Однако Главная ведьма пещер не спешила остановиться на каком-либо определенном облике. Изогнув дуги силовых линий ровным овалом, Мать ведьм замерла, и как бы просела перед Белым духом, превратившись в своеобразное надгробие, замшелое и покоробленное неумолимым временем.
– Не терзай себя сомнением! Обращаюсь к тому, что в облике демона принадлежит моему брату и сыну. Сейчас я прощаю сына! Не терзай себя! Смерть есть благодать и благоволение Божье. Ее, достойную, заслужить надо! Нет перевоплощения без смерти? Те, кто был до нас, заслужили лучший Мир. Не нами задумано, не нам осуждать или отменять! У каждого свой путь. Прости и ты меня, сын, а к должному произойти через века отнесись со смирением…
– Я же любил и люблю тебя, мама!
Знакомый, ломающийся мальчишеский голос сержанта с Ведьмянки…
– Сынок!
Пирамида и куб взорвались, разлетевшись ошметьями заплесневелой лягушачьей зелени. Из непроницаемого мрака перед нами вдруг выткалась невысокого роста молодая женщина, привлекательная тем типом красоты, который у европейцев называется восточным. Ее черное платье до пола, начиная от глубокого выреза на груди, украшали гибкие шевелящиеся силовые линии всех цветов радуги. Над головой, расходящейся короной висела глубокая тьма.
– Мама!
Властным движением ладони мать остановила попытку сына приблизиться.
– Бог даст, для свидания найдем время, сын. Время, когда рассеются тучи над городами и над Матерью-Землей! Я благодарна тебе и твоему другу за беспримерный поиск! Он не бесплоден.
Превратившись в живое существо, Мать ведьм не утратила отчуждающей холодности монумента. Возможно, это мое личное впечатление. Памятники вызывали и вызывают у меня неприятное ощущение человеческого горя. На глазах молодеющий Хозяин пещер, наверняка, воспринимал происходящие с ним и с матерью метаморфозы в более теплом ключе.
– Мать-Земля многому учит. Я передам вам часть ее знания! – Изящные крылья бровей образовали над тонкими линиями носа прямую черную линию. – Много очень много раз вы подбирались вплотную к ответу. Талдычили о сансаре, о времени. О точках в пространстве, где сходятся прошлое, настоящее и будущее.
Забыли небольшой нюанс. Почему, говоря о бесконечности, каждый из нас пытается представить бесконечность расстояний? Реже бесконечное число планет, звезд или вселенных. – Гюльнара переступила с ноги на ногу. Силовые линии вспыхнули, перемешавшись на мгновение и озарив полумрак грота настоящим солнечным светом. – Оно так и не так, сын. Да, наше прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно, это малая часть истины. Мы живем в бесконечном количестве вариантов, иногда почти идентичных, иногда непохожих. Мы не узнаем себя в ребенке, что бежит навстречу; в негре, поющем блюз с экрана телевизора; в бандите, что зарезал соседку и, улыбаясь, весело помахал тебе рукой, когда вы с ним разминулись на лестничной площадке. Бывает, не узнаем себя в поступках, да и в зеркале узнаем не всегда. – Мать Андрея в грациозном повороте раскрыла объятия окружающему нас мрачному пространству, словно призывая его в свидетеля правоты ее умозаключений. Мир многообразен и един в бесконечном разнообразии! Вдумайтесь! Единство и бесконечность присутствуют во всем! Нет, и не может быть ничего чужого в этом мире! Все сущее – часть единого оркестра, исполняющего подлинную музыку сфер.
Эльваны сошли со сцены, не услышав волшебства музыки природы, не поняли мир до конца. Не разглядели себя в дигозерах! Убивая дигозеров, убивали себя. К сожалению, история повторяется, и не важно, кто из нас в противовес Любви – дигозер или эльван. – Зелень сползла со стен, укутывая Гюльнару клочками тумана. Белый дух еще более помолодел и стоял перед клубящимся облаком на коленях. Я и огромный кот, отвесив челюсти, находились в полной прострации. – Сквозь бездну черти свою дорогу, сын! – донеслось из тумана. – Мир, – он ты!
Белый занавес картины ослепил нас своим сиянием.
– Смотри, мама! Я вижу поле для бесконечного количества дорог, и это поле каждый день белое! – шептал мальчишка.
Лукса первым вошел в ум, подобрал челюсть и, подцепив мой локоть когтем, вежливо отвел меня за груду непрозрачных натеков. Зеленое облако растаяло. Мальчик лет двенадцати остался стоять на коленях перед полем небесной чистоты, торопливо нашептывая в прижатые к груди кулачки одному ему понятную молитву.
– Нехай без нас войдет в себя, мурм. Минуты ему много, однако. – Кто бы из нас не захотел на минутку окунуться в детство?
– Не тогда, когда на тебя надевают испанский сапог, мурм. Да и зачем? Баловство все это! Так скажет через десять лет твой лохматый Алешка, командир. Пойдем к детворе, однако, мурррм.
– Пойдем! До обидного много в этом Мире дерьма, Лукса! Почти четыреста лет Сандр будет каждый день мучиться необходимостью войти и убить мать! Пускай и заранее прощеный.
– Попробуй прожить без дерьма, назовут уродом, муррм, а вот на счет прощения ты не угадал, командир.
Ледяная глыба подвернулась мне под руку весьма кстати. Я сел.
– Тогда за что, Лукса?
– Можно подумать, у тебя тысячи знакомых матерей, сыновья которых живут полтыщи лет, муррм! – Останавливая жестом мои возражения, Лукса уселся на хвост и важно продолжил: – Через четыреста лет Хозяин войдет с мечом не к матери, но к демону. Встретятся два демона, не более того, мурм. Мать простила сына за необходимость прошлого детского деяния, потому как обрекла на него сына фактом рождения! – Лукса усмехнулся. – Детские хотенчики не проходят без матерей и для матерей бесследно, мурм!
– За мои выкрутасы мать и отец расплатились жизнью. Лукса прав, командир! – Белый дух выплыл из сталактита, на который я имел счастье присесть, обессиленный неожиданностью откровения Луксы. – Прозрение наступает…
– Когда земля стучит по крышке гроба, муррм! В этом ты не одинок, Сандр.
6
Тени вывели “гвардею” из пещеры и растворились в ее волшебных переходах. Горел костер. Мальчишки расположились вкруг огня и пели, скрашивая песней голодное ожидание обеда.
Расти сынок, и скоро в турпоходе
В лесу дремучем, в поле под кустом
Ты вспомнишь маму, как она просила:
– Не забывай, сынок, пописать перед сном!
Мне очень часто говорила мама:
– Не забывай, сынок, пописать перед сном.
Лукса застучал передними лапами по воздуху. Белый дух не смеялся. Сандр стоял, скрестив руки на гарде меча, и молча смотрел перед собой без тени улыбки, невольно подражая Дедалу из моего недавнего повествования. Я понимал Андрея. Ему предстояло нелегкое решение, а убедительного однозначного ответа, похоже, он не получил. Но с другой стороны, его время терпело. За три-четыре сотни лет, что предстояло Духу прожить до очередного перевоплощения, утечет много воды. Я просто был уверен, что однозначность возникнет сама собой, стоит нарисоваться на горизонте страстей божественной пани по имени Необходимость.
Сестра-невеста в платье подвенечном,
Склонишься к мужу ты за свадебным столом,
Шепнешь чуть слышно: – Матушка просила,
Не забывай, любимый, писать перед сном!
Мне очень часто говорила мама:
– Не забывай, дочурка писать перед сном.
– Командир, скажи, чтобы прекратили! Я умру от икоты, – простонал Лукса.
Мой старый папа, ты давно в маразме.
Тебе б лежать, родимый, под крестом.
Когда ж ты вспомнишь мамины сарказмы:
– Твой папа в луже, он не писал перед сном!
Мне очень горько сообщила мама:
– Наш папа в луже, он не писал перед сном.
– Нет, слушай про почитание милых родственников, а не меня!
– Ты, командир, для них нечто другое, мурм… Мальчишки с тобой на ты разговаривают. Здоровски! Одинаково, до мелочи уважительно получается и к ним, и к тебе! Этого, мурм, боюсь, мно-о-гие “гении” от воспитания не примут.
Я поспешил согласиться.
– Всему свое время! – Слава Богу, Белый дух перестал изучать пространство перед собой.
Ах, тетя Хая, драма в вашем доме,
Полощут простыни прокисшим сквозняком.
Вы, тетя, просто позабыли маму,
Ее слова, что нужно писать перед сном.
Вы, тетя, просто позабыли маму, ее слова,
Что нужно писать перед сном.
Родная мамочка, душа моя седая.
Как горько мне напоминать тебе о том:
– Сегодня мамочка постель опять сырая,
Не забывай, мамулька, писать перед сном!
Мне неприятно говорить, родная:
– Не забывай, мамуля, писать перед сном.
– И мамочку пришлепнули, шельмы! В твой адрес песенка, Сандр. – Рысь перестал гонцевать и, подражая суслику, уселся между нами на хвост.
– Мне будет не хватать тебя, командир. У Луксы скоро наступит перерождение. Поддержишь заменой?
Растет мой сын. Мы часто с ним в разлуке.
Он путешествует со школой за бугром.
Но помню, как я брал его на руки
И умолял: Сынок, пописай перед сном!
Меня, мой крошка, так учила мама,
Не забывай, сынок, пописать перед сном.
– Я на Ведьмянке принял решение, Андрей!
– Понимаю, – выдохнул Сандр с грудным стариковским хлюпом. – Тропа рядом, а встречаемся не часто, командир!
Он словно размышлял вслух.
– Судьба уготовила мое продолжение другому. – Лукса опустился на передние лапы, сравнявшись с нами ростом. – Но они знакомы…
– Ты хочешь сказать, в твоем перерождении примет участие один из них? – Я показал рукой на группу, продолжавшую петь, только теперь уже про лошадь. Песенке научили нас незнакомые туристы на Урале. “Гвардее” песенка нравилась, и петь ее было можно, сколь угодно долго.
Лошадь упала, лошадь упала,
Лошадь упала, дышать перестала.
Лежит и не дышит, лежит и не дышит,
Лежит и не дышит, хвостом не колышет.
Лукса окинул мальчишек своими янтарными фарами, проверяя свои выводы насчет будущего, и лаконично ответил:
– Нет, командир!
– А много будешь знать, скоро состаришься, – улыбнулся, наверное, впервые за всю нашу встречу огорченный моим визитом в прошлое Белый дух. Улыбнулся и тотчас помрачнел. – Сколько их здесь у тебя?
– Дюжина…
– К началу столетия ровно столько ты не доведешь.… Не этих. Других. И погибнут они не в походе. Те, кто.… В общем, из тех, других, только один отпразднует свои шестнадцать. Один! Кто на мотоцикле убьется, таких будет шестеро, кого электричкой… Схема, в принципе, одна. Каждый без видимой причины перестает посещать занятия, пропускает походы.… Проходит время… и наступает печальный, что называется finita la… Походники, кто ходит много и далеко, доживут. За ними другое тысячелетие. Они становятся нужными Земле!
Но вот она встала, но вот она встала,
Но вот она встала, и снова упала…
“Гвардея” завелась песенкой надолго…
Эпилог.
Красная тропа курилась малиновым туманом. Лукса сидел перед Тропой на хвосте, удерживая холеные лапы крестом под белым треугольником груди. Усатую морду он повернул в мою сторону, уставившись глаза в глаза идеально круглыми зрачками, вокруг которых мерцала отливающая зеленью янтарная желтизна. “Такими все понимающими глазищами смотрят домашние коты, когда уходят навсегда!”
Я оглянулся на Сандра. Белый дух стоял за моей спиной задумчивый и печальный, опираясь обеими руками на меч Хозяина мрачного мира.
– Я не увижу вас больше! – Мне захотелось сгрести друзей в охапку и не отпускать, не отпускать, не отпускать! “Что бы такое придумать?.. Не спешите, пожалуйста, не спешите!” – Имею три вопроса… “О, Боже! Чего же ты медлишь? Стесняться поздно. Они уйдут, и свои вопросы ты унесешь в могилу…”
Друзья молчали, мы понимали друг друга.
– Прости, Андрей, возможно, суюсь не в свои сани! Твоя мать испросила у тебя прощение.… За что, если не секрет? И… посвяти меня в тайну музыки сфер. Я не понял. Она говорила...
Мягкая задумчивость на лице Белого духа улетучилась. Осунувшееся и постаревшее лицо залила зеленоватая бледность.
– Тебе лучше не думать об этом, командир! Ответ придет сам. Секрета нет.
– Не томи, если не личное…
– Мурррм! Я говорил… – только и нашелся Лукса, и мне было совершенно непонятно, давал совет этот громадный рыжий кот своему господину или продолжал неоконченный спор.
Белый дух, очевидно, безоговорочно принял все варианты.
– Отцы и матери в двойственном положении, командир. Дети являются в Мир не для безраздельного счастья: неизбежность перехода, нарастающая тяжесть креста за прозрение... угнетают слабых духом.
– Спасибо за откровенность. Меня это обстоятельство мучило.… Давать Начало, понимая, что этим самым даешь и Конец трудно. Признание инкарнации пришло ко мне недавно, а мысль все одно коробит, когда задумаешься о неизбежном. Нет понимания!
– А музыка сфер – она везде. Ты слышишь ее, не отдавая себе отчета. Помнишь в пещере, когда заговорил стихами. Ты переложил на слова мелодию зала…
– Я помню ощущение полета в груди…
– Это она, музыка.… Представь себя в городе…
– Представил.
– Теперь поочередно в лесу, в горах.… Улавливаешь разницу в ощущениях?
– Да!
– Все, что тебя окружает, звучит и влияет на настроение, на мысли, на твое здоровье, наконец. Ты сидишь на берегу лесного озера совершенно неподвижно, а музыка изменяется. Где-то пролетела бабочка, порскнул заяц, ветерок прошелестел листьями. Ты сидишь, слушаешь, и на тебя влияет гармония лесной чащи. Ты встал, пошел, и зазвучала иная мелодия.
– Я разрушил гармонию?
– Нет, если не ломишься силой. Не срубил живое дерево, не убил зверя…
– Я слышал, что лес кричит от ужаса, когда видит человека с топором.
– И гора, когда к ней подходят со взрывчаткой. “Козе не до любви…”
– “… когда хозяин с ножиком ходит”, – на правах друга осмелился я перебить Хозяина.
“Тик-так, тик-так, тик-так”. Ускользали последние секунды.
“Пора! Пора про самое главное, самое потаенное!” – Задубевший материалист, я стеснялся самой темы. Публичного признания своего отступления, отказа от своих недавних воззрений. Душевная ломка шла полным ходом, но признаться в этом мне было стыдно даже перед самим собой.
“Тик-так, тик-так, ” Секунды таяли, отступать было поздно, и я решился.
– Последний вопрос о Боге! Какой вы, демоны, веры?
– Мууурррм! – раскатился Рысь в смехе. И я не сразу понял, смеется он над присказкой о козе или над неразумностью моего вопроса.
Белый дух улыбнулся много сдержаннее.
– Бог абсолютен! Разница вероисповеданий выдумана “борцами” за власть при церковном троне. Распри между религиями, – оплачиваемая верующими прихоть прелатов. Божественная Сущность едина с Миром, дело не в названиях. Разве меняется суть, когда русские называют стол – столом, англичане говорят – тейбол, немцы – дер Тиш, а казахи – дастархан? Ты в праве выбрать Бога, даже поклоняться личному Богу из иерархии множества, признанных исторически. Так проще, Абсолют пониманию недоступен.
– Маленький нюанс, муррм. Уверовавший в Бога, верит и в Дьявола, муррм. Поклоняющийся Дьяволу, вынужден верить и чтить Бога, что и те и другие с пеной на усах отрицают, Мурм, но чаще лукавят перед собой, мррр. Один Абсолют включает все, как есть, мурм.
– Спасибо! И, последнее… – Я обвел друзей умоляющим взглядом. – Отыщите меня в следующей жизни!
– Мы договаривались о количестве вопросов, мурррм! Живи с молитвой!
– Я в них не силен. Подскажи профану!
– Читай умные книги. Перекладывай думы на стихи! Помни о сути, мурм! – наставлял меня Лукса. – Прежде люби общее, потом частное. Вначале Бог, конкретной святой личностью или непонятый Абсолют. Потом все остальное. Без мизинца неприятно, но жить можно. Без головы и сердца сложнее. В любой мелочи учись расставлять акценты!
Мне пришлось поднапрячься.
Я люблю Бога и люблю Вселенную –
Чудо запредельностью необыкновенное.
В Нем люблю Космос, и Солнце, и Землю,
Бог, – он и Слово, что с трепетом внемлю.
Я люблю людей. Без выбора, до одного,
Вижу в каждом Бога, и себя самого.
Бог – он мое счастье, что было, есть и будет.
Бог – он мои беды, что под корень рубят.
Испытаньем полыхает красная заря.
Все равно, люблю я, Боже! В огне – воля твоя!
– Потянет, мурм! Прощай, поэт!
– Прощай, командир!
– Постойте! Получается, в каждой инкарнации я способствовал уничтожению если не себя самого, то своих друзей? – Красная полоска тумана истончилась, побледнела.… Через секунду я остался один.
А Живой камень ждал. Черная туча набирала силу смерти, и Камень не любил, когда Хозяин подолгу отсутствовал. Мать-Земля, обманутая детьми, выбивалась из сил, сохраняя неустойчивое равновесие. Когда сил не хватало, начинался Спитак, Чернобыль, мертвый посвист пуль… – первые ласточки Черной весны. Перемены страшные, непредсказуемые стучались в ее сердце, предвещая поломку износившегося механизма. А несмышленые дети Земли, не понимая беды, играли с Золотым Тельцом. До перемен предстояло перевоплощение Рыси и хранителей. А там, только Богу ведомо, не наступит ли и его, Камня, время. Время разродиться семенем просветленных душ шестой цивилизации?
Белый дух ощущал волнение Камня. Незримые нити связывали его с живой тайной бытия. Огромный рыжий кот семенил рядом, комично перебирая лапами.
– Позволь настоять на своем, Хозяин! Люди – они народ занятный, конеш-ш-шно, бывает, что и не плохой. Однако дело не ждет, мурррм! Поспешай, если не хочешь, чтобы морду набили!
Догорели свечи.
Наш Мир – прохвост
Совсем не прост.
Мир над тобой куражится.
Прицепится за куцый хвост,
И мало не покажется.
Песенка Луксы-Рыси
Nostalgi... Ностальгия. Я в ее власти. Она сидит в сердце репьем чертополоха, цветет и пахнет. Андрей и Рысь. Саади и Лукса, – духи пещер. Я живой, мне с ними уютно и покойно. А сердце стонет по тем, притягательным дням у Шаман-горы, щемят неповторимостью путешествий Сарога и… клера.
– Мне можно звать тебя Луксой?
– Мы друзья, мурм. Какие вопросы? Саади назовем Сандром, мурм. Саади плюс Андрей. Полагаю, ты согласен с бесподобной аббревиатурой, Сандр?
Мы стоим у закрытой ледяным панцирем картины гигантов под пиком Ангвуднасчорра. Сказать взволнованы, значит угадать. Особенно Андрей, мучительно ожидающий разгадки своего будущего от моего недавнего путешествия в прошлое.
– Имена дает небо, кот!
– И друзей, между прочим, мурм.
– Снимаю возражение, пускай будет Сандр!
– Мурм, приятно принято, Хозяин, – Лукса облизнулся с видом гурмана, приступающего к трюфелям в маринаде. – Рассказывай, командир! Ты нашел рукописи или каменные скрижали?
Я ожидал вопроса, не имея вразумительного ответа.
– Я просто расскажу. Выводы моей башке не по силам. Пока, во всяком случае.
– Не кокетничай, командир, муррр…
– Не мешай, Лукса! – Сандр не унизил достоинства хозяина нетерпением. – Командир продолжает полет, скоро освоится. – Андрей верил, я окажусь на высоте, не обратив внимания на его выразительный жест возле виска.
– Спасибо за понимание обоим, путешествие вышло несколько задом наперед, не знаю с какого конца начинать!
– С начала, мурм.
– Договорились, в порядке прохождения опыта.
– Мурм, толково, Сандр, – прокомментировал Рысь, вылизывая грабаркой языка рыжее полотнище левого бока.
– Боюсь огорчить Андрея, из начертанного рукой человека на шее висела золотая тамга со скандинавской руной защиты, и только!
– Сандр, Сандр! Мы же договорились, му-у-урррм!
– Ты запомнил тамгу? Нарисуй по памяти!
– Разве что, в трансе, Сандр. – Я понимающе подмигнул Луксе, и остроухое кошачье мурло, более лошадиной головы в поперечнике, удовлетворенно сощурилось. – Я не успел оценить всей глубины замысла провидения, только руна, изображающая тростник… Она – защита, уверен!
Лед скрывал мой истинный Мир, заливая пещеру опалесцирующим сиянием лампы Чира. Сама лампа осталась в гроте под водопадом, но свет… Свет играл теми же переливающимся жемчужно-белыми красками. Накатившая тоска превратила сердце в истекающий кровью взрезанный комок плоти. Картина скрывала мое сверхдалекое “Я”, алкающее продолжения…
– Открой диораму, Сандр!
– Это важно?
Смуглое лицо друга покрывала серая пленка, сотканная из тончайших морщин. Вполне возможно в зрительном восприятии был виноват свет, но я чуял волнение Духа и решил, что чем быстрее начну рассказывать, тем лучше.
– Мне будет легче говорить, глядя на пра-пра-пра самого себя, – усмехнулся я не без горького сарказма новому видению содержания картины. – Не радостные у меня выводы, доложу вам.… А в кристалле?.. В нем недосказанность…
– А ты не спеши-ши-ши, не торопись-пись-пись, как говаривали твой отчим Леонид Алексеевич Вершинин, мурм, и мама Елена Александровна. – Рысь перестал вылизываться и зелено оглядел меня с высоты двухметрового роста. – Не тяни кота за хвост, мурм! Зерна от плевел отсеем потом.
– Когда б я тебя с родителями знакомил?
– Ты с ними советовался у Шаман-горы, – невозмутимо объяснил Лукса, ничуть не рисуясь.
– Сон был, тебя в нем не припоминаю!
– Не привередничай. Ну, подсмотрели для осведомленности. Экая докука!
Матовая пелена льда, закрывающая древний шедевр, исчезла. С котами о приличиях не спорят. Оценив бесполезность трепа, я впился глазами в того,… это я, распластав крылья, готов был низринуться со скалы к окровавленному торсу жертвы. Сейчас я был там…. Это был мой пир! Изображение настолько живое… душа дрогнула... Вот сейчас, сейчас, сейчас я упаду на трепещущее теплое тело, рвану клювом, парная кровь ударит возбуждающей нервы горячей солью …. О, миг наслаждения!
– Кллл.
Я снова был там!
– Полегче, любезный! Мурррм! На мне нежная кошачья шкурка, без брони.
– Очнись, командир!
– Это я! Я клер! Я-кллл… – Дрожали от возбуждения пальцы не в силах проникнуть в прозрачную броню кристалла. Пряные запахи крови, леса и неба взбудоражили нервы до вызывающих жар колик. Я кричал, рвался из цепких объятий Духа и вдруг обмяк, начав торопливый рассказ.
2
– Начало: я Сарог, сын царя Щура. Скиф, скит, – без разницы…
Видения шли из памяти одно за другим, не давая возможности сосредоточиться, чтобы понять, какая информация выстраивается для Андрея, и не оказалась ли вся его задумка попаданием мимо тазика?
– Крутой парнишка, – заключил Дух мои воспоминания о ласковом юношестве скифа.
– И мамаша-кошечка, коготки на лапках оближешь, мурм, – подмурлыкнул Лукса. – Почему ты меня к ней не отправил, Сандр?
Внутри диорамы сочные краски полудня уступили место тусклым расцветкам позднего вечера. Зеркало подернулось молочной пленкой. Гигант дигозер просматривался покрытой трещинами колонной, а его верный желтан – бурой глыбой неопределенной формы. Мои крылья и торс укрыл непроглядный мрак, из которого желтыми фонарями светили два глаза, не потерявших, однако, своей свирепости. А юный эльван расплылся кремовым пятном и напоминал поставленную на попа сосиску.
– А куда смотрел котяра Щур? – после тяжелого вздоха вставил я, подыгрывая Рыси, чтобы перебить терзающую сердце недосказанность в камне. – Царские заботы заели? Просмотрел колдунью жену, изувечил невиновного сына! А премудрый Чир лучше? Гамар рос под его отцовским оком, при добрейшей маме? Чир прозевал, потом презирал сына. На его глазах едва не укокошили родное дитя, а он хоть бы что!
– А кто обучал Гамара военному искусству? – спросил Сандр, делая диораму окончательно непрозрачной. В сталактитовом зале посветлело от разлившегося по струям натеков молочного сияния.
– Гамара обучал знатный ратник.
– Маменькин сынок твой Гамилькар, и блошиная гнида! – сердито прорычал Рысь, отгибая кисточки ушей к спине, что означало у него крайнюю степень настороженности или неудовольствия.
– Лукса прав. И ты, командир, прав!
– Все хороши! Послушайте, что утворила мамаша Дедала? – примером из жизни гения я намеревался заключить рассказ о Сароге, но Сандр меня перебил.
– Прости за любопытство, командир. Тайну огня тебе удалось открыть?
– Почти сразу как увидел нефть. Старика Дедала своими познаниями довел до столбняка. Он добрый, знающий, хотя внешне, суровый мужик. Всесильного Цезаря Гая вместо мата крыл геем. Никто не понимал. Ни центурион, ни рабы. Они все зацикленные, не юморные совершенно. «Гей Василевс!» Правда, звучит!
С продолжением пришлось резко притормозить. Сандр и Лукса хохотали. Смеялись беззвучно, стараясь не мешать повествованию. Но продолжать было решительно не реально. Дух навалился плечом на толстый столбик сталагмита и, открыв рот, судорожно тыкал в меня коричневым пальцем, не в силах произнести ни слова. Рысь, упав на спину, гонцевал лапами в воздухе, точно подбрасывал ими невидимый со стороны мячик.
– Успокоились? – отпустив время просмеяться, я отважился на продолжение одиссеи Сарога, не боясь оказаться перебитым.
– Валяй, мурм…
– Отчаянный тип, Дедал! – заикаясь от смеха, выдавил из себя Белый дух. – Правильно ты сказал, из него получился бы классный летчик!
– Ничем Дедал не рисковал! Рабы воспринимали его исключительно задатчиком работы, не вдумываясь в смысл остального. Попробуй выполнить задание небрежно или отчебучить неповиновение! До меня секир-башка получали, потом “головой Гамилькара” жаловали. С появлением “головы” народ в момент поумнел. Переспрашивали до посинения…
Наступил час, и Дедал привел меня на склад, где в бочках хранили компоненты огня. Три дня гордый ходил, не придирался и все стращал, что знание тайны обернется мне смертью. Я присмотрелся к бочкам и говорю:
– Здесь у тебя лежит порошок алюминия, здесь – окись железа, ржавчина то есть, а вот тут – фосфор.
Дедал лишился дара речи минуты на две.
– Ты у кого работал? – спрашивает.
– Дед, – отвечаю с вежливой издевкой, – американцы твоим напалмом пол-Вьетнама сожгли, а ты все секреты строишь.
И тут до него стало доходить! Побелел, замолчал и мелко-мелко застучал посохом по полу. Пропорции огненной смеси выдал без запинки. Спросил только, с моими познаниями совпадает или нет. Врать не хотелось, чистый он человек, гениальный. Гении-юмористы, но над собой шуток не любят. Ответил ему, что не помню раскладки, и угадал. Проверял хитрюга! Проверил, зауважал, и больше ловушек не устраивал.
Огромные глазищи Рыси сомкнулись в прищуре.
– Ты нам не доверяешь, командир?
– Скорее себе, Лукса. Стены способны подслушивать, а истинные компоненты напалма вы оба знаете лучше меня.
– Мы одни в пещере, мурм.
– Командир знает о непредсказуемости своей «гвардеи», Лукса. Положивший начало опыту, так называемый, Охламон, вынес гранату из пещеры в плавках, обведя своих бдительных командиров, в полном смысле, вокруг пальца, пока они перетряхивали его рюкзак.
Лукса улегся на бок в позе эмбриона. Я, признаться, был шокирован известием, но в целом Сандр разгадал мой маневр правильно. Не давая Луксе передышки на изображение крайней степени смеха, я продолжил рассказ.
– Дедал в восторге от помощника из будущего, а у меня мысль свербит – пора сматываться! Я и выскажи ему идею планера.
– Поверил? – Дух смотрел на меня не без некоторого сарказма, а у Луксы забавно приоткрылась пасть, и из нее неожиданно по-собачьи вывесилась шершавая розовая лопата.
– Не сразу. Заставил модели строить, подсказал мелочи по части надежности крепления крыла. Поверил, конечно, раз сам лететь засобирался! Гнилоносый центурион до слез оскорблял Дедала своим презрением, и меня убить по окончании изготовления планера пригрозил.
Да шут со всеми этими Гаями вкупе с геями! Я о Дедале и о матери гения хотел рассказать. Дедал – эллин, а вкалывал рабом у родного дяди, и продала Дедала в рабство ридна маты его! Он в крепости не один такой раб с детства или с отрочества жил.
– У эллинов что? Мода продавать ребятишек в рабство?
– Опять ехидничаешь, Лукса. Пьянка, бедность, матери-одиночки… Рабы-эллины мечтали, что родня соберется и выкупит. Ни одного счастливчика лицезреть не пришлось! Детей считали живыми вещами, если хотите.… А мать у гения, как сам Дедал признался, будучи под Бахусом, обычная алкоголица, продавшая сына по-пьяни богатому родичу за бочку вина.
Я понимаю, что вы хотите спросить, не известного ли по мифам Икара папа вкалывал со мной в крепости? Дедал ничего не говорил о сыне, а умер на крыле планера, что сделал своими руками. Гениальный мужик! Он и канализацию соорудил и фонтаны. Статуи из мрамора высекал, залюбуешься. Разговаривал с ними, точно с детьми. Горшки с огнем придумал делать из огнеупора, а алюминиевый порошок для смеси додумался отобрать у гетер, те им напудривались. Дед и за кузницей следил, плавил не одну бронзу, добывая окалину… Резину с ним, правда, вместе сообразили из сока гевеи.
– Зачем ты выдал секрет полета? – спросил Белый дух, продолжая улыбаться с едва различимым сарказмом.
– Мурм, ты предвосхитил мой вопрос, – с налетом детского каприза простонал рыжий Лукса. У меня возникло ощущение, что кот даже губы надул.
– Не переживайте, мы и о воздушном шаре мечтали, – ответил я, ни капли не смущаясь коварством вопроса. – Наукой Историей не отмечено ни единого случая применения боевых планеров или шаров в бесконечных войнах эллинов со скифами. Здесь я чист! Да и не посвящали мы никого в хитрости механики или компоновки частей. Об аэродинамике и говорить не приходится! Ее формулы сам Дедал принимал на веру без записей.
– В этом, не ответ, скорее совет, мурм. Не буди Знанием Силу погибели!
3
Я плохо знал своих друзей.
– Знаешь, Лукса, – медленно процедил сквозь зубы Сандр. – Никто не доказал, что приключения Сарога – достояние Матушки-Земли. Сарог вполне мог оказаться фантомом на другой планете со сходными условиями. Мог уйти в параллельный мир, и все такое…
Лукса насторожился и ответил, как мне показалось, несколько уклончиво.
– Другие планеты не тянут, мурм. Зная Историю, командир избежал риска, оказаться козлом-провокатором, а содержание хрустального блока за твоей спиной (сказать бы, не обидев) оказалась ему слишком близка. Созданная черте когда, картинка оказалась заточенной под него! Ты слышал о точках, где настоящее, прошлое и будущее переплелись?
– Разумеется, – подтвердил Белый дух. – Я задавал тот же вопрос командиру.
– Ты мог пропустить командира через такую точку?
– Мы получили ответ?
– Получили, мурм.
– Интересно услышать!
Я не вмешивался. Лукса и Сандр, похоже, вели застарелый диалог. Интересно, что ответит этот, усевшийся на куцый хвост, огромный лесной кот.
– Постараемся безотносительно к Сарогу вспомнить собственных мамашек, от которых сбежали, Саади! Я нарочно, чтобы не путать эпохи, мурм. Папам мы с тобой, дружище, были до факела, как говорит командир, мурм. – Рысь улегся на пузо, вытянувшись в полный рост и запрятав нос между передними лапами, изображая обиженного судьбой котенка.
– Не юли, Лукса!
– О, что ты, что ты, только будь честен перед собой! Мы дали деру из гаремов, потому, как и матери-полонянки не хотели рожать довесков, мурм! Тьфу, как не нравится словечко пленницы! Не хотели до утробы, в утробе, да и по жизни. – Лукса подобрал лапы и стал похожим на пушистый шар, из которого назидательно торчала похожая на полосатое перо рыжая лапа. – Пропусти четыреста лет, Саади! Чем не угодил мальчишке Андрею мурм, отчий дом? Ты от не фиг делать ослушался предков и угодил в суровое испытание! Скидка на расчет Верхних сил, повязавший нас Красной тропой, но сегодня важно другое? Сию минуту ты счастлив, Сандр?
По смуглому лицу Белого духа промелькнула тень смущения. Тактичное напоминание Луксы в причастности к гибели собственных родителей хозяину пещер муссировать не хотелось.
– Когда мы втроем, твердое да, Лукса!
– Спасибо, – поблагодарили мы с Луксой хором, и я, поболтав ладонью перед губами, намекнул друзьям на продолжение.
4
Белый дух выразил свое согласие задумчивой улыбкой и едва приметным шевелением пальцев. Я вернулся к Дедалу, интуитивно чувствуя необходимость этой части воспоминаний для ассоциативного мышления Андрея.
– В добрый час ты улетишь! – Дедал был задумчив и грустен. – Но разрубишь ли круг жизни победой? Сумеешь ли победить, победив? – Дедал уставился в угол кельи неподвижными зрачками. С ним подобное нередко случалось, когда он задумывался. Уставится в одну точку и смотрит, смотрит… – Предположи, что ты убил врага, юноша. Тело врага, понятно, умрет и сгниет. Да! А душа запомнит тебя навечно, вечно станет тебя бояться и мстить, оберегая новое тело. Это не месть даже, – защита с расчетом на неблагоприятное будущее или возмездие! Души, – дети Неба, Небо не прощает убийства своих детей!
При этих моих словах Белый дух аж подскочил.
– Где твои сказки, Лукса, о праве на смертное решение? Чего они стоят перед волей Бога?
– Не суетись! – мягко промурлыкал Рысь. – Мы в программе того же Неба, Хозяин. Рассказ не закончен, мурм.
– Ты говорил, круг можно надежно разрубить? – спросил я Дедала.
– Трудно, – помрачнел старый наставник. – Трудно заслужить прощение. Небо направит руку испытанием, но как узнаешь волю Неба? – Дедал долго молчал, неестественно выпрямившись, изучая пустой угол. Наконец он заговорил тихо-тихо, едва шелестя губами под серебряной бородой, отчего голос сделался совершенно глухим и даже каким-то потусторонним. – Она была пьяна и не узнавала меня!..
Я понял, что старый гений говорит о своей матери, и затих на лавке, вобрав голову в плечи. Однако мастер ушел мыслями далеко и не заметил моих потуг.
– Она валялась на заблеванном, почерневшем от въевшейся грязи тряпье, и ее колотила крупная дрожь. На блевоте, одежде, на валявшемся подле изголовья фиале для вина копошились тысячи мух. От их монотонного жужжания закладывало уши. И вдруг тело ее изогнулось дугой, шейные позвонки захрустели, и мать закричала голосом, переполненным нестерпимой боли “Смерти молю! Смерти, смерти, смерти!” И крик ее был похож на один продолжительный вой. Она выплевывала его прямо в мое лицо! Я отшатнулся…
Потом как-то вдруг мать затихла, а перед моими глазами плыл красный туман, и я ничего не мог разобрать перед собой. И посох выронил.
– Жжжу-у-у-у-у-у, – жужжали кругом меня мухи, точно не мать, а это я сам лежал на ее смердящем одре. А когда ко мне вернулась способность видеть, я закричал от ужаса. Мой посох торчал из ее левого сосца, а там, где он протыкал прикрывающие мощи лохмотья, бурела ржавчина покидающей тело крови.
Я не помню святотатства. А Небо молчит, пресмыкая жизнью раба и, не прощая убийцу! Я пережил ровесников, и я раб. Я живу воспоминаниями. Одно из них – это! Non sumqualis eram. Уж я не тот, каким я был.
– Разорви круг, учитель!
– Не называй меня так, я недостоин! – ответил гений.
Рысь выразительно заурчал, но Дух цыкнул на него, и Лукса заглох.
– Я не достоин. А круг рвут искренним прощением и искренним же покаянием. Прощением, как бы безумно трудно прощение не далось. Покаянием, как бы безумно трудно не далось покаяние.
– Ты каешься, ты прощаешь, а тебя центурион прихлопнет, что комара, и все дела? Дуракам закон не писан!
– Не писан, а обходного пути нет. Пускай дураки мучаются, оправдывая невзгоды.… Любую Жизнь мы обязаны хранить в неприкосновенности, а значит, и любой ценой.
– И сдохнем с голоду, – подытожил Сарог.
Признаться, в ответе ему я бы забуксовал, Дедал вышел из затруднения блестяще. Точнее, ответил, не задумываясь, как о само собою разумеющимся.
– Природа разрушает во имя созидания! Смерть питает жизнь, и одно поедает другое в силу необходимости, человече. Sub ferula! Другое дело, из личной корысти руку на жизнь поднять.… Но человек ли он? Законы Неба не проведешь, придет срок, и на них ответишь! Остальные придумывают нелюди, а ты говоришь, дураками для дураков писаны. От нелюдей глупо ждать человеческого толка. Нелюди сontra jus et fas (против всего святого)! Люди и не люди под названием человечество пытаются жить по общим законам! Такими нас создали испокон веков и на благо и на погибель...
5
Мне дали возможность убедиться в правоте гения. Разожги диораму Сандр. Я выдержу, понять хочу ее недосказанность.
– От чего заболел, тем и лечись?
– Желательно без жертвоприношений, мурм.
– Обещаю. Будучи клером, мне хватило времени на размышление. Почему орел, почему не гигант дигозер или шестилапый конь желтан? Не эльван, в конце концов? Не тот, что у дерева с оторванной дигозером головой.… Хотя?..
Взволновавший воображение кусочек прошлого потянул вовнутрь. Сандр и Лукса на меня не смотрели, их напряженное внимание перетекало в меня неведомыми каналами связи. Мне позволялось продолжение с зажатыми в кулак нервами и поиск ответа в процессе изложения.
– Я поверил в предопределение. Там орел, сегодня прирожденный летчик, умеющий понимать небо. Я не рисуюсь, говорю от имени всех. Небо пахнет красотой. Небо красотой насыщает! Его красота пробуждает любовь, и нас много, обожающих жизнь на гранях риска,… но возвращаюсь ближе к опыту.
Сердце переполняла тоска, и небо лечило меня любовью. Я был готов обнять лучезарный Мир крыльями, а они стреляли! Стреляли от переполняющего детский ум не фиг делать, из озорства. Взрослые девчонки, изображая амазонок, играли. Луки, стрелы – настоящие. Сама по себе охота – мишура и фальшь, без признаков необходимости.
У фармазонок амазонок цивилизация, нам не снилась! Подземные коммуникации сквозь планету, электричество без проводов, ночное освещение от кристаллов, подобных матовой луне Чира. Я мало жил в образе орла. Вот этого, на скале! Его память видела, сказанное мной воочию!
– Я и сидел, ничегошеньки плохого не подозревая, когда девчонки обстреляли меня из луков. Поймите состояние орла-человека в, вероятно, самый критический момент! Прибавьте тоску по Дедалу, по родному племени скифов и Лал.… Не солгу, в крепости я редко вспоминал день сегодняшний, оттесненный ее образом в сердце Сарога.
И вдруг – бац! Меня спасли высота, оперение, военная подготовка, если хотите. Сиди я чуток ниже, не сумей выполнять стандартный маневр при обстреле, мы бы сейчас не разговаривали…
– Скрижали памяти, мурм, – убаюкивающим мявом вставил Рысь.
Ноги навязчиво потянули к диораме. В лицо пахнули отсыревшие запахи древнего леса, но Лукса мягко припечатал мои плечи рыжими лапами в обрамлении стальных когтей, и наваждение спало.
– Оружие у бездельника, поспешившего к моему обеду, настоящее. Оно валяется за деревом. Мы обойдем картину и обязательно найдем! Пошли!
– Лучемет. – Дух согласно кивнул, но никто из друзей не двинулся с места.
– Мощнейшее, легкое по весу оружие. Мальчишка оступился и промазал. За что оказался наказанным. Успел сказать: “Ты прав, отец, я поторопился уйти!” Вдумайтесь в подсказанный мальчишкой ключ!
Диорама манила. Я прижался к прозрачной броне, и вдруг уловил суть недосказанности сюжета. Изображение затягивало вглубь. Там за стволом дерева кто-то стоял! Не оставляя прорвавшегося словоизвержения, я присмотрелся к своему пернатому пра-Я. Орел на диораме не смотрел на обезглавленного юношу! Взгляд, готовой приступить к пиршеству птицы был направлен не на добычу! То, что отвлекло голодное внимание, скрывалось за истекающим соком стволом.
– Вы мне вернули часть памяти! Для чего? Почему не хотите вернуть всю?
– Ты уверен в своем желании, командир?
– Ты захочешь остаться в очень далеком прошлом, лучше не соваться туда, а продолжить нужный Сандру разговор, мурм? Ты остановился…
– На том, что эльваны оказались чрезвычайно развитой цивилизацией. Эльванские города защищал Ужас. Защита Живого камня под Шаман-горой слабее. Ничто живое не пройдет, не пролетит и не проползет в город, даже растения! Я пытался... Куда там!
“Вот оно!” Ужас, Ненависть, Любовь! Не понимаю, по какой цепочке вдруг забегали мои умозаключения. Эти три категории переплелись внутри прозрачного камня в невидимый узел. Три простых слова, взбудоражили нервы уколом прошлым. Мозг начал выдавать щелчки реле нервных волокон, столь явственные, что они заглушали, выталкиваемые языком фразы. Я покосился на Сандра и Луксу. Оба слушали с напряженным вниманием
Мы повторяемся и в формах! Природа хранит тайные дневники нашего бытия. Я вспомнил, кто находился в тот горький день за пнем, разорванного дигозером дерева. Там повзрослевшая и вполне здоровая стояла юная возлюбленная Сарога! Лал через бездну времени! Лал, столь прекрасная, что при взгляде на нее перехватывало дыхание. Мне казалось, скалоподобный дигозер и его желтан застыли, сраженные невероятной гармонией красоты!.. На лице Лал застыли страх и ненависть. В высоко поднятой руке сверкал, испуская переливчатую радугу, огромный бриллиант, брови сломались у переносицы, а розовый рот кривился в презрительной усмешке.
Она остановила мгновение! Прибор работал. Нарга отчетливо ощущала его вибрацию. Застыл дигозер с головой Вара в омерзительных когтях, застыли желтан и клер, готовый сорваться на отвратительное пиршество. И она, Нарг, остановила свой стремительный бег. Завтра, в лаборатории отца, их обоих восстановят из запасника по записям программы Жизни.…Восстановят от момента исчезновения.…И все равно, Нарга боялась! Вдруг они с Варом не узнают друг друга? “Почему клер странно смотрит? Нет, он не собирается пировать! В его глазах ужас потерянной любви, и…. О Боже! В глазах клера мысль! Я убиваю человека! ”
Богом созданное совершенство, побежденное отчаянием. На Лал хотелось смотреть, и смотреть…
– Прости, клер-человек!.. Поздно менять програ… – Лал запнулась на слове “программа”. Мышцы лица замерзли в безысходности. Скороговорку слов она произнесла на последнем выдохе. Мастер-бриллиант перестал испускать радугу. Обездвиженные дигозер, желтан и клер ушли в вечность.
Белый занавес упал сразу и заклубился сизым туманом. Из кристалла углом выдвинулась усеченная пирамида, установленная на массивный куб. Бахрома разноцветных синусоид истекала из куба и, вспыхивая мириадами искр, исчезала в ледяной гальке пола. Чуть позже стала просматриваться непроницаемо черная корона, венчающая дикошарое сооружение, называемое Матерью Ведьм.
– Мать?!
– Я слышала ваши суды-пересуды.
По неровностям пирамиды блуждали маски дьявольских рож одна страшнее другой. Однако Главная ведьма пещер не спешила остановиться на каком-либо определенном облике. Изогнув дуги силовых линий ровным овалом, Мать ведьм замерла, и как бы просела перед Белым духом, превратившись в своеобразное надгробие, замшелое и покоробленное неумолимым временем.
– Не терзай себя сомнением! Обращаюсь к тому, что в облике демона принадлежит моему брату и сыну. Сейчас я прощаю сына! Не терзай себя! Смерть есть благодать и благоволение Божье. Ее, достойную, заслужить надо! Нет перевоплощения без смерти? Те, кто был до нас, заслужили лучший Мир. Не нами задумано, не нам осуждать или отменять! У каждого свой путь. Прости и ты меня, сын, а к должному произойти через века отнесись со смирением…
– Я же любил и люблю тебя, мама!
Знакомый, ломающийся мальчишеский голос сержанта с Ведьмянки…
– Сынок!
Пирамида и куб взорвались, разлетевшись ошметьями заплесневелой лягушачьей зелени. Из непроницаемого мрака перед нами вдруг выткалась невысокого роста молодая женщина, привлекательная тем типом красоты, который у европейцев называется восточным. Ее черное платье до пола, начиная от глубокого выреза на груди, украшали гибкие шевелящиеся силовые линии всех цветов радуги. Над головой, расходящейся короной висела глубокая тьма.
– Мама!
Властным движением ладони мать остановила попытку сына приблизиться.
– Бог даст, для свидания найдем время, сын. Время, когда рассеются тучи над городами и над Матерью-Землей! Я благодарна тебе и твоему другу за беспримерный поиск! Он не бесплоден.
Превратившись в живое существо, Мать ведьм не утратила отчуждающей холодности монумента. Возможно, это мое личное впечатление. Памятники вызывали и вызывают у меня неприятное ощущение человеческого горя. На глазах молодеющий Хозяин пещер, наверняка, воспринимал происходящие с ним и с матерью метаморфозы в более теплом ключе.
– Мать-Земля многому учит. Я передам вам часть ее знания! – Изящные крылья бровей образовали над тонкими линиями носа прямую черную линию. – Много очень много раз вы подбирались вплотную к ответу. Талдычили о сансаре, о времени. О точках в пространстве, где сходятся прошлое, настоящее и будущее.
Забыли небольшой нюанс. Почему, говоря о бесконечности, каждый из нас пытается представить бесконечность расстояний? Реже бесконечное число планет, звезд или вселенных. – Гюльнара переступила с ноги на ногу. Силовые линии вспыхнули, перемешавшись на мгновение и озарив полумрак грота настоящим солнечным светом. – Оно так и не так, сын. Да, наше прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно, это малая часть истины. Мы живем в бесконечном количестве вариантов, иногда почти идентичных, иногда непохожих. Мы не узнаем себя в ребенке, что бежит навстречу; в негре, поющем блюз с экрана телевизора; в бандите, что зарезал соседку и, улыбаясь, весело помахал тебе рукой, когда вы с ним разминулись на лестничной площадке. Бывает, не узнаем себя в поступках, да и в зеркале узнаем не всегда. – Мать Андрея в грациозном повороте раскрыла объятия окружающему нас мрачному пространству, словно призывая его в свидетеля правоты ее умозаключений. Мир многообразен и един в бесконечном разнообразии! Вдумайтесь! Единство и бесконечность присутствуют во всем! Нет, и не может быть ничего чужого в этом мире! Все сущее – часть единого оркестра, исполняющего подлинную музыку сфер.
Эльваны сошли со сцены, не услышав волшебства музыки природы, не поняли мир до конца. Не разглядели себя в дигозерах! Убивая дигозеров, убивали себя. К сожалению, история повторяется, и не важно, кто из нас в противовес Любви – дигозер или эльван. – Зелень сползла со стен, укутывая Гюльнару клочками тумана. Белый дух еще более помолодел и стоял перед клубящимся облаком на коленях. Я и огромный кот, отвесив челюсти, находились в полной прострации. – Сквозь бездну черти свою дорогу, сын! – донеслось из тумана. – Мир, – он ты!
Белый занавес картины ослепил нас своим сиянием.
– Смотри, мама! Я вижу поле для бесконечного количества дорог, и это поле каждый день белое! – шептал мальчишка.
Лукса первым вошел в ум, подобрал челюсть и, подцепив мой локоть когтем, вежливо отвел меня за груду непрозрачных натеков. Зеленое облако растаяло. Мальчик лет двенадцати остался стоять на коленях перед полем небесной чистоты, торопливо нашептывая в прижатые к груди кулачки одному ему понятную молитву.
– Нехай без нас войдет в себя, мурм. Минуты ему много, однако. – Кто бы из нас не захотел на минутку окунуться в детство?
– Не тогда, когда на тебя надевают испанский сапог, мурм. Да и зачем? Баловство все это! Так скажет через десять лет твой лохматый Алешка, командир. Пойдем к детворе, однако, мурррм.
– Пойдем! До обидного много в этом Мире дерьма, Лукса! Почти четыреста лет Сандр будет каждый день мучиться необходимостью войти и убить мать! Пускай и заранее прощеный.
– Попробуй прожить без дерьма, назовут уродом, муррм, а вот на счет прощения ты не угадал, командир.
Ледяная глыба подвернулась мне под руку весьма кстати. Я сел.
– Тогда за что, Лукса?
– Можно подумать, у тебя тысячи знакомых матерей, сыновья которых живут полтыщи лет, муррм! – Останавливая жестом мои возражения, Лукса уселся на хвост и важно продолжил: – Через четыреста лет Хозяин войдет с мечом не к матери, но к демону. Встретятся два демона, не более того, мурм. Мать простила сына за необходимость прошлого детского деяния, потому как обрекла на него сына фактом рождения! – Лукса усмехнулся. – Детские хотенчики не проходят без матерей и для матерей бесследно, мурм!
– За мои выкрутасы мать и отец расплатились жизнью. Лукса прав, командир! – Белый дух выплыл из сталактита, на который я имел счастье присесть, обессиленный неожиданностью откровения Луксы. – Прозрение наступает…
– Когда земля стучит по крышке гроба, муррм! В этом ты не одинок, Сандр.
6
Тени вывели “гвардею” из пещеры и растворились в ее волшебных переходах. Горел костер. Мальчишки расположились вкруг огня и пели, скрашивая песней голодное ожидание обеда.
Расти сынок, и скоро в турпоходе
В лесу дремучем, в поле под кустом
Ты вспомнишь маму, как она просила:
– Не забывай, сынок, пописать перед сном!
Мне очень часто говорила мама:
– Не забывай, сынок, пописать перед сном.
Лукса застучал передними лапами по воздуху. Белый дух не смеялся. Сандр стоял, скрестив руки на гарде меча, и молча смотрел перед собой без тени улыбки, невольно подражая Дедалу из моего недавнего повествования. Я понимал Андрея. Ему предстояло нелегкое решение, а убедительного однозначного ответа, похоже, он не получил. Но с другой стороны, его время терпело. За три-четыре сотни лет, что предстояло Духу прожить до очередного перевоплощения, утечет много воды. Я просто был уверен, что однозначность возникнет сама собой, стоит нарисоваться на горизонте страстей божественной пани по имени Необходимость.
Сестра-невеста в платье подвенечном,
Склонишься к мужу ты за свадебным столом,
Шепнешь чуть слышно: – Матушка просила,
Не забывай, любимый, писать перед сном!
Мне очень часто говорила мама:
– Не забывай, дочурка писать перед сном.
– Командир, скажи, чтобы прекратили! Я умру от икоты, – простонал Лукса.
Мой старый папа, ты давно в маразме.
Тебе б лежать, родимый, под крестом.
Когда ж ты вспомнишь мамины сарказмы:
– Твой папа в луже, он не писал перед сном!
Мне очень горько сообщила мама:
– Наш папа в луже, он не писал перед сном.
– Нет, слушай про почитание милых родственников, а не меня!
– Ты, командир, для них нечто другое, мурм… Мальчишки с тобой на ты разговаривают. Здоровски! Одинаково, до мелочи уважительно получается и к ним, и к тебе! Этого, мурм, боюсь, мно-о-гие “гении” от воспитания не примут.
Я поспешил согласиться.
– Всему свое время! – Слава Богу, Белый дух перестал изучать пространство перед собой.
Ах, тетя Хая, драма в вашем доме,
Полощут простыни прокисшим сквозняком.
Вы, тетя, просто позабыли маму,
Ее слова, что нужно писать перед сном.
Вы, тетя, просто позабыли маму, ее слова,
Что нужно писать перед сном.
Родная мамочка, душа моя седая.
Как горько мне напоминать тебе о том:
– Сегодня мамочка постель опять сырая,
Не забывай, мамулька, писать перед сном!
Мне неприятно говорить, родная:
– Не забывай, мамуля, писать перед сном.
– И мамочку пришлепнули, шельмы! В твой адрес песенка, Сандр. – Рысь перестал гонцевать и, подражая суслику, уселся между нами на хвост.
– Мне будет не хватать тебя, командир. У Луксы скоро наступит перерождение. Поддержишь заменой?
Растет мой сын. Мы часто с ним в разлуке.
Он путешествует со школой за бугром.
Но помню, как я брал его на руки
И умолял: Сынок, пописай перед сном!
Меня, мой крошка, так учила мама,
Не забывай, сынок, пописать перед сном.
– Я на Ведьмянке принял решение, Андрей!
– Понимаю, – выдохнул Сандр с грудным стариковским хлюпом. – Тропа рядом, а встречаемся не часто, командир!
Он словно размышлял вслух.
– Судьба уготовила мое продолжение другому. – Лукса опустился на передние лапы, сравнявшись с нами ростом. – Но они знакомы…
– Ты хочешь сказать, в твоем перерождении примет участие один из них? – Я показал рукой на группу, продолжавшую петь, только теперь уже про лошадь. Песенке научили нас незнакомые туристы на Урале. “Гвардее” песенка нравилась, и петь ее было можно, сколь угодно долго.
Лошадь упала, лошадь упала,
Лошадь упала, дышать перестала.
Лежит и не дышит, лежит и не дышит,
Лежит и не дышит, хвостом не колышет.
Лукса окинул мальчишек своими янтарными фарами, проверяя свои выводы насчет будущего, и лаконично ответил:
– Нет, командир!
– А много будешь знать, скоро состаришься, – улыбнулся, наверное, впервые за всю нашу встречу огорченный моим визитом в прошлое Белый дух. Улыбнулся и тотчас помрачнел. – Сколько их здесь у тебя?
– Дюжина…
– К началу столетия ровно столько ты не доведешь.… Не этих. Других. И погибнут они не в походе. Те, кто.… В общем, из тех, других, только один отпразднует свои шестнадцать. Один! Кто на мотоцикле убьется, таких будет шестеро, кого электричкой… Схема, в принципе, одна. Каждый без видимой причины перестает посещать занятия, пропускает походы.… Проходит время… и наступает печальный, что называется finita la… Походники, кто ходит много и далеко, доживут. За ними другое тысячелетие. Они становятся нужными Земле!
Но вот она встала, но вот она встала,
Но вот она встала, и снова упала…
“Гвардея” завелась песенкой надолго…
Эпилог.
Красная тропа курилась малиновым туманом. Лукса сидел перед Тропой на хвосте, удерживая холеные лапы крестом под белым треугольником груди. Усатую морду он повернул в мою сторону, уставившись глаза в глаза идеально круглыми зрачками, вокруг которых мерцала отливающая зеленью янтарная желтизна. “Такими все понимающими глазищами смотрят домашние коты, когда уходят навсегда!”
Я оглянулся на Сандра. Белый дух стоял за моей спиной задумчивый и печальный, опираясь обеими руками на меч Хозяина мрачного мира.
– Я не увижу вас больше! – Мне захотелось сгрести друзей в охапку и не отпускать, не отпускать, не отпускать! “Что бы такое придумать?.. Не спешите, пожалуйста, не спешите!” – Имею три вопроса… “О, Боже! Чего же ты медлишь? Стесняться поздно. Они уйдут, и свои вопросы ты унесешь в могилу…”
Друзья молчали, мы понимали друг друга.
– Прости, Андрей, возможно, суюсь не в свои сани! Твоя мать испросила у тебя прощение.… За что, если не секрет? И… посвяти меня в тайну музыки сфер. Я не понял. Она говорила...
Мягкая задумчивость на лице Белого духа улетучилась. Осунувшееся и постаревшее лицо залила зеленоватая бледность.
– Тебе лучше не думать об этом, командир! Ответ придет сам. Секрета нет.
– Не томи, если не личное…
– Мурррм! Я говорил… – только и нашелся Лукса, и мне было совершенно непонятно, давал совет этот громадный рыжий кот своему господину или продолжал неоконченный спор.
Белый дух, очевидно, безоговорочно принял все варианты.
– Отцы и матери в двойственном положении, командир. Дети являются в Мир не для безраздельного счастья: неизбежность перехода, нарастающая тяжесть креста за прозрение... угнетают слабых духом.
– Спасибо за откровенность. Меня это обстоятельство мучило.… Давать Начало, понимая, что этим самым даешь и Конец трудно. Признание инкарнации пришло ко мне недавно, а мысль все одно коробит, когда задумаешься о неизбежном. Нет понимания!
– А музыка сфер – она везде. Ты слышишь ее, не отдавая себе отчета. Помнишь в пещере, когда заговорил стихами. Ты переложил на слова мелодию зала…
– Я помню ощущение полета в груди…
– Это она, музыка.… Представь себя в городе…
– Представил.
– Теперь поочередно в лесу, в горах.… Улавливаешь разницу в ощущениях?
– Да!
– Все, что тебя окружает, звучит и влияет на настроение, на мысли, на твое здоровье, наконец. Ты сидишь на берегу лесного озера совершенно неподвижно, а музыка изменяется. Где-то пролетела бабочка, порскнул заяц, ветерок прошелестел листьями. Ты сидишь, слушаешь, и на тебя влияет гармония лесной чащи. Ты встал, пошел, и зазвучала иная мелодия.
– Я разрушил гармонию?
– Нет, если не ломишься силой. Не срубил живое дерево, не убил зверя…
– Я слышал, что лес кричит от ужаса, когда видит человека с топором.
– И гора, когда к ней подходят со взрывчаткой. “Козе не до любви…”
– “… когда хозяин с ножиком ходит”, – на правах друга осмелился я перебить Хозяина.
“Тик-так, тик-так, тик-так”. Ускользали последние секунды.
“Пора! Пора про самое главное, самое потаенное!” – Задубевший материалист, я стеснялся самой темы. Публичного признания своего отступления, отказа от своих недавних воззрений. Душевная ломка шла полным ходом, но признаться в этом мне было стыдно даже перед самим собой.
“Тик-так, тик-так, ” Секунды таяли, отступать было поздно, и я решился.
– Последний вопрос о Боге! Какой вы, демоны, веры?
– Мууурррм! – раскатился Рысь в смехе. И я не сразу понял, смеется он над присказкой о козе или над неразумностью моего вопроса.
Белый дух улыбнулся много сдержаннее.
– Бог абсолютен! Разница вероисповеданий выдумана “борцами” за власть при церковном троне. Распри между религиями, – оплачиваемая верующими прихоть прелатов. Божественная Сущность едина с Миром, дело не в названиях. Разве меняется суть, когда русские называют стол – столом, англичане говорят – тейбол, немцы – дер Тиш, а казахи – дастархан? Ты в праве выбрать Бога, даже поклоняться личному Богу из иерархии множества, признанных исторически. Так проще, Абсолют пониманию недоступен.
– Маленький нюанс, муррм. Уверовавший в Бога, верит и в Дьявола, муррм. Поклоняющийся Дьяволу, вынужден верить и чтить Бога, что и те и другие с пеной на усах отрицают, Мурм, но чаще лукавят перед собой, мррр. Один Абсолют включает все, как есть, мурм.
– Спасибо! И, последнее… – Я обвел друзей умоляющим взглядом. – Отыщите меня в следующей жизни!
– Мы договаривались о количестве вопросов, мурррм! Живи с молитвой!
– Я в них не силен. Подскажи профану!
– Читай умные книги. Перекладывай думы на стихи! Помни о сути, мурм! – наставлял меня Лукса. – Прежде люби общее, потом частное. Вначале Бог, конкретной святой личностью или непонятый Абсолют. Потом все остальное. Без мизинца неприятно, но жить можно. Без головы и сердца сложнее. В любой мелочи учись расставлять акценты!
Мне пришлось поднапрячься.
Я люблю Бога и люблю Вселенную –
Чудо запредельностью необыкновенное.
В Нем люблю Космос, и Солнце, и Землю,
Бог, – он и Слово, что с трепетом внемлю.
Я люблю людей. Без выбора, до одного,
Вижу в каждом Бога, и себя самого.
Бог – он мое счастье, что было, есть и будет.
Бог – он мои беды, что под корень рубят.
Испытаньем полыхает красная заря.
Все равно, люблю я, Боже! В огне – воля твоя!
– Потянет, мурм! Прощай, поэт!
– Прощай, командир!
– Постойте! Получается, в каждой инкарнации я способствовал уничтожению если не себя самого, то своих друзей? – Красная полоска тумана истончилась, побледнела.… Через секунду я остался один.
А Живой камень ждал. Черная туча набирала силу смерти, и Камень не любил, когда Хозяин подолгу отсутствовал. Мать-Земля, обманутая детьми, выбивалась из сил, сохраняя неустойчивое равновесие. Когда сил не хватало, начинался Спитак, Чернобыль, мертвый посвист пуль… – первые ласточки Черной весны. Перемены страшные, непредсказуемые стучались в ее сердце, предвещая поломку износившегося механизма. А несмышленые дети Земли, не понимая беды, играли с Золотым Тельцом. До перемен предстояло перевоплощение Рыси и хранителей. А там, только Богу ведомо, не наступит ли и его, Камня, время. Время разродиться семенем просветленных душ шестой цивилизации?
Белый дух ощущал волнение Камня. Незримые нити связывали его с живой тайной бытия. Огромный рыжий кот семенил рядом, комично перебирая лапами.
– Позволь настоять на своем, Хозяин! Люди – они народ занятный, конеш-ш-шно, бывает, что и не плохой. Однако дело не ждет, мурррм! Поспешай, если не хочешь, чтобы морду набили!
Догорели свечи.
Обсуждения Белый дух