– Большинство из вас помнит, что десять лет своей жизни я летал на Дальнем Востоке военным штурманом вертолета Ми-6. В мое время военные со штатскими дружили: и больных приходилось вывозить с охотничьих заимок, и баки ставить на водокачки. Да мало ли, что еще?
Телеграмма с просьбой отыскать геологоразведочную партию у Шаман-горы никого не удивила. Мы вышли на цель и минут пятнадцать утюжили глубокий распадок, по дну которого протекала речушка с романтичным названием Ведьмянка, пока не обнаружили крошечную охотничью избушку под черным от базальтовых скал хребтом.
Ни ракет, ни костров, ни вообще каких-либо признаков жизни или признания факта нашего прилета. Крепя сердце, похожий вариант и штатские, и наши начальники ожидали: геологи третьи сутки не выходили в эфир! Я освободил рабочее кресло, ушел в грузовую кабину, жестом поднял поисковую группу и подошел к задней двери.
Шура Осеннов занял мое место на штурманском сиденье, а я с шестью бойцами приготовился к десантированию на сопку Лысую, стоявшую от мрачного массива Шаман-горы несколько особняком. Временная замена штурмана в родном командирском экипаже Леши Голубцова, в связи с моим назначением на поиск, диктовалась здравым смыслом. Я холостяковал, ожидая капитанских звездочек, а мой друг Шура был давно женат и растил пацана. Вам, надеюсь, понятно: кто из нас был дома нужнее?
Вопрос прозвучал без изменения тона и ритма рассказа, но “гвардея” откликнулась незамедлительно.
– Шура, Шура, Осеннов, Шура... – загундосило и зашипело со всех сторон.
– Ну, раз вам не спится, есть смысл продолжать...
Сопка с пролысиной среди разнокалиберных коренных выходов породы не позволяла вертолету сесть, и мы выпрыгнули на каменистый пятачок с высоты не более метра. Леша Голубцов, мир его светлой памяти, завис, удерживая сорокатонную “мясорубку” мастерски, почти неподвижно, касаясь грунта одним колесом шасси. И с этой минуты я вступил в командование поисковой группой из шести автоматчиков с младшим сержантом во главе.
Заимка, где квартировали геологи, оказалась сложенной из бревен избушкой с двускатной камышовой крышей. Ее единственная комната с печкой-буржуйкой и пятью топчанами для спанья оказалась пустой. Свет вовнутрь просачивался через окошко, маленькое и напоминающее бойницу, да через двери, когда они бывали открыты. Узкие нары и ящики под ними пестрели пронумерованными образцами пород, о названии которых я не имел ни малейшего представления. Моя геологическая юность к тому времени изрядно подзабылась.
А вокруг тайга! Я такой в Приморье не встречал! Ели – великаны! Мох зелеными шатрами с длиннющих лап свисает. Шляпки грибов – чайные блюдечка. И небо лазурное над головой, точно и не на Дальнем Востоке мы, а где-нибудь на побережье Черного моря. “Широта Крыма – долгота Колыма” – изумительное присловье для описания дальневосточного Приморского климата. При всей этой красоте и ярком небе, жары в воздухе не ощущалось. От заимки вытянутая зеленой ящеркой поляна с тропинкой, протоптанной широко, настоящей аллеей в парке, вела к черному из-за тени коридору среди елок. Там лениво журчал ручей, та самая Ведьмянка (по карте).
– Командир, я нашел тетради! – оторвал меня от созерцания дальневосточных красот голос младшего сержанта, высокого блондинистого двадцатилетнего парня с приятным монгольским разрезом самых обычных синих, просветленных молодостью, глаз. – Смотреть будете?
Дневник! Он лежал на дощатом столе, обвернутый потертой клеенкой в мелкий синий цветочек с красными точечками посередине каждого венчика. Открываю на последних записях.
“...21.08. 67. Рысь доконала. Правильно говорил Петрович, пули ее не берут. Ухожу вверх к пещере и стоять буду под скалами входа, если Рысь позволит дойти. На могиле Петровича вместо звезды неизвестны(е)й поставил(и) крест!.. Мне и того не будет...”
Подпись: Неразборчиво.
Смотрю предыдущую запись. Почерк другой. Тот размашистый, сплошные остроконечные волны. Этот – аккуратный с артистическим наклоном влево.
“...18.08.67г. Иванов не прислушался к моему внутреннему голосу. Они (Цехидзе + Сливкин) открыли огонь по зверю. Через минуту наша партия перестала существовать. Меня и Смидовича сбили с ног и оглушили тупым мягким предметом. Судя по обилию трухи, гнилым пнем. Рация разбита вдребезги. Цехидзе и Сливкин – в общей могиле на кладбище у тропы. Могила не глубокая, долбить скалу, нет сил. Сверху забросали сланцем. Поставил большую звезду и дощечку с именами. Поисковые работы свернул. Завтра камералка, ждем вертолет. Черт побери, заколдованные места вместе взятые!”
Подпись И.П.Сомов (Петрович)
– Рацию! – приказываю бойцам и выхожу на открытое место лужайки.
Леша кружит над заимкой. Мы так договорились. Беру в руки “матюкальник” переговорного устройства и выхожу в эфир:
– Девять семнадцатый, я Заимка! Проверь включение магнитофона, диктую “Дневник поисковой партии”. На заимке люди не обнаружены... – Я нарочито четко прочитал последние записи и от себя добавил: – Через пять минут выхожу на поиск Смидовича. Доклад вечером по контрольному времени.
– Понял, – деланно спокойно отвечает Леша. – До связи!
Настроение комэска представить нетрудно: мы ждали от десанта больше информации. Но что нашли, то и есть. Вертушка ушла на базу. Я приказал взять сухой паек на три приема пищи, и мы растянулись гуськом вдоль тропы.
– Без команды не стрелять! – предупреждаю бойцов и объясняю ситуацию с упором на мнение почившего по неизвестной причине Петровича о странном и опасном звере.
– А здесь, правда, заколдованное место? – поднимает руку невысокий белобрысый паренек с выцветшими от солнца бровями и рыжеватым пушком под носом картошкой, на котором выступили обильные бисеринки пота.
– Мадам! – улыбаюсь я перетрусившему бойцу предельно дружелюбно. – Мадам, не писайте раньше времени в левый чулок! Хотите вернуться целым – будьте вежливы с природой. Других советов дать не могу. Я – нехристь.
– И я – нехристь, – вторит мне младший сержант.
Поддержку воспринимаю с особенной благодарностью. Двое, – это маленький коллектив, а парень, похоже, не идет на поводу у подчиненных. Спасибо его командирам, знали, кого послать в автономный поиск.
Идем к черной щели леса. Тропинка упирается в ручей и через несколько метров против течения, минуя заросли осоки, выводит на тот же (левый) берег. Поднимаемся по пологому склону и выходим к кладбищу. Семь связанных лыком “печальных вех”, из них три над широкой братской могилой, отмечают места последнего успокоения разведчиков недр. Место сухое и темное. Траурные лапы елей образуют тоннель, поддерживаемый по сторонам обомшелой колоннадой, придающей последнему приюту своеобразную возвышенную торжественность храма. Мрачное пристанище. Шагаю, не оборачиваясь и не комментируя спутникам разыгравшейся на заимке тремя днями раньше трагедии.
– Ай!
– Господи!
– Мама!
– Здесь я с сержантом ваши мама и папа! – Оборачиваюсь к бойцам и остолбеневаю! Криво сработанные кресты на могилах ожили и раскачиваются в живописном беспорядке, да еще прокручиваются градусов до двадцати на своих колченогих основаниях, холеры! Деловито клацнул затвор автомата. – Отставить! – рявкаю до боли в горле прямо в белые и потные лица строя. – Пускай ребята повеселятся! Грунт слабый, земля и качается под ногами. За мной, и не в ногу!
Ору с напором, а сам не верю своим словам. Какой, к чертям собачьим, слабый грунт, когда мужики кайлом могилы долбили! Скрывая вспыхнувшее смущение, круто разворачиваюсь на пятках спиной к перетрусившим воякам и споро вывожу мальчишек из траурного мрака елок на солнечный свет.
На свету хлопцы пришли в себя, побазарили маленько, но скоро успокоились. Тропинка поползла в гору, елки разбежались по склонам, ветерок пахнул настоем багульника и прелым лесом. Вверх, вверх – обходим скалу по горизонту и снова вверх.
– Не спешите, командир! Ребята отстают.
“Умница, мой заботливый”. Останавливаюсь, делаю три глубоких вдоха и осматриваюсь. Пологий подъем закончился. Вокруг поросшие мелколесьем, частью обрушенные скалы. Ослепительно синий сапфировый купол над головой. А воздух посвежел и такой тугой, что кажется, ты не дышишь, а пьешь его всей грудью. Здорово!
– Как из преисподней вышли!
Улавливаю смысл голосов снизу и ободряюще улыбаюсь бойцам:
– Лиха беда – начало! Был бы поход, а приключения будут! – Типун мне на язык за мои пророчества!
Наконец вышли к пещере. Одноместная палатка, кострище и даже винтовка, беззаботно “прислонютая” пользуясь языком артиста Райкина, к поросшему светлым лишайником обломку скалы. Знаменитая образца дробь тридцатого года трехлинейка.
– Богатое оружие, – презрительно хмыкнул за моей спиной младший сержант. – В седьмом классе проходили...
– Я тоже... проходил... – машинально отвечаю своему помощнику, обуреваемый неясными предчувствиями беды: в тайге оружие без присмотра не бросают! – Геолога зовут Петр Смидович. Пошумите “на всяк случай”.
– Петро-о-о!
– Смидо-о-овичь!
– Э-ге-гей! – завопили бойцы, подчиняясь команде моего зама.
– О-о-о! И-е-ей! Е-ей! – гулко отвечало мальчишкам эхо... И только.
Овальный черный вход манил неизвестностью.
– Пошли! – предложил я помощнику. – Он, скорее всего там.
– Ходить в пещеру без фонарей, дохлый номер. Мне это дело знакомо. Я был в пещерах на Памире и на Кавказе...
С каждым его словом, я испытывал к пареньку все большее уважение.
– Пройдем, сколько сможем. На крики ребят выйдем, если блуданем.
– Крики пропадут после первого поворота. Но пойти стоит. Надо понять, что перед нами. Может быть, грот?
– Почти исключено, – блеснул я догадкой. Смидович бы ночевал в гроте, и костер раскладывал перед самым входом.
Мой помощник в свою очередь посмотрел на меня с уважением и какой-то застарелой плохо скрытой печалью:
– Вы, командир, догада, как говорила моя мама.
“Еще один сирота воскресенья, – вздохнул я про себя, но досаждать помощнику расспросами или пустыми соболезнованиями не стал. – Понятно, почему ты такой сообразительный”.
Предупредили солдат и вошли в полосу неясного красного свечения. Ощущение такое, словно бордовый камень просвечивается солнцем.
– Здесь не должно быть гранита, – заметил мой спутник. – Карст обычно в известняках или в рыхлой породе. Видите плавные обводы? Здесь работала вода, но гранит?.. Мой отец – геолог…
– Трудновато воде пришлось, – отвечаю. – Мне камень гладкостью и прозрачностью напоминает роговую обманку. Замечаешь, как верхний слой на просвет работает. Это свойство поделочных и драгоценных камней. И больше не спрашивай. Я в геологах сто лет не ходил, большего не знаю.
– А я в алма-атинский горный поступать хотел!.. – со странным ударением на хотел, сказал младший сержант и остановился у поворота, пропуская меня вперед. – Свеча нужна!
Ход продолжал оставаться высоким, и света хватало.
– Пойдем, пока под ногами видно! – не понял я намека самозваного проводника по мрачному миру, избегая втягиваться в разговор о семейных неурядицах. Тот помялся немного, но был вынужден объяснить истину.
– У спелеологов принято оставлять зажженную свечу на входе. Она не гасится, когда от нее уходят под землю, и посвящается Духу пещеры.
– Ты в них веришь?
– Да! – ответил мой заместитель очень серьезно. – И Вам, простите за совет старшему по званию, советую верить. Первый зал в пещерах – зал “Свечи”. Так принято. И уверенность появляется, если соблюдаешь обычай, и защита.
Я пожал плечами, никак не выражая своего отношения к сказанному. В то время я относил себя к ярым атеистам, и всяческие “потусторонние” темы меня просто возмущали. Не зауважай я своего спутника ранее, он бы сейчас схлопотал у меня дозу злого сарказма за свои мистические убеждения.
Темнота загустела. Я продвигался вперед коротенькими шажками, старательно ощупывая ногами дорогу. И вдруг меня охватил безотчетный страх. Я протолкнул по инерции несколько робких шажков, потом застрял окончательно. Страх сковал меня с головы до пят. Я совершенно не понимал, что со мной происходит!
– Извини, мне не по себе, – дрожко признался я, наконец, чувствуя свое бессилие совладать с разбушевавшимся воображением или приступом клаустрофобии.
Темнота давила. Потолок, казалось, вот-вот не выдержит тяжести многометрового слоя породы и рухнет, размазав мое тело по полу с легкостью давильного пресса, что применяется виноделами для отжимания сока. Дыхание сделалось вдруг прерывистым, а сердце готово было сигануть из груди и удрать куда подальше, оставив дурную голову на произвол судьбы. Младший сержант подхватил меня подмышки и оттащил назад. Страх отступил, и мне стало нестерпимо стыдно за проявленную слабость.
– Здесь плохое, очень плохое место. Геолог не мог здесь пройти! Добровольно, я хотел сказать, – зашептал мне на ухо более опытный в пещерных делах собрат по оружию. – Идти дальше нельзя! Мы потеряем рассудок. Такое под землей бывало!
Но я был упрям и пошел вперед, зажав волю в стиснутые кулаки, и уже не нащупывая перед собой дороги. Через три метра упругая волна ужаса отбросила меня назад.
– Вы не пройдете! Здесь накопился страх поколений. Отец рассказывал о местах древних жертвоприношений, – шептал младший сержант. – Идти можно с провожатым колдуном, шаманом, имея защиту. Вы можете поставить нам... защиту на уровне астрала?
Я не понял, но признаваться в собственной тупости не хотелось:
– Пойдем к бойцам! Запросим по рации фонари, каски, свечи... Что еще нужно?
– Веревки и карабины... Альпинистские, – добавил мой новый друг, сообразив, что слово “карабины” для старшего лейтенанта ВВС могут иметь несколько другой, далекий от альпинизма смысл. – И еще обвязки. Я разбираюсь в снаряге... но мы не пройдем.
Мы выбрались на поверхность и онемели. Солнце клонилось к закату, а бойцы смотрели на нас со смешанным чувством страха, уважения и безразличной покорности неласковой судьбе. Не мудрено: мы покинули ребят в полдень!
Правы геологи, колдовская местность вокруг заимки! Ох, колдовская! Мое воинствующее неверие в чертовщину трещало по швам под увесистыми ударами нового и непонятного видения Мира. Кресты в наступающих сумерках выглядели особенно зловеще. Солдаты, проходя мимо кладбища, жались к черным колоннам елей: подальше от могил. После пещеры мое атеистическое ерничанье над мальчишескими страхами не шло с языка. Надеюсь, мне удалось просто подбодрить ребят, честно не испытывая у могил никаких особенных ощущений. Я даже приостановился, пытаясь разглядеть табличку с фамилиями. Но ничего не увидел, кроме серой короткой полоски. Бойцы торопливо просочились мимо, а я встал замыкающим. Один из ребят оглянулся на меня... Лучше бы он этого не делал. Его вопль наверняка разогнал всех медведей в округе.
– Опять кресты захулиганили? – спросил я, не повышая голоса, едва мальчишка примолк. По короткому кивку головы я понял, что так оно и есть. – Если хочешь, подойдем к ним вдвоем. Можешь сходить один. Самое лучшее средство избавиться от страха...
Не дослушав моих наставлений, паренек порскнул по ручью в сторону заимки, догоняя товарищей. Я остался один. Оглянулся на могилы. Кресты стояли, чин-чинарем, разве что под ними копошилось нечто, похожее на черное облачко. “Картина Репина “Приплыли”. Теперь и у меня заблазнило”, – подумал я и, сдерживая мурашки вдоль позвоночника, нарочито не спеша, спустился к воде.
Другой берег сплошь зарос осокой, оттеснив деревья от русла на полтора-два десятка метров, а из темной гущи еловых лап за мной следили чуть раскосые красные глазищи с кулак величиной. Глаза перепрыгивали с ветки на ветку, бесшумно подбираясь ближе... Мне стало не по себе...
До поступления в летное училище, в бытность рабочим геофизической партии, мне приводилось охотиться на зайцев с фарой. Помниться метель замела дороги, и машина с продовольствием не пробилась к нашей заброшенной в суровую казахстанскую степь бригаде. А кушать хотелось, и хотелось очень. Так вот, под светом фар глаза будущего заячьего рагу горели рубиновыми звездами.
Кстати, запомните, в луче фары любая буренка может свести вас сума зеленым “могильным” огнем своих очей. Имейте ввиду и не писайте в левый чулок сперепугу, а еще лучше – не светите фонарями коровам в глаза.
Заяц, понятно, на елке сидеть не мог, да и рубины у зайца помельче и не светились в темноте сами по себе. То, что следило за мной с другой стороны ручья, явно было чем-то другим.
– Рысь! – осенила догадка, и рука невольно потянулась к кобуре с "макаровым". – О, нет! Спасибо тебе неизвестный Петрович!” Во время спохватился я и показал Рыси пустые ладони. – Я не хочу тебе зла!
В зеркале ручья глаза пробежали по темной полосе над светлым отсветом неба и пропали.
– Ребята! – сказал я, догнав бойцов уже в избушке. – Автоматы в угол, и не сметь их трогать без приказа! Не трогать, если хотите вернуться домой живыми!
Я снял кобуру с пистолетом и первым положил оружие на пол. Потом взял в руки дневник и вслух перечитал последнюю запись Петровича... Свою недавнюю встречу у ручья я вполне осознанно приберег напоследок.
В результате моего красноречия на сон грядущий, как признались мне бойцы утром, за всю ночь ни один из них не отважился покинуть избушку по нужде. После восхода солнца им пришлось скоблить помост из бревен, что на заимке заменял крылечко, и мыть траву с обеих его сторон. Но сердиться на бойцов было поздно. Да, сказать по совести, злиться я должен был на себя самого: мог бы и потерпеть с ночными страхами. А там, кто его знает? Известная доля страха помогает выживанию. Но не этот курьезный случай оказался главным в то солнечное утро для меня и моего заместителя в отряде. Главным стал наш совершенно один и тот же для обоих сон.
Мы снова стояли у входа в подземелье. Светила полная луна, а по низинам расстилался туман. И здесь появился Он! В свободном белом одеянии, с широким мечом без ножен. Седые пряди до обнажающего ключицы выреза воротника и блестящие белки глаз незнакомца, в серебряно-синем освещении ночи делали смуглую кожу на оголенных руках и груди потрясающе черной. Однако прямой нос и абрис лица исключали принадлежность видения к черной расе. Я бы назвал незнакомца арабом или евреем.
– Вы правы, друзья! – голос ночного видения показался мне несколько отсыревшим. – Я, Египтянин и Хозяин пещер. А это – Лукса. Рысь, и мой непобедимый полководец. В далеком прошлом, Лукса – незаконнорожденный сын турецкого султана Османа Гази.
Огромное рыжее животное с рубиновыми глазами и короткими кисточками меха на острых ушах бесшумно выдвинулось из-за спины “человека” в белом и с безразличным видом уселось на краю обрыва у чернеющих углей кострища.
Мы вежливо наклонили стриженные по армейскому образцу затылки. Представляться не имело смысла: нас знали.
– Не удивляйтесь некоторым особенностям незнакомого вам бытия. Наш с Рысью возраст исчисляется столетиями. И поверьте, ваше присутствие здесь предопределено звездами. Прошу следовать за мной! – Хозяин стал к нам вполоборота, а черная рука описала в воздухе изящный овал. – Перед вами хранилище Живого камня, колыбели разума одной из будущих галактик. Нашей, другой ли – для нас не имеет значения. Наша задача – не дать Живому камню умереть от прикосновения невежественных рук.
Мы беспрепятственно миновали место моего дневного ужаса и оказались в зале с пятью выходами в неизвестность. Стены и потолки светились изнутри мягким прозрачным светом. От красоты объемной структуры камня захватывало дух. Похожее ощущение у меня возникало, когда я впервые опустился на морское дно с маской на лице и разглядывал волнующую сказку моря сквозь толщу воды.
– Лабиринт, – плавная речь Хозяина, по-прежнему, отдавала сипящей сыростью, – изобретение халдейских мастеров. Система галерей продумана ими таким образом, что всегда возвращает непосвященного в этот Зал шести ходов. Можете попытаться пройти лабиринт, но это будет для вас пустой тратой сил. Да и затруднения с поисками выхода из пещеры, через который мы прошли, обязательно возникнут, если не догадаться, чем-либо обозначить его. Коридор входа – наша первая линия защиты. Ее воздействие вы испытали днем.
Мы выразили полное согласие с мнением нашего гида и, следуя прежним порядком, проникли (так и хочется сказать, проплыли) во вторую линию защиты таинственного Живого камня.
Страшный халдейский лабиринт остался несколько в стороне. Мы шли (плыли) по прямой, пронизывая стены и любуясь калейдоскопом красок в доступной зрению глубине породы, покуда не отыскали просторную залу с потолком такой непомерной высоты, что свод терялся во мраке. Прямо под нашими ногами разверзлась черная бездна, на самом краю которой возвышался самый настоящий жертвенник из бордового мясного агата. Предназначение плоского трехметрового сооружения с желобками для оттока крови сомнений не вызывало: рукоятки разнообразных ножей из полированного кремня недвусмысленно торчали в приподнятом каменном изголовье из специально пробитых неглубоких отверстий.
– Третья и последняя линия защиты, – пояснил Хозяин, обводя рукой залу.
Стены вырастали из базальтовой черноты пола, но светились всем разнообразием расцветок полупрозрачного оксида кремния, известного большинству людей под названием кварц.
– Полагаю, вы догадались: перед вами древнейший алтарь для жертвоприношений.
“Ай, да помощник!” – вспомнил я первое посещение пещеры и смелое предположение младшего сержанта.
Позади, под стрельчатой аркой выхода, при розовом освещении стен мы различили две тощие фигуры в белоснежных чалмах и алых набедренных повязках, сидящие прямо на холодном полу в неестественной каменной неподвижности. Фигуры казались выточенными из агата...
– Они индусы и Хранители Живого камня. У них нет права покинуть пещеру. Они йоги и находятся в трансе. Их поза называется “лотос”. Она вам знакома по занятиям спортом или книгам.
– А кто третий? – спросили мы нестройным хором, разобрав в темноте поодаль нечто заросшее волосами с обезумевшим горящим взором.
– Последний из охотников за кладами Земли. Он протащил себя сквозь первую линию защиты, но ужас выгнал его из Зала шести ходов. Несчастный повернул назад, сорвался со скалы... Теперь он богат. Теперь у него есть все!
Идиотская улыбочка извивалась среди запущенной растительности земляным червяком. Глаза геолога блуждали по залу, не замечая нашего присутствия. На исполосованной в нитки одежде проступали бурые пятна засохшей крови. Левая рука пряталась за спиной в неестественном изломе.
– Петр Смидович! – ахнул я.
– Заберете свою находку завтра. А сейчас перехожу к сути нашей встречи.
Хозяин прошел к жертвеннику и вытащил из отверстия узкий кремневый клинок. Розовое свечение приобрело пурпурные оттенки. Хозяин поднял кинжал над головой лезвием книзу. В изменяющемся освещении стен клинок казался обагренным кровью. Смуглое лицо нашего вожатого подземелий приобрело заостренные черты мумии: щеки ввалились, губы растянулись, обнажая оскал крупных янтарных зубов, агатовые зрачки застыли на молочно-белом нефритовом поле.
– Как вы заметили, я очень стар. Я стар, и мне нужна замена. Выбор пал на вас и потому, повторяю, ваше присутствие у Живого камня не случайно. Опалесцирующие мертвые глаза застыли на нашей, ошалевшей от приключения паре. – Обоюдного отказа мы не ждем. Мы достаточно вас изучили. У вас умные матери и отцы, и вы оба понимаете живую суть Матери-Земли. Не спешите с выбором! Посоветуйтесь с родными, с друзьями, со своей совестью. Завтра, на этом самом месте, при свете Живого камня один из вас даст обет и после обряда перевоплощения станет Хозяином или Белым духом пещер...
Вторая часть сна менее впечатлительна. Я встретился со своими родными братьями, и они недвусмысленно покрутили указательными пальцами, каждый у своего виска. Я встречался с матерью и престарелым отчимом, но они долго и пространно объясняли мне, что в подобных делах никто не имеет права давать советы, что наступило исключительно мое право выбора. Я посоветовался с другом Шурой, и он как-то очень легко сказал:
– А что? Соглашайся! – и посмотрел на меня с завистью.
– Ты думаешь, что говоришь, Шура? – возмутился я. – Ты не понимаешь, что после такого согласия мы даже стопаря не положим на душу вместе! У меня, быть может, и самой души не будет! – Я бушевал с таким азартом, даже сердце зашлось, чего отродясь ни бывало. – А потом, представь меня в тоге, со сверкающим мечом и с рыжим зверем в рост человека на улицах гарнизона!? Молчишь! А летать за меня кто будет? Пушкин? Я же люблю летать!
– Да что ты запереживал? – Светлые Шурины брови за время моей тирады медленно лезли на лоб, а теперь торчали почти вертикально, отчего его лицо приобрело одновременно серьезное и комичное выражение. – Канистру спирта я всегда организую. Местоположение пещеры известно: долечу на “прялке”* без карты. А спирт в пещере не прокиснет, не прогоркнет и не пропадет при такой охране. Разве что его выжрут йоги, а потом скажут, что были в трансе. А поскольку ты станешь духом, то без проблем попадешь на любой из наших “лайнеров”. Летай себе на здоровье, сколько влезет. Глядишь, безопасность полетов возрастет. Познакомишься с нечистой силой. Ведьмы – прирожденные летчицы. Проинструктируй, всучи каждому черту персональную технику. Пускай опекают! Тому, кто проморгает, набьешь морду. Ты же главным будешь! Хозяином!
– А в плане моего личного потомства ты здесь расстараешься?
– Почему бы и нет! – искренне согласился Шура. – Запишем на тебя. Алименты доставишь золотишком и камушками. А может быть, и сам платить приспособишься. Ты же самым обеспеченным на Земле станешь! Представляешь перспективу!
Я представил милый образ под дружеской опекой, и последствия меня покоробили. Трудно с доверием к лучшим друзьям, не равнодушным к Тельцу.
Шура растворился в сигаретной дымке, а я проснулся под настороженный гомон бойцов своего поискового отряда...
Рысь встретил нас у входа и провел в алтарь по сверкающим радугой коридорам. Очнувшиеся от транса йоги стояли возле жертвенника, на котором лежало перетянутое крест накрест белыми полосами льняных бинтов обнаженное тело Смидовича. В глазах геолога не было мысли, но они моргали... они жили! Нехорошее предчувствие окатило сердце горячей волной. Нет, далеко не безобидны игры духов подземных лабиринтов! Из розового света стены за жертвенником вышел Хозяин. Мы молча поклонились друг другу.
– Не нравится мне это! – взял я быка за рога со свойственной молодости прямотой.
С минуту Хозяин разглядывал меня своими нефритовыми глазами, в которых читались обида и скорбь. Потом его взгляд сделался мягким, почти трогательным, и до моего сознания докатился мягкий говор лесного ручья.
– Будь тверд в вере и духом, сын Земли! Твоя гуманность готовит ему мучительную смерть в застенках лечебниц. Высшие силы распорядились иначе. Не надо им мешать. Он холост, одинок, срок его истек. Он ничего не может отдать, кроме жизни ради Жизни; он ничего не воспримет, кроме освобождения ради очищения, по-вашему, Смерти. – Хозяин отвернулся и подошел к жертве. Лоб у меня покрылся испариной. Заместитель же мой по поисковому отряду стоял совершенно спокойно, я бы сказал, отрешенно.
– Мы обязаны доставить его на базу таким, каким нашли! – крикнул я в спину египетской мумии. Не скрою, голосок мой вибрировал от волнения.
Хозяин остановился у жертвенника.
– Так и будет! Вы его привезете точно таким, каким нашел его Лукса.
Он подал знак хранителям Живого камня. А я стоял не в силах пошевелиться, отвернуться или, хотя бы, закрыть глаза.
Обряд жертвоприношения состоялся в полной тишине, и ручьи дымящейся человеческой крови масляно потекли по переполненным желобкам в бездну.
Не слышно, по чьей команде, но мы все одновременно скрестили руки на груди. Рысь сидел на куцем хвосте очень прямо и, подражая нам, удерживал передние лапы рыжей и мохнатой буквой “Х”.
Раздался гул, создавший впечатление идущего сквозняком железнодорожного порожняка. Мы продолжали стоять неподвижно, устремив глаза в розовое пространство над жертвой, и ждали.
Яркое малиновое свечение возникло над алтарем скорби. Траурный мрак под потолком разошелся зелеными, голубыми и фиолетовыми волнами, и вдруг распахнулся бездной ночного неба. Незнакомые сочетания созвездий замерцали серебряными лучами, вызывая в груди тягучий и волнующий зов бесконечности. Пять звезд на чужом небосводе оказались очень крупными, в четверть нашей полной луны. По их ровному сиянию я понял, что впервые наблюдаю парад спутников незнакомого мне мира.
Малиновый свет восходящего светила впитал свечение над алтарем, затопив приземный слой прозрачными красками полноцветной радуги, оставляя саму поверхность в глубокой песне ночи.
– Подойдите к Живому камню! – голос Хозяина пещер вернул нас на Землю. Сейчас в нем не было и намека на “сырость”, что поразила меня в колдовскую ночь нашего знакомства. Сейчас в интонациях отчетливо звучали перезвоны церковных колоколов.
На страшном ложе, где геолог Смидович нашел свое последнее пристанище, из останков плоти медленно формировалось раскаленное добела огромное человеческое сердце. Но жара не ощущалось, как, впрочем, и ритмических толчков, свойственных живому органу тела. По Живому камню бежали волны различных оттенков золотистого огненного света. В душе возникло ощущение, что гигантская каменная мышца вот-вот сократится. Но сердце оставалось неподвижным, а ожидание ритмического толчка не проходило, обостряясь с каждой минутой, и от этого ожидания сердце смотрелось настоящим живым органом.
– Возложите длани на разум будущего мира и повторяйте за мной священную клятву верности.
Не без внутреннего смятения мы приложили ладони к огненной поверхности камня, оказавшейся на ощупь бархатистой и неожиданно холодной.
– Прости меня, Мать-Земля, за обиды невольные... Я не причиню тебе вреда... – пели медные колокола Хозяина подземных пустот.
– Я не причиню тебе вреда... – повторяли мы хором торжественные слова ритуала, остро ощущая всем телом прилив доброй освежающей энергии.
– Кто из вас?
Обряд свершался до неправдоподобия быстро. Мой спутник и заместитель приподнял руку, подавая знак согласия. Последующие несколько мгновений показались мне чашей, переполненной отчаянием. Я застыл на развилке дорог, уподобившись буриданову ослу с теми же шансами на летальные последствия из-за своей дурацкой нерешительности. Я хотел и того, и другого... Я хотел познать мир духов и остаться человеком. Меня не торопили, однако тянуть с ответом я не мог – время выбора пришло!
– Пусть будет он, – выдавил я, наконец, результат мучительнейших раздумий и, вытирая рукавом реглана непрошеные слезы, устремился к выходу.
Рысь бесшумной тенью сопроводил меня к свету дня. У кострища Лукса придержал меня за кожаный рукав реглана кривым ятаганом когтя и участливо провякал неподражаемым кошачьим мявом:
– Ты хороший парень, штурман, муррррм, но дурак. Скажем мягче честный дурак. Вдруг тебе от этого понимания будет легче? Ты не полез не в свое дело, а соблазн был. Ты хотя бы имеешь представление, от чего отказался? С какой мощью столкнулся? На всякий случай запомни название “Красная тропа” – древнейшая тропа Земли, по которой ходили... не боги, конечно... Но что-то к этому близкое. Она живая артерия времени. Будь осторожен!.. А твой геолог проявил неумеренность желаний и сорвался вон с той скалы. – Янтарный коготь отпустил реглан, а рыжая лапа указала на торчащий из зеленого моря шпиль за распадком. – Я... хм, по чистой случайности оказался рядом.
Рысь долго созерцал застывшие в суровой неподвижности волны сопок с черным силуэтом парящего в тугой лазури орла. Потом отвернулся, прихватил мою руку под локоть и сказал, загадочно растягивая слова:
– Твоя будущая сказка летает, хм. Небольшое откровение от Тропы, если хочешь. А про своего молодого помощника не болтай. Его никто не хватится и не вспомнит. Его нет в списках живущих. Он дитя Тропы... И, мурм, скажу напоследок. Тебя было приятно защищать: Шаман-гора умеет избавляться от неугодных свидетелей ее тайн.
От слов Рыси потянуло сыростью могилы, небесная лазурь как-то вдруг потускнела, и перед моими глазами соткались из мрака кривляющиеся скособоченные кресты под траурными космами елок. Рысь с подчеркнутой небрежностью отмахнулся от наваждения лапой. Очередной “глюк” растворился в бирюзовой дымке леса.
– Познавай жизнь котенком, играючи, штурман! Ты вышел на Тропу, а не потерялся в пространстве и времени, потому как был честен в помыслах. Отныне Тропа твой союзник. Однако трижды подумай, стоишь ли ты её участия в твоей судьбе? Если надо – о, кей, мурм, ступай на тропу смело. Она всегда рядом с тобой. Зови нас при случае! – Полыхнули алым волшебные глазищи. Рысь прижмурился, отчего его рыжая мордуленция пошла волнистыми складками, очень натурально отобразив хитрющую физию продувной бестии, потом проурчал нечто похожее на “проурмщайурм” и скрылся в пещере.
Я стоял перед крутым склоном, усыпанным белыми обломками кварцита по матово-черному базальтовому фону безо всяких признаков входа в святилище.
Синие тени ущелий Шаман-горы дохнули мертвящим холодом.
К 18.00 наша поисковая группа закончила выполнение задания. Сероглазого младшего сержанта не хватился ни кто.
А через тридцать годовых колец, 22 ноября лета одна тысяча девятьсот девяносто восьмого ваш покорный слуга под звон колоколов Собора Гребневской Богоматери принял Крещение.
Вековые традиции твоего народа чего-нибудь да значат.
Телеграмма с просьбой отыскать геологоразведочную партию у Шаман-горы никого не удивила. Мы вышли на цель и минут пятнадцать утюжили глубокий распадок, по дну которого протекала речушка с романтичным названием Ведьмянка, пока не обнаружили крошечную охотничью избушку под черным от базальтовых скал хребтом.
Ни ракет, ни костров, ни вообще каких-либо признаков жизни или признания факта нашего прилета. Крепя сердце, похожий вариант и штатские, и наши начальники ожидали: геологи третьи сутки не выходили в эфир! Я освободил рабочее кресло, ушел в грузовую кабину, жестом поднял поисковую группу и подошел к задней двери.
Шура Осеннов занял мое место на штурманском сиденье, а я с шестью бойцами приготовился к десантированию на сопку Лысую, стоявшую от мрачного массива Шаман-горы несколько особняком. Временная замена штурмана в родном командирском экипаже Леши Голубцова, в связи с моим назначением на поиск, диктовалась здравым смыслом. Я холостяковал, ожидая капитанских звездочек, а мой друг Шура был давно женат и растил пацана. Вам, надеюсь, понятно: кто из нас был дома нужнее?
Вопрос прозвучал без изменения тона и ритма рассказа, но “гвардея” откликнулась незамедлительно.
– Шура, Шура, Осеннов, Шура... – загундосило и зашипело со всех сторон.
– Ну, раз вам не спится, есть смысл продолжать...
Сопка с пролысиной среди разнокалиберных коренных выходов породы не позволяла вертолету сесть, и мы выпрыгнули на каменистый пятачок с высоты не более метра. Леша Голубцов, мир его светлой памяти, завис, удерживая сорокатонную “мясорубку” мастерски, почти неподвижно, касаясь грунта одним колесом шасси. И с этой минуты я вступил в командование поисковой группой из шести автоматчиков с младшим сержантом во главе.
Заимка, где квартировали геологи, оказалась сложенной из бревен избушкой с двускатной камышовой крышей. Ее единственная комната с печкой-буржуйкой и пятью топчанами для спанья оказалась пустой. Свет вовнутрь просачивался через окошко, маленькое и напоминающее бойницу, да через двери, когда они бывали открыты. Узкие нары и ящики под ними пестрели пронумерованными образцами пород, о названии которых я не имел ни малейшего представления. Моя геологическая юность к тому времени изрядно подзабылась.
А вокруг тайга! Я такой в Приморье не встречал! Ели – великаны! Мох зелеными шатрами с длиннющих лап свисает. Шляпки грибов – чайные блюдечка. И небо лазурное над головой, точно и не на Дальнем Востоке мы, а где-нибудь на побережье Черного моря. “Широта Крыма – долгота Колыма” – изумительное присловье для описания дальневосточного Приморского климата. При всей этой красоте и ярком небе, жары в воздухе не ощущалось. От заимки вытянутая зеленой ящеркой поляна с тропинкой, протоптанной широко, настоящей аллеей в парке, вела к черному из-за тени коридору среди елок. Там лениво журчал ручей, та самая Ведьмянка (по карте).
– Командир, я нашел тетради! – оторвал меня от созерцания дальневосточных красот голос младшего сержанта, высокого блондинистого двадцатилетнего парня с приятным монгольским разрезом самых обычных синих, просветленных молодостью, глаз. – Смотреть будете?
Дневник! Он лежал на дощатом столе, обвернутый потертой клеенкой в мелкий синий цветочек с красными точечками посередине каждого венчика. Открываю на последних записях.
“...21.08. 67. Рысь доконала. Правильно говорил Петрович, пули ее не берут. Ухожу вверх к пещере и стоять буду под скалами входа, если Рысь позволит дойти. На могиле Петровича вместо звезды неизвестны(е)й поставил(и) крест!.. Мне и того не будет...”
Подпись: Неразборчиво.
Смотрю предыдущую запись. Почерк другой. Тот размашистый, сплошные остроконечные волны. Этот – аккуратный с артистическим наклоном влево.
“...18.08.67г. Иванов не прислушался к моему внутреннему голосу. Они (Цехидзе + Сливкин) открыли огонь по зверю. Через минуту наша партия перестала существовать. Меня и Смидовича сбили с ног и оглушили тупым мягким предметом. Судя по обилию трухи, гнилым пнем. Рация разбита вдребезги. Цехидзе и Сливкин – в общей могиле на кладбище у тропы. Могила не глубокая, долбить скалу, нет сил. Сверху забросали сланцем. Поставил большую звезду и дощечку с именами. Поисковые работы свернул. Завтра камералка, ждем вертолет. Черт побери, заколдованные места вместе взятые!”
Подпись И.П.Сомов (Петрович)
– Рацию! – приказываю бойцам и выхожу на открытое место лужайки.
Леша кружит над заимкой. Мы так договорились. Беру в руки “матюкальник” переговорного устройства и выхожу в эфир:
– Девять семнадцатый, я Заимка! Проверь включение магнитофона, диктую “Дневник поисковой партии”. На заимке люди не обнаружены... – Я нарочито четко прочитал последние записи и от себя добавил: – Через пять минут выхожу на поиск Смидовича. Доклад вечером по контрольному времени.
– Понял, – деланно спокойно отвечает Леша. – До связи!
Настроение комэска представить нетрудно: мы ждали от десанта больше информации. Но что нашли, то и есть. Вертушка ушла на базу. Я приказал взять сухой паек на три приема пищи, и мы растянулись гуськом вдоль тропы.
– Без команды не стрелять! – предупреждаю бойцов и объясняю ситуацию с упором на мнение почившего по неизвестной причине Петровича о странном и опасном звере.
– А здесь, правда, заколдованное место? – поднимает руку невысокий белобрысый паренек с выцветшими от солнца бровями и рыжеватым пушком под носом картошкой, на котором выступили обильные бисеринки пота.
– Мадам! – улыбаюсь я перетрусившему бойцу предельно дружелюбно. – Мадам, не писайте раньше времени в левый чулок! Хотите вернуться целым – будьте вежливы с природой. Других советов дать не могу. Я – нехристь.
– И я – нехристь, – вторит мне младший сержант.
Поддержку воспринимаю с особенной благодарностью. Двое, – это маленький коллектив, а парень, похоже, не идет на поводу у подчиненных. Спасибо его командирам, знали, кого послать в автономный поиск.
Идем к черной щели леса. Тропинка упирается в ручей и через несколько метров против течения, минуя заросли осоки, выводит на тот же (левый) берег. Поднимаемся по пологому склону и выходим к кладбищу. Семь связанных лыком “печальных вех”, из них три над широкой братской могилой, отмечают места последнего успокоения разведчиков недр. Место сухое и темное. Траурные лапы елей образуют тоннель, поддерживаемый по сторонам обомшелой колоннадой, придающей последнему приюту своеобразную возвышенную торжественность храма. Мрачное пристанище. Шагаю, не оборачиваясь и не комментируя спутникам разыгравшейся на заимке тремя днями раньше трагедии.
– Ай!
– Господи!
– Мама!
– Здесь я с сержантом ваши мама и папа! – Оборачиваюсь к бойцам и остолбеневаю! Криво сработанные кресты на могилах ожили и раскачиваются в живописном беспорядке, да еще прокручиваются градусов до двадцати на своих колченогих основаниях, холеры! Деловито клацнул затвор автомата. – Отставить! – рявкаю до боли в горле прямо в белые и потные лица строя. – Пускай ребята повеселятся! Грунт слабый, земля и качается под ногами. За мной, и не в ногу!
Ору с напором, а сам не верю своим словам. Какой, к чертям собачьим, слабый грунт, когда мужики кайлом могилы долбили! Скрывая вспыхнувшее смущение, круто разворачиваюсь на пятках спиной к перетрусившим воякам и споро вывожу мальчишек из траурного мрака елок на солнечный свет.
На свету хлопцы пришли в себя, побазарили маленько, но скоро успокоились. Тропинка поползла в гору, елки разбежались по склонам, ветерок пахнул настоем багульника и прелым лесом. Вверх, вверх – обходим скалу по горизонту и снова вверх.
– Не спешите, командир! Ребята отстают.
“Умница, мой заботливый”. Останавливаюсь, делаю три глубоких вдоха и осматриваюсь. Пологий подъем закончился. Вокруг поросшие мелколесьем, частью обрушенные скалы. Ослепительно синий сапфировый купол над головой. А воздух посвежел и такой тугой, что кажется, ты не дышишь, а пьешь его всей грудью. Здорово!
– Как из преисподней вышли!
Улавливаю смысл голосов снизу и ободряюще улыбаюсь бойцам:
– Лиха беда – начало! Был бы поход, а приключения будут! – Типун мне на язык за мои пророчества!
Наконец вышли к пещере. Одноместная палатка, кострище и даже винтовка, беззаботно “прислонютая” пользуясь языком артиста Райкина, к поросшему светлым лишайником обломку скалы. Знаменитая образца дробь тридцатого года трехлинейка.
– Богатое оружие, – презрительно хмыкнул за моей спиной младший сержант. – В седьмом классе проходили...
– Я тоже... проходил... – машинально отвечаю своему помощнику, обуреваемый неясными предчувствиями беды: в тайге оружие без присмотра не бросают! – Геолога зовут Петр Смидович. Пошумите “на всяк случай”.
– Петро-о-о!
– Смидо-о-овичь!
– Э-ге-гей! – завопили бойцы, подчиняясь команде моего зама.
– О-о-о! И-е-ей! Е-ей! – гулко отвечало мальчишкам эхо... И только.
Овальный черный вход манил неизвестностью.
– Пошли! – предложил я помощнику. – Он, скорее всего там.
– Ходить в пещеру без фонарей, дохлый номер. Мне это дело знакомо. Я был в пещерах на Памире и на Кавказе...
С каждым его словом, я испытывал к пареньку все большее уважение.
– Пройдем, сколько сможем. На крики ребят выйдем, если блуданем.
– Крики пропадут после первого поворота. Но пойти стоит. Надо понять, что перед нами. Может быть, грот?
– Почти исключено, – блеснул я догадкой. Смидович бы ночевал в гроте, и костер раскладывал перед самым входом.
Мой помощник в свою очередь посмотрел на меня с уважением и какой-то застарелой плохо скрытой печалью:
– Вы, командир, догада, как говорила моя мама.
“Еще один сирота воскресенья, – вздохнул я про себя, но досаждать помощнику расспросами или пустыми соболезнованиями не стал. – Понятно, почему ты такой сообразительный”.
Предупредили солдат и вошли в полосу неясного красного свечения. Ощущение такое, словно бордовый камень просвечивается солнцем.
– Здесь не должно быть гранита, – заметил мой спутник. – Карст обычно в известняках или в рыхлой породе. Видите плавные обводы? Здесь работала вода, но гранит?.. Мой отец – геолог…
– Трудновато воде пришлось, – отвечаю. – Мне камень гладкостью и прозрачностью напоминает роговую обманку. Замечаешь, как верхний слой на просвет работает. Это свойство поделочных и драгоценных камней. И больше не спрашивай. Я в геологах сто лет не ходил, большего не знаю.
– А я в алма-атинский горный поступать хотел!.. – со странным ударением на хотел, сказал младший сержант и остановился у поворота, пропуская меня вперед. – Свеча нужна!
Ход продолжал оставаться высоким, и света хватало.
– Пойдем, пока под ногами видно! – не понял я намека самозваного проводника по мрачному миру, избегая втягиваться в разговор о семейных неурядицах. Тот помялся немного, но был вынужден объяснить истину.
– У спелеологов принято оставлять зажженную свечу на входе. Она не гасится, когда от нее уходят под землю, и посвящается Духу пещеры.
– Ты в них веришь?
– Да! – ответил мой заместитель очень серьезно. – И Вам, простите за совет старшему по званию, советую верить. Первый зал в пещерах – зал “Свечи”. Так принято. И уверенность появляется, если соблюдаешь обычай, и защита.
Я пожал плечами, никак не выражая своего отношения к сказанному. В то время я относил себя к ярым атеистам, и всяческие “потусторонние” темы меня просто возмущали. Не зауважай я своего спутника ранее, он бы сейчас схлопотал у меня дозу злого сарказма за свои мистические убеждения.
Темнота загустела. Я продвигался вперед коротенькими шажками, старательно ощупывая ногами дорогу. И вдруг меня охватил безотчетный страх. Я протолкнул по инерции несколько робких шажков, потом застрял окончательно. Страх сковал меня с головы до пят. Я совершенно не понимал, что со мной происходит!
– Извини, мне не по себе, – дрожко признался я, наконец, чувствуя свое бессилие совладать с разбушевавшимся воображением или приступом клаустрофобии.
Темнота давила. Потолок, казалось, вот-вот не выдержит тяжести многометрового слоя породы и рухнет, размазав мое тело по полу с легкостью давильного пресса, что применяется виноделами для отжимания сока. Дыхание сделалось вдруг прерывистым, а сердце готово было сигануть из груди и удрать куда подальше, оставив дурную голову на произвол судьбы. Младший сержант подхватил меня подмышки и оттащил назад. Страх отступил, и мне стало нестерпимо стыдно за проявленную слабость.
– Здесь плохое, очень плохое место. Геолог не мог здесь пройти! Добровольно, я хотел сказать, – зашептал мне на ухо более опытный в пещерных делах собрат по оружию. – Идти дальше нельзя! Мы потеряем рассудок. Такое под землей бывало!
Но я был упрям и пошел вперед, зажав волю в стиснутые кулаки, и уже не нащупывая перед собой дороги. Через три метра упругая волна ужаса отбросила меня назад.
– Вы не пройдете! Здесь накопился страх поколений. Отец рассказывал о местах древних жертвоприношений, – шептал младший сержант. – Идти можно с провожатым колдуном, шаманом, имея защиту. Вы можете поставить нам... защиту на уровне астрала?
Я не понял, но признаваться в собственной тупости не хотелось:
– Пойдем к бойцам! Запросим по рации фонари, каски, свечи... Что еще нужно?
– Веревки и карабины... Альпинистские, – добавил мой новый друг, сообразив, что слово “карабины” для старшего лейтенанта ВВС могут иметь несколько другой, далекий от альпинизма смысл. – И еще обвязки. Я разбираюсь в снаряге... но мы не пройдем.
Мы выбрались на поверхность и онемели. Солнце клонилось к закату, а бойцы смотрели на нас со смешанным чувством страха, уважения и безразличной покорности неласковой судьбе. Не мудрено: мы покинули ребят в полдень!
Правы геологи, колдовская местность вокруг заимки! Ох, колдовская! Мое воинствующее неверие в чертовщину трещало по швам под увесистыми ударами нового и непонятного видения Мира. Кресты в наступающих сумерках выглядели особенно зловеще. Солдаты, проходя мимо кладбища, жались к черным колоннам елей: подальше от могил. После пещеры мое атеистическое ерничанье над мальчишескими страхами не шло с языка. Надеюсь, мне удалось просто подбодрить ребят, честно не испытывая у могил никаких особенных ощущений. Я даже приостановился, пытаясь разглядеть табличку с фамилиями. Но ничего не увидел, кроме серой короткой полоски. Бойцы торопливо просочились мимо, а я встал замыкающим. Один из ребят оглянулся на меня... Лучше бы он этого не делал. Его вопль наверняка разогнал всех медведей в округе.
– Опять кресты захулиганили? – спросил я, не повышая голоса, едва мальчишка примолк. По короткому кивку головы я понял, что так оно и есть. – Если хочешь, подойдем к ним вдвоем. Можешь сходить один. Самое лучшее средство избавиться от страха...
Не дослушав моих наставлений, паренек порскнул по ручью в сторону заимки, догоняя товарищей. Я остался один. Оглянулся на могилы. Кресты стояли, чин-чинарем, разве что под ними копошилось нечто, похожее на черное облачко. “Картина Репина “Приплыли”. Теперь и у меня заблазнило”, – подумал я и, сдерживая мурашки вдоль позвоночника, нарочито не спеша, спустился к воде.
Другой берег сплошь зарос осокой, оттеснив деревья от русла на полтора-два десятка метров, а из темной гущи еловых лап за мной следили чуть раскосые красные глазищи с кулак величиной. Глаза перепрыгивали с ветки на ветку, бесшумно подбираясь ближе... Мне стало не по себе...
До поступления в летное училище, в бытность рабочим геофизической партии, мне приводилось охотиться на зайцев с фарой. Помниться метель замела дороги, и машина с продовольствием не пробилась к нашей заброшенной в суровую казахстанскую степь бригаде. А кушать хотелось, и хотелось очень. Так вот, под светом фар глаза будущего заячьего рагу горели рубиновыми звездами.
Кстати, запомните, в луче фары любая буренка может свести вас сума зеленым “могильным” огнем своих очей. Имейте ввиду и не писайте в левый чулок сперепугу, а еще лучше – не светите фонарями коровам в глаза.
Заяц, понятно, на елке сидеть не мог, да и рубины у зайца помельче и не светились в темноте сами по себе. То, что следило за мной с другой стороны ручья, явно было чем-то другим.
– Рысь! – осенила догадка, и рука невольно потянулась к кобуре с "макаровым". – О, нет! Спасибо тебе неизвестный Петрович!” Во время спохватился я и показал Рыси пустые ладони. – Я не хочу тебе зла!
В зеркале ручья глаза пробежали по темной полосе над светлым отсветом неба и пропали.
– Ребята! – сказал я, догнав бойцов уже в избушке. – Автоматы в угол, и не сметь их трогать без приказа! Не трогать, если хотите вернуться домой живыми!
Я снял кобуру с пистолетом и первым положил оружие на пол. Потом взял в руки дневник и вслух перечитал последнюю запись Петровича... Свою недавнюю встречу у ручья я вполне осознанно приберег напоследок.
В результате моего красноречия на сон грядущий, как признались мне бойцы утром, за всю ночь ни один из них не отважился покинуть избушку по нужде. После восхода солнца им пришлось скоблить помост из бревен, что на заимке заменял крылечко, и мыть траву с обеих его сторон. Но сердиться на бойцов было поздно. Да, сказать по совести, злиться я должен был на себя самого: мог бы и потерпеть с ночными страхами. А там, кто его знает? Известная доля страха помогает выживанию. Но не этот курьезный случай оказался главным в то солнечное утро для меня и моего заместителя в отряде. Главным стал наш совершенно один и тот же для обоих сон.
Мы снова стояли у входа в подземелье. Светила полная луна, а по низинам расстилался туман. И здесь появился Он! В свободном белом одеянии, с широким мечом без ножен. Седые пряди до обнажающего ключицы выреза воротника и блестящие белки глаз незнакомца, в серебряно-синем освещении ночи делали смуглую кожу на оголенных руках и груди потрясающе черной. Однако прямой нос и абрис лица исключали принадлежность видения к черной расе. Я бы назвал незнакомца арабом или евреем.
– Вы правы, друзья! – голос ночного видения показался мне несколько отсыревшим. – Я, Египтянин и Хозяин пещер. А это – Лукса. Рысь, и мой непобедимый полководец. В далеком прошлом, Лукса – незаконнорожденный сын турецкого султана Османа Гази.
Огромное рыжее животное с рубиновыми глазами и короткими кисточками меха на острых ушах бесшумно выдвинулось из-за спины “человека” в белом и с безразличным видом уселось на краю обрыва у чернеющих углей кострища.
Мы вежливо наклонили стриженные по армейскому образцу затылки. Представляться не имело смысла: нас знали.
– Не удивляйтесь некоторым особенностям незнакомого вам бытия. Наш с Рысью возраст исчисляется столетиями. И поверьте, ваше присутствие здесь предопределено звездами. Прошу следовать за мной! – Хозяин стал к нам вполоборота, а черная рука описала в воздухе изящный овал. – Перед вами хранилище Живого камня, колыбели разума одной из будущих галактик. Нашей, другой ли – для нас не имеет значения. Наша задача – не дать Живому камню умереть от прикосновения невежественных рук.
Мы беспрепятственно миновали место моего дневного ужаса и оказались в зале с пятью выходами в неизвестность. Стены и потолки светились изнутри мягким прозрачным светом. От красоты объемной структуры камня захватывало дух. Похожее ощущение у меня возникало, когда я впервые опустился на морское дно с маской на лице и разглядывал волнующую сказку моря сквозь толщу воды.
– Лабиринт, – плавная речь Хозяина, по-прежнему, отдавала сипящей сыростью, – изобретение халдейских мастеров. Система галерей продумана ими таким образом, что всегда возвращает непосвященного в этот Зал шести ходов. Можете попытаться пройти лабиринт, но это будет для вас пустой тратой сил. Да и затруднения с поисками выхода из пещеры, через который мы прошли, обязательно возникнут, если не догадаться, чем-либо обозначить его. Коридор входа – наша первая линия защиты. Ее воздействие вы испытали днем.
Мы выразили полное согласие с мнением нашего гида и, следуя прежним порядком, проникли (так и хочется сказать, проплыли) во вторую линию защиты таинственного Живого камня.
Страшный халдейский лабиринт остался несколько в стороне. Мы шли (плыли) по прямой, пронизывая стены и любуясь калейдоскопом красок в доступной зрению глубине породы, покуда не отыскали просторную залу с потолком такой непомерной высоты, что свод терялся во мраке. Прямо под нашими ногами разверзлась черная бездна, на самом краю которой возвышался самый настоящий жертвенник из бордового мясного агата. Предназначение плоского трехметрового сооружения с желобками для оттока крови сомнений не вызывало: рукоятки разнообразных ножей из полированного кремня недвусмысленно торчали в приподнятом каменном изголовье из специально пробитых неглубоких отверстий.
– Третья и последняя линия защиты, – пояснил Хозяин, обводя рукой залу.
Стены вырастали из базальтовой черноты пола, но светились всем разнообразием расцветок полупрозрачного оксида кремния, известного большинству людей под названием кварц.
– Полагаю, вы догадались: перед вами древнейший алтарь для жертвоприношений.
“Ай, да помощник!” – вспомнил я первое посещение пещеры и смелое предположение младшего сержанта.
Позади, под стрельчатой аркой выхода, при розовом освещении стен мы различили две тощие фигуры в белоснежных чалмах и алых набедренных повязках, сидящие прямо на холодном полу в неестественной каменной неподвижности. Фигуры казались выточенными из агата...
– Они индусы и Хранители Живого камня. У них нет права покинуть пещеру. Они йоги и находятся в трансе. Их поза называется “лотос”. Она вам знакома по занятиям спортом или книгам.
– А кто третий? – спросили мы нестройным хором, разобрав в темноте поодаль нечто заросшее волосами с обезумевшим горящим взором.
– Последний из охотников за кладами Земли. Он протащил себя сквозь первую линию защиты, но ужас выгнал его из Зала шести ходов. Несчастный повернул назад, сорвался со скалы... Теперь он богат. Теперь у него есть все!
Идиотская улыбочка извивалась среди запущенной растительности земляным червяком. Глаза геолога блуждали по залу, не замечая нашего присутствия. На исполосованной в нитки одежде проступали бурые пятна засохшей крови. Левая рука пряталась за спиной в неестественном изломе.
– Петр Смидович! – ахнул я.
– Заберете свою находку завтра. А сейчас перехожу к сути нашей встречи.
Хозяин прошел к жертвеннику и вытащил из отверстия узкий кремневый клинок. Розовое свечение приобрело пурпурные оттенки. Хозяин поднял кинжал над головой лезвием книзу. В изменяющемся освещении стен клинок казался обагренным кровью. Смуглое лицо нашего вожатого подземелий приобрело заостренные черты мумии: щеки ввалились, губы растянулись, обнажая оскал крупных янтарных зубов, агатовые зрачки застыли на молочно-белом нефритовом поле.
– Как вы заметили, я очень стар. Я стар, и мне нужна замена. Выбор пал на вас и потому, повторяю, ваше присутствие у Живого камня не случайно. Опалесцирующие мертвые глаза застыли на нашей, ошалевшей от приключения паре. – Обоюдного отказа мы не ждем. Мы достаточно вас изучили. У вас умные матери и отцы, и вы оба понимаете живую суть Матери-Земли. Не спешите с выбором! Посоветуйтесь с родными, с друзьями, со своей совестью. Завтра, на этом самом месте, при свете Живого камня один из вас даст обет и после обряда перевоплощения станет Хозяином или Белым духом пещер...
Вторая часть сна менее впечатлительна. Я встретился со своими родными братьями, и они недвусмысленно покрутили указательными пальцами, каждый у своего виска. Я встречался с матерью и престарелым отчимом, но они долго и пространно объясняли мне, что в подобных делах никто не имеет права давать советы, что наступило исключительно мое право выбора. Я посоветовался с другом Шурой, и он как-то очень легко сказал:
– А что? Соглашайся! – и посмотрел на меня с завистью.
– Ты думаешь, что говоришь, Шура? – возмутился я. – Ты не понимаешь, что после такого согласия мы даже стопаря не положим на душу вместе! У меня, быть может, и самой души не будет! – Я бушевал с таким азартом, даже сердце зашлось, чего отродясь ни бывало. – А потом, представь меня в тоге, со сверкающим мечом и с рыжим зверем в рост человека на улицах гарнизона!? Молчишь! А летать за меня кто будет? Пушкин? Я же люблю летать!
– Да что ты запереживал? – Светлые Шурины брови за время моей тирады медленно лезли на лоб, а теперь торчали почти вертикально, отчего его лицо приобрело одновременно серьезное и комичное выражение. – Канистру спирта я всегда организую. Местоположение пещеры известно: долечу на “прялке”* без карты. А спирт в пещере не прокиснет, не прогоркнет и не пропадет при такой охране. Разве что его выжрут йоги, а потом скажут, что были в трансе. А поскольку ты станешь духом, то без проблем попадешь на любой из наших “лайнеров”. Летай себе на здоровье, сколько влезет. Глядишь, безопасность полетов возрастет. Познакомишься с нечистой силой. Ведьмы – прирожденные летчицы. Проинструктируй, всучи каждому черту персональную технику. Пускай опекают! Тому, кто проморгает, набьешь морду. Ты же главным будешь! Хозяином!
– А в плане моего личного потомства ты здесь расстараешься?
– Почему бы и нет! – искренне согласился Шура. – Запишем на тебя. Алименты доставишь золотишком и камушками. А может быть, и сам платить приспособишься. Ты же самым обеспеченным на Земле станешь! Представляешь перспективу!
Я представил милый образ под дружеской опекой, и последствия меня покоробили. Трудно с доверием к лучшим друзьям, не равнодушным к Тельцу.
Шура растворился в сигаретной дымке, а я проснулся под настороженный гомон бойцов своего поискового отряда...
Рысь встретил нас у входа и провел в алтарь по сверкающим радугой коридорам. Очнувшиеся от транса йоги стояли возле жертвенника, на котором лежало перетянутое крест накрест белыми полосами льняных бинтов обнаженное тело Смидовича. В глазах геолога не было мысли, но они моргали... они жили! Нехорошее предчувствие окатило сердце горячей волной. Нет, далеко не безобидны игры духов подземных лабиринтов! Из розового света стены за жертвенником вышел Хозяин. Мы молча поклонились друг другу.
– Не нравится мне это! – взял я быка за рога со свойственной молодости прямотой.
С минуту Хозяин разглядывал меня своими нефритовыми глазами, в которых читались обида и скорбь. Потом его взгляд сделался мягким, почти трогательным, и до моего сознания докатился мягкий говор лесного ручья.
– Будь тверд в вере и духом, сын Земли! Твоя гуманность готовит ему мучительную смерть в застенках лечебниц. Высшие силы распорядились иначе. Не надо им мешать. Он холост, одинок, срок его истек. Он ничего не может отдать, кроме жизни ради Жизни; он ничего не воспримет, кроме освобождения ради очищения, по-вашему, Смерти. – Хозяин отвернулся и подошел к жертве. Лоб у меня покрылся испариной. Заместитель же мой по поисковому отряду стоял совершенно спокойно, я бы сказал, отрешенно.
– Мы обязаны доставить его на базу таким, каким нашли! – крикнул я в спину египетской мумии. Не скрою, голосок мой вибрировал от волнения.
Хозяин остановился у жертвенника.
– Так и будет! Вы его привезете точно таким, каким нашел его Лукса.
Он подал знак хранителям Живого камня. А я стоял не в силах пошевелиться, отвернуться или, хотя бы, закрыть глаза.
Обряд жертвоприношения состоялся в полной тишине, и ручьи дымящейся человеческой крови масляно потекли по переполненным желобкам в бездну.
Не слышно, по чьей команде, но мы все одновременно скрестили руки на груди. Рысь сидел на куцем хвосте очень прямо и, подражая нам, удерживал передние лапы рыжей и мохнатой буквой “Х”.
Раздался гул, создавший впечатление идущего сквозняком железнодорожного порожняка. Мы продолжали стоять неподвижно, устремив глаза в розовое пространство над жертвой, и ждали.
Яркое малиновое свечение возникло над алтарем скорби. Траурный мрак под потолком разошелся зелеными, голубыми и фиолетовыми волнами, и вдруг распахнулся бездной ночного неба. Незнакомые сочетания созвездий замерцали серебряными лучами, вызывая в груди тягучий и волнующий зов бесконечности. Пять звезд на чужом небосводе оказались очень крупными, в четверть нашей полной луны. По их ровному сиянию я понял, что впервые наблюдаю парад спутников незнакомого мне мира.
Малиновый свет восходящего светила впитал свечение над алтарем, затопив приземный слой прозрачными красками полноцветной радуги, оставляя саму поверхность в глубокой песне ночи.
– Подойдите к Живому камню! – голос Хозяина пещер вернул нас на Землю. Сейчас в нем не было и намека на “сырость”, что поразила меня в колдовскую ночь нашего знакомства. Сейчас в интонациях отчетливо звучали перезвоны церковных колоколов.
На страшном ложе, где геолог Смидович нашел свое последнее пристанище, из останков плоти медленно формировалось раскаленное добела огромное человеческое сердце. Но жара не ощущалось, как, впрочем, и ритмических толчков, свойственных живому органу тела. По Живому камню бежали волны различных оттенков золотистого огненного света. В душе возникло ощущение, что гигантская каменная мышца вот-вот сократится. Но сердце оставалось неподвижным, а ожидание ритмического толчка не проходило, обостряясь с каждой минутой, и от этого ожидания сердце смотрелось настоящим живым органом.
– Возложите длани на разум будущего мира и повторяйте за мной священную клятву верности.
Не без внутреннего смятения мы приложили ладони к огненной поверхности камня, оказавшейся на ощупь бархатистой и неожиданно холодной.
– Прости меня, Мать-Земля, за обиды невольные... Я не причиню тебе вреда... – пели медные колокола Хозяина подземных пустот.
– Я не причиню тебе вреда... – повторяли мы хором торжественные слова ритуала, остро ощущая всем телом прилив доброй освежающей энергии.
– Кто из вас?
Обряд свершался до неправдоподобия быстро. Мой спутник и заместитель приподнял руку, подавая знак согласия. Последующие несколько мгновений показались мне чашей, переполненной отчаянием. Я застыл на развилке дорог, уподобившись буриданову ослу с теми же шансами на летальные последствия из-за своей дурацкой нерешительности. Я хотел и того, и другого... Я хотел познать мир духов и остаться человеком. Меня не торопили, однако тянуть с ответом я не мог – время выбора пришло!
– Пусть будет он, – выдавил я, наконец, результат мучительнейших раздумий и, вытирая рукавом реглана непрошеные слезы, устремился к выходу.
Рысь бесшумной тенью сопроводил меня к свету дня. У кострища Лукса придержал меня за кожаный рукав реглана кривым ятаганом когтя и участливо провякал неподражаемым кошачьим мявом:
– Ты хороший парень, штурман, муррррм, но дурак. Скажем мягче честный дурак. Вдруг тебе от этого понимания будет легче? Ты не полез не в свое дело, а соблазн был. Ты хотя бы имеешь представление, от чего отказался? С какой мощью столкнулся? На всякий случай запомни название “Красная тропа” – древнейшая тропа Земли, по которой ходили... не боги, конечно... Но что-то к этому близкое. Она живая артерия времени. Будь осторожен!.. А твой геолог проявил неумеренность желаний и сорвался вон с той скалы. – Янтарный коготь отпустил реглан, а рыжая лапа указала на торчащий из зеленого моря шпиль за распадком. – Я... хм, по чистой случайности оказался рядом.
Рысь долго созерцал застывшие в суровой неподвижности волны сопок с черным силуэтом парящего в тугой лазури орла. Потом отвернулся, прихватил мою руку под локоть и сказал, загадочно растягивая слова:
– Твоя будущая сказка летает, хм. Небольшое откровение от Тропы, если хочешь. А про своего молодого помощника не болтай. Его никто не хватится и не вспомнит. Его нет в списках живущих. Он дитя Тропы... И, мурм, скажу напоследок. Тебя было приятно защищать: Шаман-гора умеет избавляться от неугодных свидетелей ее тайн.
От слов Рыси потянуло сыростью могилы, небесная лазурь как-то вдруг потускнела, и перед моими глазами соткались из мрака кривляющиеся скособоченные кресты под траурными космами елок. Рысь с подчеркнутой небрежностью отмахнулся от наваждения лапой. Очередной “глюк” растворился в бирюзовой дымке леса.
– Познавай жизнь котенком, играючи, штурман! Ты вышел на Тропу, а не потерялся в пространстве и времени, потому как был честен в помыслах. Отныне Тропа твой союзник. Однако трижды подумай, стоишь ли ты её участия в твоей судьбе? Если надо – о, кей, мурм, ступай на тропу смело. Она всегда рядом с тобой. Зови нас при случае! – Полыхнули алым волшебные глазищи. Рысь прижмурился, отчего его рыжая мордуленция пошла волнистыми складками, очень натурально отобразив хитрющую физию продувной бестии, потом проурчал нечто похожее на “проурмщайурм” и скрылся в пещере.
Я стоял перед крутым склоном, усыпанным белыми обломками кварцита по матово-черному базальтовому фону безо всяких признаков входа в святилище.
Синие тени ущелий Шаман-горы дохнули мертвящим холодом.
К 18.00 наша поисковая группа закончила выполнение задания. Сероглазого младшего сержанта не хватился ни кто.
А через тридцать годовых колец, 22 ноября лета одна тысяча девятьсот девяносто восьмого ваш покорный слуга под звон колоколов Собора Гребневской Богоматери принял Крещение.
Вековые традиции твоего народа чего-нибудь да значат.
Обсуждения Белый дух