Бабуся

Настя возвращалась после ночного эфира. Было еще темно. Но город уже жил (или еще жил). Брать редакторскую машину она не стала, а решила пойти пешком. Утро было замечательное (4.50 это уже утро или еще ночь?). Их радиостудия располагалась недалеко от Московского вокзала. Что бы попасть домой, Насте надо было пройти весь Невский, пройти по Дворцовому мосту на Васильевский остров, потом по Тучкову мосту попасть на Петроградскую сторону.

В наушниках звучала классика в современной обработке...

Собирались в дорогу шумно. Потревоженные кони били копытами, нетерпеливо ржали, предчувствуя дальний путь. Разбуженные затемно маленькие дети плакали, кто постарше - путались под ногами у взрослых. То здесь, то там слышался, то звонкий шлепок, то свист кнута...

Простились с хозяевами, оставшимися в деревне. Наконец все устроились в повозках. Раздался нудный скрип колёс и послышался тоскливый, звонкий запев, который превратился через некоторое время в хорошо слаженный хор.

Табор уходил всё...

Санитарка баба Дуня из медпункта села Закрепилово разработала новый и эффективный метод лечения запоров, который назвала просто и броско – клизмоукалывание...

Сама по себе жизнь странная штука.
Нам отпущено несколько десятков лет. Кому больше, кому поменьше. То есть не всем одинаково. В разных странах по-разному. В зависимости от уровня жизни, географических условий, климата и, как ее, наследственности. Но все стартуют от рождения.

Потом детство, переходящее в юность. Юность трансформируется в зрелость. Этот период жизни переходит в старость и дряхлость. Потом…, но об этом не хочется распространяться.

А пока…
Пока устойчивое состояние зрелости...

Слегка припозднившееся бабье лето…
По аллее старого парка не торопясь бредет, шурша опавшими листьями, молодая, но уже уставшая от серых будней, навалившихся проблем и рутины, женщина…

Всюду пахнет тлеющими кострами. Ветерок, играя, обрывает последнюю листву и сквозь полуголые почерневшие ветки деревьев просвечивает солнце. Алые гроздья рябины свисают до самой земли, а по пожелтевшей траве с громким, задорным чириканьем, скачут воробьи. Солнышко уже не греет, но играя красками осени...

Проснулась, словно от толчка в спину. Непонятного цвета раннее утро заглядывало в окно.

С вечера забыла задёрнуть шторы, и теперь рассвет бесстыдно разглядывал мою неприбранную комнату и меня, уткнувшуюся носом в подушку.

Туман… белёсый, словно седое облако. И где-то сбоку, тихонько, крадучись, выглядывает розовое заспанное солнышко. Значит, сегодня будет тепло. Хитрюга осень наконец-то улыбнётся нам своей яркой улыбкой.

Тихо… Деревья не шелохнутся. Высокий тополь, который вечно...

Этот день тенью прошлых лет у неё стоит перед глазами каждый раз, как только она закрывает глаза возможно из-за этого у неё постоянно бессонница. После того дня жизнь её резко лавиной пошла под откос и превратилась в серый купол страданий где не было места никому. Друзья и коллеги всё реже и реже посещали ее, о чём свидетельствовал уже порядком повядший букет некогда роскошных цветов. Он чем-то напоминал её жизнь: в прошлом яркую, насыщенную и настоящую в которой нет ничего кроме блёклого...

Приближался новый 1980 год.
Это первый праздник без родных, в такой далёкой, ставшей теперь нашим домом, Удмуртии, куда мы с мужем приехали по распределению после окончания института.

Здесь настоящая зима! Повсюду снег, снег, снег… Целые горы снега! Он искрится, переливается на солнце мириадами звёздочек, кружится в морозном воздухе, украшая пушистые ели и сосны. В белоснежных шапках и шубках щеголяют красавицы рябины, нацепив на себя рубиновые бусы, колье и серьги. Снег, словно художник...

Ангела смерти не интересует, приготовлен ли мертвому саван.

Беда, коль уши не слышат, а рот говорит.
Бедность не позор, но и не большая честь.
Бедняк постит, не глядя в календарь.
Берегись огня и не верь воде.
Благодаря своей шляпе знает, что у него есть голова.

Бог не может быть везде одновременно — поэтому он создал матерей.

Бог не пошлёт калачи, если лежать на печи.
Бог сотворил мужчину и отдыхал, а сотворил женщину — и все потеряли покой.

Богатство, бедность — эти два плода...

Вижу человека пылающего в огне, и он сам огненный, это как бы его субстанция, его мир, из которого он пришёл. Позади него появились ещё двое огневиков и стояли они по обе стороны от первого, в его же пламени и чуть позади. Первый говорит: «Он здесь, это его след, нам надо его догнать, ведь через столько миров прошли!» Мысль: «Интересно, как они видят если кругом огонь?» Я лежу на диване в полном сознании и притом в нашей реальности и это я ощущаю, и диван и комнату в подвале, где я расслабился...