Утро пробивало щель в пьяных занавесках маленькой комнаты. Андреас, скидывая полночную, тяжесть медленно обретал равновесие рассветного счета. Лицо умывал холодный солнечный свет и в голове крутился хаотический восторг от очередной главы Джойса, которую он, по старой трехлетней привычке прочел на ночь. Эти строки вызывали в его сердце такой экзальтированный отклик, что Андреасу порой казалось, будто он наркотическим узлом подсел на фолианты любимого, но мало кому известного писателя. Произведя стандартный ритуал утренних вариаций, Андреас сел в машину и поехал на работу. Сегодня в их отдел должна была прийти на стажировку молодая, обаятельная секретарша. Андреас любил женщин, но последнее время ему как-то особенно не везло в этом вопросе, и казалось он вообще перестал интересоваться противоположным полом, но вчера все изменилось, когда эта стройное, жаждущее постижения, стервозное создание оказалось за его столом в соблазнительном платье, отбивающим всякую охоту изучать типовое резюме его обладательницы. Эта встреча кричала похмельем медоносных удовольствий, источая романтическое напряжение в животный инстинкт обладания. Радость дыхания наконец-то раздирала скованную грудь и сердце качало огненную кровь по заряженному на взрыв телу. Андреас называл такое состояние ядерной влюбленностью, он любил это ощущение свежести в тридцатилетнем, но уже одряхлевшем сознании и всегда выдавал себя своему окружению извержением бурной, клокочущей симпатии к облегающей реальности. А еще, ее звали… это было его любимое имя, имя которое формировало в фантазиях сплав несдержанной, бешеной, беззастенчивой тяги и экстатическое наитие венерианских утех….
Смеркалось. Черные ехидины вползали в домашнюю обстановку Джойса, подталкивая его к поиску продолжения своей книги. Он всегда писал по ночам. Он любил умиротворяющую, тихую гавань скучной темноты, разбавленную скрипучей мелодией плафона, льющейся на письменный стол. Сегодня его герой должен влюбиться… Да, пожалуй он непременно влюбится… Сколько можно тянуть лямку успешного, одинокого коммерсанта и горюющего о прошлых утратах… Нужно придумать ей имя, красивое имя, имя выражающее страсть пустыни в полдничном восхождении, грациозное освещение хрустальных водопадов, таинство лунных мистерий… Джойс откинулся на спинку стула и закурил. По спине проносилась оргиастическая легкость, в глазах стоял опыт ненасытной пламенной любви летних садов и созидающие сюжетные слова проносились в уме райскими, невесомыми голубками. Он ловил их и переносил в свои записи, ровнял, строил, преобразовывал, отсекал, облачал, накручивал сумасшедшей импровизацией. Джойс любил своего героя, он хотел давать ему, только самое лучшее, но иногда не мог, не мог чисто физически, и это его сильно тревожило. Джойс не знал, откуда приходит нетрезвая муза вдохновения, откуда черпают силы духи писательского дерзновения и кто нашептывает происходящее по ту сторону языка. Джойс писал, писал неистово и яростно, писал, излучаясь священной кровью в переплетения фантастических фраз и изображений. Джойс любил свой талант созидать невероятные миры из ничто, он даже не мог представить, что это ничто…он сам…
Андреас-Джойс, змей, кусающий собственный хвост, три года назад умерла его жена, три года назад он понял, он решил для себя, что все в этом клочке жизни, лишь заброшенный богом мираж, включая и его самого. Он принял, что может быть кем угодно, когда угодно, не обращая внимания на то, что творилось прежде, что так долго и упорно работало над его самосознанием, самоопределением и утверждением в глазах правды. Андреас-Джойс нашел свою раздробленную половину…
Смеркалось. Черные ехидины вползали в домашнюю обстановку Джойса, подталкивая его к поиску продолжения своей книги. Он всегда писал по ночам. Он любил умиротворяющую, тихую гавань скучной темноты, разбавленную скрипучей мелодией плафона, льющейся на письменный стол. Сегодня его герой должен влюбиться… Да, пожалуй он непременно влюбится… Сколько можно тянуть лямку успешного, одинокого коммерсанта и горюющего о прошлых утратах… Нужно придумать ей имя, красивое имя, имя выражающее страсть пустыни в полдничном восхождении, грациозное освещение хрустальных водопадов, таинство лунных мистерий… Джойс откинулся на спинку стула и закурил. По спине проносилась оргиастическая легкость, в глазах стоял опыт ненасытной пламенной любви летних садов и созидающие сюжетные слова проносились в уме райскими, невесомыми голубками. Он ловил их и переносил в свои записи, ровнял, строил, преобразовывал, отсекал, облачал, накручивал сумасшедшей импровизацией. Джойс любил своего героя, он хотел давать ему, только самое лучшее, но иногда не мог, не мог чисто физически, и это его сильно тревожило. Джойс не знал, откуда приходит нетрезвая муза вдохновения, откуда черпают силы духи писательского дерзновения и кто нашептывает происходящее по ту сторону языка. Джойс писал, писал неистово и яростно, писал, излучаясь священной кровью в переплетения фантастических фраз и изображений. Джойс любил свой талант созидать невероятные миры из ничто, он даже не мог представить, что это ничто…он сам…
Андреас-Джойс, змей, кусающий собственный хвост, три года назад умерла его жена, три года назад он понял, он решил для себя, что все в этом клочке жизни, лишь заброшенный богом мираж, включая и его самого. Он принял, что может быть кем угодно, когда угодно, не обращая внимания на то, что творилось прежде, что так долго и упорно работало над его самосознанием, самоопределением и утверждением в глазах правды. Андреас-Джойс нашел свою раздробленную половину…
Обсуждения Андреас-Джойс, змей, кусающий собственный хвост