Март, первая неделя: Анализ крови у Гитлера обнадёживает. Но уровень жизни падает со сказочной быстротой. Лекарства дорожают на глазах. Приходится по несколько раз в день менять калькуляцию расходов. Если так пойдет дальше и марка не стабилизируется, ситуация окончится кромешным адом. Я не узнаю своих земляков. В Мюнхене сплошные демонстрации и выступления ораторов. Для моего пациента, воинствующего антисемита, наступили благостные времена. Пришёл доктор Бреннер. У Гитлера нет столько денег, чтобы рассчитаться полностью за курс лечения, а ветерана войны на улицу не выставишь. Бреннер принёс несколько рисунков своего пациента. Кажется, это акварельные наброски. Мне они предложены, как плата за лечение. Если так пойдет дальше, я - банкрот. Пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Бреннер в восторге от этой мазни и говорит, что они отражают сложные процессы нашего бытия. Если так пойдет дальше, то бывшего сифилитика объявят новомодным святым, который знает, что всем нам надо делать.
Март, первая неделя. В воскресенье был приглашен к психиатру, доктору Фельдману. Кроме меня, были приглашены мои старые сверстники по университету. Когда-то мы все были активные бурши. Доктор юриспруденции Вайзель и доктор- историк Гаккер, получивший за свои исследования истории Вавилона и Египта большую золотую медаль исторического общества. По нынешним смутным временам стол был скромный, но вина, как всегда, превосходные. Вайзель имеет адвокатскую контору в Берлине, рассказывал о своем знакомстве с неким Парвусом – доверенным лицом самого Ленина. Оказывается, у Ленина в роду есть евреи. Вайзель, не скрывая своей национальной гордости, говорил о том, что евреи некогда униженные царём, захватили все ключевые посты в России, и активно занимаются политикой. Фельдмана - это пугает, и он считает, что если большевизм выплеснется в Европу, то это будет конец света. Гаккер объяснил политическую ситуацию в стране.
Красные наглеют и усиленно агитируют голодных рабочих. Правительство – кучка дегенератов. Одна надежда на офицерство и фронтовиков. Обязательно при таком раскладе должна появиться партия национального единства, которая избавит Германию от дрожжей большевизма и марксизма. Пока евреи усиленно занимались торговлей, финансами и наукой, они не нарушали извечный паритет в обществе. Приход их в политику, будет для всех губителен. Это не прибавило оптимизма нашим собеседникам. Все ушли, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Может быть, этот невзрачный, никому не известный Гитлер – провидец и действительно, ради спасения и стабилизации нашей Германии, следует избавиться от всех иных, не родственных немцам по крови. Французы этого не ощущают. Они превратили страну в проходной двор и постоянно пополняют приток населения за счет своих колоний.
Март, понедельник: Поступили отрицательные пробы анализов. Несколько пациентов, среди них и наш прозорливый австриец, подготовлены к выписке. Перед уходом мы очень тепло побеседовали. Он, оказывается, может быть, очень приятным собеседником. Я вспомнил своего шурина, майора Мерка. Адольф, оказывается, был свидетелем его гибели и находился буквально неподалёку. Полк менял дислокацию, и, пролетавший французский разведчик-аэроплан, сбросил всего одну бомбу. Осколком убило моего шурина. Гитлер привёл мне несколько интересных примеров из своей бурной событиями жизни. И везде смерть делала отчаянные усилия с ним разделаться. Но он – фанатично верит в силу своего провидения и верит, что его час пробьет. Я не пытался его разуверить, у него глаза горели сильнейшим огнем внутреннего убеждения.
Я знаю только одно, опоздай он ко мне на некоторое время и болезнь сожрала бы его, как ржавчина железо. А пока он полон надежд и желаний. Я вспомнил, каким несчастным он выглядел в свой первый день, и как уверенно держится сейчас, покидая клинику. Поклонники его политических взглядов сопровождали его к выходу, как верные паладины.
Протяжный перезвон старинных часов перенес Кирьякова из прошлого в гостиную внучки автора дневников.
- Вы так погрузились в чтение, что я долго не решалась к Вам обратиться, - улыбнулась фрау Лунг.
Она стояла неподалеку от кресла в плаще и шляпке, и Кирьяков понял, что ему пора откланяться.
- Завтра вы можете, придти в это же время, и постарайтесь успеть, так как послезавтра я поеду к своей свояченице в Тироль.
Кирьяков откланялся и, выйдя на улицу, увидел «оппель» Тургаева.
- Ну, слава Богу, - облегченно вздохнул Олег. – Тут частная парковка. С минуты на минуту начнут съезжаться хозяева и своим образцовым венским занудством всю душу вынут.
- Слушай, давай съездим в Пратер. Там есть такая аппетитная кафешка. Штрудель восхитительный.
- Знаю, мы туда часто с Ликой заныриваем. Место изумительное, а вкус штруделя специфический. Не исключено, что герой твоих дум Адольфус Ужасный лакомился дарами забегаловок Пратера?
Они наслаждались покоем, редкостной красотой места и согласились, что такой восхитительный кофе готовят только в Вене.
- К Вене привыкаешь, как к любовнице, - вздохнул Тургаев. – Но в последний момент мысль оставить старую, привычную жену, кажется, кощунственной. Но если малыш здесь останется учиться, то боюсь, что мы застрянем здесь надолго, или же, навсегда. Ты, ведь, понимаешь, что он для нас значит?
-Еще бы. Прогнозы строить рано, но если начнёт намечаться такая линия, то, я думаю, в крайности впадать не стоит. Я не помню, но кто-то своеобразно заметил: Родина не всегда там, где наши могилы. Родина, как Бог, всегда должна обретаться в душе.
На следующее утро Кирьяков вновь появился у фрау Лунг, и она, понимая, что времени у него не так уж много, поспешно покинула гостиную. Он перелистал прочитанное и остановился у новой записи:
Март, вторая неделя: Судя по прессе, офицеры - фронтовики навели порядок в Берлине. Большевистский кровавый хаос Венгрии нам не грозит. В Гамбурге и Киле не всё однозначно. Не могу себе представить, как зараза большевизма, проникла в императорский флот. Он всегда был цитадель дисциплины и послушания. Как сейчас нуждается наша несчастная больная и униженная Германия в сильном хозяине. Все эти социал - демократы напоминают мне недоучек с апломбом. Чтобы навести порядок в стране, и стабилизировать парализованную экономику, нужен кто-то из военных. Заехал профессор Фельдман и я, памятуя о том, что он большой любитель живописи, показал ему шесть акварелей моего бывшего пациента Гитлера. Несколько дней они лежали на моём столе и, кроме неприязни, у меня ничего не вызывали.
Реакция достопочтенного профессора медицины почему-то напомнила мне записи из истории душевнобольных, когда после интернатуры я проходил практику в психиатрической клинике в Зоненнберге. Профессор впал в прострацию и, не отрываясь, впитывал в себя эту, с позволения сказать, мазню. Это становилось неприлично, как будто я оказался приложением к своему письменному столу. Мне даже показалось, что он не только их пристально разглядывает, но даже ещё и обнюхивает. Наконец, он отвлекся от созерцания и спросил, не буду ли я так любезен, чтобы продать ему все акварели, или те, которые я не захочу себе оставить.
Мне показалось, что он немного не в себе, и я решил переспросить о его истинных намерениях. Он с раздражением повторил мне свою просьбу. Я немного подумал и сказал, что готов уступить эти, с позволения сказать, рисунки, за ту стоимость, которую задолжал мне пациент за лечение. Фельдман, не раздумывая, достал портмоне и расплатился. У меня, вероятно, был такой вид, что Фельдман не сдержал улыбки:
-Вам это, вероятно, кажется смешением красок, но живопись и музыка обладают речью. Просто непосвященным это не дано понять. В этих акварелях сконцентрирована чья-то мощная злая воля, импульс, отражение негативной материальной субстанции.
Я объяснил, что художник видит свою конечную цель в полном уничтожении евреев на земле, и что он верит в своё предначертание свыше. Мой друг грустно улыбнулся и сказал, что если в Германии и дальше будет ухудшаться экономическая обстановка, то проще всего обвинить евреев за просчеты войны и политики, сбежавшего в Голландию кайзера. Так было и так всегда будет. Он был очень напряжён, и я не стал с ним полемизировать.
Март, третья неделя: Вальтер рассказывал мне про Гитлера. Тот выступал с лекциями перед солдатами гарнизона Мюнхена, и его выступления имели успех. Кажется, наш неутомимый в своей деятельности, бывший пациент нашел благодатную почту для применения своих фантазий. Я всё же не допускаю мысли, что люди его пошиба, готовые на самые крайние меры, придут к власти. Это чревато для всех нас большой бедой.
Март, последняя неделя: Позвонил и приехал Фельдман. Оказывается, он был в Вене, участвовал в научной конференции, которую проводил профессор Зигмунд Фрейд, и у них с мэтром психиатрии возникли сильные разногласия по проблемам сна. Но, судя по тому, как он говорил об этом, его мысли занимали не взаимоотношения с Фрейдом, а нечто другое. Мой университетский друг рассказал мне, что встречался с известнейшим австрийским каббалистом, рабби Беньямином, показывал ему акварели и выяснил прогнозы на будущее. Мой отец привил у меня с детства любовь к Библии, но даже после столь многолетнего изучения этой вечной книги, я не мог ответить на вопрос Фельдмана, кто такой Амалек?
Как объяснил Фельдман, над его многострадальным народом тяготеет злой рок со стороны потомства их общего прародителя Авраама. Корень был один, ветви дерева оказались не только чуждыми, а непримиримо ненавистными. Старший сын Исаака, Исав, оказался обделённым степенью первородства, в результате обмана и подлога своего младшего брата Иакова. Так из своих прямых родственников по крови появились враги по убеждению, не признающие иудаизм и, стремящиеся уничтожить потомство Иакова. Вот этот момент с обманом брата всегда почему-то у меня вызывал несколько негативное отношение к евреям.
Обман – это цепная реакция ненависти, и он будет всегда и везде стремиться к разрушению. Собственно, всю историю еврейского народа сопровождает этот обман, который принял вселенские формы. Так вот, внук обманутого и потерявшего отцовское благословение Исава, незаконнорожденный или, как они называют своих выродков- мамзер – Амалек стал сущим адом для своих бывших родичей, и во всех синагогах предают это имя забвению. Как считает мой друг Фельдман, истоки неприязни человечества к евреям берут своё начало именно отсюда. Каббалист из Вены глубоко убеждён, что дух этого самого последовательного гонителя евреев Амалека, после кончины этого величайшего злодея имеет два воплощения.
При жизни Амалека он вдохновлял его на истребление бывших родственников. После его смерти, он искал подходящего медиума, дабы с его помощью исполнить давнюю мечту, данную своему деду Исаву, истребить всё потомство своего брата и, тем самым, уничтожить иудаизм на земле, и евреев, как прямое семя Иакова. Пророчество Мишеля Нострадамуса указывает именно на это, второе грандиозное воплощение духа неистового Амалека. И не скрывает, что это произойдёт в Европе. Каббалист сказал, что рукой человека, кто создал эти акварели, источающие яд каждой капелькой краски, водил сам Амалек. И что нигде и никогда не найдётся в природе сила изменить рок предначертания. Всё что должно состояться, то случится непременно, и единственное, что могут сделать евреи Европы - это следовать начертаниям великих подвижников еврейства: Герцля и Жаботинского и покинуть место, где всех их ждёт месть Амалека. И уйти на землю своего божественного обетования, под сень могил праотцев. Кто останется, тот очень горько пожалеет.
- Послушайте, друг мой, - сказал я Фельдману. - Я не очень верю в силу всяких пророчеств, если следовать всей этой, простите, вашей еврейской чепухе, то впору руки на себя наложить. Может быть, ваш каббалист обладает каким-то особым даром. Помните, нас учили наши учителя: если не доказано и не опровергнуто, значит, еще не открыто или же, талантливая мистификация. Кстати, ещё один еврей, директор академии художеств в Вене, отказался зачислить на учебу нашего несостоявшегося художника, мотивируя это тем, что он, якобы, лишен этого редкостного дара. Это мне рассказал наш бравый ефрейтор и добавил при этом, что как только он достигнет того, что ему предначертано судьбой, то он наведет порядок в Австрии. И ещё он сказал тогда, что годы не стирают обиды, а только усиливают привкус мести. Каков философ?
- Ах, Гельмут, мы знакомы уже четверть века, и Вы прекрасно знаете, что я никогда не страдал шизоидными расстройствами, - грустно улыбнулся Фельдман. – Но меня не покидает чувство, что мой несчастный народ и вы, немцы, стоим на пороге жутких испытаний. У меня уже давно зреет мысль, что я посетитель ресторана, где звучит музыка, которую кто-то заказывает, не согласовав ее с нами. Дай-то Бог, чтобы я строил свои прогнозы на песке.
На этом тетрадь заканчивалась, и Кирьяков закрыл обложку. Фрау Лунг уже была на своём боевом посту, неподалёку от лакированных напольных часов. Он поблагодарил её за предоставленную возможность заглянуть в первоисточники той далекой, но еще полностью не изученной поры, и отправился к выходу. Из корпункта он позвонил Эмериху, сказал ему, что работа завершена и утром он вылетает в Москву. Эмерих пожелал Виктору всех благ и обещал, если получится, навестить Кирьякова в Москве в начале июля, куда он собирался выехать на международный симпозиум славистов.
Леонардл Леонид Шнейдеров Германия Альманах LitCetera
Март, первая неделя. В воскресенье был приглашен к психиатру, доктору Фельдману. Кроме меня, были приглашены мои старые сверстники по университету. Когда-то мы все были активные бурши. Доктор юриспруденции Вайзель и доктор- историк Гаккер, получивший за свои исследования истории Вавилона и Египта большую золотую медаль исторического общества. По нынешним смутным временам стол был скромный, но вина, как всегда, превосходные. Вайзель имеет адвокатскую контору в Берлине, рассказывал о своем знакомстве с неким Парвусом – доверенным лицом самого Ленина. Оказывается, у Ленина в роду есть евреи. Вайзель, не скрывая своей национальной гордости, говорил о том, что евреи некогда униженные царём, захватили все ключевые посты в России, и активно занимаются политикой. Фельдмана - это пугает, и он считает, что если большевизм выплеснется в Европу, то это будет конец света. Гаккер объяснил политическую ситуацию в стране.
Красные наглеют и усиленно агитируют голодных рабочих. Правительство – кучка дегенератов. Одна надежда на офицерство и фронтовиков. Обязательно при таком раскладе должна появиться партия национального единства, которая избавит Германию от дрожжей большевизма и марксизма. Пока евреи усиленно занимались торговлей, финансами и наукой, они не нарушали извечный паритет в обществе. Приход их в политику, будет для всех губителен. Это не прибавило оптимизма нашим собеседникам. Все ушли, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Может быть, этот невзрачный, никому не известный Гитлер – провидец и действительно, ради спасения и стабилизации нашей Германии, следует избавиться от всех иных, не родственных немцам по крови. Французы этого не ощущают. Они превратили страну в проходной двор и постоянно пополняют приток населения за счет своих колоний.
Март, понедельник: Поступили отрицательные пробы анализов. Несколько пациентов, среди них и наш прозорливый австриец, подготовлены к выписке. Перед уходом мы очень тепло побеседовали. Он, оказывается, может быть, очень приятным собеседником. Я вспомнил своего шурина, майора Мерка. Адольф, оказывается, был свидетелем его гибели и находился буквально неподалёку. Полк менял дислокацию, и, пролетавший французский разведчик-аэроплан, сбросил всего одну бомбу. Осколком убило моего шурина. Гитлер привёл мне несколько интересных примеров из своей бурной событиями жизни. И везде смерть делала отчаянные усилия с ним разделаться. Но он – фанатично верит в силу своего провидения и верит, что его час пробьет. Я не пытался его разуверить, у него глаза горели сильнейшим огнем внутреннего убеждения.
Я знаю только одно, опоздай он ко мне на некоторое время и болезнь сожрала бы его, как ржавчина железо. А пока он полон надежд и желаний. Я вспомнил, каким несчастным он выглядел в свой первый день, и как уверенно держится сейчас, покидая клинику. Поклонники его политических взглядов сопровождали его к выходу, как верные паладины.
Протяжный перезвон старинных часов перенес Кирьякова из прошлого в гостиную внучки автора дневников.
- Вы так погрузились в чтение, что я долго не решалась к Вам обратиться, - улыбнулась фрау Лунг.
Она стояла неподалеку от кресла в плаще и шляпке, и Кирьяков понял, что ему пора откланяться.
- Завтра вы можете, придти в это же время, и постарайтесь успеть, так как послезавтра я поеду к своей свояченице в Тироль.
Кирьяков откланялся и, выйдя на улицу, увидел «оппель» Тургаева.
- Ну, слава Богу, - облегченно вздохнул Олег. – Тут частная парковка. С минуты на минуту начнут съезжаться хозяева и своим образцовым венским занудством всю душу вынут.
- Слушай, давай съездим в Пратер. Там есть такая аппетитная кафешка. Штрудель восхитительный.
- Знаю, мы туда часто с Ликой заныриваем. Место изумительное, а вкус штруделя специфический. Не исключено, что герой твоих дум Адольфус Ужасный лакомился дарами забегаловок Пратера?
Они наслаждались покоем, редкостной красотой места и согласились, что такой восхитительный кофе готовят только в Вене.
- К Вене привыкаешь, как к любовнице, - вздохнул Тургаев. – Но в последний момент мысль оставить старую, привычную жену, кажется, кощунственной. Но если малыш здесь останется учиться, то боюсь, что мы застрянем здесь надолго, или же, навсегда. Ты, ведь, понимаешь, что он для нас значит?
-Еще бы. Прогнозы строить рано, но если начнёт намечаться такая линия, то, я думаю, в крайности впадать не стоит. Я не помню, но кто-то своеобразно заметил: Родина не всегда там, где наши могилы. Родина, как Бог, всегда должна обретаться в душе.
На следующее утро Кирьяков вновь появился у фрау Лунг, и она, понимая, что времени у него не так уж много, поспешно покинула гостиную. Он перелистал прочитанное и остановился у новой записи:
Март, вторая неделя: Судя по прессе, офицеры - фронтовики навели порядок в Берлине. Большевистский кровавый хаос Венгрии нам не грозит. В Гамбурге и Киле не всё однозначно. Не могу себе представить, как зараза большевизма, проникла в императорский флот. Он всегда был цитадель дисциплины и послушания. Как сейчас нуждается наша несчастная больная и униженная Германия в сильном хозяине. Все эти социал - демократы напоминают мне недоучек с апломбом. Чтобы навести порядок в стране, и стабилизировать парализованную экономику, нужен кто-то из военных. Заехал профессор Фельдман и я, памятуя о том, что он большой любитель живописи, показал ему шесть акварелей моего бывшего пациента Гитлера. Несколько дней они лежали на моём столе и, кроме неприязни, у меня ничего не вызывали.
Реакция достопочтенного профессора медицины почему-то напомнила мне записи из истории душевнобольных, когда после интернатуры я проходил практику в психиатрической клинике в Зоненнберге. Профессор впал в прострацию и, не отрываясь, впитывал в себя эту, с позволения сказать, мазню. Это становилось неприлично, как будто я оказался приложением к своему письменному столу. Мне даже показалось, что он не только их пристально разглядывает, но даже ещё и обнюхивает. Наконец, он отвлекся от созерцания и спросил, не буду ли я так любезен, чтобы продать ему все акварели, или те, которые я не захочу себе оставить.
Мне показалось, что он немного не в себе, и я решил переспросить о его истинных намерениях. Он с раздражением повторил мне свою просьбу. Я немного подумал и сказал, что готов уступить эти, с позволения сказать, рисунки, за ту стоимость, которую задолжал мне пациент за лечение. Фельдман, не раздумывая, достал портмоне и расплатился. У меня, вероятно, был такой вид, что Фельдман не сдержал улыбки:
-Вам это, вероятно, кажется смешением красок, но живопись и музыка обладают речью. Просто непосвященным это не дано понять. В этих акварелях сконцентрирована чья-то мощная злая воля, импульс, отражение негативной материальной субстанции.
Я объяснил, что художник видит свою конечную цель в полном уничтожении евреев на земле, и что он верит в своё предначертание свыше. Мой друг грустно улыбнулся и сказал, что если в Германии и дальше будет ухудшаться экономическая обстановка, то проще всего обвинить евреев за просчеты войны и политики, сбежавшего в Голландию кайзера. Так было и так всегда будет. Он был очень напряжён, и я не стал с ним полемизировать.
Март, третья неделя: Вальтер рассказывал мне про Гитлера. Тот выступал с лекциями перед солдатами гарнизона Мюнхена, и его выступления имели успех. Кажется, наш неутомимый в своей деятельности, бывший пациент нашел благодатную почту для применения своих фантазий. Я всё же не допускаю мысли, что люди его пошиба, готовые на самые крайние меры, придут к власти. Это чревато для всех нас большой бедой.
Март, последняя неделя: Позвонил и приехал Фельдман. Оказывается, он был в Вене, участвовал в научной конференции, которую проводил профессор Зигмунд Фрейд, и у них с мэтром психиатрии возникли сильные разногласия по проблемам сна. Но, судя по тому, как он говорил об этом, его мысли занимали не взаимоотношения с Фрейдом, а нечто другое. Мой университетский друг рассказал мне, что встречался с известнейшим австрийским каббалистом, рабби Беньямином, показывал ему акварели и выяснил прогнозы на будущее. Мой отец привил у меня с детства любовь к Библии, но даже после столь многолетнего изучения этой вечной книги, я не мог ответить на вопрос Фельдмана, кто такой Амалек?
Как объяснил Фельдман, над его многострадальным народом тяготеет злой рок со стороны потомства их общего прародителя Авраама. Корень был один, ветви дерева оказались не только чуждыми, а непримиримо ненавистными. Старший сын Исаака, Исав, оказался обделённым степенью первородства, в результате обмана и подлога своего младшего брата Иакова. Так из своих прямых родственников по крови появились враги по убеждению, не признающие иудаизм и, стремящиеся уничтожить потомство Иакова. Вот этот момент с обманом брата всегда почему-то у меня вызывал несколько негативное отношение к евреям.
Обман – это цепная реакция ненависти, и он будет всегда и везде стремиться к разрушению. Собственно, всю историю еврейского народа сопровождает этот обман, который принял вселенские формы. Так вот, внук обманутого и потерявшего отцовское благословение Исава, незаконнорожденный или, как они называют своих выродков- мамзер – Амалек стал сущим адом для своих бывших родичей, и во всех синагогах предают это имя забвению. Как считает мой друг Фельдман, истоки неприязни человечества к евреям берут своё начало именно отсюда. Каббалист из Вены глубоко убеждён, что дух этого самого последовательного гонителя евреев Амалека, после кончины этого величайшего злодея имеет два воплощения.
При жизни Амалека он вдохновлял его на истребление бывших родственников. После его смерти, он искал подходящего медиума, дабы с его помощью исполнить давнюю мечту, данную своему деду Исаву, истребить всё потомство своего брата и, тем самым, уничтожить иудаизм на земле, и евреев, как прямое семя Иакова. Пророчество Мишеля Нострадамуса указывает именно на это, второе грандиозное воплощение духа неистового Амалека. И не скрывает, что это произойдёт в Европе. Каббалист сказал, что рукой человека, кто создал эти акварели, источающие яд каждой капелькой краски, водил сам Амалек. И что нигде и никогда не найдётся в природе сила изменить рок предначертания. Всё что должно состояться, то случится непременно, и единственное, что могут сделать евреи Европы - это следовать начертаниям великих подвижников еврейства: Герцля и Жаботинского и покинуть место, где всех их ждёт месть Амалека. И уйти на землю своего божественного обетования, под сень могил праотцев. Кто останется, тот очень горько пожалеет.
- Послушайте, друг мой, - сказал я Фельдману. - Я не очень верю в силу всяких пророчеств, если следовать всей этой, простите, вашей еврейской чепухе, то впору руки на себя наложить. Может быть, ваш каббалист обладает каким-то особым даром. Помните, нас учили наши учителя: если не доказано и не опровергнуто, значит, еще не открыто или же, талантливая мистификация. Кстати, ещё один еврей, директор академии художеств в Вене, отказался зачислить на учебу нашего несостоявшегося художника, мотивируя это тем, что он, якобы, лишен этого редкостного дара. Это мне рассказал наш бравый ефрейтор и добавил при этом, что как только он достигнет того, что ему предначертано судьбой, то он наведет порядок в Австрии. И ещё он сказал тогда, что годы не стирают обиды, а только усиливают привкус мести. Каков философ?
- Ах, Гельмут, мы знакомы уже четверть века, и Вы прекрасно знаете, что я никогда не страдал шизоидными расстройствами, - грустно улыбнулся Фельдман. – Но меня не покидает чувство, что мой несчастный народ и вы, немцы, стоим на пороге жутких испытаний. У меня уже давно зреет мысль, что я посетитель ресторана, где звучит музыка, которую кто-то заказывает, не согласовав ее с нами. Дай-то Бог, чтобы я строил свои прогнозы на песке.
На этом тетрадь заканчивалась, и Кирьяков закрыл обложку. Фрау Лунг уже была на своём боевом посту, неподалёку от лакированных напольных часов. Он поблагодарил её за предоставленную возможность заглянуть в первоисточники той далекой, но еще полностью не изученной поры, и отправился к выходу. Из корпункта он позвонил Эмериху, сказал ему, что работа завершена и утром он вылетает в Москву. Эмерих пожелал Виктору всех благ и обещал, если получится, навестить Кирьякова в Москве в начале июля, куда он собирался выехать на международный симпозиум славистов.
Леонардл Леонид Шнейдеров Германия Альманах LitCetera
Обсуждения Акварели Гитлера два