7. Колдуны Подмётной эпохи. Ян Трёхпалый

36...((175.а)) Реконструкция. Февраль.
Февраль – отвесный уступ зимы. В стрельчатых окнах метёт и воет. Самое время опробовать магическую шестёрку: перо-курсив-язык. Как именно? Летописец про себя будет читать книгу, заслонив, а раб записывать его мысли. Шелест переворачиваемой страницы – дверь между настоящим и прошлым. Настоящее – открытая, но ещё не прочитанная страница молчит. Для ушей глухонемого она не доступна. Прошлое – перевёрнутая страница, должна бы ясным отчётливым голосом звучать в его уме. Но ясновидение вспятного взора отбрасывает на непредсказуемую глубину: на минуту, на день, на сто или тысячу лет.
…
Летописец достаёт из кармана миниатюрный томик: «Законы чередования Подмётной и Порожней эпох». Глубокая древность. Автор – Ян Трёхпалый, оборотень ящера. От его современников пошли драконы.
«Вечный тест, – думает летописец. – Ничего не меняется.
Вступление кажется далёким от заявленной темы, но это лишь на первый взгляд. Тот день выпал как раз на Именины Чёрной подёнки, время когда звезда Подёнка встаёт ровно над адом и гаснут все огни. Мог ли колдун, закрывающий эпоху, не отметить это совпадение, как больший над совершающимся виток.
***
36...175.а Исходник
Обращение к читателю от Яна Трёхпалого:
«Страх высоты – изнанка крыльев.
Что не застынет – не оттает.
Что на дороге заметёт твои следы?
Твоими крыльями взметённый ветер.
Всё остальное их добавит,
так и рождаются дороги.
Колдун, тебе смешно,
что стольких слов банальных
вдруг удостоилось льняное полотно
пыльной обыденности?
Но не спеши к материям высоким
от приземлённых тем.
Нет ничего важней дороги,
Её подспудной власти и прямой.
Как человек, ты – невеликий узел своих путей.
Узлы коварным обладают свойством –
затягиваясь, рано или поздно
они сползают к шее
с любого места и предмета.
Шнурок на кошельке – не исключенье.
Идёт, бывало, кабан богатый с загривком толстым,
и по пути встречается ему горбатый мостик.
На ряби водной с отраженьем вместе
красиво он смыкается в петлю…
Хлипки перилла, быстрина реки коварна.
Взлетай, подёнка.
***
37...((176.а)) Реконструкция. Летописец наблюдает, как раб пробует перо.
Раб сидит за столом без движения. Перед ним два пера, стопка бумаги. Летописец выбирает перо «черноокая-дочка» – широкое перо и кладёт на лист. Он садится за спиной раба на подлокотник дубового кресла, чтобы видеть стол. Летописец читает по слогам, затем быстрей – по словам. Увлёкшись, читает обычным образом, про себя. Для вспятного взора это без разницы – слышать мысли или слова.
Привстав, он заглядывает через плечо. Как раб улавливает суть, насколько уверенно идёт перо по бумаге?
Нечётко, но безостановочно раб ведёт строку за строкой. Робко теснятся верхние буквы на листе. Строки под ними летят без смущения: то чеканно, то небрежно. Сработало, молодец. Только пишет, не пойми что.
Раб гораздо больше видит, чем сжатые чеканные формулировки. Мысли Яна Трёхпалого перед ним, как на ладони.
***
37...176.а Исходник
Ян Трёхпалый по завершении текста:
«Чуть удалось – и сразу врозь!
Насколько удалось, настолько удалилось,
а всё, что завершил – и вовсе замело.
Искусство совершить тончайшую ошибку,
которая слегка замедлит жизнь,
всегда свежо.
Жаль, что нельзя ни передать его,
ни самому достигнуть в нём мастерства.
Едва перчинку переложил,
как острая начинка
ушла в котлы чужие.
Мы для того и жили,
что б научиться отпускать, пока есть время.
Взгляд искушённый, твёрдая рука,
рефрен по метроному заклинанья –
увы, но ровно та же суета,
что жадность неофита,
и мимолётны, как обладанье».
***
38...((177.а)) Реконструкция. Раб переносится в сознание ключника эпохи.
Ясновидение переносит раба в главные для автора книги минуты жизни – последние минуты.
Трёхпалый Ян исполняет службу ключника эпохи, закрывая Подмётную и впрок покоряя ещё не начавшуюся – Порожнюю эпоху.
…
Раб чувствует, как его рука совершает чужое движение. Холодная и сухая трёхпалая ладонь разворачивается вверх. По мизинцу на небо щекотно выбегает маленький паук и начинает плести облачную паутинку.
Едва заметная поначалу, она становится всё шире и гуще, пока не затягивает небо и землю. Вокруг мегаполисов паутина образует коконы, между ними сеть дорог. Связанные воедино, зависящие от других пустые люди разобщены: каждый в своём в коконе и каждый на виду. Готовы к тому, чтобы их съесть.
…
Порожняя эпоха, так называемого, технического прогресса – всего лишь коврик у дверей следующей Подмётной эпохи, недолгий отдых, пустой сон.
Когда наступит ему время просыпаться, косматый пёс о восьми лапах, цепной пёс ключника потянется… Чихнёт и встряхнётся… Что за такое? На носу – майский снег. Не человеком пахнут свежие следы вдоль забора. Вместо пятки там отпечатался коготь, повёрнутый назад. Ясно-понятно: лесной протопал… Куда нравился? Не в наш дом и ладно. Гав-гав, оборотень, гав-гав на тебя. Знобко спросонья. Полаять что ли на кружащийся майский снег?
Примерно так всё и будет. Недолго ждать. Растает сон Порожней эпохи и вернётся настоящая – колдунская жизнь.
***
38...177.а Исходник
Ян думает о бессмертии:
«Полупрозрачны время и пространство.
За красотой витражной
сияет большая символичная подсказка:
и я такой же, не цельный, проницаемый.
Как бесконечный лабиринт
полупрозрачных колдовских мозаик
устроен мир и обитатели его.
Если когда-то и проник в открытое окно луч солнца,
то затерялся здесь давно, тысячекратно преломившись.
А если нет?
А если так и петляет, отражаясь?
С чего вдруг, сам не знаю,
но видится мне светлый рыжий заяц,
по лабиринту скачущий, по алтарям, темницам,
сокровищницам, внутренним садам.
Зверь длинноухий, издали он белый,
и кажется лишь бликом.
Вблизи он золотой как солнце,
сидит на витраже, на отраженье и смотрит вдоль луча,
вдоль самого себя глядит наверх и за пределы лабиринта.
С ним встретится – неповторимый шанс
взглянуть туда же».