има поймала нас на второй день пути. Изнывая от усталости, голода и холода, мы не радовались ни первому снегу, ни красотам вокруг нас. Переночевав в домике лесорубов на перевале, мы начали спускаться вниз. До ближайшего населённого пункта было ещё полдня пути…
Ещё вчера утром ничто не предвещало беды. Отработав сезон на сборе черники, мы с Павлом уже подсчитывали заработки, мечтая о возвращении домой. Павла в Варшаве ждало большущее семейство, состоящее с матери, жены и пятерых дочерей. Я очень хотел увидеть сына. Но хозяин черничных плантаций решил иначе. Видно он тоже подсчитывал барыши, и их ему показалось мало. Он сделал самое простое, что можно сделать. Обвинил нас в краже, даже не стараясь про доказательства. Его зять служил в полиции, а кто были мы? Нас просто вывезли на горную извилистую дорогу и показав направление пути, отпустили. И на том спасибо…
Сначала шагалось бодро, хотя и на подьём, благо успели позавтракать, дальше было всё тяжелее и тяжелее. Но тяжелее всего было то, что мы понимали, что дом нам не светить, надо снова искать работу, что детей своих мы увидим не раньше чем через год. И ещё злость на себя. Знакомые норвежцы предупреждали нас о нечистоплотности хозяина, но привлекал заработок, который он предлагал, а мы проигнорировали все предупреждения.
К вечеру вышли на перевал, переночевали в открытом пустовавшим домике лесорубов. Еды в нём небыло, но была печка и ведро. Родник рядом, дрова везде. А в 5-ь утра снова в путь. К одиннадцати вдруг похолодало, подул резкий ветер, в двенадцать уже валил снег.
В сумерках, совершенно бездумно, на полном автопилоте мы вошли в чистенький ухоженный городок у подножья вымотавшей нас горы. Бредя по центральной улице (всего их здесь было три), искали церковь. Кто-кто, а священник, или пастырь, или кто б там не был, должен дать нам кусок хлеба!
Церквушка была невероятно маленькой, приземистой. И закрыта.… Но за церковью стоял домик, тоже небольшой и такой же чистенький и ухожен. Но самое главное – из-за дома валил дым, вкусно пахло, и там были люди! Почти бегом, из последних сил мы бросились туда. Перед нами открылся прекрасный вид: группа укутанных в одеяла людей жарила на мангале колбаски.
- Нех бендзе похвалёны Езус Хрыстус! – Павел совсем потерял голову.
- Слава Иисусу Христу! – вторил я ему, не отводя голодного взгляда от мангала.
Мы даже не обратили внимания, что невысокий седой человек в джинсах и свитере ответил нам на наших родных языках:
- Во веки веков. Амен. Слава вовеки!
- Покушаете с нами? – продолжал он уже на английском.
Рядом засуетились остальные участники пиршества, наполняя нам тарелки салатом, кетчупом, сосисками и тем, что они называют горчицей.
Нам с Павлом было совершенно всё равно, как мы выглядели в глазах этих людей. Мы ели! Запихивали в рот, роняли, пачкались… Мы ели…
Интеллигент в пятом колене, потомок дворян и прекрасно воспитанный человек Павел, «смачно», от всей души срыгнув, уронил голову мне на плечо и уснул. Последнее, что помню я, это как двое высоких мужчин несли моего побратима в дом…
Проснулись мы лишь к обеду следующего дня. Обед был превосходным, но ещё более чудесной была атмосфера за столом. Видно было, что эти люди относятся друг к другу бережно. Другое слово трудно и подобрать. Даже подшучивали они друг над другом и то щадяще. Совершенно беззлобно и необидчиво «прошлись» и по нас с Павлом.
После обеда перешли в просторный холл с камином.
- Будем знакомится!? – полуспросил-полуутвердил седовласый мужчина, отвечавший вчера на наши приветствия.
Знакомство они начали с себя, давая нам время привыкнуть, проникнутся к ним доверием и ощутить атмосферу искренности, которая царила в этом доме.
Седой мужчина оказался местным священником, родом с Закарпатья. Когда ему исполнилось 18-ь, погиб его отец, и он вместе с матерью полячкой выехал в Польшу. Откуда и знание польского, украинского и русского языков. Окончив римо-католическую семинарию, с головой окунулся в социальную работу.
- И почти погиб для Бога, - задумчиво сказал отец Энтони, - Людской гуманизм всасывает своей видимостью добра. Надо Божьей благодати, чтобы понять глубокую разницу между гуманизмом человеческим и гуманизмом Бога. Гуманизм человека ограничен рамками человеческой жизни, от рождения до смерти. Гуманизм Бога для каждого конкретного человека простирается от зачатия в вечность, выходя за рамки времени и пространства. Другими словами людской гуманизм направлен на тело человека, поощряя аборты, эвтаназию, гомосексуализм и понимание жизненного успеха, как власть, деньги, слава. А Божий гуманизм направлен на душу человеческую и с позиции вечности аборт – убийство, эвтаназия – самоубийство, гомосексуализм, как пишет Библия – «мерзость», а жизненный успех – это полнота Духа Святого.
Бог не обошёл глупого, горящего жаждой деятельности вчерашнего семинариста, благодатью, и опомнившись Антон принял рукоположение. По его же просьбе и был отправлен на дальний тяжёлый приход в горы Норвегии.
Не надо быть сильно проницательным, чтобы понять, или скорее почувствовать, что именно отец Энтони был душой всей этой компании. Даже, можно сказать, хранителем духа.
Но руководила здесь всем удивительно красивая молодая женщина Лиза. Еврейка-христианка, она покинула Израиль после того, как от террористической бомбы погибли все её близкие – мать, отец, сестрёнка. Не в силах жить в мире, где всё напоминало ей об утрате, приехала к подруге в Норвегию. А здесь встретила Барта, одного из добрейших людей в мире.
Барт, католик с Новой Зеландии, попал в Норвегию вместе с труппой цирковых артистов, где он всегда был на первых ролях. Но встретил Лизу… И осиротевший цирк уехал на родину без своего первого номера.
Двухметровым громилой, который вместе с Бартом заносил вчера в дом спящего Павла, оказался Дитрих, лютеранин с Германии. Удачный рок-музыкант, песни которого напевала всё страна, внутреннюю боль глушил алкоголем, наркотиками и беспорядочным сексом. Но боль не утихала, как бы взывая к чему-то иному, чистому. В пике карьеры, бросив всё вдруг, с гитарой, палаткой, спальным мешком и необходимыми вещами в рюкзаке, отправился в путешествие в здешние горы. На одной из туристических троп ему встретился огроменный, ищущий спутницу жизни, лось. Приняв Ди за конкурента, загнал его на дерево и сторожил почти сутки.
- Именно там я и начал молится, на этом дереве. - Ди смеётся, - Всё не как у людей. Другие приходят к Богу благодаря людям, а я благодаря лосю.
На счастье тропа была хоженая, знакомая другим туристам. На рассвете следующего дня группа молодых баптистов-евангелистов с Фарерских островов, шумом и песнями отогнали лося. Освобождённый Дитрих едва опустившись на землю, спел им гимн любви к Богу, пришедший ему на сердце прошлой ночью. Результатом его гимна любви стала любовь молодой, маленькой и хрупкой евангелистки Моники.
- Я думаю это все же дело рук Бога, а не лося, - колокольчиком звучит тоненький голосок Моники, - Да и сам лось – дело рук Бога.
В холе были ещё двое людей, которых мы не видели вчера.
Бред, англиканец с Манчестера, обладатель удивительной фамилии Гудмен. Всеобщий любимец, мотор и «приколист», Бред всю свою сознательную жизнь хотел быть монахом. Но ни разу даже не попробовал переступить порог какого-либо монастыря. Прекрасный администратор, великолепный фокусник, по детски глубоко верующий «хороший человек» шёл по жизни легко и весело, принося радость окружающим.
Последним из сидящих в холе был Кристиан, сын чилийского комвияжера и русской эмигрантки, которую его отец нелегально вывёз из Владивостока. В Кристи удивительно сочетались благопристойность и душевность православной матери, и любовь к азартным играм безбожного отца. Уже потом, когда мы вчетвером, Бред, Кристиан, Павел и я, жили в одной комнате, удивительно было наблюдать за нашим русским чилийцем. Часто ночью он вставал, что бы творить Иисусову молитву, а то вдруг загуливал на несколько ночей в казино или другом игорном доме.
Все вместе (кроме отца Энтони, конечно), они были труппой бродячего цирка. Вот уже три сезона путешествовали они по Норвегии, давая представления по городам и весям, радуя местных мальчишек, отрывая их от компьютеров. Всего месяц назад они достигли и этого маленького городка. И воспользовавшись приглашением священника, остановились до весны в его приходском домике.
Вот мы и нашли работу. Нашим новым друзьям нужны были работники сцены. Хотя это громко сказано. Павел оказался профессиональным пиротехником (сколько знаю этого человека – столько он меня по-хорошему удивляет). Я неплохо разбираюсь в аудиотехнике, а ещё у меня был опыт работы со световой техникой. В своё время, бомжуя по необъятным просторам Советского Союза, судьба забросила меня на Урал, в Пермь. Была зима и надо было где-то приютится. Приют мне предоставил светооператор местного театра дед Андрей. Он очень любил свою работу, можно сказать жил ею.Ему скоро было на пенсию и он искал замену, кому мог бы передать свои умения, опыт, идеи. Ко мне он относился прекрасно, я ночевал в операторской, ел то, что он принесёт, помогал ему во всём. И учился управлять «светом и тенью», как любил говорить о своей работе дед. Но пришла весна и потянула меня в дорогу. Украв у глубоко уважаемого мною деда 50 рублей, я двинулся в сторону Свердловска.
Много лет спустя, мучимый болью покаянной души, я пытался найти деда Андрея и возместив ему убыток, выпросить прощения, но, с сожалению он уже умер.
Вскоре мы стали полноправными членами трупы, вместе со всеми приступив к подготовке нового сезона.
В семь утра отец Энтони служил мессу, на которой присутствовали Барт, Павел и я. Как греко-католик я мог приступать к Святым Тайнам Покаяния и Евхаристии, хотя иногда скучал о наших восточных церковных напевах. К полвосьмого в церковь подтягивались все остальные. Отец завершал службу и лидерство в молитве брала на себя Лиза:
- Благословенный Ты, Господи…, - тихо запевала она псалом, и мы входили в её пение, стараясь попасть в такт.
- Подари мир моей Родине…, - Лиза,
- Дай здоровье моим дочерям, - Павел,
- Сделай моего мужа немного мягче, - Моника о Дитрехе…
Каждый просил о своём, а остальные вторили:
- Просим Тебя, Господи…
После завтрака начинался рабочий день. Отец Энтони садился в старенький «Фордик» уезжал к своим верным. Бред объезжал города и посёлки по следованию нашего маршрута, привозя разрешения от мэрий и магистратур на размещения нашего циркового шатра для представлений. Уезжал он всё дальше и отсутствовал всё чаще. Мы, все остальные, шли на окраину городка, где на заснеженном небольшом футбольном поле стояла наша фура с цирковым добром. А дальше шла изнурительная наука. Надо было до автоматизма научится быстро раскладывать шатёр, подключать и настраивать аппаратуру, стелить ковры, ставить трапеции.… Смотря как до седьмого пота мои друзья отрабатывали свои номера, я удивлялся их работоспособности.
Отдавая дань памяти обманутому мною деду Андрею, старался свою работу светотехника делать очень ответственно. Многие из его идей, о которых он мечтал, но так и не смог воплотить, у меня получалось применить, притом не самым худшим способом. Думаю дед помогал мне с неба в моей работе со светом и тенью. И, надеюсь, простил меня и радовался за меня и вместе со мною.
Вечерами, поужинав, совершенно разбитые и уставшие, мы собирались в холе у камина. Молились, общались, пели псалмы, шутили или грустили… Отец Энтони говорил мало, но само присутствие этого спокойного замечательного человека глубокой духовности создавало атмосферу уюта и доброжелательности. Временами мы просто ощущали какую-то мистическую густоту Духа Святого. Думаю Бог не отказывал нам в Своём присутствии.
И для одного из нас молитвы эти не прошли безследно. А я удостоился чести присутствовать при чуде покаяния…
На Новый год, в ответ на поздравления, я получил из дому письмо. Жена писала, что я «безответственный неудачник», что ей надо «устраивать свою жизнь и будущее ребёнка», что она встретила «настоящего человека, который станет достойным отцом» для её сына.
К письму была приложено фото, на котором стояла сияющая моя любимая, а на руках в мордатого дядьки в золотых цепях, счастливо смеялся мой сынишка.
Попросив разрешения у отца Энтони, я позвонил домой.
- А Стасик, - елейным голосом, плохо скрывая злорадство, ответила тёща, - Леночки и мальчика нету. Они вместе с Юрочкой отдыхают в Карпатах. Позвони, пожалуйста, - на слове «пожалуйста» теща сделала ударение, - в понедельник. – и положила трубку.
Была суббота, два дня прошли как кошмар, я порывался ехать домой, ночью бредил и, в конце-концов, слёг с температурой.
В понедельник жена сразу же перешла в атаку:
- Ты лох, неудачник и бездарь!
- Ну почему бездарь? - старался защититься я, - скорее просто бестолочь.
- Мне с тобой противно говорить, - орала жена, - мне от тебя надо только нотариально заверенные согласие на развод и разрешение на выезд за границу для маленького. Мы с его новым папой едем отдыхать в Египет.
Слова «новый папа» совершенно сбили меня с толку, в голове закружилось, и чтоб как-то защитить хоть что-то, я привёл последний аргумент:
- Я католик, а католическая церковь не разрешает разводов.
- Плевала я на твой долбаный католицизм, - в голосе жены преобладали визгливые нотки, - я с твоей справкой в церковь не пойду, мне нужен штамп в паспорте, - и куда-то в сторону, - Боже, какой он идиот.
Жар отпустил меня только через неделю. Ребята ухаживали за мной, молились, и уже дней через десять после разговора с женой, не уверенный в своей правоте, я отправился в долину в Большой город к нотариусу. Со мной вызвался ехать Кристи, так как все побаивались отпускать меня одного.
- Смотри Кристи, церковь с банями. У нас на Украине так выглядят православные церкви. Давай зайдём.
- Если хочешь…, - без особого энтузиазма согласился он.
В церкви шла служба. Батюшка спел первое прошение эктении за которым, я знал, будет следовать «Отче наш».
Несколько женщин невероятно мелодично и задушевно ответили:
- Го-о-споди поми-илуй.
- Стэн, Стэн, - дёргал меня Кристи за рукав, - здесь всё как у нас в Чили, в церкви, где меня крестили, и куда мы ходили с моей мамой.
Слёзы ручьём брызнули с его глаз, упав на колени и отбивая поклоны, он всё громче орал, заглушая пения священника и верных:
- Лорд, хэв мерси! Лорд, хэв мерси!..
Его английское «Господи, помилуй» сменилось испанским, и вдруг ощутив невероятною боль в груди, я опустился на колени рядом с Кристианом, шепча:
- Господи прости ей…
Терпеливо завершив службу, священник подошёл к нам. Услышав мой украинский, он обратился ко мне:
- Братья православные?
Я указал на Кристи.
Священник положил свою руку на плечо моего товарища. Тот поднял к нему мокрое от слёз лицо, и из каких-то глубин подсознания, где хранится наше детство, на чистом русском языке произнёс:
- Батюшка, исповедь.
Впервые за много-много ночей Кристи спал крепко, с улыбкой на устах, счастливым сном невинно приговорённого, помилованного перед казнью.
Весна в горах Норвегии короткая. Не успевает растаять снег, как через три недели уже вовсю жарит лето. Мы решили выступить ещё до наступления весны. Первым на нашем пути был высокогорный городок, зажатый между двух скал. Шесть месяцев в году солнце ходило по кругу, не заглядывая в него. И только в начале марта освещало пик местной ратуши. И тогда в городе начинались празднества. Мы должны были успеть к ним на карнавал.
Расставание было тяжёлым. Хотя мы приготовили костюмированный спектакль для отца Энтони, много шутили и смеялись, но поздним вечером грусть всё же победила нас. Все мы хорошо понимали, что прекрасная жизнь нашей общины подошла к концу и никогда больше не повторится.
Наши супружеские пары решили купить дом у Атлантического побережья и создать там детский санаторий, Павел возвращался к своей семье в Варшаву. Кристи хотел вернутся в Чили, отдать свои долги и начать новую жизнь. У меня осенью истекала виза и вряд ли мне её продолжат. Бред, как всегда, собирался в монастырь, чем очень нас веселил.
На рассвете с грустью мы покинули гостеприимный приход маленького норвежского городка. Отец Энтони долго стоял у ворот, смотря нам вслед…
Ещё вчера утром ничто не предвещало беды. Отработав сезон на сборе черники, мы с Павлом уже подсчитывали заработки, мечтая о возвращении домой. Павла в Варшаве ждало большущее семейство, состоящее с матери, жены и пятерых дочерей. Я очень хотел увидеть сына. Но хозяин черничных плантаций решил иначе. Видно он тоже подсчитывал барыши, и их ему показалось мало. Он сделал самое простое, что можно сделать. Обвинил нас в краже, даже не стараясь про доказательства. Его зять служил в полиции, а кто были мы? Нас просто вывезли на горную извилистую дорогу и показав направление пути, отпустили. И на том спасибо…
Сначала шагалось бодро, хотя и на подьём, благо успели позавтракать, дальше было всё тяжелее и тяжелее. Но тяжелее всего было то, что мы понимали, что дом нам не светить, надо снова искать работу, что детей своих мы увидим не раньше чем через год. И ещё злость на себя. Знакомые норвежцы предупреждали нас о нечистоплотности хозяина, но привлекал заработок, который он предлагал, а мы проигнорировали все предупреждения.
К вечеру вышли на перевал, переночевали в открытом пустовавшим домике лесорубов. Еды в нём небыло, но была печка и ведро. Родник рядом, дрова везде. А в 5-ь утра снова в путь. К одиннадцати вдруг похолодало, подул резкий ветер, в двенадцать уже валил снег.
В сумерках, совершенно бездумно, на полном автопилоте мы вошли в чистенький ухоженный городок у подножья вымотавшей нас горы. Бредя по центральной улице (всего их здесь было три), искали церковь. Кто-кто, а священник, или пастырь, или кто б там не был, должен дать нам кусок хлеба!
Церквушка была невероятно маленькой, приземистой. И закрыта.… Но за церковью стоял домик, тоже небольшой и такой же чистенький и ухожен. Но самое главное – из-за дома валил дым, вкусно пахло, и там были люди! Почти бегом, из последних сил мы бросились туда. Перед нами открылся прекрасный вид: группа укутанных в одеяла людей жарила на мангале колбаски.
- Нех бендзе похвалёны Езус Хрыстус! – Павел совсем потерял голову.
- Слава Иисусу Христу! – вторил я ему, не отводя голодного взгляда от мангала.
Мы даже не обратили внимания, что невысокий седой человек в джинсах и свитере ответил нам на наших родных языках:
- Во веки веков. Амен. Слава вовеки!
- Покушаете с нами? – продолжал он уже на английском.
Рядом засуетились остальные участники пиршества, наполняя нам тарелки салатом, кетчупом, сосисками и тем, что они называют горчицей.
Нам с Павлом было совершенно всё равно, как мы выглядели в глазах этих людей. Мы ели! Запихивали в рот, роняли, пачкались… Мы ели…
Интеллигент в пятом колене, потомок дворян и прекрасно воспитанный человек Павел, «смачно», от всей души срыгнув, уронил голову мне на плечо и уснул. Последнее, что помню я, это как двое высоких мужчин несли моего побратима в дом…
Проснулись мы лишь к обеду следующего дня. Обед был превосходным, но ещё более чудесной была атмосфера за столом. Видно было, что эти люди относятся друг к другу бережно. Другое слово трудно и подобрать. Даже подшучивали они друг над другом и то щадяще. Совершенно беззлобно и необидчиво «прошлись» и по нас с Павлом.
После обеда перешли в просторный холл с камином.
- Будем знакомится!? – полуспросил-полуутвердил седовласый мужчина, отвечавший вчера на наши приветствия.
Знакомство они начали с себя, давая нам время привыкнуть, проникнутся к ним доверием и ощутить атмосферу искренности, которая царила в этом доме.
Седой мужчина оказался местным священником, родом с Закарпатья. Когда ему исполнилось 18-ь, погиб его отец, и он вместе с матерью полячкой выехал в Польшу. Откуда и знание польского, украинского и русского языков. Окончив римо-католическую семинарию, с головой окунулся в социальную работу.
- И почти погиб для Бога, - задумчиво сказал отец Энтони, - Людской гуманизм всасывает своей видимостью добра. Надо Божьей благодати, чтобы понять глубокую разницу между гуманизмом человеческим и гуманизмом Бога. Гуманизм человека ограничен рамками человеческой жизни, от рождения до смерти. Гуманизм Бога для каждого конкретного человека простирается от зачатия в вечность, выходя за рамки времени и пространства. Другими словами людской гуманизм направлен на тело человека, поощряя аборты, эвтаназию, гомосексуализм и понимание жизненного успеха, как власть, деньги, слава. А Божий гуманизм направлен на душу человеческую и с позиции вечности аборт – убийство, эвтаназия – самоубийство, гомосексуализм, как пишет Библия – «мерзость», а жизненный успех – это полнота Духа Святого.
Бог не обошёл глупого, горящего жаждой деятельности вчерашнего семинариста, благодатью, и опомнившись Антон принял рукоположение. По его же просьбе и был отправлен на дальний тяжёлый приход в горы Норвегии.
Не надо быть сильно проницательным, чтобы понять, или скорее почувствовать, что именно отец Энтони был душой всей этой компании. Даже, можно сказать, хранителем духа.
Но руководила здесь всем удивительно красивая молодая женщина Лиза. Еврейка-христианка, она покинула Израиль после того, как от террористической бомбы погибли все её близкие – мать, отец, сестрёнка. Не в силах жить в мире, где всё напоминало ей об утрате, приехала к подруге в Норвегию. А здесь встретила Барта, одного из добрейших людей в мире.
Барт, католик с Новой Зеландии, попал в Норвегию вместе с труппой цирковых артистов, где он всегда был на первых ролях. Но встретил Лизу… И осиротевший цирк уехал на родину без своего первого номера.
Двухметровым громилой, который вместе с Бартом заносил вчера в дом спящего Павла, оказался Дитрих, лютеранин с Германии. Удачный рок-музыкант, песни которого напевала всё страна, внутреннюю боль глушил алкоголем, наркотиками и беспорядочным сексом. Но боль не утихала, как бы взывая к чему-то иному, чистому. В пике карьеры, бросив всё вдруг, с гитарой, палаткой, спальным мешком и необходимыми вещами в рюкзаке, отправился в путешествие в здешние горы. На одной из туристических троп ему встретился огроменный, ищущий спутницу жизни, лось. Приняв Ди за конкурента, загнал его на дерево и сторожил почти сутки.
- Именно там я и начал молится, на этом дереве. - Ди смеётся, - Всё не как у людей. Другие приходят к Богу благодаря людям, а я благодаря лосю.
На счастье тропа была хоженая, знакомая другим туристам. На рассвете следующего дня группа молодых баптистов-евангелистов с Фарерских островов, шумом и песнями отогнали лося. Освобождённый Дитрих едва опустившись на землю, спел им гимн любви к Богу, пришедший ему на сердце прошлой ночью. Результатом его гимна любви стала любовь молодой, маленькой и хрупкой евангелистки Моники.
- Я думаю это все же дело рук Бога, а не лося, - колокольчиком звучит тоненький голосок Моники, - Да и сам лось – дело рук Бога.
В холе были ещё двое людей, которых мы не видели вчера.
Бред, англиканец с Манчестера, обладатель удивительной фамилии Гудмен. Всеобщий любимец, мотор и «приколист», Бред всю свою сознательную жизнь хотел быть монахом. Но ни разу даже не попробовал переступить порог какого-либо монастыря. Прекрасный администратор, великолепный фокусник, по детски глубоко верующий «хороший человек» шёл по жизни легко и весело, принося радость окружающим.
Последним из сидящих в холе был Кристиан, сын чилийского комвияжера и русской эмигрантки, которую его отец нелегально вывёз из Владивостока. В Кристи удивительно сочетались благопристойность и душевность православной матери, и любовь к азартным играм безбожного отца. Уже потом, когда мы вчетвером, Бред, Кристиан, Павел и я, жили в одной комнате, удивительно было наблюдать за нашим русским чилийцем. Часто ночью он вставал, что бы творить Иисусову молитву, а то вдруг загуливал на несколько ночей в казино или другом игорном доме.
Все вместе (кроме отца Энтони, конечно), они были труппой бродячего цирка. Вот уже три сезона путешествовали они по Норвегии, давая представления по городам и весям, радуя местных мальчишек, отрывая их от компьютеров. Всего месяц назад они достигли и этого маленького городка. И воспользовавшись приглашением священника, остановились до весны в его приходском домике.
Вот мы и нашли работу. Нашим новым друзьям нужны были работники сцены. Хотя это громко сказано. Павел оказался профессиональным пиротехником (сколько знаю этого человека – столько он меня по-хорошему удивляет). Я неплохо разбираюсь в аудиотехнике, а ещё у меня был опыт работы со световой техникой. В своё время, бомжуя по необъятным просторам Советского Союза, судьба забросила меня на Урал, в Пермь. Была зима и надо было где-то приютится. Приют мне предоставил светооператор местного театра дед Андрей. Он очень любил свою работу, можно сказать жил ею.Ему скоро было на пенсию и он искал замену, кому мог бы передать свои умения, опыт, идеи. Ко мне он относился прекрасно, я ночевал в операторской, ел то, что он принесёт, помогал ему во всём. И учился управлять «светом и тенью», как любил говорить о своей работе дед. Но пришла весна и потянула меня в дорогу. Украв у глубоко уважаемого мною деда 50 рублей, я двинулся в сторону Свердловска.
Много лет спустя, мучимый болью покаянной души, я пытался найти деда Андрея и возместив ему убыток, выпросить прощения, но, с сожалению он уже умер.
Вскоре мы стали полноправными членами трупы, вместе со всеми приступив к подготовке нового сезона.
В семь утра отец Энтони служил мессу, на которой присутствовали Барт, Павел и я. Как греко-католик я мог приступать к Святым Тайнам Покаяния и Евхаристии, хотя иногда скучал о наших восточных церковных напевах. К полвосьмого в церковь подтягивались все остальные. Отец завершал службу и лидерство в молитве брала на себя Лиза:
- Благословенный Ты, Господи…, - тихо запевала она псалом, и мы входили в её пение, стараясь попасть в такт.
- Подари мир моей Родине…, - Лиза,
- Дай здоровье моим дочерям, - Павел,
- Сделай моего мужа немного мягче, - Моника о Дитрехе…
Каждый просил о своём, а остальные вторили:
- Просим Тебя, Господи…
После завтрака начинался рабочий день. Отец Энтони садился в старенький «Фордик» уезжал к своим верным. Бред объезжал города и посёлки по следованию нашего маршрута, привозя разрешения от мэрий и магистратур на размещения нашего циркового шатра для представлений. Уезжал он всё дальше и отсутствовал всё чаще. Мы, все остальные, шли на окраину городка, где на заснеженном небольшом футбольном поле стояла наша фура с цирковым добром. А дальше шла изнурительная наука. Надо было до автоматизма научится быстро раскладывать шатёр, подключать и настраивать аппаратуру, стелить ковры, ставить трапеции.… Смотря как до седьмого пота мои друзья отрабатывали свои номера, я удивлялся их работоспособности.
Отдавая дань памяти обманутому мною деду Андрею, старался свою работу светотехника делать очень ответственно. Многие из его идей, о которых он мечтал, но так и не смог воплотить, у меня получалось применить, притом не самым худшим способом. Думаю дед помогал мне с неба в моей работе со светом и тенью. И, надеюсь, простил меня и радовался за меня и вместе со мною.
Вечерами, поужинав, совершенно разбитые и уставшие, мы собирались в холе у камина. Молились, общались, пели псалмы, шутили или грустили… Отец Энтони говорил мало, но само присутствие этого спокойного замечательного человека глубокой духовности создавало атмосферу уюта и доброжелательности. Временами мы просто ощущали какую-то мистическую густоту Духа Святого. Думаю Бог не отказывал нам в Своём присутствии.
И для одного из нас молитвы эти не прошли безследно. А я удостоился чести присутствовать при чуде покаяния…
На Новый год, в ответ на поздравления, я получил из дому письмо. Жена писала, что я «безответственный неудачник», что ей надо «устраивать свою жизнь и будущее ребёнка», что она встретила «настоящего человека, который станет достойным отцом» для её сына.
К письму была приложено фото, на котором стояла сияющая моя любимая, а на руках в мордатого дядьки в золотых цепях, счастливо смеялся мой сынишка.
Попросив разрешения у отца Энтони, я позвонил домой.
- А Стасик, - елейным голосом, плохо скрывая злорадство, ответила тёща, - Леночки и мальчика нету. Они вместе с Юрочкой отдыхают в Карпатах. Позвони, пожалуйста, - на слове «пожалуйста» теща сделала ударение, - в понедельник. – и положила трубку.
Была суббота, два дня прошли как кошмар, я порывался ехать домой, ночью бредил и, в конце-концов, слёг с температурой.
В понедельник жена сразу же перешла в атаку:
- Ты лох, неудачник и бездарь!
- Ну почему бездарь? - старался защититься я, - скорее просто бестолочь.
- Мне с тобой противно говорить, - орала жена, - мне от тебя надо только нотариально заверенные согласие на развод и разрешение на выезд за границу для маленького. Мы с его новым папой едем отдыхать в Египет.
Слова «новый папа» совершенно сбили меня с толку, в голове закружилось, и чтоб как-то защитить хоть что-то, я привёл последний аргумент:
- Я католик, а католическая церковь не разрешает разводов.
- Плевала я на твой долбаный католицизм, - в голосе жены преобладали визгливые нотки, - я с твоей справкой в церковь не пойду, мне нужен штамп в паспорте, - и куда-то в сторону, - Боже, какой он идиот.
Жар отпустил меня только через неделю. Ребята ухаживали за мной, молились, и уже дней через десять после разговора с женой, не уверенный в своей правоте, я отправился в долину в Большой город к нотариусу. Со мной вызвался ехать Кристи, так как все побаивались отпускать меня одного.
- Смотри Кристи, церковь с банями. У нас на Украине так выглядят православные церкви. Давай зайдём.
- Если хочешь…, - без особого энтузиазма согласился он.
В церкви шла служба. Батюшка спел первое прошение эктении за которым, я знал, будет следовать «Отче наш».
Несколько женщин невероятно мелодично и задушевно ответили:
- Го-о-споди поми-илуй.
- Стэн, Стэн, - дёргал меня Кристи за рукав, - здесь всё как у нас в Чили, в церкви, где меня крестили, и куда мы ходили с моей мамой.
Слёзы ручьём брызнули с его глаз, упав на колени и отбивая поклоны, он всё громче орал, заглушая пения священника и верных:
- Лорд, хэв мерси! Лорд, хэв мерси!..
Его английское «Господи, помилуй» сменилось испанским, и вдруг ощутив невероятною боль в груди, я опустился на колени рядом с Кристианом, шепча:
- Господи прости ей…
Терпеливо завершив службу, священник подошёл к нам. Услышав мой украинский, он обратился ко мне:
- Братья православные?
Я указал на Кристи.
Священник положил свою руку на плечо моего товарища. Тот поднял к нему мокрое от слёз лицо, и из каких-то глубин подсознания, где хранится наше детство, на чистом русском языке произнёс:
- Батюшка, исповедь.
Впервые за много-много ночей Кристи спал крепко, с улыбкой на устах, счастливым сном невинно приговорённого, помилованного перед казнью.
Весна в горах Норвегии короткая. Не успевает растаять снег, как через три недели уже вовсю жарит лето. Мы решили выступить ещё до наступления весны. Первым на нашем пути был высокогорный городок, зажатый между двух скал. Шесть месяцев в году солнце ходило по кругу, не заглядывая в него. И только в начале марта освещало пик местной ратуши. И тогда в городе начинались празднества. Мы должны были успеть к ним на карнавал.
Расставание было тяжёлым. Хотя мы приготовили костюмированный спектакль для отца Энтони, много шутили и смеялись, но поздним вечером грусть всё же победила нас. Все мы хорошо понимали, что прекрасная жизнь нашей общины подошла к концу и никогда больше не повторится.
Наши супружеские пары решили купить дом у Атлантического побережья и создать там детский санаторий, Павел возвращался к своей семье в Варшаву. Кристи хотел вернутся в Чили, отдать свои долги и начать новую жизнь. У меня осенью истекала виза и вряд ли мне её продолжат. Бред, как всегда, собирался в монастырь, чем очень нас веселил.
На рассвете с грустью мы покинули гостеприимный приход маленького норвежского городка. Отец Энтони долго стоял у ворот, смотря нам вслед…
Обсуждения 3. Община