Запах соломы

Последний холод на кармине щёк,
последний выдох гаснущей метели,
солома солнца, облаков мешок,
тряпьём прикрывший бирюзу капели.

Весенний снег и вечная тоска
над тишиной аллей в пустынном смоге,
и сухость губ, и серебро виска,
как сон луны, застывшей над порогом.

Туман прибился к стёклам, словно тень,
раскрасив утро в розовую слякоть,
матроска света падает в постель,
бросает солнце ржавой баржей якорь.

Последний крик, последний посошок,
суглинок неба под ногами ветра,
и...

За, не мной, закрытыми дверями,
Мир не мой и ждут в нём не меня.
Не меня, молясь пред образами,
Сберегут от пули и огня.

Там другого, ждёт горячий ужин,
При свечах и с молодым вином.
Там не я, любим и всегда нужен,
И не мой — чужой, за дверью дом.

Для меня, в судьбе моей бродяжей,
В чистом поле, есть соломы стог.
Из него, меня к себе однажды,
Заберёт, на Суд свой правый, Бог.

И меня, за грех признав виновным,
Прикуют к позорному Столбу.
А Бог добрый и жалея — снова,
Разрешит...

Старец, сед, морщинами исписано чело,
и взгляд потух, ................., рутина и пов-
торы.
- Он был, остался, одинок?
- Украли воры?
- Скажи спасибо, кларе, ты сынок.
- Ничто нас не разрушит? не разлучит?
- И снов уже не видит, (и канючит).
- Все пересмотрел, и не смеётся, слёз
не стало, поизносился, грань кристал-
ла, растут лишь ногти у него и волос.
- Рассказа не расскажет, колос высох,
зёрна растерял, солома, праха
самосвал...

Когда за утренней зарёю
В глаза ударит первый луч,
Мы на крылечко дверь откроем
И за собой запрём на ключ.

Мольберт с собой возьму я старый
И краски - лучше акварель.
Еды немного и гитару
Возьмёт любовь моя Рашель.

Пойдём дорогою знакомой,
Минуя мельницы остов,
Поля с забытою соломой
И заросли густых кустов.

И на пригорке у опушки
В тени молоденьких берёз
Я выпью молока из кружки
И речки нарисую плёс:

В свободной технике (фристайле)
В воде плывёт мадмуазель.
Её рисую я...

Мыльная плёнка полдня.
Пыльная липа
бросает тень
к лапам бродячей собаки.
Голуби сплетничают
в пушкинском сквере.
Окрест
облака чертят графики
фондовых индексов,
и душа,
медленно богатеет
взглядом поверх…
Солнце скользит
по предплечью,
как муравей по соломинке.
Пьяный
рассеянный свет
по-летнему ласков
и колок.
Осталось только –
дождаться вечера,
и забыв своё имя,
с последней искрой
заката
убить в себе веру
в то,
что можно ещё
чего-то желать,
кроме дождя...

Август, 42 в тени, ещё не предел, (раскашлива-
йся), раскалённый асфальт, белая разделит-
ельная полоса, редкие дорожные знаки у обо-
чины, справа, на стерне "гигантские" цилиндры
пересованной соломы, разбросаны невпопад,
жёлтое на жёлтом - отпад, слева арбузы и дыни,
зелёнными и жёлтыми пирамидами ядер, слож-
ены в полевой траве, дальше подсолнух тебе и
мне, отцвёл, пригорюнился, опустил шляпки, не
следит больше за солнцем, упёрся взглядом, себе
под ноги, созревающими зёрнами...

Лето гасит огни.
Тень дождя накрывает восток.
Опускается солнце,
мелькая в облачном свете,
словно бабочка,
что порхая с цветка на цветок,
исчезает в прохладе травы,
за собой оставляя, лишь ветер.
В отражении ночи –
сентябрь с его ювелирным теплом,
воздух цвета шафрана, соломы,
как со страниц старой книги.
Проплывающий месяц
устало махает янтарным веслом,
и расходятся звёзды кругами,
как лета последние блики.
Застывает неон,
и пыльцой оседают шаги
в лепестках мостовой...

Собеседник сам с собою вёл беседу на соломьях,
Уложивши к изголовью трав сухих цветной букет,
Молвит кроткой чередою о любви в пикантном тоне…
Откровенности беседы сплыли вдаль как лунный свет…
Проповедник – не на слове, не при слоге совершенства,
Совершенно откровенно мирным способом чудес,
Как посредник многословий небезгрешного сословья,
Сам – по сенным заключеньям, предрешил смешной конец!

17. 11. 15

Тот, о ком я пишу, не имеет айпеда,
Не имеет айфона, лишь в год по письму,
Он живёт в деревушке, где нет интернета,
И не знает, что я обращаюсь к нему.

Он не ведает зависти к новым машинам,
Кроме пригоршни соли не сделал долгов,
Мзды не брал, не мечтал о карьерных вершинах,
И не предал друзей, и не принял воров.

И давно умер дед и отец, мать и сёстры,
Нету рядом детей - в городах след простыл.
Тут заброшено всё, и дома и погосты,
Со Второй Мировой нету жизненных сил.

Поле...

Там, где зреет черная смородина,
и в озерах плещет неба синь.
Живет моя красивая родина
Мне родная, взгляд, куда ни кинь.

Сполна напился я грусти в неволе,
и жду, когда заветной тропой
Я вернусь в родное русское поле,
где ночует рожь под синевой.

Пахли соломой сельские остроги,
туман разливался вдоль равнин
и закат писал короткие строки
на изумрудной листве осин:

Отчего сердечко грустит в печали
Луна тревожит в душе огонь?
И звездным эхом на Руси звучала
Шуйская старинная...