Запах хлеба

В час, когда луна поблекла,
и зари бледна вуаль,
мысль моя не слышным плеском
бьётся о Святой Грааль.

«Знал Он, знал, и всё ж! О Боже!
Почему не спас Его!
Нам понять Тебя так сложно:
Сын любимый и – Изгой?!

С рук Пилата мутной лужей
смерть Христа стекла на Крест.
Крысобой примерно служит –
бьёт и хлеб спокойно ест.

Люди, люди! Жадным взглядом
отмечают каждый жест.
Отравляют память ядом.
Тычут вслед Ему свой перст.

Каждый шаг неумолимо
приближает мук конец.
Лик карающий...

Пусть, только корка хлеба,
Да лишь глоток воды,
Коль чисто мыслей небо,
То и не жди беды.

Тебя согреет солнце
Сиянием своим,
Через души оконца
Наполнишься ты им.

Но если замаячит
Страстишка невзначай,
То на её приветы
Никак не отвечай.

Ты можешь не заметить,
Как в сердце лёд кольнёт,
И страсть, тебя приветив,
С бедой к тебе войдёт.

Мелькнёт Телец из злата
И ты к нему прильнёшь,
Деньгою став богатым,
Тем душу-то прибьёшь.

И мучиться ей, бедной,
Немало предстоит...

Отпускай свой хлеб по водам,
Оставляй седьмую часть.
Кто бы знал, каким невзгодам
Суждено на землю пасть.

Через многих дней прошествий
Ты опять его найдёшь,
Съешь сухарь заплесневевший
За здорово ли живёшь.

Облака когда набухнут,
То дождя недолго ждать.
Кедр на север кроной рухнет
И останется лежать.

На ветру зерна не сеять,
А не сеять - так не жать.
Ждать ненастья с опасеньем -
Урожая не собрать.

По тому как смерч свирепо
Лес корчует допоздна,
Можно видеть след от...

Я стою перед Тобой, как есть
Ничего не скрыто от Тебя,
Жизнь моя, всех мыслей, что не счесть
Знаешь всё, весь грех мой и меня.

Не смогу прикрасить я себя,
Не прикроюсь добротою дел,
Заслужила смерть за грех мой я,
В вечном осужденьи мой удел.

Но богатый милостью Отец,
Чтоб от смерти, ада искупить,
За меня Христа послал на крест
И мой грех был кровию омыт.

Расцвела в Тебе душа моя,
Ты вдохнул мне жизнь и дал весну,
К водам тихим водишь Ты меня,
Дал Свой свет и удалил всю тьму...

Твои патриции давно погребены
в руинах сладострастья.
Твои границы и щиты
разграблены огнем Востока.
И Пантеон безмолвной глыбой камня,
одиноко,
былую вспоминает негу жриц.
А Колизея пыльную арену,
где кровь плевалась хлебом,
зрелищем, корежит ветхость стен,
и молча бродят легионы мертвецов,
и эхо форумов скрепит в гнезде Плутона.
В медовый фартук мессалин зашиты,
разбавленные золотом и чернью,
триумфы, троны и престолы.
И только пот рабов,
все еще капает росой, все еще дышит.

Пойми простую вещь. Куда тут деться?
С рожденья нищ ты телом и душой,
Не сможешь ты на славе отогреться,
Успехи не внесут в тебя покой.
Ты не найдешь в чужих сердцах награду,
Ты не утешишься протянутой рукой,
Ты будешь биться вечно об утрату,
И не обласкан будешь суетой…
О, да, для тела ты найдешь мгновенья,
Ты, кажется, поверишь в идеал,
Но, а душа… Она опять в смятенье
И не желает славы и похвал.
Она взгрустнет и устремит взгляд в небо,
Она заплачет в долгой суете,
Ей Божий Дух...

Это так весенняя усталость
подкосила, видно, молодца,
выпил-то всего какую малость,
да без хлеба и без холодца,

вот и развезло его неимоверно...
Не ругайте, он идёт сквозь терны....

Монашествующий дух пустыни.
Вечер в плену смолянистой пещеры.
Дым от костра на вещие своды.
Ужин нехитрый. Снов паутина.
Что мне еще вам о жизни поведать,
когда во всем я исполнен природы
случая странники, хлеба дорожного,
нет мне пристанища, кроме могилы,
да и могилой своей изберу
пепел, развеянный с горного ложа,
снежного пика, где звезды лениво
заупокойную мне проплюют.
Скажете, грустно, но мне ли печаль
сердцем ловить, когда сердце мое –
утренний дым да крик журавлиный,
синяя...

Зачем мне тот Афганистан
С палящим неприветным небом,
Где каждый камень, как душман
Встречает нас свинцовым хлебом!

Что потерял я в том краю,
Чего ищу в слепых раздорах
И кровью русскою пою
В чужой земле чужие горы?

Я не бандит...и всё же, в дверь
В чужую лезу с автоматом...
И зло зовут меня теперь
Из-за бугра пришедшим “братом”.

Сам бог велит в меня стрелять,
Ведь по понятью племенному
Пришёл я к дьяволу склонять
И жить заставить по-иному!

А он не хочет, он живёт
И жить...

О, если б, захватив с собой стихов диван
Да в кувшине вина и сунув хлеб в карман,
Мне провести с тобой денек среди развалин, -
Мне позавидовать бы мог любой султан.