Загар

Люблю тебя смиренно,
Стыжусь коснуться взглядом.
Проказница – царевна
Споила сонным ядом,
Свела полынью ревность,
Холодной мятой – разум.

Крылатой феей в поле
Порхаешь меж цветов,
Луговою дышишь волей
Моих вымышленных снов.

Дала намёк нечаянно,
Вселив надежду мне,
Загаром летом чайная,
Красой, подобная весне.
Всегда такая разная,
Одной являешься во сне.

Крылатой феей в поле
Порхаешь меж цветов,
Луговою дышишь волей
Моих вымышленных снов...

По ниточке распутывая душу,
пишу- поймут или прошепчат вслед:
не просто сам себя ужасно трушу,
а что ко мне давно уж веры нет!
Но я сквозь слезы все же улыбаюсь-
не заржавеют мысли и слова:
и если я прилюдно в жизни каюсь,
то мне на многое даны права.
Дано поведать о замерзших душах-
о том как страх безумием болит,
о том, что красоту не надо рушить,
а ревность истирает и гранит.
О том, что расставание не кара,
в сомнении Бог в помощь- пусть молчит,
а мысли не чернеют от загара...

Безумств моих стихи,
Скорей всего, плохи.
И я не отрицаю,
Что зря листы мараю.
Но ты как оплошал?:
Шесть строчек прочитал!


Холод, сырость, грязь, туман.
В это утро всё - обман.
Звуки тают, нарастая,
И рождаются, смолкая.
Сон ли в утро? Утро ль в сон?
Яви крик? Иль бреда стон?
Стон побуднего распятья,
Стон полночного проклятья.
Нынче всё не то, не так,
Не с чем сердцу биться в такт.
Не с чем биться, не с чем слиться,
Некому во мгле молиться.
Нечем стало дорожить,
Нечем...

Не буду грустить понапрасну о лете
Взбивая крем-пену опавшей листвы
Печатая шаг по остывшей Планете
В пределах бульварных уздечек Москвы

Не буду грустить лишь на том основанье
Что лето осталось загаром на коже
И к букве и к рифме осталось призванье
И есть еще силы… Спасибо Вам… Боже!

И есть еще жизни смешной закоулки
И дышат глаза красотой увяданий
И есть еще твердь позвоночника-втулки
И есть еще толика страстных желаний

Не буду грустить понапрасну о лете
Взбивая крем-пену...

Здравствуй, здравствуй, мой медведь,
Вы теперь далече…
Не успел закат сгореть
И лёг на ваши плечи

Бурой краскою загара
От подошв и до волос,
Словно с пьянки, с перегара
У пропойцы, нос.

Нужно очень постараться,
Чтоб, как Вы, медведь,
Целый день в тени валяться –
И так обгореть!

Мама, больно, пожалей,
Ой, как щиплют раны…
Надо срочно до ушей
Обмазаться сметаной.

Смазать шею, лапы, нос,
Туловище, плечи…
Если обгорел всерьёз –
Сразу станет легче.

Только всё леченье...

Прекрасная моя рыбачка ,
Тебя я помню одинокой ,
Перенесла ты в море качку ,
Моя любовь к тебе высока …

Загара бронзовое тело
Меня манило изначально ,
Ах как душевно ты мне пела ,
Была судьба наша печальной …

Выцвели краски снаружи –
Выверну жизнь наизнанку.
Шлепать в сандалях по лужам
Лучше, чем сесть за баранку.

Городу – в лоб, откровенно:
– Завтра не жди на свиданье!
К чёрту – загары от кремов,
И липосакцию – в баню!

Выбежать в пляжную свежесть,
В детскую шалость, как прежде!
Солнышком тело понежить,
Сбросив бесстрашно одежду.

В поле, в раздолье, в гулянку.
К звёздам, в разгар сенокоса.
Слушать «ку-ку» спозаранку,
Не задаваясь вопросом.

В лес – за малиной, черникой...

упомянутый костью размежет сукно.
изнурительных дней развернув сериалы,
кто то хочит велеть, этнографии резав руно
подгибая колени опальных разбитых кварталов.
Койсаны в меже по подъездам
хибар меж облав.
Потребительских чувств остывают манеры,

наводнить, контролируя рынок,
недвижимость,
скидки забав.
выходя далеко за отписанных нравов приделы.
Постепенно теряет достаточность, микрорайон,
а пустые дома, прогоняя бомжей.
с молотка покупают
снабженцы сырьем за бесценок...

Вечер усталостью ломит пыльные кости.
Лунные ясли провисли в бледный иней свинца.
Мраморный череп зажат между лопастей сквозняков.
Звезды толпятся у входа в заводь ночную серфингом шляпным.
Я раздираю губ занавески, но слов липкие гроздья
оседают в гортани массой застывшей. Сегодня словца
не вытянуть, песни не протянуть сквозь черный озноб,
сегодня я форма без содержания, слог, упрятанный
в подсознание серых проспектов, в глину сырых фонарей.
А лето травит загаром, а ночь возвращает...

А город цвёл и пах,
но только торфом тлелым,
нёс ветошь майских грёз
в осиновых руках,
ещё он искушал
мужчин загаром смелым
и пивом запотевшим
в стеклянных берегах.

Он синие глаза
вперял в пустыню улиц,
и влажным рукавом
тёр вытоптанный пляж,
а облака сгонял,
как заполошных куриц,
и пыльный наносил
на стёкла макияж.

Он выгорал дотла,
как под стеклянной призмой,
и кашлял иногда
далёкою грозой...
А конопатый сруб
в июльском катаклизме
рябинами укрылся -
счастливый и...