За молочной рекой

ожерелье утренних звезд
тлеет
молочными искрами

гаснет ночное
вихревое
око Юпитера

вырванные
огненными языками
с поверхности
термоядерной сферы
частицы света

претерпев
восьмиминутное
паломничество
в пространстве черного льда
в могильном вакууме space

оседают
на коже лице
ароматом
золотисто-кофейного лета

растворяются
шоколадом
южной бархатной крови
и смарагдовой
тканью листвы
в пепельной тени полдня

с бокала вина
капает солнца
янтарь
soul of the...

Летела корова по небу над лесом,
Взирая с высот на знаковые веси.
Какие просторы, какие раздолья !
Лишь только корове нет в травах приволья.

Все пашни поделены ровно на части.
Кому-то блаженство , корове несчастье
Кругом новостройки и дачные замки,
Но нету корове несчастной делянки.

И взмыла корова, как чайка в просторы.
Доил ее ветер , да кто ж с ним поспорит!?
С тех пор облака побелели до мела -
От жизни собачей корова взлетела.

А вдруг возомнит словно стриж перелетный,
Есть...

1.
Нечистая сила
Появится в храме сатаной,
Ничто ей не мило,
Не взять не иконой, не сутаной.
Оставят копыта
Печатно кровавые следы
На мраморных плитах,
На подножиях святых.

Припев:

Пена молочная белых кокард, снега круговерть,
Залиты краской держава и скипетр, красной.
Княжеский герб обезглавлен - и это ужасно!
Что впереди? Только степь завывает, да смерть.

2.
У тихого Дона
Пунцовы тускнеют небеса,
У ветхого дома
Кустарник смородиновый в слезах.
Гуляют казачки
Похлебкой...

Парящая фиолетовым саваном
звездная ночь над полем,
орошенном кровью молочных сердец,
где растерзанной плотью, земле,
приносила жертву
война,
от которой кормился стервятник
с царских подмостков –
помнишь ли ты
облако слез
матери,
превратившееся в цветы
на могиле безвестного рядового –
увидишь ли за горизонтом
угольных, опустошенных глаз,
как еще одни окна воскурят
свечой погребальной
свое одиночество.

Соленый запах морского ветра
на отшлифованной, вязкой росой зари,
песчаной косе,
где в плену волн,
покачивающихся горячим оловом,
шепчутся тени рыбацких лодок.

Млечный путь скрипа чайки,
растянувшийся вне пространства и времени,
эхом старых легенд мифов.

На берегу,
в коралловой дымке,
серебряный всплеск мандолины,
варят кофе и провожают день.

Над загорелым сердцем
восходит луна поэзии,
прикуривают молочные звезды,
звенящие мелочью
в карманах потертых джинсов.

Меркнет молью молитва моря,
Самая синяя, самый соленый сапфир,
И кажется, кричит киноварь
Закатной золы, завуалированная
Под пожар песка и памяти.
Ритмом разлитой ртути
Возятся волны с ветром,
Ленно-лиловой лепниной льются
Горизонты гор громовых, гребни
Древних дольменов. Дымок
Кипарисов капает с кистей
Аллей. Аллилуйя! Аллилуйя!

Тяга таверн, теплая тушь теней,
Звездные зори звенят зазеркальем,
Свесившись сонной солью
На набережную нуара.
Чарки чаек черпают черный
Воздух...

Лягушка в молочную крынку попала,
Весь день в ней усердно сметану сбивала,
А вечером эту сметану на ужин
Уже подавала любимому мужу...
Так дева, забыв про свою лупоглазость,
С лягушки в царевну преобразовалась,
В объятиях ночь провела беззаботно,
А утром ей в офис опять на работу...
Такая у женщин нелёгкая доля,
А то из царевен лягушку уволят...

Зарделась бледная земля,
изогнулась и рванулась,
и столб огня из недр своих, бушуя, извлекла!
И в огненную черепаху превратилась,
несущую на панцире диск солнца.
Свинцовый океан огня с небес пролился,
стихия радия светила погасила.
Клубился едкий мрак,
стонала черная земля,
но сквозь туман молочный
в видениях нам Тонкий Город проявился.
В спокойствии прозрачных храмов Дух обнажился.
И Духа Ткач нам невесомую реальность создавал,
где души поднялись с земли и заняли законные места...

Деревья за ночь подморозило,
Молочным цветом нарядило,
Аж зрение моё не верило,
Глаза ладонями прикрыло.

Стоят, блестят, переливаются.
Я будто в сказку попадаю.
Краснеют уши, сердце тает.
И птички с веток улыбаются.
-
Сергей Прилуцкий,2012, Алатырь

Смерть близкого, кажется такой далёкой,
потому, она всегда, так центростремительна, относительно боли.
Слёзы ранней, раненной дородовым теплом, весны –
это тоже подобие смерти, смерти бескровного
во имя освобожденного духа цвета,
в израсходованном, замкнутом годичном цикле,
замкнутом на застывшем сиянии молочного савана,
в цепочке перерождений взгляда художника
за окнами старой квартиры.
Что я могу изменить? Только себя, но не свою природу.
Высшая степень мужества, сильному...