Я еду

Жил, был художник один -
Сердцем он жил в мире добрых картин.
Был он беден и не женат,
И рисовал не «чёрный квадрат».

Когда музыка сердца к холсту вела -
Не интересовали его другие дела.
Он забывал о сне и еде
И жил в своей волшебной среде.

Но вот закончились кисти и краски,
И последовав дружеской подсказке.
Взял пару добрых картин
И для продажи их снёс в магазин.

Не прошло и недели,
Как-то утром ещё в постели.
Разбудил дверной звонок,
Его посетил искусства знаток...

Идёт по дороге бродяга,
Котомка у него за спиной.
Ковыляет рядом пёс,
По кличке бедолага.
Да спешит вперёд подруга сума,
Что стала женой.

Туда идёт, куда ветер дует –
Не задумываясь, что впереди.
Что судьба ему в пути надует?
Коль живёт он посреди
Сумы и беды.

Но нет на лице печали,
Лишь усталость и морщины у глаз.
Для общества же он в опале
И везде для себя находит отказ.

Нет, он не вор и не пьяница –
Как у всех, те же ноги и руки.
И казалось бы, какая меж нами...

Я пью вино, курю «Дукат»,
люблю природу ненасытно,
доволен жизнью, очень рад,
что жить безумно любопытно.

Лишь раздражает суета:
Забота о еде, одежде.
Что нет японского зонта,
я не волнуюсь, как и прежде.

Люблю широкие поля
с янтарным золотом пшеницы.
Где пересохшая земля
мечтает досыта напиться.

Пьянящий запах чабреца
и ковыля очарованье,
галоп степного жеребца
и родниковое журчанье.

Мои бездонные глаза
Глядят в немые небеса.
Под веком выросла слеза:
Опять пропала колбаса.

Где ты, хозяин милый моой?
Услышь своей собаки воой...
Ты холодильник свой откроой!
Ну, поделись чуть-чуть со мноой!

Ну, поделись же, гад, едой!

Эда* сэ быша,
эродий** на храмине*
sною солнца радъ.


* Эда (еда) - неужели
**Эродий (еродий) - аист, журавль
*** храмина - дом; храм - храм.

Es sheint mir, dass gefallene Soldaten,
Die man sehr lange noch erwarten wird,
Grabstaette nicht im Feld gefunden hatten –
Sie ziehen, als die Kraniche im Wind.
Bis heute noch seit den blutroten tagen
Hoert man von oben irhen shrillun Ruf…
Vielliecht darum kann niemand etwas sagen
Als dieser Zug sich oben langsam ruert…

Ich sah sie abends oft forueberziehen,
Sie schnuerten meine Seele schmerzenvoll…
Dort unter ihnen ist ein Platz geblieben,
Ein kleiner Platz, den ich einnnehmen soll...

В заповеднике одном
Егеря служили.
В красном тереме своем
Беспробудно пили.
Но в один прекрасный день
Кончилось спиртное,
И пришлось бригаде всей
Выйти из запоя.
Отболела голова,
Оттряслись ручонки.
Запьянцовская братва
Захотела пшенки.
Наскребли гнилой крупы
Несколько стаканов,
И соленые грибы
Вытрясли из банок.
Жидкой каши на воде
Два ведра сварили,
Взяли ложки и к еде
Тут же приступили.

За те годы, что прошли
Под хмельную чарку,
Позабыли вкус они
Сытного приварка...

Я боюсь нашей встречи с тобою,
Я боюсь нашей жизни вдвоём.
Потому что любви мы не стоим:
Слишком мелко на свете живём.

Я боюсь опалить тебя жаром,
Я боюсь опалиться тобой.
Ведь недаром любовь как пожаром
Напитала весь воздух собой.

Я боюсь, стены рухнут и небо
Вдруг свернётся листочком сухим.
Я боюсь, что не хватит нам хлеба,
Хлеба жизни, который едим.

Этот страх от рожденья знакомый,
Этот страх разъедает меня,
Но любовь разрушает оковы
И царить начинает шутя.

От любви...

Я улыбнусь, Тоска опустит руки,
Ей нечего уже мне предложить
Возьмет невесело за руку Скуку
Пойдут они опять искать где жить.

Взахлеб уж не стучит галопом,
Их заряжая силой вновь и вновь,
В моей пустыне, обливаясь потом,
Им не оставила еды Любовь.

Пришла хозяйкой, разорив, что было
Все отняла, распяла и сожгла,
Боль на дорожку села, взвыла,
Последний бросив взгляд, ушла.

И только ветер, что воспоминанья,
Гоняет стаями, в кромешной темноте,
Подует молча вслед Страданью,
И...

Вот бы сбросить килограммы,
Снять годов нелегкий груз,
Прогуляться на Багамы,
Двухпудовый съесть арбуз.

Путешествовать не вновь мне,
И не радует еда,
Только бы твоей любовью
Не быть сытым никогда.