Вкус

Ты в ошпаренном сердце ищешь надежду?
Ты играл на струне раскаленной судьбы?
А что если ветер по горлу режет?
А что если море – не из воды?

Почувствуй на вкус фортепьяно аккорды
Испробуй на запах лучи звезды
Научи дерево стать гордым
Научи в асфальте расти цветы

А еще научи человека в форме
Что служить не значит вести войну
Или Богу еще помоги оформить
То, что в день седьмой не успелось ему

Не умеешь? Что же, венец творенья
Ты не глуп, не умен – ты всего человек
И на что уж...

Убеждать Давид всех продолжал
Магией напева, благозвучием,
Что советы шлёт ему Астрал,
Потому и жизнь его нескучная.

Миррой мазанная голова -
Это воля высшего собрания...
Выслушаем мы его слова,
Сладкого певца всего Израиля:

«Приказал Господь мне анадысь
Быть скалой при вас, с Его согласия
В вышине над вами вознестись,
В страхе Божьем жить, рулить и властвовать.

Как трава мой вырастает дом,
Пребывает в солнечном сиянии,
С Богом мой завет, и я при Нём,
От Него лишь все мои...

Та, что лечит, одним прикосновением,
согревает дыханием ночи,
та, о которой хочется
рассказать ветром весенним
в каждой строке любви.

Она спасает, одним лишь присутствием,
умирающее сердце.

Во имя ее пришли
вестники родникового света.

Ее летний вкус
на моих губах
расцветает июльским солнцем.

Ее молитвой пропитан воздух
моих снов.

Ты жила неподалёку в небольшом особнячке,
Я же дозу героина покупал на пятачке.
Ты красивая такая, я бы вмазался с тобой,
И душа твоя, как птица, полетела бы за мной.
Ты познала бы блаженство, испытала бы любовь
Ты такое совершенство, о тебе мечтаю вновь.
Вот весна уж наступила, солнцем землю озарила,
Твоё сердце растопила и меня ты полюбила.
Ты так розы обожала, и тебе я их дарил,
За любовь твою большую Бога я благодарил.
Мы лежали на постели в глубине особняка,
Шприц...

Ветра Сахары навевают пыль,
Аэропорт закрыт, и губы в ранах.
Привычна к русским: робость позабыв,
Выпрашивает фрукты обезьяна.
Для взлета – грунтовая полоса…
Здесь миной угрожает шаг неловкий,
Здесь с самого утра плюс пятьдесят
И не найти обычной газировки.
У смерти раскаленный пыльный вкус,
А звук – летящих пуль и чьих-то стонов.
Не запрещен законами наш груз,
Но выстрелы не признают законов.
А дома отмечают Новый год
И у дверей снег стряхивают с шапки.
Сынишка мой рисует самолет...

Часть жизни видишь ты во сне,
Другая часть, всегда строптива,
Ещё есть часть, течёт из вне,
Ждёт виртуальная квартира,

И может даже не одна,
В окно зайдёшь, не жмут ботинки.
Средь ночи и средь бела дня
На вкус любой висят картинки.

Здесь разговор с самим собой
Не так уж и не интересен,
Судьбу, скрывая за судьбой,
Вступаешь в мир, что так не тесен.

Не важно, где ты спал вчера,
И почему сейчас не спится,
Возможно, вспомнит про тебя,
Та, свёрнутая вниз страница.

Слышал я от демократов,
Что покорность за гроши,
Рабство по ведру на брата
Мы впитали словно вата
Всеми фибрами души.

Чуть просохли, тем не мене,
Сколько б нам ни суждено
Грязь отряхивать с коленей,
Не стереть нам в поколеньях
Родовое то пятно.

Хакамады лицедейство
Меня вовсе не проймёт.
Ведь в истории с еврейством
Не за рабство драли пейсы,
А совсем наоборот.

Сорок лет, чтоб сбить гордыню
Что иных грехов страшней,
Пока сами были в силе,
По пескам народ водили
Аарон и...

Заснеженный пейзаж глубок и чист –
зима дисциплинирует природу.
Ни звука. С колченогой каланчи,
превозмогая утреннюю одурь,
продрогший ворон, словно в тьму времён,
куда-то в небо целит цепким оком –
Лаокоон, застывший над потоком
событий, что во тьме почуял он?

И город, в струнку вытянувшись весь,
стоит – сосредоточенный и строгий,
как будто ждёт решительную весть.
Он помнит всё – мясистый запах оргий,
вкус ветреной свободы, зычный зов
слепого естества, имперский...

Утренним смогом тучнеет будней осадок.
Нежный рубец расставанья
сращен в прозаичную глубь.
Памяти вкус еще тонок и огненно сладок,
оближи лишь пурпур обветренных губ,
лишь оглянись, там объятия рук,
там в поэзии белого сада наш круг
замыкается снегом на расстоянье,
растопленным снегом.
Но утренний дым настойчиво сер.
Забудь, забудь, что небо болеет,
туман, как мираж, как вымысел глупый,
как сон ледяной, каменной мессы.
Когда под ноги крошится мел,
я знаю, доподлинно, что я...

Я не забуду бесконечнось прошлых дней.
Когда судьба дарила радость и покой.
Я бесконечно буду благодарен ей,
За это ЧУДО, что свело меня с ТОБОЙ.
Благодарю за поцелуев аромат.
За сладких губ такой приятный вкус.
За страстный стон в пылающий закат.
За нежный шепот и благую грусть.
За твой дурманящий, манящий взгляд.
За голос такой звонкий и живой.
За нежность рук сплетенных невпопад,
На век сомкнутых нам самой судьбой.