Венчать

Поскакал Полкан в разведку,
Много похватал людей,
Запленив, назад скорей
Прискакал для их ответу.
А Бова той группе всей
Задаёт вопрос: Ответьте,
Чьи вы слуги в этом свете,
Интерес какой в походе
Вам по матушке природе?
Отвечают так ему:
- То Додона воеводы,
К Зензевею самому
За Бовой они идут,
За живым или за мёртвым.

Не стерпел Бова печали,
Взял с собой меч кладенец,
Положить решил конец
Всей Додоновой морали,
Захватив его дворец.
А детей двух и Дружневну
Стережёт Полкан...

Пришлось осваивать печаль,
Как монотонную работу.
Её, как бытность, не отправишь к чёрту,
Она – болезнь, не подчиняема речам.
Лишь говорят: словами лечат,
И время – лекарь золотой.
Но в душах не на шутку сеча –
Добра со злом извечный бой.

Порой, вместимость наших душ
Непостижимо-необъятна.
Порой, всё станет вплоть до атомов понятно.
Найдётся смысл, чтоб пересиливать беду.
В ночь звездопад сжигает свечи,
В рассвет мир не покинут тьмой.
За души не на шутку сеча –
Добра со злом...

Разлука – это море боли,
В загоризонтье всё родное.
Ничем потерю не восполнить.
Беду не выбить клином клин.
На небесах венчают души.
А мне никто другой не нужен.
Я одиноко стыну в стуже,
Одна (Один) на краешке любви.

Припев:
Мы сыграли бы в ничью
Наше прОтивостоЯнье,
Не отдали б на стенанье
Счастье в руки палачу.
Рядом ты, и я сильней.
И душа, как змей бумажный,
Тает в неба синеве,
Ловит счастье в миге каждом.

2
Разлука – это море боли,
Когда теряется родное,
Когда...

Звонки — в феврале затерялись.
Я снова один. Абгемахт.
Замерзший фанерный театрик
встречает меня
во дворах.

На сцене — и листья, и наледь…
Билетная касса пуста…
Но что-то внутри меня знает:
вот-вот здесь начнется весна.

Прикатят рояль, как по рельсам.
И в миг — соберется народ.
Непризнанный местный маэстро
сыграет для нас
и споет.

И небо отыщется сразу…
А с ним — и звонков пятьдесят!!
И к тополю-иконостасу
молиться грачи прилетят.

Проснутся — «хрущевки»… и садик...

Опять дни чем-то укорочены,
А ночи стали вновь длинней.
Трава вновь жухнет у обочины,
Истосковавшись без дождей.

Венчает август-месяц лето,
Последним приступом жары.
Он полон солнечного света,
В нём лета жаркого плоды.

Ещё немножко и к нам осень,
Придёт в вуали из дождей.
Прощаясь до весны, попросит,
Их не забыть, клин журавлей.

Последним поцелуем зноя,
Смог август высушить поля.
И просит влаги всё живое,
Иссохлась, в трещинах земля.

Из века в век в сезонах смене,
Земной...

Октябрьский ветер
воспламеняет листву,
маневрируя
между любовью и ненавистью.
Солнце,
теряющее высоту,
вскользь разбавляет
фонарную плесень.

Превратилась душа
в золотистый ожог,
сердце –
в отблеск далёкой пристани.
На пороге сквозняк,
как пастуший рожок,
и закат, как последняя истина.

Осень
венчает серый простор
с нежной болью
холодных сумерек.
Следуя за своей звездой
ночь обретает безумие.

Говорила мама дочке тихим говором:
"Не любила б ты, голубка, чёрна ворона,
Не ходила б ты к нему на свидания,
А не то узнаешь, дочка, ты страдания.
У него, у ворона, душа чёрная,
Будешь у него ходить вся оборвана,
Будешь у него ходить вся заплакана,
Грубым голосом вороньим вся обкаркана".
Дочка маме отвечает насмешливо:
"Что за ярлыки на нём ты навешала?
Будет он меня носить на своём крыле,
Буду ночью я лежать под другим в тепле,
Буду я в своём гнезде наводить уют,
Надо замуж...

Изначально был земной грех.
Впрочем, был ещё Любви свет.
И до нас, и после нас всех,
наши дети – это наш след.

Крепко врос корнями наш дом.
И шумит ветвями наш клён.
И венчает нашу явь сном
в нашем небе облаков звон.

Зрелой пашни пролегла нить.
И проложен до зари путь.
Значит, надо – только так – жить.
Даже пусть не навсегда – будь.

Пахнет хлебом теплота рук.
Всё приходит – только дай срок.
Замыкается любой круг.
А в конце его – всегда – Бог.



26 – 01...

Немного отняли у тебя, если не взяли души.

"Пока смерть не разлучит нас..".



Пронзительным "о если" напишу:
А был ли день, и ночь ли это?
В оброненной строке рассвета,
Оборванное подниму...
И день, и ночь твоей горячей крови...
Не досчитаюсь в ней однажды дней,
Где поцелованным и выбранным любовью
Идти сквозь равнодушие огней.
Сквозь строй метелей и усталости дорог,
Где цвет потерь и вечер темно-синий...
Вкус памяти как - нежности глоток,
И звук стеклянный в белой флейте...

Соком брызгала папайя под ножом румяной Гретхен
и бесследно исчезала в мякоти пурпурных губ.
Зёрна ночи прорастали на барханах горизонта
и мурашки звёзд рождаясь, мягко падали на грудь.

Холодало. В эту среду сердце билось чуть быстрее
и глаза блестели ярче, непривычно озорно.
На тюльпановых деревьях птицы весело венчались
и казалось, что деревьям тоже было хорошо.

Хорошо или нелепо. Темнотой съедались краски.
Между счастьем и любовью несколько невинных душ.
Плакала душа у Гретхен...