Валить

Отпустив погулять, жаркий ветер и пыльные бури,

раздарив урожай, по большим и не очень, домам,

наполняет портфели делами, что всласть отдохнули,

направляя вперед, по отмерянным точно часам.

Застилает растресканный дол, обесцененным златом,

выметает с дворов старый сор, залежалый с весны.

На небесной дороге, запутавшись, в пухе измятом,

собирает тяжелые капли в большие, косые дожди.

Подгоняет заклеить сквозные, оконные щели,

дымоходы почистить, исправить худые замки...

Душа человека как дом
И в ней комнат не счесть.

Однажды в чулане своём

Я рылся зачем-то, бог весть.



На старой, запыленной полке

Я множество масок нашёл

И, с помощью нитки, иголки,

Их быстро в порядок привёл.



Мне маски не нравились сильно,

Но все-таки я их надевал.

За грязными масками мирно

Свою чистоту я скрывал.



Вот первая маска

И ярость

На ней нарисована чётко.

Как свежая смотрится краска,

А с боку цена, где-то сотка.



Вот...

Мир слезами умывается:
у Мужчины между ног,
к сожалению, болтается
Санта-Клауса мешок.
В том мешке гирлянды красные
в изобилии лежат.
Их названия ужасные
как проклятия звучат:
«мордобой» и «поножовщина»,
«с алкоголем баловство»,
«женский плач» и «безотцовщина»,
«безрассудство», «воровство».
И звезда в мешке валяется
(тоже красная она)
и при этом называется
жутким именем «война».
Санта-Клаус там из пластика
влез на пластиковый трон.
Колпачок его со свастикой,
а зовут...

Вот нажрался как свинья
И валяясь в луже
Тихо думал про себя:
"А бывает хуже"
К луже подошла свинья
И улегшись с краю
Пробурчала про себя:
"Лучше не бывает".

Не говорите мне, что дождь осенний
На вас нагоняет тоску,
Хотя, может быть, это правда,
Ведь есть о ком плакать ему.
Он плачет о прожитом лете,
Когда он был просто дитем,
Когда беззаботно он прыгал
Иль летним лил теплым дождем.
Ведь летом мечтаешь в охотку,
И грусть и тоска нипочем,
И незачем пить много водки,
Чтоб просто забыть обо всем.
Он был так наивен, так пылок,
И если любил, так любил,
Но это пора стала мигом,
Он взял и вдруг в юность уплыл.
И там продолжает он бегать...

Сраженные стрелой Амура,
собрали как – то мужики собор.
Судили да рядили долго,
кричали, спорили, но все же порешили что:
«С сего моменту скажем женщинам адье.
Не станем ласки их искать и поцелуев.
И колотые раны сердца залечив,
не станем больше, как бараны,
за каждой юбкой гнаться!»
Так зареклися свиньи дерьма
не жрать и в грязи не валяться.

Как бы каждый из нас в жизни не уставал,
Он упрямо свой ищет берег.
Каждый день мы проходим девятый вал
От того, что в нас кто-то верит!

Наконец-то дописан последний абзац этой повести.
Опустела чернильница. Догорела свеча.
В луже крови, за дверью валяется труп нашей совести.
Кровь густа, как смола. Как расплавленный воск горяча.

Если можешь, прости… Если можешь, прости ты нас, Анна,
ради тёзки своей, подарившей нам Матерь Христа.
Мы слезами омоем твою огнестрельную рану.
Станет маслом лампадным святая твоя чистота.

Мы сольем воедино свои подостывшие души,
и тогда запылает лампада во мраке ночном.
Мы клянемся тебе...

Шторм предрекают планете
хриплые звезд голоса.
Бешеный солнечный ветер
треплет ее паруса.

«Остров! Мы мчимся на остров! –
Вахтенный с мачты кричит. –
Видите?!.. Нос его острый
прямо по курсу торчит!..
Эй, вы там, черти!.. Не спите!
Ну-ка покруче к волне!
И капитану скажите:
скоро мы будем на дне!»

Только команда не слышит:
пьяная в стельку она.
Вылезли крысы и мыши.
Палуба ими полна…
Кошка под шлюпку забилась,
громко от страха шипит…
Судно совсем накренилось,
стонет...

Кровавый пир, где души клали люди
ТЫ главной гостью, приглашенною была:
Дитя Советской власти и разлуки
Багровой ткани над тобою пелена.

ТЫ сотни раз валялась на коленях
И красным умывалася земля -
Штыков уколы ставят шрамы в венах,
А топоры уродуют тебя.

И ТЫ смогла спастись и уцелела,
Но солью омывалися поля.
ТЫ с горечью бездонной сожалела,
Чужие жизни в свой карман кладя.


Дай мне ответ, на что же ТЫ похожа,
Так изменилась, не узнать тебя.
С Распутной дамой стала чем...