В журчанье ручья

А хочешь...
Я исчезну...растворюсь.
Я белым облачком...
На небо поднимусь.
А с неба...
Тёплым дождичком...
Прольюсь...
Я растворюсь...
До самого...
До донышка.
Я стану в жаркий день,
Прохладным ветром...
И нежно буду целовать.
А в холод...
Лучиками солнца,
Тебя я буду согревать.
Я в каждой капельке...
В цветочке...
И листочке.
Везде...везде...
Везде...увидишь...
И услышишь... ты меня.
В журчании ручейка,
И в шелесте листвы.
И в щебетанье птиц...
Везде...есть Я.
Ты...

Я разлюблю тебя тогда,
когда слепой художник нарисует
черной тушью на белоснежной бумаге
линейки в нотной тетради.
Глухой композитор, напившись вина,
Прекрасным июльским вечером
сочинит грустную мелодию.
Сумасшедший поэт, ненавидящий рифмы,
Напишет текст, будоражащий разум,
Прекрасной оды, посвященной тебе.
И мертвый оркестр, с истлевшими струнами,
На главной площади старого города
Среди спокойного журчания фонтана,
В полдень исполнит эту мелодию.
И старый дирижер, потерявший...

Менестрели прилетели,
Про любовь их песнь.
Только что на самом деле
Мы имеем здесь?

Бардам радость песнопений -
Солнце из-за туч,
Им по жизни вдохновенье -
Путеводный луч.

Распинает их – так много
Надо им, любя,
Человечеству в подмогу
Что-то от себя

Передать о жизни краткой,
То, что в горле ком...
И бегут стихи в тетрадку
Звучным ручейком.

В беспокойном их журчанье
Омут и каприз,
Одиночество, печали…
Одним словом, жизнь.

Счет времени я потерял,
Когда вступил в игорный зал,
Где в центре Боженька стоял,
И наблюдал, как я играл.

Его спросил: "Зачем Ты здесь,
Когда наш мир такой, как есть?
Что толку, что Ты мир кроишь,
Где каждый в мире только лишь

Частица пищи... Так ответь,
Что в мире правит - жизнь иль смерть?"
Зал взглядом смерив, Бог сказал:
"Всё, что ты видишь, Я создал.

Коль ты умен, так оглянись -
Огни бенгальские зажглись
У этой жизни в зале том,
Где ты с рулеткою знаком.

В ней...

Я давно отошел,
это все ерунда
надоевшие слухи, скандалы и драки,
Я уже отлучился,
как ветер попав в провода.
перерезав полночные вихри.
распался на вздохи.

что срывались агонией криков
на рваных губах.
я сбежал на минуту из тела.
журчаньем шепча родника,
и поднес свою голову ближе
к прописанной плахе.

угодив в мир загадочных форм,
и диковинных трасс.
из совсем переспелого тела.
забытых понятий.

разве важно кто прав?
дав команду идти убивать,
он такой как и мы...

Лобастая луна задумалась о чём-то….
Я руку ей подал, сказал: «Присядь со мной».
Я сказку расскажу о маленькой девчонке,
Что наполняла мир теплом и добротой.

«…С журчанья ручейка она ткала рассветы,
В них было пенье птиц и аромат цветов.
Скитальцы облака – небесные поэты,
В своей любви клялись ей ливнями стихов.

И гладила закат, качая в колыбели,
Туманом тёплым ночь старалась укрывать.
Дарили небеса ей звёздные капели,
И ветерок водил, на зелен луг, гулять».

Лобастая луна...

В буйном весеннем круженьи,
В матовом блеске луны,
Снова твоё отраженье
Вижу у школьной стены.

В звёздном сиянье лучистом,
Девичью гордость храня,
Взором, невинным и чистым,
Ты одаряла меня.

В призрачном робком молчаньи
Души сближало без слов
Грёз соловьиных журчанье,
Шорох цветущих садов.

Двое на целой планете,
Школы покинув стену,
Мы, повзрослевшие дети,
В звёздном блуждали плену.

В майском жужжании звонком
Лампы мерцали не в лад,
Нам улыбались вдогонку
Школьные липы...

Я слишком сложен? Что ж, простите;
Нелеп и прост – гоните прочь.
Кураж Юпитера в Зените –
Сатурн стремится превозмочь.

Во мне есть добрая закваска,
И градус – свыше сорока,
Люблю холодной ночью пляски,
А днём – журчанье ручейка.
Бродить по свету! Бить баклуши!
Нанизывать на вертел факт,
И мёртвые тревожить души –
Даруя новый артефакт.

Я слишком весел? Не сердитесь.
Суров и хмур – несите кол.
В бою – непобедимый витязь,
Гурман, когда сажусь за стол.

Жить на Олимпе нет...

Впустынном море твоих глаз,
Я ничего уже давно не замечаю.
Из уст твоих не слышу я журчанье ручейка,
И твои руки,как раньше не ласкают.
Слова твои пронзают сердце мне,
Как больно понимать,
Что счатье исчезает,
Ещё больней не удержать тебя,
Ведь в твоём сердце женщина другая,
УВЫ НЕ Я.

Младший брат Зевса, как и его брат,
Не чужд Аид романов был и флирта
И иногда, оставив своё царство,
На землю к людям поднимался он,
Чтобы услышать смех и голоса,
Журчание ручьёв, пение птиц
И закрутить роман с прекрасной девой,
Любви предаться средь цветов и трав.
Но неизменно возвращался он
В свои владения, где тишина и мрак,
Где шорохи теней, их вздохи, слёзы.
Подземный мир тосклив. Вот почему
Часто Аид на землю поднимался.
В мире людей красиво и светло,
Тепло и ярко...