В обломках скал

Вечно юная дева Река
Ни секунды не знает покоя.
Доброту спешит расплескать -
Бирюзовые чистые воды.

А на самом крае земли,
Прибегая тревожно к устью,
Океан все скалы омыл
Ожидания пенною грустью.

Преградила Реке путь
Дел упавшая круча.
Силы девичьи отнял труд
Проложить новое русло.

В час, когда на небе заря
Тихо алой надеждой тает,
Ворвалась шумным счастьем Река
В нежные объятья Океана...

Я клин молчания вогнал
Меж двух мгновений жизни
Меж двух гремящих серых скал
Я руку разума разжал
Над бездною зависнув

Я щель натужно расширял
Руками край затиснув
Я ждал, я плакал, я кричал
Но хитрый знающий шакал
Меня давно здесь поджидал
И сдвинул рычаг мысли

Я клин молчания вгоняю
И ничего не замечаю
Исчезло все и свет и тьма
Лишь устремления игла
Пространство – время прошивает
Земное эхо убывает

И память медленно стекла
Как капли с чистого стекла...

От бед спасенья не найти…
Как тяжки латы безразличья.
Одною капелькой слезы
смывается скала величья.

Для кого-то черным, для кого-то белым -
Затопило край мой мутно-серым илом.
Сколько душ с надеждой, с жаждой приходило:
Видя эти Заводи их горят глаза

В полноте забот живут они, но изредка
Чудаков средь них мне видеть доводилось:
Вот оно, свершилось! – засветились лица, но
Истошно, без памяти, гребут они назад...

---

Так и в тихих Заводях - многие мечтают;
Правда ли? Легенды ли? Столько уходило.
Оглянуться лишь немногие посмели, -
Не всегда смеются прошлого глаза

Соль...

Я прошу минуту тишины.
Пусть гремит она по всей Земле набатом,
По тропе заснеженной ушли,
И не вернулись лучшие ребята.
Я прошу минуту тишины.
Пусть удары всех сердец в одно сольются,
Что б как от взрыва вздрогнули вершины
Седого, равнодушного Эльбруса.
Ты помнишь, каменный старик,
Как билась в жилах кровь горячей лавой,
Как захлебнувшись гулким эхом крик
Растаял в небе над последним перевалом,
И помнишь ты, как падала звезда,
Разбив ночную тишину хрустальным звоном...

У скалы далёкой,
Пеной бренных волн
Жил старик глубокий,
Нёс свой медальон,
Что свисая с шеи
На цепи висел.
В нём он видел Бога,
Чтил раба удел.
Как-то раз над морем,
В тучах грозовых,
Лик увидев Бога
Онемел старик.
Молния сверкнула
Яростным лучом,
Цепь на шее Бога
Разрубив мечом.
Падал ускользая
В море целый ад...

Вот и вся кривая
Жизненных затрат.

Однажды с облезлым подохшим котом
Явился еврей в синагогу -
Просить разрешения в месте святом
Кота схоронить дорогого,
С почётом и лишь в освящённой земле..
Конечно ж, раввин ужаснулся
И в позе, подобной отвесной скале,
К позорным речам прикоснулся!
Когда же иссяк преподобного пыл,
Хозяин кота с пониманьем
Вздохнул: -"А ведь кот миллионщиком был,
Составив на вас завещанье..."
Опешил священник: -"Э-э-э... ты не спеши..
Зачем умолчал здесь о главном?!
Поможем, конечно.. на благо души...

Хрупкий, песочный тростник, считывающий соломенным лезвием
движенья воды, переливы пурпурно-синего ветра,
слушающий, как гипсовый полумесяц черпает из худосочной реки,
изрешеченной звездами, винно-сребристый ликер, бальзам ночного аптекаря,
веной души во мне, в человеке с забинтованным сердцем, с бездной
вопросов к псалтырю в кармане на голое тело, со взглядом зеркальной рыбы
в изогнутой угольной арке радуги ночи; во мне –
несет в этот мир, своим шерстяным гулом, кружева отражений...

Накрыло облаком и темень,
И звёзд не видно и луны.
И ели чёрной стала зелень,
И листья на дубах черны.

Печаль накрыла душу также,
И тёмным всё вдруг стало в ней.
Всё грустью вымазав как в саже,
Тоска скулит в душе моей.

И тёмным мир мой сразу станет,
И он жесток со мной и груб.
Обида в сердце зубы скалит,
Шипит, не разжимая губ.

Мир чёрно-белый с небом серым,
В нём нет тепла и грустно в нём.
И вялость скуки в плен взяв тело,
Велит не думать ни о чём.

Но нрав мой буйный и...

Поэт пришел
сквозь пики и кресты,
вразрез всем будням с выправкой военной -

Дать шанс
всей нашей крошечной вселенной
до любящего сердца дорасти.

И в мире оловянно-окаянном
ему водить –
но не блистать вождем.

И он рожден безбрежным океаном.
И он звездой безгрешною
рожден.


Не хмурьтесь вслед поэту:
Нелюдим!
Поэт всегда
среди толпы - безлюден.
Но каждый жест и шаг его – прилюден
и поднят с пламени,
и взят со льдин…


В его руках
становится мрак – ковким...