Удалой

Седина – вторая молодость,
В народе повелось
Любимым поседевшим улыбаться.
Серебро к твоим сединам
Зеркалом пришлось,
Мудрецы сединами гордятся.
Оттого ль, что в мыслях
Свет блестящих крыл,
Оттого ль, что в песнях –
Юности добро,
Оттого ль что образ
Милой не забыт,
Награждает жизнь нас
Этим серебром.

Серебро и седина
Будто бы два оба –
Жизнь до старости одна,
Молодость – до гроба.

Первой молодостью жить –
На земле великой
С песней вольною дружить,
Бурю тешить криком...

Для редактора,
озабоченного передовицей,
он никто, какой-то Джон Мильтон,
затерявшийся на литературной обочине.

Актриса глицериновую слезу
из-за него не проливала ни разу.

О нем хранит молчание
радио и телевещание.

Нет ни досье, ни файлов секретных.
Нет псевдонимов народу известных.

Никому не интересно
узнать его настоящее имя.

Жив ли он, мертв ли он,
не проверяет никто.

Возможно в чулане
детективы найдут его труп
с разбитым лицом,
с открытыми глазами...

- Я Вам не верю! -
Сказало коварство
- И я Вам не верю, -
Смеялось ехидство
Толкаясь боками,
Они прошли в двери
И сели за столик
Со мною так близко
- А я обожаю!
- А я уважаю!
Коварство с ехидством
Так мило общались
И капал их яд
На общения цветок
Подруги привыкли
А я вот не смог
Коварство с ехидством
Улыбнувшись, поднялись
И взявшись за руки
От меня удалялись
Приличные дамы,
Культурные, с виду
Есть женщины- хамки
С улыбкою милой

Была Алиса не из робких, Москва таким – Страна Чудес,
И пусть здесь вечный бег и пробки, не пропадёт к ней интерес.
Пожитки собрала нимфетка, простилась с предками, и вот,
Покинув без раздумий клетку, пошла в столичный свой поход…

О, боже мой, Москва огромна! В деревне улиц было - три.
В краю асфальта и бетона за всем внимательно смотри,
Иначе тропкой неизвестной жизнь без зазренья поведёт…
На радость повстречался местный – красивый гад Чеширский кот…

- Простите, сударь, подскажите...

Как бы упростить
Жизнь? Открываю и удаляю
Старые файлы.

Южный Крест и Большая Медведица - рядом...
Удаляясь от дома вижу яснее себя и родных
Словно со стороны.

Как на школьной доске
белым пишем по чёрному,
Или чёрным по белому –
свою бренную вязь,
Из крестов и нулей
письмена беспризорные,
Но не можем найти
в них желанную связь.

День грешит, как вандал
отражаясь в ночи.
Погружаясь в себя
неосознанно будим
То, что спит до поры
и упорно молчит
Под порогом души
и лузгой словоблудия.

И оставшись вдвоём
сам с собою воистину,
Разрывая покров
пережитого дня,
Оголяем свой нерв
ощущений, как выстрелы
В постижении тайн
о себе для себя...

В прошлой жизни, идём по пятам, по барханам,
(пустыни пределы), не догнать, не догнать и уде-
лы без воды с миражами в обнимку, пустотой за-
полняя корзинку, и бурдюк, (на исходе вино), не
достать, не настичь нам его, убежал, он от нас,
испарился, не узреть с высоты кипариса, или с
башни высокой, нельзя, нам увидеть «затылок
вселенной», что спешит впереди и по венам, не
нагнать, не поймать, череда, опустели словес за-
крома, израсходовал образа крохи, разобрал их
на отзвуки...

Опять рассвет и солнца лучик ясный,
Напомнит мне, что лето не прошло.
А неба синь, сулит что встречу счастье,
Что обойдёт, меня в дороге зло.

И оживёт, предчувствие удачи,
И из глубин, души всплывёт мотив.
Родных мне песен, удалых, казачьих,
Тепло и силу Рода подарив.

Я распрямить, сумею снова плечи,
И дум тяжёлых, груз смогу стряхнуть.
Проходит всё и время раны лечит,
И снова манит, неизвестным Путь.

Судьбы монету, то орлом то решкой,
Ко мне, капризный случай повернёт.
И...

Давай начнём сегодня всё с начала,
Перечеркнём неправильные дни.
Забудь, что на тебя я накричала.
Я удалю все грустные стихи.
Я стану робкой, нежной и игриво
Буду смотреть в глаза тебе – тебе,
Ты для меня не то чтобы любимый,
Ты – это солнце, солнце в темноте.
Ни дня, ни ночи, даже не минуты
Я не хочу прожить без твоих глаз.
Я о тебе не то, что не забуду,
Я о тебе и думаю сейчас!
И каждый миг пропитан ароматом
Нашей любви прекрасной и смешной!
Ведь нужно тоже обладать талантом...