Ты не покорительница вершин

В эоловой арфе
Запутался в трансе
От звуков шальных
Напевов хмельных
Бог ветра Эола,
Достойный престола,
Сошедший с вершин
Ветров Господин.
В порывах экстаза
Не зная отказа,
Рыдал от тоски,
Топил корабли,
Качал колыбели,
Играл на свирели,
Играл и играл,
Звезду целовал.
Решал судьбы мира,
Он даже Шекспира
Исполнил легко,
Создав полотно
В театре домашнем –
Эоловой башне.

Гламур их стрелами пронзает,
Огнем любви неукротимой.
И,вот,воспламенив игриво,
Скоропостижно исчезает.

P.S. Не хочется мне обижать влюбленных,
Вершин друг друга покоренных.
Мишень - влюбленно-увлеченных,
Вот в них-то метится Гламур.

Дети индиго хранят какую-то тайну.
Им есть о чем промолчать.
Меняя реальность ощущениями,
Они выхвачены из мрака обыденности
Лучом утреннего света. Все остальное — канет в Лету.

Дети индиго — непрошенное будущее,
Ростками живыми взламывают лед века,
Упраздняя мракобесие и проклятие черни.
Они почти невидимы, но уже стоят у порога,
Просачиваясь сквозь замочные скважины глаз.

Дети индиго — телепатические радиостанции,
Братства иных духовные узы, отделенность родства.
Или это в...

В горячем приступе отчаянья,
Когда проходят гнев и злость,
В преддверье вечного изгнанья
Я понял, что я в мире — гость.
Невольно в мыслях стал задирой,
Я видел жизнь сквозь боль и грусть,
И предо мной вершины мира
И смерть, с которой не смирюсь!

Что я! Когда бы эти люди
Мирились с горечью измен,
И знали б, верили, что будет
Златое время перемен.
Порою сам я сомневаюсь
В благоразумии судьбы...
Меня ведет любовь и радость,
Я верю в смысл своей тропы.

Август 1998

Где застыл теплый мед солнца,
Где шумит прибой одиноких лугов,
Собирай мой воздух
Нектаром губ,
Собирай мой воздух
Ожерельями рук,
Средоточием взгляда, что вобрал
Влаги тенистой лесной
Родниковый кристалл,
Дождь ключевой…
Собирай мой воздух
Белоснежным сном,
Розовым садом души,
Сердца рассветной свечой…
Я там брожу крылатой весной,
Летом палящим, осенью спелой,
Зимней вьюгой горных вершин.
Влагой тенистой прольются леса,
Свежим дыханьем расстелется дождь,
Будь мне сестрой...

Лесные дороги сыры и темны,
здесь солнце скрывается рано.
Тотчас вылетают мошка, комары,
и зябко с ночного тумана.

В болотах уныло кричит неясыть,
голодна, совсем одинока,
по ряске бежит чуть приметная зыбь,
над местом, где шибко глубоко.

Валежник хрустит, хруст печальный, чужой,
как будто бы чем недоволен,
вот вспыхнул костёр, огонёк небольшой
метнулся, игрив, своеволен.

Костёр занялся, тени стали скакать,
по елям, ну словно по шторам,
прислушайся – стали тебя обсуждать,
ты...

Ах, Мадам! Вы так грациозно танцуете...
Ваши руки, нежнее капели, небеснее льна,
И пейзажи, что Вы вот сейчас вот, танцуя, рисуете,
И след их, навечно со мною, день от дня...

Ах, Мадам! Надеюсь, что Вы не ревнуете...
Ваше сердце - одно, что меня заставляет глядеть,
Ваше тело - одно, чем вы сегодня рискуете,
Ведь Дух и Душа никогда не рискнут умереть...

Ах, Мадам! Меня Вы, наверно, погубите,
Ведь Я - Ваша часть, как Бог есть частица всего,
Я вижу и чувствую, знаю, что Вы...

Бывает, судьба про тебя забывает,
когда – на удачу, когда – на беду…

Бывает, что ямы под снегом скрывает,
досадные, даже на малом ходу.

Бывает, судьба тебя одолевает –
с дороги сбивает, и просто грызёт.
Спасибо скажи ей, что не добивает –
а значит, когда-нибудь и повезёт.

Бывает, что жизнь тебя не задевает,
и это – вершина её доброты.
А время как сон, не спеша, проплывает
на мягких волнах изумрудной мечты.

Бывает, что в звёздное небо взмывает
душа, оседлавшая шею...

На берегу песчаного обрыва
Седой лохматый кедр.
Стоит он гордо, молчаливо
Как столб окаменевших недр.

Могуч. В обхвате пять аршин
Три сотки крона занимает.
Соседних не видать вершин
Раскидистые ветви закрывают.

Но не всегда он был могуч
Раскидистым и горделивым.
Орды он видел сотни "туч"
Остался жив, стал молчаливым.

Я был под кроной исполина
И шишку рыжую лущил.
На горизонте дивная равнина
Косарь в заре траву косил.

Пейзаж с обрыва открывался
Зелено хвойным полотном...

В далёких Ногайских степях
ветра развевают твой прах,
буруны шныряют в костях
в далёких Ногайских степях.

Когда-то здесь шёл караван,
погонщиком был Палладин,
отец его ибн Сулейман –
- слепой в Марканде муэдзин.

А мать его – Вия Зухра,
давно от чумы умерла,
забыл их уже Палладин,
родными отверженный сын.

Взамен ему плётка была,
пристроена к лучке седла,
да острый булатный кинжал,
что в ножнах спокойно лежал.

И если входили в кишлак
улыбку дарил Палладин
всем людям, и...