Тяжесть золотой руды

Залов сияние: балы, приёмы и рауты.
Там, за окном, золотой девятнадцатый век.
К юной графине подходит влюблённый без памяти,
Приглашая на вальс, молодой лейб-гусарский корнет.

Слуги в ливреях, свечи, подсвечники в золоте.
Музыка льётся под своды украшенных зал.
«Мадемуазель, вы безумно прекрасны!» - «Ах, полноте!»
Кружатся вихри в восторге сияющих пар.

Фраки и платья вокруг, разноцветье мундиров.
Слуги разносят напитки для дам и господ
«Мною сегодня получен приказ командира...

Осенний город кружит нас,
Залитый нежности дождями -
И тяжесть туч над головами,
И пристальность усталых глаз,
Когда рука тонет в руке -
Так листья утонули в лужах,
Так грусть утонет в нашей дружбе,
(А дружба - в слякотной тоске...)
И вспоминаешь все о том,
Что вечно - недоговорили,
Не дожили, недолюбили
Перед хрустальным сентябрем

Я от любви с отчаянья бешусь
и кто измерит все мои страданья?
Я испытал томление и грусть,
и тяжесть от давленья мирозданья.

Опять луна глядит через окно
и, кажется, что надо мной смеётся.
А мне-то что? Мне нынче всё равно -
её прогонит с неба скоро солнце.

А я в упор смотрю на монитор
и, желваками бешено играя,:
я ей открыл "зелёный коридор"
и на своей странице ожидаю.

Нет, не придёт. Уже на небосвод
заря бросает покрывало нежно,
луна вот-вот за горизонт зайдёт
и ускользнёт...

Под одеялом черной небесной ткани,
Сквозь дым неоновых цветов городского дыханья,
Мы с тобой открываем дороги близости, мы крадем сердца друг друга.
Снежные искры провожают нас мерцанием сиюминутности,
Глухие фасады домов врезаются тяжестью каменных холодных снов,
Но твой взгляд, печально-прекрасной далью, согревает меня на ветру,
Но твое заботливое солнце изливается ароматным вином
в трезвое безразличие механических улиц.
Серебро луны крошится на волосы, венчая нас в древнем соборе...

Я вышел во двор, где февральские вишни
под тяжестью снега склонились к кустам,
и тотчас забылись все мелочи жизни -
пролился пейзаж в душу словно бальзам.

Мерцанием звёзд осенённое небо
над бренностью мира лежит в параллель,
и вновь размечтался, что вырвусь из хлева
вселенной и в Царстве найду свою цель.

Без грохота дня, без веселия красок
блистает морозная ночь торжеством,
и духа простой опрокинутой вазы
впитаю с любовью своим существом.

Пришла весна, тепло так скоро,
и уже не слушаешь ни своего, ни того укора
о бесцветности, заносчивости и неуклюжести,
и больше смотришь на прибывающие лужицы,

на вялость рыхлых, сникших снежных гор.
И продолжать не хочешь разговор
о беспринципности, суровости, ненужности.
и встрепенув усталые наружности,

ты ловишь свет весны из облаков,
и аромат зовущих ветерков,
таких свободных, лёгких, молодых.
И мыслей нет тех въедливых и злых,

скребущих душу. Тяжести зимы
заметно тают...

Поэт! Моё ты наказание,
Зачем вселился он в меня?
Он вертит, крутит мою душу.
И убивает не спеша!

Писать меня он заставляет,
Выплёскивать наружу то,
Что там томилась долгими
Годами; болело, ныло от чего?

По пояс я зашёл туда,
Откуда нет уже дороги!
А ноги всё ведут меня.
Туда, откуда нет дороги.

В душе моей уже немного
Осталось места для него.
И я надеюсь что в дороге,
Оставлю брошенным его.

И выйду я, найду дорогу!
Босиком пойду по ней.
И вроде...

Включаю торсионный отражатель
И на нейтринных мчусь вперед парах.
Спасаю от космических пиратов
Я карту Абсолютного Добра!
Я скорость развиваю в звездолете
Так, что пространство крошится стеклом.
Вот не боюсь, поверьте, НИ НА ЙОТУ
Пиратов – злопыхателям назло!
Но, чтоб Добро навек осталось в мире,
Пока меня не превратили в тир,
Заправлю звездолет на Альтаире,
На карлике коричневом – в сортир.
…Не знаю, что за мир родил неробко
Такое счастье – карлик ли, гигант.
Ко мне вошла...

Братья светлые! Пришла пора!
Мы желанные гости народных чаяний!
Мы не станем больше скулить с заднего двора,
А придём прямо в столицу наших мечтаний!
Через главные врата мы пройдём громогласно,
Чтобы каждый, чтоб все осознали,
Что слова мои — не только слова, а опасность,
Звенящая острейшей сталью!
Я сам убедился в скудости душ
Священников и фарисеев,
Которые в болоте алчных нужд
Утопили заветный ковчег Моисея!
Гибнет в братоубийстве Палестина!
Неспроста зверствуют секарии во всех...

Какая тяжесть!..
Как ноют кости!
В рубцах всё тело, в клочьях кожа!
И нет ни радости, ни злости...
Мой облик под крестом ничтожен...

Какое зло я причинил кричащим этим людям?
Отчего голова моя стала чучелом для бросаемых в неё камней,
Харкающимся кровью и осколками зубов перед своими судьями!
Кто гонит меня волочить этот крест под свисты обречённых людей?

Всё глубже впиваются иглы терновых кустов!
Лицо моё в крови и слипаются пылью глаза.
Но они не нужны мне, чтобы узнать о том...