Тридцать девятый

Рыбки в озере плескалиь
По лазурной глади вод.
Были тридцать две красивы,
Тридцать третия - урод.
Люди ими любовались,
Отдыхая от забот,
Восхищались, миловались,
Но никто их не берёг.
И теперь всё изменилось
К рыбакам попали в рот.
Тридцать две и все красивы.
Затаился лишь урод.
И теперь никто не смотрит:
Кто плывёт во глади вод,
Потому что всем известно -
Там остался лишь урод.
И ему и нам так грустно.
Это людям всем урок.
Если б берегли красивых
Был бы я не одинок.

Мой сентябрь, мой товарищ печальный,
Посидим вдвоём у окна.
Пусть к губам, словно лодка, причалит
Тишина.
Вот опять в своих жёлтых маечках
Вижу я – пришли на порог
Тридцать дней твоих, тридцать мальчиков,
Тридцать жарких моих тревог.
Что ж, прощаемся, дорогие,
Гаснут в сердце ваши огни…
Мой сентябрь, покурим, прикинем-
Честно прожил я эти дни?
Мне с тобой и легко, и непросто.
Сквозь рассветы твои и ветра
Я лечу по орбите осени
Электроном вокруг ядра!
Я лечу. И просторно, и...

Однажды Сталину дьявол сказал:
"Продай ты Иосиф мне душу свою"
В замен искуситель монеты достал:
"Я тридцать серебрянников отдаю"

"Не мелочитесь" - Сталин в ответ:
"Иуда был глуп - я умнее его,
Так дёшего Бога протать, ну уж нет,
За тридцать себрянников всего"

"Сколько ты хочешь сапожника сын?
Женщин, богатства, везенья сполна?"
"Власти хочу я" - ответил грузин:
"Только лишь власть мне как воздух нужна"

"Ладно получишь плату свою,
Вместо серебрянников - тридцать...

А мы рассказ продолжим
на двести лет вперед,
как лезли мы из кожи,
как гробили народ,

как белыми костями
мостили мы поля,
как темными путями
носила Мать-земля,

как пили злое зелье,
чтоб голову вскружить,
но живы мы доселе,
и будем дальше жить.
АЛЕКСАНДР I (1801-1825)

Лександр Благословенный
почил, или ушел?
тогда по всей вселенной
нелепый слух прошел:

на всех нагнавши страху
французов Божий бич
бродячим стал монахом,
стал Феодор Кузмич,

он о России пекся,
не метя...

За своей следите дикцией.
Средь зарвавшихся людей,
Коих мучают амбиции,
Шепелявым всех трудней.

Ефремляне шепелявили,
С Ше на Эс меняли звук,
Но хвалить себя и славить им
Остальных хватало букв.

Иеффай спасал отечество,
Своей жизнью рисковал,
Заслужил от человечества
Благодарности слова.

Те же, кто словами смелые,
Но не лезут на редут,
Смысл победы переделают,
Место в ней себе найдут.

Ефремляне средь них первые,
Не застряли на мели,
Вброд прошли, до тика нервного...

Мы с тобою жизнь всю вместе:
Тридцать лет тому назад,
Я тебя впервые встретил,
И всю жизнь той встрече рад!

Тридцать лет — а ты лишь краше,
Стала всех мне и родней!
Улыбнувшись, милый — скажешь,
Станет мир вокруг светлей.

Тридцать лет — какие годы:
Сердцем молод как тогда!
Освещает в непогоду,
Путь всю жизнь, любви звезда.

Не всегда бывал путь ровным,
Гладкий — скользким иногда.
Только сердцем я влюблённым,
Верный — находил всегда!

От любви к тебе сгораю,
Никогда не...

Мы расстаемся. Всё так резко…
Мы рвем друг другу имена.
И между нами – Rupes Recta –
Прямая Лунная Стена.


И вниз летят обломки душ…
Остатки встреч, осколки дружб…
И свадебный кортеж кривой
тебя увозит, как конвой…


Я не погиб. Хоть был погибшим.
Затоптанным был под салют.
Теперь: не я иду по крышам.
Теперь: они – по мне идут…


И в жутком крике сатаны
на юго-западе Луны
на Терракотовой стене –
ты гвоздь в ладонь вбиваешь мне…



+



Мне одиночество...

Любил считать хозяин бара…
До мелочей дотошным был…
Тот случай, (коих в жизни мало),
Бармена очень удивил!

Три друга, расплатившись разом
И тридцать выложив рублей,
Окликнутые громким гласом,
Вникать вдруг стали речи сей:

«На двадцать пять рублей заказ был,
Переплатили вы зазря!
Хоть тридцать взять от вас и рад бы,
Но совесть мучила б меня!»

Три друга улыбнулись в баре.
Взяв по рублю, в ответ: «На чай
Тебе мы остальное дарим,
Не обижай и… не серчай!»

Хозяин стал считать...

В небе сером и пугливом,
Где осины луч дрожит,
Рыжий коршун над заливом
Как на привязи кружит.


Ночь приходит, налитая
Тайным вздохом и травой,
Он всю ночь во тьме летает:
То дозорный, то конвой.


Только ты его не бойся.
Пусть кружит – он лета ждет.
Не для нас он эти кольца
В низком воздухе плетет.


Пусть кружит… Никто не знает
Сколько нам еще кружить.
На ветру трава сгорает.
Да осины луч дрожит.


Так однажды в непогоду
Средь притихнувших болот
Грохнет выстрел...

А я люблю дам, что постарше.
Которым тридцать или двадцать пять:
Что бы была серьёзная и деловая;
Что бы приятно было обнимать.

Да, да, люблю девчат кому за тридцать:
Они красивы очень, элегантны и умны;
Они прекрасны и любимы мною;
Они в кроватях очень хороши.

Да, я люблю, что бы мой мозг не напрягался,
Люблю когда в душе спокойно и светло
И потому я даме той отдамся,-
Которая живёт и улыбается давно.

Люблю, что б были ей все тридцать,
Но с виду, что бы дать ей двадцать лет...