Тот август

Митрич меня заставлял
пленным в затылки стрелять,
сам он того избегал,
с Бога просил благодать.

Сунет зараз мне винтарь,
и повернётся кругом,
молвит, стреляй, не гутарь,
распоряженье, Ревком.

Пленный порой так глядит,
даже слеза прошибёт,
знает, щас будет убит,
токмо надежда живёт.

После надежда летит,
голубем под небеса,
мёртвый вослед ей глядит,
надо прикрыть бы глаза…

Митрич, паскудный мужик,
сунет лопату, да – вон,
роешь, а пот всё бежит,
слушаешь – рядется звон...

Какая маленькая страна.
Но сколько же у ей г…а.
Чернила. Щупальца спрута.
Шестиконечная звезда.

Как долго тянется война.
Однако, здравствует страна.
Семейство гадов, глупый труд
топтать – всё щупальца растут.

Я, русофоб и эмбицил,
чего её не полюбил?
Чего мне сделала она
шестиконечная страна?

И мне ли на неё роптать,
за щупальца её хватать,
пока у самой кромки дна
за горло не взяла она…

Тогда пущу я пузыри.
Напрасно. В маску не ори.
И если вырастает спрут,
то щупальца...

В арабском мире есть решения,
когда попросят умереть,
и с гневным видом отречения
не станешь ни об чём жалеть.

Но в целом мир арабский – мир,
для правды создан он и света,
блестит персидская монета,
цветёт пылающий имбирь.

Хаджар меня душой встречал,
с хрустальной битвой водопадов,
на вольных скалах привечал
лань искромётную, чудных гадов.

Я пил у пламенной скалы,
из родника, в тиши рассвета,
глядели зоркие орлы,
искали над Хаджаром ветра.

Как тонок он, арабский мир,
как...

Скрипит гнилая половица,
чулан дохнул сырым дыханьем,
упал с потолка мокрица,
и ускользнула с трепыханьем.

На пыльном глобусе застыли
разводы от проникшей влаги,
учебники в шкафу ожили,
и зашуршал листок бумаги.

Свеча зажглась. Шагнула мимо
тень из глухого коридора.
- Какого чёрта!? – шесть пробило,
к столу не подано прибора –

Другая тень – Извольте, сударь,
не беспокойтеся напрасно –
И нож блеснул, упал на утварь
хозяин гневный безучастно.

Шагнула третья – миг, в картузе...

Забавны внешние сужденья…
Изъяны, вскрытые в других -
Всего лишь наши отраженья.
Мы так способны видеть их.

Зеркалит качества искусно,
О нас заботясь, белый свет,
А мы расписываем грустно
Свой неудачливый портрет.

Когда претензии слетают,
Как пожелтевшая листва,
Свои объемы обретают
Любви ожившие слова.

14 августа 2010 г.

Улыбайся, Чубайс, улыбайся!
Скольких ты обманул, погубил!
Но никто не заденет Чубайся,
Потому что он Путину мил.

Не забыли мы злого обмана.
Помним мы и погибших на ГЭС.
А теперь, став главою «Роснано»,
Улыбается радостно бес!

Да, в сетях мы отчаянно бьёмся.
Только всё же надеемся мы,
Что когда-то с душой посмеёмся
Над поверженным детищем тьмы!

Он сегодня в сиянии света.
Но желаем мы, вспомнив беду,
Чтоб когда-то чудовище это
Оказалось в таком же аду!
17 августа 2010 г.

Снова кот, любовно глядя,
Просит, чтоб его я гладил.

Вот улёгся он на стол.
Песенку любви завёл.

Как её ни назови,
Это песенка любви.

Глажу я, забыв о зле,
Дуралея на столе.

Глажу я, не зная зла.
Но другие есть дела.
19 августа 2010 г.

Куклу искал бизнесмен,
чтобы молчала она,
тайну хранила и плен,
чтобы не знала жена.

Чтобы дружок-компаньон,
куклу твою увидав,
слюни пустил бы и стон,
куклу публично прижав.

Чтобы, мечты притушив,
как сигарету, ждала
кукла, когда ты, чуть жив,
битый приполз от стола.

Куклу нашёл бизнесмен.
Даже, шутя, полюбил.
После дурацких измен,
«Вальтер» легко подарил.

Чтоб не боялась она,
чёрною ночью рыдать,
явится друг ли, жена,
будет в кого пострелять…

Пуля вошла со спины...

Причин немало есть для слёз.
Не плачь, душа, и не грусти!
Мне жаль, что ни одной из роз
Отцветших вновь не расцвести.

Ах, эти розы! Эти розы!
О них писали столько раз!
Но неожиданные слёзы
Вдруг из моих прольются глаз.
19 августа 2010 г.

Порой на миг задумываюсь я
О том, какою будет смерть моя.

Ах, эта дума! Отвяжись!
Я думаю, какою будет жизнь.

Но строк грядущего нам не дано прочесть.
Я думаю о жизни той, что есть.

И дума не всегда моя светла
О жизни той, которая прошла.
20 августа 2010 г.