Существование

Надеваю всегда обусловленность
Униформой в среде обитания,
Принимая Нужды раздробленность
И возможность к её нагнетанию!

Существует Запрос Социальности!
Но есть Выбор существования
В разномастности всех реальностей,
Степеней её понимания!

И опять возвращаясь в свой жизни центр,
Расшнурую Корсет-выживаемость
И сменю его на свободный Свет,
Разрешая себе Позволяемость: -

Подивиться моментам Игривости,
Где суждение нам - помехою,
В элементе глухой строптивости
Слепоты людей над...

Уж научи нас, Матушка-Земля,
Добром лечиться в сложные моменты,
Калейдоскопно сплавь ингредиенты,-
Твоя, Божественная Радость и моя!..

Грустинки светлые запутались в душе,
Их бережно и осторожно выну,
Дочурке-лапочке и неулыбе-сыну
Вложив дилеммой в генном витраже!

Свою пусть улучшают и растят
Оригинальность на подаренной основе,
Задумкой неожиданной и новой
Пусть гениально сложность упростят!

Ты подскажи, Прамамочка-Земля,
Тропинку верную в своём существованье,-
Как...

Помоги, Вселенная, принять
Мне Тобою данную Реальность,
Не нарушив Краски и Тональность,
Всю тебя Родимую объять!

Я хочу, а значит, и смогу
Улучшать своё существованье,
Устоять пред пагубным влияньем,
Другом быть вчерашнему врагу!

Научи, Судьба, меня - любить
Важное Творцу и добрым людям,
Где в содружестве с Гармонией мы будем
Будущему Нужное творить!

Я - вечна! Разница лишь в том, -
В какой я форме зрю существованье.
Пусть в капельке, в пылинке, в аромате
Быстро расцветшего весеннего цветка,
Иль в шуме тихого лесного ручейка,
Или в дыхании Вселенского Потока!
Пусть в глыбе каменной, или в комочке глины
Потенциал для Мастера явлю,
Иль шёлка ниточкой из кокона, иль мыслью, -
Всё чудно, интересно, хорошо!
Какая разница, коль я в Руках Надёжных
У Зодчего, Мудрейшего Творца,
У Друга и Родителя родного,
Расту-слагаюсь ведь по Образу...

Да! С точки зренья обладаний,
Я очень бедный человек !
Но сожалений то, рыданий
Не вносит в нынешний мой век!
Ведь у меня есть только я.
Всё остальное, - наносное,
Что привносили мне «друзья»
В существованье крепостное!
Та жизнь, подобная сюжету,
С игрой желаний и обид,
С тупыми поисками Света,
Как наваждение, знобит!
Утратив ценности мирские,
Я потеряла лишь болезнь,
Междуусобицы людские,
Что проникали в «каждый день»!
Как обволакивал отвратно,
Как неохотно уходил
И норовил...

Я буду сидеть и смотреть,
как прозрачный локон воды
падает с камня
нервом пастушьей свирели;
убийство желания –
равносильно его исполнению.

II
Меня пороли ветвью истины,
обвешанной листвой интерпретаций,
мне заливали раскаленный воск
грамматик и стилистик в глотку,
мне выжигали прутьями азы на коже;
но шрамы были – лишь мои.

III
Сухие яблони –
сады моего детства –
дороже, лишь смерть –
кобальтовый туман с парящих в вечности гор.

IV
Солнце капает
своим холодным...

Опять к нему под одеяло…
И мыслю: суета сует…
Так день за днем, душа устала
И жаждет не таких побед.
Взгляд вклинит в жалкие пристрастья,
Объемлет разум все с тоской,
Так день за днем… И нет согласья,
И видишь путь себе другой.
Где тот причал, где та обитель,
Где те дела, где те слова,
Доколь кровать – всему спаситель
И что в итоге воздала…
Где-где… а здесь была бездумной,
Где-где… а здесь животный путь,
И все, что в мыслях было чудом,
В объятьях жаждет утонуть.
Слиянье тел...

Причин несчастий много созданО
И большинство - в предельно скрытой форме,
Что в смысле "зёрен" в нас заключено
Для прорастания в Осознанностях нормы...
Меняются лишь формы, имена,
Да настроения людей в существованьи,-
Тотальной Вечностью и Жизнь ведь создана,
Где Страх придумал разные цеплянья!
А для Признания нужна нам Простота
И Бдительность, и Самовоспитанье,-
Энергии Избыток-Красота,
И чувств-эмоций-мыслей пониманье!

Какая я--и знаю... и не знаю...
Теперь и не задумываюсь я.
Могу я быть волчицей одичалой,
Могу быть птахой серой воробья.

И жаром напоить росу хмельную...
Рекой студёной впаяться во льды....
Земною быть и напрочь не земною..
И соли вспыпать сахаром Любви.

Волной бежит Любви существованье.
То паром поднимаясь, то--в дожди.
Я просто та, кто пьёт цветов посланье,
Я просто сок струящийся в цветы.

Минус двадцать по Цельсию,
у сугроба пригрелась тощая псина,
верно, творит молитву собачьему богу, вести
о лете блошином ловит ушами длинными,
рваными, раненной лапой дёргает
синеватый, оледенелый воздух –
чем-то родным веет в чём-то убогом –
все мы под богом, а у него – слёзы
с седых страниц, по морщинам тёплым,
там есть и море, и зимний закат, и пепел пустыни.
Дерево, кадром оконным встало, как вкопанное,
дерево жизни мёртвой скульптурой инея.
Минус двадцать по Цельсию,
на книжной...