Суровый

Нагая пустыня лежит, не дыша,
По ней тихо бродит печаль,
Безбрежность и дикость летят, не спеша,
В немую и вечную даль.

Тяжелыми плитами мертвой земли
Покрыто пустынное тело сухое,
Блестящий песок затвердевшей крови
Танцует среди пустоты и покоя.

Зачахло бесплодное тело пустыни,
Давно позабыло вкус нежной воды,
И в тихой агонии плоть ее стынет
От жарких лучей беспощадной звезды.

Лишь воют порою и стонут ветра,
И серое небо лишь скупо поплачет,
О том, как когда-то здесь...

Ветер дует, я лечу, как лепесток...
И куда несёт меня, не понять мне никогда...
Я лишь ничтожный лепесток, которого несёт судьба...
А помню я, как было хорошо и беззаботно;
Рослось мне - было так легко...
Но всё прошло, и жизнь сурова,
И лепесток несётся в никуда...

Каждый день, выходя из дома,
Я встречаю её. Она,
Непреклонна, лжива, сурова,
Безразлична и холодна.
Льстива, пакостна и язвима,
Любит грубость, не любит слез.
И глупа, и несправедлива,
И корысти в ней целый воз.
И никак с ней нельзя не столкнуться,
Не заметить, и не обойти,
И нельзя ее не коснуться
Имя ей – повседневная жизнь

Ну, что же с тобой, родной мой опять?
Ошибся снова невольно?
Как посоветовать? Как дать понять,
Что лгать и противно, и больно?

Что людям предписано жить на земле,
Чтоб честью и правдой гордиться.
И делать добро, чтоб не сгинуть во мгле,
Иначе не стоит родиться.

Что много препятствий на этом пути
Тебя ожидать будут, - помни.
Душе же придется трудиться, - учти,
Не меньше, чем в каменоломне.

Огнем она будет гореть от стыда,
Ошибок, читая повесть.
А, коль проживешь, не оставив...

по подушке размётаны волосы
по щекам две дороги от слез
а на сердце сплошные полосы
и замок рухнул из грёз

зтот замок,красивый,солнечный
упал с беспечных небес
и этой ночью,суровой полночью
так на сердце болит порез!

ты убил во мне душу нежную
и наивную веру убил
и теперь в делах она грешная
та душа,что когда-то любил

Кровавый рисунок....

Старинная книга в золотом переплёте,
Опракинулась со скрипучей полки,
Её пыль мол салютом кружила вокруг,
Словно в сказке раздался таинственный звук,
Книга раскрылась упавши на пол,
Неизвестные буквы и дивный декор,
Предавали письму безумие смысла,
На другой странице находилась картина,
При свете луны она будто живая,
В крови та страница откуда не зная,
Возможно из глаз того , кто ту книгу читает


Почему меня обходит луч света?
Может мне выхода...

Что со мной? Наверное, графомания.
Стихов никогда не писала. Псевдопоэтов звала дилетантами.
А теперь вот сама такой стала.
Строчки – неровные, корявые – хлынули, как вода из неисправного крана.
Что ж, поделом мне. Не век ходить павой с задранным носом.
В сердце вспыхнуло чувство новое – горячее, неотесанное.
Бунтует. По ночам слышу, слышу наглое ржание.
Это оно – насмехается, окаянное.
Что за чувство? Похоже на любовь, данную в наказание.
«Любовь? Ха-ха! И это любовь? Да просто...

Пушистый снег кружился в поле,
А вьюга так была чудесна,
Что замерла я поневоле
От красоты пейзажей местных.
Здесь воздух свежий я вдыхала,
Оставив горесть сзади где-то,
На млечный путь ступить мечтала, -
Он так манил под лунным светом.
Так не хотелось возвращаться,
Когда суровость вьюги сникла.
Я не желала с ней прощаться, -
Любуясь ей, я к ней привыкла.
Но как найти свою тропинку?
Следы укрылись в слое снежном.
Ах, превратиться бы в снежинку
И в блеске утонуть безбрежном...

Я помню, затворив окно
Мне мама сказки пела
И ночь спокойною волной
В мои глаза летела
И в сказке маминых речей
Я пряталась от бед
В ней был загадочный ручей
Был город ласковых ночей
Был тихий треск ночных свечей
Но только принца - нет
И снова, двадцать лет спустя,
Я взрослая, но сердцем
Как несмышленое дитя
Живу в стране из детства
И в сказке маминых речей
Спустя суровых двадцать лет
Есть тот же сказочный ручей
И город ласковых ночей
И тихий треск ночных свечей
Но только...

Пусть из сердца уходит тепло,
И оковы сурового льда,
Мою кровь превращают в стекло,
Закрывая мои глаза.

Может, если все чувства уйдут,
И не будет во мне огня,
Избавленьем приму я грусть,
И умру для любви навсегда.

И тогда, вместе с пеплом любви,
Боль разлуки я сброшу с себя.
В моем сердце теперь лишь угли
И погибших надежд зола...