Сонет любви

Вот, решился написать
я тебе экспромт опять,
но не знаю, Люда, будешь
точно так же продолжать.

Но иначе не могу,
будет место пусто,
помнишь кровью на снегу
мы писали чувства?

Было... Было в том году,
было и умчалось,
но сегодня чехарду
можно же сначала...

Я писать всегда готов
аж до первых петухов.

Скажи, что ты нашла во мне
черту,
Которой вызвана твоя
измена.
Ну, осуди меня за хромоту -
И буду я ходить, согнув
колено.
Ты не найдешь таких
обидных слов,
Чтоб оправдать внезапность
охлажденья,
Как я найду. Я стать другим
готов,
Чтоб дать тебе права на
отчужденье.
Дерзну ли о тебе упомянуть?
Считать я буду память
вероломством
И при других не выдам как-
нибудь,
Что мы старинным связаны
знакомством.
С самим собою буду я в
борьбе:
Мне тот враждебен, кто не
мил тебе!

Оправдывать меня не
принуждай
Твою несправедливость и
обман.
Уж лучше силу силой
побеждай,
Но хитростью не наноси мне
ран.
Люби другого, но в минуты
встреч
Ты от меня ресниц не
отводи.
Зачем хитрить? Твой взгляд
- разящий меч,
И нет брони на любящей
груди.
Сама ты знаешь силу глаз
твоих,
И, может статься, взоры
отводя,
Ты убивать готовишься
других,
Меня из милосердия щадя.
О, не щади! Пускай прямой
твой взгляд
Убьет меня, - я смерти буду
рад.

Устав от повседневной суеты,
дождавшись ночи, я спешу к покою.
Но только смежу веки, тут же ты
меня касаешься незримою рукою.
Блуждают мысли в тягостной тоске,
к тебе душа спешит, преград не зная.
Но душит темень как могильный склеп,
ведь без тебя я - слышишь? - умираю.
Невидяще ощупываю тьму,
ищу тебя, зову - и не напрасно:
пусть образ твой не виден никому,
он для меня в ночи сияет ясно.
Ни ночью нет покоя и ни днем,
когда душа поражена огнем.

Зачем тебе любовь моя нужна?
забрав ее, не станешь ты богаче
Кому-кому, а уж тебе ль не знать -
она и так не требует отдачи.
Когда б ты взял любовь мою, любя
хотя б чуть-чуть, хотя б не с той же силой!..
Но я посмею упрекнуть тебя -
ты пренебрег моей любовью, милый.
И все ж тебя прощаю, нежный вор -
влачить мне дальше нищенскую долю.
Милей обман, чем бесконечный спор.
Тебя лишиться - нет больнее боли.
Молчать я буду, скорбь мою тая -
уж лучше смерть, чем ненависть твоя

Для мысли в расстояньях нет помех,
и если б тело стало легче пуха,
то, в ожиданьи сладостных утех,
к тебе б рванулось всею силой духа.
Что край земли? Что горы и моря?
Нет разницы для "близко" и "далеко".
Над миром легкой мыслию паря,
к тебе примчусь я во мгновенье ока.
Но я - не мысль. Иной удел у тел.
Преград не счесть и дали не объять.
Вольн_о_ мечтать о том, что ты б хотел
вслед за мечтою телом улетать.
Припав к земле свое рождаю море
потоком слез, отчаянья и горя.

22
Не стар я! Что мне ваши зеркала!
Ведь сам-то ты, возлюбленный мой, молод.
Покуда Время твоего чела
Не бороздит, не чую смертный холод!
Да, у меня краса твоя в цене
И сердцу моему есть оболочка:
Оно - в тебе, как и твое - во мне,
Засим тебя не старше я - и точка!
Храни себя и ты, как я себя.
Не о себе, но о тебе радею:
Твое сердечко я ношу любя
И, как младенца, нянчу и лелею.
Но знай: коль горем ты мое замучишь,
То своего обратно не получишь.

Построить дом хочу я у реки,
Чтоб о забор стучалась веткой ива,
А за рекой росли березняки,
И был причал для лодок у залива.

Чтоб в доме том мне не было тоскливо,
Построит старый мастер там камин,
И, сидя в кресле, буду я лениво
Для внучки чистить рыжий апельсин.

И чтобы не прибавилось морщин,
Мечтать я буду только о хорошем,
И заговоры от плохих мужчин,
Я напишу и под забор подброшу.

Но есть один… Когда он постучится,
Моя калитка сразу отворится….

Как хочется вернуться мне в тот дом,
Стоящий одиноко среди сосен,
Там в бревнах каждый гвоздь мне был знаком,
В углу иконы взор - молниеносен.

Там неба свод ночной был звездоносен,
И пахло сеном, ладаном, травой
Седой старик хозяин - венценосен,
Он не лесник, а сказочный герой.

Как будто Фея скрыла под чадрой,
Свой уголок в лесу непроходимом,
И редкий путник нарушал покой
Затворника, неся соблазны мира.

И детских лет лесная тишина,
Тогда, казалось, на весь век дана...

Сиюминутная элегия заката,
словно мотив сверчка накоротке
в вечернем сумраке, где тает налегке
пыль полдня под морщинами халата.

Смоль горизонта, бледных окон фрески
хранят, как память – смертную тоску,
смак полусна, преклонную весну
под чёрной скорлупой слепого сердца.

Густые ели, лапами качая,
в святилище, с сокровищем молчанья,
откроют дверь, захлопнув глаз просвет.

Просалютуют парковые кроны
сквозь беспорядок неба невесомый,
и ночь покроет тайной, словно смерть.