Собратья

В нашем мире, таком неуютном,
Много злобы и много добра.
Проходила я как-то утром
Мимо дома, в котором жила.
На скамейке с ободранной краской
Мужичонка сидел поддатой.
Знать, не видел он в жизни ласки
И совсем очерствел душой.
Вдруг откуда-то из подворотни
Неожиданно выскочил пес,
Подбежал к мужичку... и в ладони
Опустил свой холодный нос.
Будто носом в душе человечьей
Он учуял чужую беду
И, словами сказать не умея,
Пожалел его, как сироту.
И от жалости этой собачьей...

Есть гении, что дневники писали,
ТАЛАНТ и ДАР они свой берегли
Его несли высОко, над челами.
Строка в дневник, как меткий выстрел – ПЛИ!

Всё в том письме – отчаяния боль,
Страданья, жизни осмысленье,
Размашистая правда, скорбь,
Души полёт и приземленье.

Лишь доброты к собратьям ремесла
Пусть бесталанным, пусть спесивым,
Пусть жалким, горьким. Всем! - им нет числа,
Никак мне не найти, поныне.

Тысячелетия минули
С момента, якобы, любви,
Возникшей при недоразумении,
Контакта рас, совокупления,
Вне осознания, - внемли
Последствиям, и, в рассуждении,
Противоречия найди,
Этноветвей Перворождения,
Исследуй страсти продолжения
На историческом пути,
Во имя Расы Возрождения,
Суперэтнической Любви…

Чрез аналогию семьи
Своей, вы сможете, проникнуть
В генетику развилок ветвей,
Тайну, - в сам репер снизойти,
К амбре исчезнувших соцветий,
В запах цветков их многолетних,
Всей...

Воспоминания в утиль
Не сдашь, не бросишь их на полке:
На самолетике в Эртиль
Мы прилетали... На двухколке

В Красноармейский вез нас дед,
Петр Николаич Остроухов.
В поселке том на белый свет
Я и пришла... Часок потпрукав,

И «дарвалдаями» звеня –
(Степь открывалась панорамой) --
Дед-конюх привозил меня
Торжественно в поселок с мамой.

Поселок наш не знаменит.
Эртиль известней ненамного.
Здесь «графский» сахзавод стоит,
А из Воронежа дорога

В усадьбу графа – двести верст...

Владыка! Научи меня любить!
Тебя, весь бренный мир, своих собратьев,
И радости Любви нектар испить
Во вкусе осознав блаженство счастья.
Владыка! Научи меня творить!
Гармонии созвучья и соцветья
И ею этот мир заполонить
Каких-нибудь на сто тысячелетий.
Владыка! Научи меня летать,
Взрастив души невидимые крылья
И Небо грудью полною вдыхать
И небыль осознать волшебной былью.
Владыка! Научи меня лечить!
Невежество слепое и глухое,
Слова и междусловья находить...

Что же нас так привлекает
в спорте по имени «бокс»?..
Нравится нам, как ломают
челюсти, скулы и нос,
и как перчатка срывает
с черепа нежную бровь,
и как лицо заливает
вдруг побежавшая кровь?..
Нравится, как раз за разом
бьет кулачище, круша
то, в чем покоится разум,
то, в чем ютится душа,
то, что хвалёный наш гений
не в состоянье понять,
то, перед чем на колени
нам не мешало бы встать,
то, что, хотя и похоже
на размягчившийся воск,
но называется все же
очень внушительно: «мозг...

Зима, свободны снова стали псы зимы
И созывают вновь своих собратьев...
И лисы осени уже бегут без задних ног,
Их время кончилось, все хватит.

И в снежных стаях, слыша вои вьюг
Они бегут на встречу, черным птицам
Они сильны, но им не победить
Им сужденно о стаи птиц разбиться

Потом весна придет, и черный цвет
Заменит вскоре радуга симфоний,
То звонкий щебет летних птиц...
Но вот за ними вновь погоня...


Осенний лис уж возратился,
Но вскоре и собак зимы наступит череда...
Но...

Я – просто камень, придорожный, серый.
Я здесь лежу с тех самых давних пор,
Когда, бросая вверх огонь и серу,
Вулкан шутя играл грядою гор.

Уснул вулкан. Уснул. Ни горсти пепла,
Ни искры, ни дыханья… ни че го.
Посмертной маской – кратер, слепок
Величия былого…Обожгло

Студеным ветром зелень винограда
И город тихий, что спокойно спит
У самого подножья. Дремлет рядом
Замерзший сторож – одинокий мирт.

А я – с живой душой, в одежде камня.
Один из многих, у крутой тропы.
Как и у...

С давно затихли фонари
В березовой аллее,
Но ты не меркни, говори,
Моя ночная фея.
Тебе покладист мой убор,
Слиянья звездной дымки,
И никнет мгла перед тобой,
Осевши невидимкой.
Поведай же мне быль о том,
Кто правит краем сумерк,
И пригласи в свой лунный дом,
Чарованный рассудок.
Пока заутрени лучи,
Не подпалят на зорьке
Твои одежи, не молчи,
С собратом одиноким.

Изморозь сковала крылья,

Лютый ветр залил глаза,

И гнездо на сердце вила

Ядом полная лоза.

Грозовая брань стрекала

Утомленное чело,

Тень его лишь признавала,

Как собрата своего.

Осужденного изгнаньем,

Вел его печальный дух,

Состраданья, состраданья,

Как он ждал в рассаде мук.

И летел забытый ангел

Искрой божьей, словно падал.