Смерть родных

Книга смерти сейчас актуальна... 2012!
Выбрось её, в красно пламя печи.
И избавься от мыслей дурацких!

Книга смерти сейчас актуальна... 2012!
Много горя и страха.
Надежде путь застилает.

Книга смерти сейчас актуальна... 2012!
Не тупи, брось фантазии, факел зажги.
Переживём, попадём в год 2013!

Первый шаг далеко уже в прошлом,
Было время тогда не таким.
В нём весь мир мне казался хорошим,
Я считал этот мир весь своим.

Был я искренним, честным со всеми,
Не боясь, всё потрогать хотел.
Но шагнул — и года полетели,
Стал седым я и белым как мел.

И уже не далёк шаг последний,
Шаг за шагом к нему я иду.
Мир за ним, как за первым неведом,
Как тогда, я шагнув, упаду.

Между шагом последним и первым,
В миг спресованны жизнью года.
Исчерпав здесь её все резервы,
Я отсюда уйду...

С каким восторгом ждёт рассвета всё живое,
Земля и небо и влюблённых двое,
Лишь бедная Русалочка не ждёт:
Её тот светлый дивный луч,- убьёт.

Глядит в морскую даль и плачет,
Ведь жизнь для всех нас много значит,
Беды уж страшной не отвесть,
А может быть, надежда есть?

И правда, мчатся, мчатся к ней,
Красивей дивных орхидей
Сестрицы милые, - семья
Ты спасена, ты спасена!

Вернёшься ты опять домой,
Где будешь плавать под луной
Жаль нет у нас сейчас дворца,
Но ты вернись, утешь...

Как тихо за окном, умолкли птицы,
Уснули внуки...Сна идёт пора.
И хочется мне чиркнуть на странице
Хоть пару строк душевного тепла.

И пожелать, родным, спокойной ночи,
Чудесных снов, что в яви расцветут,
Коль прозвенел сердечный колокольчик
Нас приглашая в новое взглянуть.

Пусть будут ясны ваши дни и ночи,
Пусть утро будет нежное всегда,
Когда открыв бескрайней силы очи,
Вас поведёт душевная звезда.

В красивый путь без цели и названья,
В уютный мир безбрежности миров,
Где...

Мой друг, ты где родной? Прошу откликнись!
Но глас в песках зыбучих, затихая сник.
Один лишь остается оттиск в глине -
Мираж и тот мой отраженный брезжит лик.

В графитовых гравюрах места много
Хватило б разместить с лихвой двоих,
Но видно не дано в миру иного
И редок грифеля бегущий штрих.

Как дервиш нищ, в оборванных одеждах
Душа, воистину не ведая пути,
Бредёт лишь с верою, храня надежду
В пустыне дней безлюдья друга обрести.

Ранима и тонка, завет на помощь,
Меж царством...

Как жаль, что ты меня не понимаешь,
Как жаль, что не заглянешь мне в глаза
И не произнесёшь «моя родная,
Я много так тебе не рассказал».
И я готова, я готова слушать
И узнавать твою живую дрожь!
Но только видишь, видишь наши души?
Их не потрогаешь и не прочтёшь.
Их можно лишь любить, любить без меры,
Их Можно лишь сроднить и разделить.
Ах, как мне быть с тобою мой не первый,
Но мой последний? Как с тобою быть?
Ведь не поймёшь меня при всём желанье
И я прошу тебя, умей прощать...

Тяжёлая лира, ложащаяся на европейскую ночь, на изодранное сознание
ночного Парижа; тихий ад, поднимающийся в первоначальной
стройности, строгости, и, падающий вниз головой в мыльную пену прибоя;
не видно ли Вергилия за плечами – нет –
лишь наэлектризованное одиночество, седое,
жёлто-бледное, всезнающее, как змея, вслушивающееся в правду стекла.
Свобода души – против чуждого мира, против болезненного огня
плоти, изъеденной холодом, туберкулёзом, раком, фурункулёзом;
жёсткая койка...

Враг вокруге зашевелился...
Казак на Дону подсуетился.
Купил вороного скакуна...
Седло нагайку и уздечку,
Чтоб подвести скакуна к крылечку.
Сам вороного заседлал,
Чтоб сын как вихрь на нём скакал.
Вывел с базу скакуна...
Подналадил стремена
И окликну сына он...
Сам он понял, что не сон
Сын вон как уже подрос...
Казак стал... здесь не вопрос!
Сын проворно подошел...
Вокруг вороного обошел
И казак гутарит тут ему
Дай тебя я обниму...
Пришла пора мой сын родной!
Учится защищать...